Текст книги "Сверхдержава"

ГЛАВА 5
ОТКРОВЕНИЯ КРЮГЕРА

Несмотря на вечернее время, салон одежды работал. Он назывался «С головы до задницы», и здесь можно было купить все что угодно. Краев давно не покупал себе новой одежды. Он вообще не любил ходить по магазинам, но сейчас делал покупки с особым удовольствием – выполнял ритуал, знаменующий его переход в новую жизнь, в новое качество. Удовольствие было тем большим, что всю одежду выбирала девочка Лиза. Она выбрала Краеву даже трусы – узкие такие плавочки, без дурацких новомодных кружев, простой синий шелк с красной надписью спереди. «Сними меня» – гласила надпись. Лиза полюбовалась трусиками, даже приложила их к Краеву.

– Классные трузера, – сказала она. – Тебе пойдут.

Теперь Николай стоял в кабинке и рассматривал себя в зеркало, отгороженный от окружающего мира занавеской. На нем присутствовали эти самые трусы с надписью, и больше ничего. Лиза сидела снаружи, в кресле, и читала журнал.

Лизка была права, когда оценила его на тридцать пять. Пожалуй, даже когда Краеву было действительно тридцать пять, он не выглядел так хорошо. Что-то случилось с ним – он молодел с каждым днем. Три дня жуткой лихорадки сожгли как в печке его лишний жирок. Теперь мышцы Краева, пусть не слишком объемные, рельефно очерчивались и живо двигались под кожей. Николай согнул бицепс. Хиловато. Надо будет сходить в спортзал, подкачаться…

Забавные мысли. Еще неделю назад человек едва ходил, опираясь на деревянную тросточку. А теперь торчит перед зеркалом в плейбойских плавках и рассматривает свои мышцы, появившиеся неизвестно откуда. Что у него там в голове, у этого фальшивого метаморфа? Не собирается ли он покорять девушек, годящихся ему в дочери?

Трудно сказать, что за мысли блуждали в слегка поврежденной голове Краева. Но вот то, что находилось на этой голове, никак не подобало приличному немецкому учителю. Потому что на черепе Краева красовался гребень чередующейся фиолетовой и зеленой расцветки. Николай и Лиза уже посетили парикмахерскую. Николай попытался объяснить мастеру, флегматичному толстяку с копной синих завитых волос, что такое настоящий панковский гребень, но парикмахер лишь буркнул: «Сиди, мужик, и не дрыгайся – сделаю тебе стегозавра», после чего в течение получаса, орудуя ножницами, щипцами и кучей бутылок с красками, гелями и снадобьями, соорудил на кумполе Краева произведение авангардного искусства. «Стегозавр» представлял собой десяток толстых косичек со вплетенной проволокой. Жесткие с виду косички торчали вверх разноцветными конусами – казалось, ими можно было бодаться, как рогами, но Краев обнаружил, что на ощупь они мягкие, словно резиновые. Гребень тянулся ото лба до затылка, остальные волосы парикмахер удалил при помощи депиляционного крема. На блестящих половинках краевского черепа мастер разместил картинки – двух зеленых драконов, извивающихся и изрыгающих пламя. Краев стал безусловно неотразим.

За двадцать минут до этого Лиза сняла двумя пальчиками с Николая очки и брезгливо выкинула их в урну. К чести Краева, следует отметить, что в подборе линз он оказался неожиданно неуступчив – к примеру, напрочь забраковал ярко-красные овалы с вертикальными желтыми зрачками. Он предпочел простые, прозрачные линзы. Куда больше внимания Николай уделил техническим характеристикам – линзы, купленные им, затенялись при ярком солнечном свете, и усиливали экспозицию в темноте, работая как прибор ночного видения. Это понравилось ему.

– Эй ты там! – закричала Лиза снаружи. – Ты чего застрял? Одевайся скорее! Жрать хочу! Даю тебе еще две минуты, а потом ухожу!

«Нечего было приковывать меня к себе наручниками», – злорадно подумал Краев. И тут же в голову его пришла очевидная мысль – если девчонка и в самом деле вздумает уйти из магазина, ему придется галопом бежать за ней в одних трусах. Николай чертыхнулся и начал спешно натягивать на себя все то, что он купил по указанию Лизы, а именно:

– брюки, сшитые на манер армейских галифе, салатово-зеленого цвета спереди и синие сзади;

– желтую короткую майку, не доходящую до пупка;

– черную жилетку из «чертовой кожи» с изображением двух спаривающихся белых мохнатых обезьянок на спине;

– широкий красный ремень с пристегнутым кожаным кошелем, напоминающим кобуру;

– короткие сапожки из желтой кожи, на низком каблуке, голенища с широкими разрезами поверху.

Одев все это, Краев пришел в восторг. Ранее, увидев на ком-либо такую одежду в таком сочетании, Краев решил бы, что такому типу никогда не пробиться в приличное общество. Но сейчас Краева передергивало при одной мысли о респектабельности. Он хотел стать изгоем и с удовольствием подчинялся изгойским порядкам.

– О, класс! – сказала Лиза, когда Краев появился из кабинки. – Слушай, метаморф, а ты действительно ничего! Зря ты только не взял те красные вампирские линзы. Тебе бы подошло.

– Терпеть не могу вампиров, – сообщил Краев. – Двигаем, крошка?

– Какая еще крошка? – возмутилась Лиза. – Чего хамишь-то?

– Ну, у нас так говорили. В наше время. «Крошка» означало «милая моя девочка».

– А у нас так называют пассивных гомосексуалистов!

– Извини.

– Ладно, проехали…

– А как у вас парни называют девчонок?

– Медузами. – Лиза хихикнула. – Так и говорят: «Я сегодня чумовую медузу поймал».

– А парней как называют?

– Джангами.

– Хм… – Николай качнул головой. – Забавно. Значит, я – джанг?

– Джанг, – подтвердила Лиза.

– А мне тебя как звать? Медузой, что ли?

– Не вздумай, в лоб получишь! – Лиза возмущенно фыркнула. – Я не совсем уверена в том, что я – твоя милая девочка. В смысле, что твоя. Но для народа можешь называть меня Лисенком. Это меня вполне устроит.

– Хорошо, Лисенок.

* * *

Заведение называлось скромно: «Воспитанные Свиньи». Оно находилось на первом этаже крепкого кирпичного здания и занимало довольно большую площадь. Краев назвал бы это ночным клубом с гастрономическим уклоном – половину зала занимал дансинг, вторая половина была заставлена увесистыми столами из темного дерева и массивными кожаными диванами – достаточно мягкими, чтобы удобно откинуться на спинку, потягивая пиво или что-нибудь покрепче. Под потолком в дансинге висело настоящее чучело огромного борова. На розовом боку свиньи было написано: «ТОПЧИ ЗЕМЛЮ КОПЫТАМИ!». Искусство слоганов процветало в чумном городе.

Народу собралось уже немало, но пока никто не танцевал. Все набивали желудки, словно не ели целый день – зубы вгрызались в сочные куски мяса, обглоданные кости валялись на столах, пивные кружки со звоном ударялись друг о друга толстыми боками. Сцена пустовала, только колонки вполголоса бормотали что-то похмельно-тяжелороковое. Пласты дыма медленно перемещались в воздухе, подкрашенные сине-зеленым светом фонарей.

Лизу здесь знали. Полтора десятка людей подняли головы от жратвы и уставились на Лизу и Краева. «О, Лисенок пришел! Здорово, Лисенок! Ты с новым джангом? Похвально. Чаль сюда!» Лиза ловко пробиралась между столами, таща Краева за руку. Николай несколько раз споткнулся о чьи-то специально выставленные ноги, даже обернулся сердито, хотел гавкнуть на наглецов, но поймал пару крайне недружелюбных взглядов и промолчал. Бараньей неагрессивностью здесь и не пахло.

– Сюда. – Лизка шлепнулась на диван, и Краев свалился рядом с ней. – Привет, чумовой народ! Знакомься: Настя, Крюгер, Зыбка, Чингис, Диана.

Краев растерянно обвел глазами компанию, сидевшую за столом. Конечно, он не запомнил, кто есть кто. Он даже не понял, что именно слышал: имена или клички. Он только разобрал, что из пяти людей, дружно вытаращившихся на него, двое, кажется, были парнями и трое – девчонками. Впрочем, уверенности в этом не было: тусклый мертвенный свет превращал всех в жутких ночных призраков со светящимися глазами.

– Привет, вурдалаки, – сказал Краев. – Жрать меня прямо сейчас будете, или сперва напьемся?

– Ты кто? – полюбопытствовало одно из созданий: выбритые виски, сотня маленьких косичек, связанных на голове в некое подобие тарелки, полоски светящейся краски на ушах и щеках, красные контактные линзы, бьющие отраженным светом, как маленькие фонарики. – Я – Диана.

Создание привстало, наклонилось над столом, протягивая Краеву руку, и Краев понял, что это девушка. Потому что расстегнутая жилетка распахнулась и оттуда высунулись две девичьи грудки. Очень даже симпатичные голые грудки, хорошей формы и приятного размера, раскрашенные все тем же светящимся составом.

– Я… Это… – Краев взялся за руку девушки, не отрывая взгляда от ее прелестей, и хотел уже было начать тягучее повествование о том, что он – Сергей Иванович, но можно просто Сергей, и что он из четвертого Врекара, но вопросы задавать ему без толку, потому что память ему затерли, но это ничего, Салем уже все проверил, и он безопасен… – В общем, это… Меня зовут…

– Метаморф его зовут! – громко сказала Лиза. – Все поняли? Он самый натуральный метаморф из четвертой зоны. Из Инкубатора. Так его и называйте – метаморф. Вопросов ему лишних не задавать, он все равно вам ничего не расскажет. А кто будет чрезмерно любопытен – в лоб получит. От Салема и от меня лично.

Диана испуганно выдернула руку и свалилась назад, на диван. Один из парней, квадратный метис-полумонгол, тихонько присвистнул.

– Ого, живой метаморф! А с виду вроде обычный чумник! Нас тут не поубиваешь?

– Вас – нет, – заверил Краев. – Я, типа, на отдыхе. В данный момент имею намерения убить пару литров пива и уничтожить фунт хорошей телячьей вырезки. На всякий случай предупреждаю: в вашей чумной жизни я совершенно ничего не соображаю, так как немалое количество лет провел далеко от чумных зон. Так что вы мне все объясняйте, упыри, если я чего понимать не буду. И без обид. Пойдет?

– Без проблем! – Второй парень поднял руку, составил большим и указательным пальцами кружочек, означающий о'кейное состояние дел. – Меня зовут Крюгер. Хотя на самом деле я Шихман. Обживайся, метаморф. Только поосторожнее с местной публикой – свиньи в этом заведении не все достаточно воспитаны. Особенно вон те бузотеры за крайним столом. Мы с ними не контактируем, и они нас не трогают. Во всяком случае, на этой неделе пока не трогали.

Крюгер, он же Шихман, был долговязым молодым человеком с большими семитскими глазами, полными розовыми губами и неожиданно аккуратным небольшим носом, больше приличествующим какому-нибудь поляку, чем еврею. На подбородке Крюгера произрастала рыжая бородка – крайне маленькая, но тщательно ухоженная. Тонкие усики говорили о некотором аристократизме, не переходящем пока в полную оторванность от народных масс. Впечатление о элитарности усиливал черный широкий галстук с блестящими звездочками и идеально белый воротничок с вертикально стоящими треугольными концами. Правда, насколько успел заметить Краев, ниже воротника не наблюдалось никакой рубашки – сиреневый смокинг Крюгера был одет прямо на голое тело, и рукава его были грубо обрезаны ножницами чуть ниже локтей. Приятнее же всего было наблюдать прическу молодого джентльмена – он единственный из присутствующих сохранил полный комплект волос. Волосы его были обильно смазаны бриолином и зачесаны назад, образовывая блестящую в полумраке гладкую полусферу.

К столу подошла хорошенькая ведьмочка-официантка, круглый задок ее выписывал на ходу сложную траекторию. Краев даже хотел было шлепнуть по ягодице, обтянутой чем-то сине-блестящим, но бросил взгляд на Лизу и передумал: не стоило перебарщивать со вхождением в новую роль. Краев решил быть сдержанным и даже немножко суровым. Он внимательно ознакомился с меню, деликатно осведомился у Лизы, какие блюда прекрасная леди предпочитает отведать в этот превосходный вечер, корректно и точно сделал заказ, назвав официантку «лапочкой». И поймал на себе взгляды компании – внимательные и в то же время одобрительные.

Неплохо. Совсем неплохо, сэр. Главное – не ужраться с отвычки, сэр. Не упасть носом в салат.

Некоторые затруднения возникли при выборе напитков. В официальном меню значились водка, и бренди, и мартини, и все что угодно. Но стоила эта официальная роскошь непомерно дорого – еще дороже, чем в Москве. В папке меню присутствовал также листочек, написанный от руки, и озаглавленный «Чумное пойло». Цены здесь были гораздо меньше, но разобраться в названиях было совершенно невозможно. Что, например, мог представлять из себя коктейль «Святая отрыжка»? Или напитки с названиями «Радость утопленника» и «Поймай свой столб»? Единственным более или знакомым словом было «Мескатоник». Краев уже слышал его от Пети Стороженко.

– Может, мескатоника взять? – шепнул он Лизе.

– Ну, уж сразу и мескатоника? – Лиза тоже шептала, и теплые ее губы приятно дотрагивались до уха Краева. – Мескатоник натощак – это труба! Не кайф, а чистые кошмары. Надо поесть сперва как следует, и чтоб музыку включили. Разогреться сперва надо. Бери «Взлетную полосу» – для начала самое то будет.

– А что это такое?

– Синтетика, конечно. Чумное пойло – всегда синтетика. Но «Взлетная полоса» – штука хорошая. Спирт, газированная вода, эмульгатор, чтоб по желудку не било, ароматизатор типа «Кампари». Ну и немножко ускорителя. Совсем немножко.

– Ускорителя? Это еще что за фигня?

– Увидишь. Нормально, бери.

– Семь «Взлетных полос», – сказал Краев. – На всю компанию. Возражений нет?

– Мне не надо, – крепыш Чингис махнул рукой. – Извини, метаморф.

– Почему?

– Потому! – Лиза дернула Николая за руку. – Чего ждешь? – цыкнула она на официантку, уставившуюся на Краева, как на инопланетянина. – Заказ приняла? Иди! И быстро! Кишки уже к позвоночнику прилипли!

Официантка фыркнула, дернула плечом и удалилась к стойке.

– Я не пью. Вообще не пью, – миролюбиво сказал Чингис. – У меня режим. Я спортсмен.

– Спортсмен? – Краев заинтересовался. – А в чумных зонах есть спортсмены?

– Есть.

– Но вы же даже на соревнования выехать никуда не можете!

– А нам и не нужны соревнования. – Чингис положил огромные руки на стол. – У нас тут такие соревнования происходят… почище чемпионатов мира. И чуть ли не каждую неделю.

Чингис кивнул в сторону стола бузотеров, о которых только что неодобрительно отзывался Крюгер. Краев поглядел на его кулаки и понял, о каких «соревнованиях» говорит Чингис. Костяшки рук Чингиса были увенчаны серыми мозолями, набитыми тысячами ударов. Наличествовали и свежие ссадины, свидетельствующие, что хозяин регулярно находит своим кулакам применение.

Официантка принесла поднос, выгрузила с него семь стаканов с коктейлем. Шваркнула перед Николаем и прекрасной дамой Лизой железные тарелки с внушительными отбивными, напоминающими ленч неандертальца, и гордо удалилась, выражая презрение всеми частями своего округлого тела.

Краев сделал первый осторожный глоток коктейля. У него был довольно оригинальный вкус, пузырьки углекислого газа приятно защекотали язык.

– Стало быть, вы тут между собой регулярно деретесь? – спросил он Чингиса.

– Стало быть, да.

– И зачем же? – полюбопытствовал Краев. – Чего вы тут поделить не можете, у себя в городе? Все чумники – братья! Как же вы так? За что же вы друг друга?

– Все очень просто, – пояснил Крюгер. – Чумники разные бывают. Бараны вот, к примеру, все исключительно хорошие. А среди чумников всяких уродов – пруд пруди. Ну как такому не дать по морде?

– Ребятки! – воскликнул Краев почти с умилением, попытался провести рукой по встрепанной шевелюре, и вспомнил, что таковая отсутствует, замененная авангардным гребнем. Впрочем, это не охладило его неоромантического пыла, подогретого напитком. – Ребятки! Вы сами не представляете, какие вы чудесные! Я и сам чумник, но общаться мне приходилось исключительно с теми, кого вы называете «правильными». Так вот, поверьте, они – намного хуже вас…

– Дело не в «правильных», – невесело произнес Крюгер, морщины обрисовались в уголках его рта и Краев увидел, что не так уж его собеседник юн – пожалуй, не меньше тридцати пяти лет. – Дело в Чуме. И в самих чумниках. Да, мы – интеллектуалы, художественные натуры. Ну и что? Сам понимаешь, что умные индивидуалисты встречаются не только среди хороших людей… Дерьма здесь хватает с избытком. Все изменилось. Еще три года назад чумное сообщество было более или менее единым: мы были сплочены общей бедой и верой в то, что от беды придет избавление. Мы вместе строили этот город, нам было чем заняться. А теперь наше общество раскололось. Надежда на то, что нам удастся выбраться из чумных карантинов, слабеет с каждым годом, с каждым месяцем. Благополучие? Сам видишь, что у нас есть все, чего мы пожелаем. А нам – надоело! Мы тупеем от бессмысленного комфорта. Чумников просто не существует для остального мира! Нас нет, понимаешь? Никто не знает о нас! Ненависть копится в чумниках. Ненависть друг к другу, потому что никого, кроме друг друга, мы не видим. Некоторые, такие как Салем, пытаются сдержать нашу тягу к самоуничтожению. А эти… – Крюгер махнул рукой в сторону крайнего стола. – Этим уже на все наплевать. Они ненавидят всех. Они называют себя животрупами. И это действительно так – на живых людей они мало похожи.

– Подожди, как же так? Но есть же у вас командировки в большой мир. Есть работа. Неужели от этого не становится легче?

– От этого только тяжелее. Это двойной стресс. Сперва ты вылезаешь из своей тюрьмы и обнаруживаешь, что страны, в которой ты когда-то жил, больше не существует. На ее месте другая страна и другой народ – чуждый и непонятный. А через месяц ты возвращаешься назад, в свой комфортный, но опостылевший дом и думаешь о том, что никогда не сможешь уйти – ни в свою страну, которой больше нет, ни в другие страны, закрытые для нас навсегда. Если бы мы были тупыми исполнителями механической работы, было бы легче. Но что делать нам? Какой смысл писать картины, если их увидит только твоя жена и пара друзей? Зачем разрабатывать аппаратуру, если она не пройдет тест как потенциально агрессивная? На кой черт писать компьютерные программы, если электронную сеть запрещено создавать даже в пределах одного чумного карантина?

– Это вы создали современные российские технологии? – тихо спросил Краев, прикрывшись для конспирации рукой. – Все то, что вызывает изумление на западе?

– Тут нет секрета, можешь не шептать, метаморф. Многие из тех, кто сидят сейчас вокруг тебя и напиваются как свиньи, участвовали в разработке всяких технологических чудес. И сейчас участвуют, регулярно выезжают в командировки. Таким образом мы решаем проблемы «правильных», иммунных. Они не глупы, у них высокий интеллектуальный коэффициент. Они великолепно просчитывают и выполняют любую работу, если им правильно задать параметры. Только они неспособны генерировать новые идеи. Для этого нужны мы, чумники.

– Сволочи эти бараны! – произнес Краев громко, не скрывая своих чувств. – Не понимаю, какого черта мы сидим в этих штрафных изоляторах? Плюнуть на все, и жить там, где нам хочется. Что нам бараны могут сделать? Они же неагрессивные!

Сказал и обнаружил, что на него вытаращились со всех соседних столов. Да и своя компания притихла, снова превратилась из дружественных собеседников в настороженных вампиров. Да, ничего не скажешь – обладал Краев редкостным умением потерять контроль и испоганить все, что сам так долго налаживал.

– Так-так… – Могучие пальцы метиса застучали по столу. – Интересные вопросы ставит товарищ метаморф… Лисенок, может быть, ты все-таки объяснишься? Расскажешь, что за иностранного шпиона ты сюда привела?

– Я же сказала тебе, качок хренов… – Лиза медленно закипала в ярости, приподнялась уже, готовясь то ли плеснуть Чингису в физиономию пойлом, то ли вцепиться ему в щеки ногтями. – Ты что, не понял: Салем прозвонил его, он безопасен…

– Спокойно, Лиза. – Краев положил ей руку на плечо. – Расскажи им. Они все равно узнают. Какой смысл скрывать?

– Ладно. – Лиза раздраженно дернула плечом, скинула руку Краева, сделала большой глоток из стакана. – Он не иностранец, он действительно из Инкубатора. Только он ничего не помнит. Салем глубоко просканировал его. Он бывший параспос, и у него стерли всю память за последние восемь лет. Всю! Он понятия не имеет, чем он занимался эти восемь лет и как его использовали. И он ничего не знает о чумниках, хотя и сам чумник. Он не знает, как выжить среди чумников. Я думаю, его специально сюда подсунули, чтобы животрупы у него сердце вырезали. Вы же знаете, как животрупы относятся к метаморфам. Только Салем перехватил его раньше. А нужно, чтобы он выжил! Он нужен нам!

– Понятно… – Крюгер медленно превращался из упыря обратно в человека. – Тогда, пожалуй, я расскажу тебе, метаморф. Расскажу, почему даже если ты самовольно свалишь из Врекара, не пробегаешь больше двух месяцев. Потому что через два месяца ты умрешь, тебя убьет чума. Все неиммунные – носители вируса якутской лихорадки. И в том числе – ты, параспос, потерявший память. Все мы сидим на игле. Вирус давят постоянными инъекциями, но эта иммунная защита – временная, ее хватает не больше, чем на два месяца. Я думаю, что сидеть нам на игле всю жизнь. И детям нашим, которые здесь рождаются – тоже. Потому что у чумников рождаются только чумники.

– А как же те, кто умирает здесь, во Врекаре, от чумы? Я слышал, что таких немало. На них иммунозащита не действует?

– Это самоубийцы, – сказала одна из девушек. – Так было с моим отцом. Он съездил в очередную командировку и вернулся в жуткой депрессии. Я могу его понять: до чумы он был профессором, преподавал литературу, студенты его очень любили – чуть ли не на руках носили. А тут – зона, забвение… Эти командировки доконали его. Вызвали – выжали – выкинули обратно в карантин. Он просто не пошел на очередную вакцинацию и скрыл это от меня. Когда его увозили, он был красным и распухшим, из него текла вода… Но ему было уже все равно, его ничто не держало на этом свете – даже я. То же самое случилось со всеми людьми, которые умерли здесь от чумы – они пропустили прививку и умерли, потому что больше не хотели жить. Мы все знаем это.

* * *

И тут Краеву стало по-настоящему страшно. До сих пор он воспринимал все, что происходило с ним, как бы со стороны. Он отделил сознание свое от тела и с немалым удовольствием наблюдал за тем, что с этим телом происходило. Это было удобно – тело получало пинки и удары, а Краев только анализировал информацию, добытую с таким трудом…

Сейчас он вдруг осознал очень простую, но крайне неприятную истину. Он находился в самом центре чумной зоны – месте, где сам воздух был насыщен проклятым вирусом. И вирус уже проник в его организм – вне всякого сомнения. А значит, Краев уже не мог более оставаться нейтральным иностранцем, свободным от заразы. Он должен был определиться, кто он – баран или чумник. Третьего не было дано.

Прививку ему сделали. Краев помнил рассказ Салема о том, как быстро иммунные проявляют свою баранью неагрессивную сущность – на третий или четвертый день. Краев бараном не стал. Кроме того, он так же валялся в лихорадке, как и Салем…

Итак, не приходилось сомневаться, что Краев – чумник. Ему повезло, что он попал в десять процентов из сотни и не стал «правильным». Но это означает одно – он неиммунный, и через два месяца ему придется пойти и сделать укол. Сесть на иглу, и никогда больше не покидать чумную зону. Горькая правда изгоя.

А как же Давила? Он не баран – можно поклясться, что он самый настоящий чумник! Совершить агрессию для него – как высморкаться. Чего стоил один только предательский выстрел из инъектора в шею! Чумник – и на свободе! «Господин Спецсоветник»… Знаем мы таких спецсоветников! И, следуя ясной логике, Давила не мог быть единственным свободным чумником. Если бы у власти в России были только «правильные», страну давно бы задавили более агрессивные соседи. Значит, умные ребятки, которые сидели сейчас с Краевым за одним столом, также не знали всей правды.

А Краев должен был узнать всю правду. Должен! Обязан был испить чашу горечи до дна – выяснить, к чему привели его действия, когда восемь лет назад он собственными руками вылепил нового президента.

Теперь у него в распоряжении было всего два месяца. В лучшем случае.