Текст книги "Сверхдержава"

– Спокойно, граждане! – Салем как бульдозер прокладывал дорогу в мечущейся толпе своими широкими плечами. Он двигался к ближайшему эскалатору и Краев старался не отставать от него. Затопчут еще, чего доброго. – Террористы обезврежены! – голосил Салем. – Бояться нечего! Организованнее, господа бараны... Тьфу. Господа и барыни! Россияне и, понимаешь, россиянки! А также гости нашей прекрасной страны! Куда ты лезешь, дура? Встань к стене. Да, вот там и стой! Ну и что, что насморк? Не видишь – у всех насморк! Придешь в поликлинику, возьмешь больничный! Больничный, говорю! Не знаешь, что такое больничный? Ничего, скоро объяснят...

У эскалатора – там, где господствовал зычный Салем, быстро воцарился порядок. Салем не церемонился с людьми, которые блеющей толпой пытались втиснуться на узкие ступеньки, давили друг друга и в результате закупорили проход. Он расшвырял их как медведь, выстроил в устраивающем его порядке и теперь пропускал на движущуюся лестницу строго по двое. Очередь быстро двигалась вперед, толпа на платформе начала рассасываться. Проблема осложнялась тем, что через каждые три минуты подходил новый состав и высаживал новых пассажиров, которые тут же начинали кашлять и паниковать.

– Всему вас учить надо... Эх, божьи одуванчики, как дальше-то жить будете? Что значит ты один на два места? Ах, чемодан у тебя? В руки возьми, не перетрудишься, дылда. Как кто я такой? Я – офицер антитеррористической спецбригады, капитан Иванов. Да. Или даже майор Пронин. Или полковник – я уж не помню. Ку-ку! Девушка, что ж вы так мучаетесь? Сумку на пол поставьте – она у вас тяжелая. Да, я специально для вас место зарезервировал. На вас одну – два места. Бесплатно. Прощай, красавица. Выздоровеешь – встретимся. В моей кроватке. Бабуль, да ты чо, в натуре? Зонтиком-то меня за что? Это уже агрессивность! Да ты мне сейчас глаз выколешь, мегера! Краев, держи ее!

В самом деле, что-то необычное происходило с людьми на станции. Что-то неправильное. Все они были баранами, и никак не должны были проявлять агрессивность – даже в такой неприятной ситуации, как террористический акт на станции метрополитена. Однако некоторые люди зверели на глазах – лица их багровели, наливались кровью, искажались от ненависти. Эти люди шли в кулачную атаку на всех, кто попался под горячую руку. Краев отчетливо наблюдал в толпе несколько эпицентров завязавшихся драк. В одной из них участвовало шесть человек – четыре мужика и две бабенки. Мужики махали кулаками и выражались отборнейшим, давно забытым в бараньем сообществе русским матом. Бабенки лупили тяжелыми сумками все, что попадало в поле их зрения, и царапались острыми ногтями, окрашенными, по последней бараньей моде, в изумрудный цвет. Краев увидел, что техник Андрей вылетел из толпы и бросился к центру драки, выкрикивая что-то начальственно-успокаивающее. И тут же все шестеро набросились на него, повалили и начали избивать – остервенело, ногами.

Бог ты мой! Краев помчался вперед, врезался в частокол людских тел, повалил кого-то, перепрыгнул через кого-то. Чьи-то руки попытались вцепиться в его одежду, но он отмахнулся не глядя, ударил тяжелым прикладом шокера в сторону, в чье-то мясо, сшиб мясо с ног и продолжал свое движение. Спасти Андрея. Так тупо – выжить в погоне, когда тебя преследуют профессиональные убийцы, и погибнуть от рук озверевших баранов, ставших вдруг стаей гиен. Так, вот они! «Разойтись! – бешено орет Николай. – Всем к стене! Последнее предупреждение!» Гиены оборачиваются, отворачивают морды от добычи. На окровавленных губах их – глумливые усмешки. Красные распухшие рожи, сопли из носа. «Мент пожаловал, – говорит один. – Мочить суку позорную, в натуре!» «Ах ты фараон, блядина, попил нашей трудовой кровушки!» – визжит бабенка, бросается на Краева, размахивает скрюченными пальцами, почти достигает когтями краевского лица, но Краев успевает. Нажимает на крючок шокера и сбивает фурию на лету. И тут же – выстрел в сторону, в красавчика-культуриста с озверевшим лицом. Т-ТУМ!!! Падает, медведь. Еще раз Т-ТУМ – вправо, в урку с ножом. Откуда тут урки?! И сразу же: ТУМ-ТУМ-ТУМ-ТУМ-ТУМ!!! Почти как Калашников, в упор, только без отдачи. Все, что ли? Больше желающих нет?! Девять человек на полу. Трое лишних, стало быть. Ладно, бывает... Салем обещал, что очухаются...

– Андрей, как ты? – Краев склонился над техником.

– Николай, что это было?.. – Лицо техника пересекала резаная рана и кровь стекала на пол, на разорванную одежду. – Они кусали меня, пили кровь... Что с ними, Коля? Они с ума сошли...

– Пойдем. – Николай помогал встать Андрею левой рукой, а правой держал шокер на взводе, водил им по окружности, предупреждал новую атаку. – Пойдем, Андрей. У тебя аптечка есть?

– Есть... Что здесь творится?

Догадывался Николай, что творится. И очень ему не нравилась эта догадка. Пили кровь... Неестественно багровая кожа, жидкая юшка из носа, безумные глаза. Дикий чумник – вот кого напоминали эти люди, вдруг вернувшиеся в свое дочумное истерично-агрессивное состояние. Иммунный сбой? Нет, теперь это уже другое. Вирус «СЭМ», подавлявший их врожденную агрессивность восемь лет, исчезал сейчас в их генах, распадался на отдельные молекулы. Что приходило на его место? Природа не терпит пустоты...

Не думать. Не думать ни о чем. Он, Краев, чувствует себя прекрасно, у него нет даже насморка. А значит, нормальные люди, такие же как он, пострадать не должны. Где наши? Пробиться к нашим. Я уже вижу Салема. Молодец Салем. Отправляет людей наверх десяток за десятком. Наше дело не пропадет. Мы разбудим Герцена, черт его подери! Разбудим и надаем по толстым мордасам!

– Внимание! – Знакомый голос Григория прозвучал в левом ухе. Оказывается, внутренняя связь все еще работала. – Ребятки, я надеюсь, что вы меня слышите. У меня боевая тревога! По моим эскалаторам сверху спускается куча вооруженных людей. По виду – чумная полиция! Они еще наверху, но сейчас они будут здесь. Нам нужно сматываться – и очень быстро. Бросайте свои шокеры и шлемы – здесь мы уже сделали все, что могли. Ныряйте в толпу, ребятки, и кашляйте погромче! Трите глазки, чтоб слезились! Следующий поезд метро – через тридцать секунд. Я прыгаю в первый вагон. Надо попасть именно в первый. Надеюсь, вы успеете...

– Ты слышал, Андрей?

– Да!

– Успеем добежать?

– Должны. Шокер не забудь выкинуть!

Краев стащил с головы милицейский шлем, положил его на землю и поддал ногой для ускорения. Стянул ремень электрошокера через голову, но, прежде чем выкинуть оружие, поставил импульс на самую малую мощность и дал длинный разряд вперед – веером. Народ впереди заорал, ужаленный током, и начал разбегаться. Краев кинул пушку в сторону, покрепче прижал к себе техника и ринулся в освободившийся проход. Поезд метро уже приближался, выдавливал из тоннеля воздух, пахнущий креозотом, тормозил, чтобы выгрузить пассажиров и загрузить новых. Он еще не знал, что ждет его на этой станции.

Ловкие фигуры копов в зеленых костюмах и герметичных шлемах перепрыгивали через головы обезумевших людей, закупоривших все эскалаторы. Они спешили, мчались по платформе гигантскими шагами, оружие их было наготове. Но все пятеро террористов уже мало чем отличались от прочих неожиданно озверевших баранов. Чтобы отловить теперь этих пятерых, нужно было просеять всю толпу. И, едва первый вагон распахнул свои двери, все пятеро втиснулись туда.

Ну, быстрее! Полицейский уже мчался к распахнутой двери, но опоздал. Электроника тупо захлопнула створки перед его носом, и состав начал набирать скорость. Краев облегченно вздохнул.

Все они собрались в задней части вагона, где было просторнее. Выглядели они более или менее прилично, только Андрей был безобразно окровавлен и привлекал внимание остальных пассажиров – «правильных», пока еще не заразившихся баранов. Григорий действовал быстро и точно. Первым делом вкатил технику двойную дозу обезболивающего, потом стер платком кровь с его лба и нанес на кожу гель, стянувшийся в пленку телесного цвета. Рваную рубашку стянули с Андрея, выкинули в окно. Взамен он получил пиджак с крюгеровского плеча. Теперь он выглядел довольно неплохо, во всяком случае, не так бросался в глаза.

– Да, ребятки, – тихо произнес Григорий. – Результат впечатляющий. Действует эта штука убойно. Похоже, мы не зря старались. Если даже они перекрыли сейчас входы и выходы на ту станцию, мы свое дело сделали. Не меньше пары сотен человек поднялись со станции и разъехались по славной столице Москве во все стороны. Надеюсь, что Ступин не врал про заразность вируса. Если это так, то наши первые пациенты разнесут его по всему городу.

– Что-то уж слишком убойно эта дрянь работает, – сказал Андрей, осторожно дотронувшись до заклеенного лба. – Меня чуть не загрызли. Что это за нелюди были – вампиры, что ли? Они кусались как собаки...

– Таких было немного, – произнес обстоятельный Крюгер. – Я насчитал около тридцати человек. Если всего на станции было около трех сотен, значит, десять процентов исхода в повышенную агрессивность, что в принципе можно рассматривать как эффект гиперреализации подавленных мотиваций...

– Ты можешь понятнее говорить? – шепотом рявкнул Григорий. – Что это за вурдалаки были?

– Это люди, милый мой. Люди. Причем самые что ни на есть бараны – те, кто еще час назад муху не мог раздавить. Мы наблюдаем первую реакцию на внедрение «АнтиСЭМа», и реакция эта меня не радует. Ну, сопли, кашель, конъюнктивит – это понятно. Гриппоподобное состояние – это естественно при вирусном заражении. Это через три дня пройдет. А вот чрезмерная агрессия, дикая необъяснимая злоба... Мне это не нравится. Хотя, возможно, в этом тоже ничего страшного. Скорее всего, это временно, и все наладится. Бессонова бы спросить...

– Мячики еще остались у кого-нибудь? – поинтересовался Салем.

– Полно еще, – сказал Крюгер. – У меня еще восемь штук.

– А у меня – четыре.

Пересчитали бомбы. Оказалось, что осталась еще половина. Григорий необыкновенно воодушевился этим фактом.

– Ребятки! – сказал он радостно. – Это же хорошо! Мы еще вмажем им! И время еще есть – осталось почти полтора часа действия вируса. Две станции мы уже проехали – и ничего, вроде бы без погони. Мы сейчас по кольцевой линии едем, и можем сидеть в этом вагоне хоть целый день. Но целый день мы сидеть здесь не будем. Еще полкруга сделаем, выберем себе станцию с переходом на другую линию и вдарим снова. Там и народу побольше, и удрать легче...

– Нет, так делать нельзя, – мрачно произнес Краев. – Надо уходить. С нас достаточно. Если верить Ступину, то того, что мы натворили, хватит на эпидемию для всей страны. Ни к чему рисковать дальше. Я уверен, что на всех станциях ментов сейчас – пруд пруди. Не обольщайся, Гриша, что нас до сих пор не зацапали. Стоит тебе нагло выскочить, взорвать шарик – и тебя свинтят сразу же.

– Да, свинтят! – зло бросил Григорий. – Скорее всего! Но все равно нужно сделать это – раскидать все бомбы. Потому что такая нам выпала доля – принести себя в жертву ради людей. Ради этих несчастных баранов, которые даже не поймут, что мы для них сделали. Если кто-то не хочет, может не идти. Отдадите мне свои мячи...

– Не спеши, Гриша, – серьезно произнес Андрей. – Коля прав. В метро больше делать нечего. Мы можем использовать эти бомбы более эффективно в другом месте, на поверхности. Только нужно еще суметь выбраться на эту самую поверхность.

– Через любую из станций мы уже вряд ли пройдем, загребут нас. Черт, как бы попасть в туннель? Тут есть служебные двери в стенах. И некоторые из них выводят в подземные коммуникации. Подожди, карту посмотрю.

Григорий достал мини-компьютер и начал рыться в его памяти.

– Так... Сейчас, значит, мы на этом участке. Ага. После следующей станции будет прогон, а к нему примыкает служебный ход. Слева. Почти перпендикулярно. Самое то! Как бы нам только попасть туда?

Состав уже тормозил, приближался к следующей станции. Все пятеро повернулись к окну, напряженно вглядывались в толпу. Так и есть! Круглые шлемы чумных полицейских торчали над головами обычных баранов. Навскидку – не меньше десяти копов. Нечего и высовываться.

«Осторожно, двери закрываются!» – стандартное предупреждение. И, когда двери уже действительно начали закрываться, во второй вагон быстро вдвинулись сразу два полицейских. Поезд тронулся.

– В следующем за нами вагоне – два копа, – тихо сказал Краев. – Они могут пройти сюда?

– Легко. Нужен ключ, открывающий тамбур. У них такой есть, можно не сомневаться.

– Может быть, они все-таки пойдут назад? Сзади вагонов больше...

– Сюда идут! – сказал Крюгер и быстро отвернулся от окошка между первым и вторым вагонами. – Нам надо пройти вперед! Ребята, притворяйтесь баранами.

– Легко сказать...

Они прошествовали в перед вагона и остановились у двери в кабину машиниста. Видно было, что копы уже открыли первую дверь тамбура и разбираются со второй.

– Гриша, долго там еще до твоего служебного туннеля осталось? – ледяным тоном спросил Салем.

– Подъезжаем, – взломщик посмотрел на экран. – У нас тридцать секунд.

– Понятно. Как раз хватит времени затормозить. – Салем распахнул дверь, вдвинулся в кабину машиниста и схватил двоих людей, сидевших в креслах, за загривки, сжал их шеи клещами своими железными пальцами. – Спокойно, это ограбление! Я постараюсь не убить вас, бараны, если вы будете все правильно делать. Тормозите немедленно! И чем резче, тем лучше!

Скрежет блокированных колес, тормозящих о рельсы, эхом заметался по туннелю. Состав дернулся, снизил скорость так резко, что пассажиры дружно послетали с мест и протаранили лбами телевизоры, в которые таращились по бараньей привычке. Оба полицейских пролетели через дверь, только что открытую ими, и теперь катились кувырком по проходу, пытаясь уцепиться за что-нибудь. Андрея кинуло на Григория, Григория – на Николая, все вместе они рухнули в угол, не успев даже упомянуть чью-либо мать. Один Крюгер устоял на ногах – более того, он деловито одевал на руку излучатель и приводил его в боевую готовность.

Поезд издал последние предсмертные стоны и остановился окончательно. Краев барахтался, выбирался из-под техника и взломщика. Крюгера он не видел, но судя по характерным хлопкам и по тому, как остро завоняло горелой резиной, Крюгер взорвал несколько вирусных бомб. Несчастные пассажиры так и не сумели вернуться на свои места – теперь они бились на полу, как рыбы, выброшенные на берег, и разевали рты, пытаясь сделать вздох. «Да встанете вы когда-нибудь или нет!» – завопил Краев, пинками скинул с себя обалдевших Гришу и Андрея и вскочил-таки на ноги. Крюгер катался по полу в центре вагона, а полицейские тупо мутузили его кулаками, не прибегая почему-то к помощи электрошокеров. Вдруг коротко сверкнул красный луч, один из полицейских захрипел, схватился за горло и забился в конвульсиях. Крюгер въехал кулаком в солнечное сплетение второму копу, тот опрокинулся на спину, Крюгер оседлал его и производил сейчас какие-то действия, напоминающие электросварку. Краев не мог точно видеть, что там происходило – видел только широкую спину Крюгера, закрывающую голову копа и мелькание рубиновых лазерных сполохов.

– Все! Конечная остановка! – Салем выскочил из кабины. – Что тут у вас? Чего валяетесь? – Он наклонился, схватил за шиворот техника и взломщика и одним рывком поставил их в вертикальное положение. – Крюгер! Ты что там делаешь? Копа насилуешь? Сексуальную ориентацию сменил?

Ноги копа, на котором сидел Крюгер, бешено застучали пятками по полу, дернулись и затихли. Крюгер поднялся, повернулся к Салему, вытер пот со лба. Улыбнулся, сверкнув зубами.

– Порядок, – произнес он. – Опробовал возможности сикалки. Хорошая штучка. Пожалуй, оставлю-ка я ее себе на память.

Краев пробирался вдоль вагона, переступая через тела свежезараженных баранов. Оба копа скрючились, подогнули колени к животу и не подавали признаков жизни.

– Ты им что, того?.. Глотки перерезал? – Краев смотрел на Крюгера с некоторым страхом – все-таки настоящий убийца.

– Нет. – Крюгер повернул носком ботинка голову полицейского и Краев увидел все сам. – Я просто подравнял им макушки.

Верхние части шлемов обоих копов были аккуратно срезаны – как верхушка крутого яйца ножом.

– Я подозревал, что чумная полиция – это «тормоза», заряженные на убийство, – сообщил Крюгер. – Теперь мне представилась возможность проверить свою гипотезу. Я не мог не воспользоваться этой возможностью и проделал дырочки в шлемах сих джентльменов. Герметичность шлемов нарушилась, вирусный аэрозоль попал в их легкие, и вот результат – господа впали в прострацию. Научный эксперимент подтверждает мою гипотезу!

– Почему они не шарахнули в тебя из шокеров?

– Каких шокеров? Этих? – Крюгер наклонился и поднял с пола половинку черного ствола, разрезанного лазерным лучом. – Шокеры сломались. Очень ненадежная конструкция. Увы...

– Хорош трепаться! – Салем деловито рыскал по вагону. – Оба машиниста отрубились в хлам. Я не знаю, где у них там кнопка аварийного открывания дверей. Может здесь где-то есть, в салоне?

– Не ищи. – Гриша очухался окончательно и устанавливал параметры на своем излучателе. – Сейчас мы вскроем эту банку.

Он сжал пальцы в кольцо, создав максимальную мощность. Николай зажмурился – ослепительный луч толщиной с карандаш впился в металл двери и пошел по периметру, оставляя за собой черную щель – оплавленную, с раскаленными краями.

– Готово, – сказал Григорий, пинул дверь и она с грохотом вывалилась наружу. – Сейчас небольшой кросс по рельсам. Ты рано затормозил, Салем, метров триста до туннеля не доехал. Все бегите за мной. На центральный рельс старайтесь не ступать – высокое напряжение, сами понимаете... Все понятно?

Взломщик спрыгнул вниз и исчез во мраке.

ГЛАВА 8
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА

– Молодцы, ребятки, – прохрипел Бессонов. – Я верил в вас. Вы не подкачали. А я вот... Сами видите...

Бессонов лежал на кровати, укрытый до пояса белой простыней. Ребра его проступали, обтягивались кожей на тощей грудной клетке с каждым мучительным вздохом. Из ноздрей Люка выходили две тонкие прозрачные трубки, несущие кислород. В вене торчала игла капельницы. Плох был Бессон.

Они так и не попали в Лесную Дыру. Счастье их, что смогли каким-то чудом пробиться в явочную квартиру – прошмыгнуть мимо бесчисленных машин милиции, нервно носящихся по улицам, не привлечь внимания зеленых фигур в шлемах, расставленных на каждом перекрестке. Наверное, их спасло то, что улицы были забиты людьми. Казалось, вся Москва задохнулась от нехватки воздуха, покинула душные квартиры и высыпала жителей своих на проспекты и площади. Что это было – парадоксальная реакция, противоположная инстинкту самосохранения? Или вирус «АнтиСЭМ» каким-то образом выманивал людей и заставлял их идти прямо в свои заразные объятия? Больные люди встречались на каждом шагу – некоторые еле перебирали ногами, падали от слабости и все же ковыляли вперед и вперед, сами не зная куда. Столица Сверхдержавы сходила с ума.

Погромы шли уже вовсю. Те, у кого заражение проявилось сверхагрессивностью, находили друг друга звериным чутьем, сбивались в стаи, дышащие животной злобой, вооружались чем попало и двигались по улицам, круша и уничтожая все на своем пути. Краеву попалось на глаза несколько трупов милиционеров – растерзанных и окровавленных. Разбитые витрины, подожженные скамейки, перевернутые машины. Боже, как это напоминало время Большой Смуты...

Ненормальная, маниакальная агрессивность. Агрессивность буйных сумасшедших, вырвавшихся из многолетнего заключения. Крюгер говорил, что все это временно. Что это разновидность острой реакции на избавление из-под многолетнего психического контроля. Что скажет Бессонов? Что он вообще может сейчас сказать?

– Мы молодцы, говоришь? – Краев склонился над Бессоновым. – Знаешь, что там сейчас происходит? – Он показал пальцем в окно. – Это падение Рима! Варвары ворвались на улицу, они грабят, насилуют и убивают! Идут зловонной волной и уничтожают все то, что сами кропотливо создавали в течение многих лет! Стоило ли затевать это? Не лучше ли было смириться с подавлением свободы, чем выпустить на волю разрушительные инстинкты и позволить им уничтожить сложившийся порядок? Мы снова ввергли страну в войну, открыли ворота хаосу!

– Три дня... – Бессонов слабо махнул костлявой рукой. – Ты помнишь, что у тебя было после прививки? Три дня ты был сам не свой. Все чумники мучились три дня после прививки «СЭМа», а бараны даже не замечали ее. Теперь будет все наоборот... Ты – чумник, и ты в порядке. А бараны сходят с ума. Но через три дня они снова станут людьми. Обычными людьми, свободными от всех вирусов...

– Ты в этом уверен? – холодно полюбопытствовал Крюгер.

– Да.

Единственный глаз Бессонова устало закрылся. Медсестра подошла, поправила под его головой подушку, и знаком показала всем присутствующим – идите, мол, из палаты, дайте человеку спокойно поспать.

* * *

Они так и не успели использовать оставшиеся вирусные бомбы – кончился срок их годности. Да и какой в том был смысл? Что могла добавить Москве новая порция вируса? Город был заражен достаточно и надежно. Они просто выкинули свои мячи в урну, попавшуюся по пути.

Они так и не попали в Лесную Дыру. Потому что Лесной Дыры больше не существовало. В явочной квартире, куда они в конце концов пробились, царила суматоха. «Срочная эвакуация, – сообщила им хозяйка квартиры – миловидная пышка, жгущая бумаги в раковине на кухне. – Лесную Дыру обнаружили и разбомбили. Вероятно, что на эту квартиру сейчас скоро заявятся». Краев лишился дара речи. Лисенок... Лиза, что с ней?.. «Кто-нибудь из Лесной Дыры выжил?» – поинтересовался Салем, стараясь сохранять внешнее спокойствие. «Не знаю. Мы все срочно переправляемся на базу в Подмосковье. Если кто-то сумел сбежать из Лесной Дыры, то все должны быть там. Скоро узнаете»...

* * *

– Лисенок... – Краев держал Лизу за руки и не мог оторвать взгляда от ее измученного, исцарапанного лица. – Господи, Лисенок мой милый! Ты не представляешь, как я испугался за тебя! Как вам удалось выбраться?

– Была перестрелка. Мы лежали в кустах, я стреляла из автомата, Савелий – из своей бешеной базуки. Танька и Бессонов уходили в лес, в сторону транспорта. Мы подбили два БТРА. Но потом они приволокли какое-то орудие, похожее на пушку. Гранаты его не брали. Савелий сказал, чтобы я уходила, что я должна спастись и спасти Люка. Я не хотела... Но я ушла. Когда я добежала до площадки, транспорт уже пришел. Они ждали меня. Люка ранили, он был весь в крови. Но все равно они меня ждали – Люк так приказал... Едва мы поднялись в воздух, там внизу все взорвалось. Все... Я видела это. Как маленький атомный гриб...

– А Таня где?

– Она здесь. Здесь. Она заболела, конечно, как и все барашки. Лежит в бреду.

– А ты как себя чувствуешь, солнышко? Может быть, тебе полежать?

– Зачем? – Лиза вскочила на ноги и нервно зашагала по комнате. – Меня даже не зацепило ни разу! Ты лучше скажи – что с тобой творится?

– Все хорошо.

– Врешь! Ты разваливаешься прямо на глазах! Раньше ты молодел с каждым днем, теперь – стареешь с каждой минутой! Странная штука...

– Извини... – Краев провел трясущимися пальцами по лицу. Снова морщины. И боль, конечно боль – уже не только в колене – во всем теле. Такая боль, что трудно пошевельнуться. Действие наркотика кончилось. – Извини, Лиза. Я не обманывал тебя – я всегда говорил тебе, что я старый. Я сам не знаю, как мне удавалось выглядеть так молодо в последний месяц. Что-то поселилось во мне, что-то наполняло меня жизненной силой. А теперь это умирает. Я снова становлюсь таким же, каким был. Ты связалась со стариком... Извини...

– Не говори так! – Лиза бросилась к Краеву, встала перед ним на колени, уткнулась в его ладони, горячие слезы текли по ее лицу. – Милый мой метаморф... Прости меня за глупые слова! Ты не старик, ты моложе их всех. Ты просто мой – неважно, какой. Ты устал, в этом вся причина. Все мы устали. Но это скоро кончится! Люк сказал – три дня. Через три дня не будет больше ни чумников, ни баранов. Будут только люди. И мы с тобой будем счастливы.

– Лисенок... – Краев гладил ее по голове, проводил пальцами по нежной коже шеи. – Сколько тебе лет, Лисенок?

– Двадцать три.

– Значит, в то время, когда люди здесь перестали быть просто людьми, тебе было только пятнадцать?

– Да.

– Ты помнишь это время?

– Смутно... Почти не помню. Помню, что были мама и папа. Они любили нас с братом. Хотя и ругали часто... У нас вечно не хватало денег... Еще помню, что зимой в Сибири были жуткие морозы и мы ходили в валенках. А больше ничего не помню. Все как за туманной завесой. Чума зачеркнула все, всю прошлую жизнь.

– А я хорошо помню это время. Большую часть своей жизни я провел в нем. И только несколько дней – в твоем времени, в твоем измерении, так не похожем на остальной мир – в чумной зоне. Ты знаешь, Лиза... Я не могу сказать что мир, где люди не разделены на баранов и чумников, намного лучше и счастливее. Скорее, наоборот. Несколько дней в чумном городе оказались лучшими днями в моей жизни – единственным маленьким счастьем в моих почти полувековых скитаниях. Я мечтал, что навсегда останусь жить в чумном городе – с тобой, с твоими друзьями, которых я полюбил. Но так не получилось...

– Зачем же ты приложил свою руку и разрушил равновесие? Ты был прав – без тебя бы это не получилось. Ты меняешь судьбы людей и разрушаешь их покой. Агрегат лгал нам, но в его словах была доля правды. Равновесие существовало. Мы, чумники, жили своей жизнью и не хотели войны...

– Не я начал войну. Вспомни, как убили Чингиса, как убили Савелия. И тебя убили бы так же – только потому, что ты не захотела жить рабом. Ты забыла, как в тебя стрелял полумех? Система, в которой можно быть либо рабом, либо мертвым – не равновесие. Это труп равновесия. Мертвый муляж, который можно свалить одним пинком.

– Что будет с нами дальше?

– Не знаю, милый Лисенок. Не знаю. И даже не могу рассчитывать на лучшее. Я только хочу, чтобы ты осталась в живых. Ты выживешь, Лиза? Пообещай мне, что выживешь! Пожалуйста...

Лиза подняла свое исцарапанное, но все равно красивое лицо и улыбнулась.

– Обещаю, – сказала она.

* * *

Целые сутки удалось им просидеть в этом убежище. Бесконечно длинные сутки, состоящие из растянутых минут, заполненных невыносимым ожиданием облавы. Жалкие короткие сутки торопливо доживаемого счастья. Неположенного счастья, украденного у судьбы.

Салем грохотал по коридору, обвешанный оружием с ног до головы. Топал ботинками по полу так, что доски подпрыгивали и жалобно визжали ржавыми гвоздями. "Тревога! – орал Салем. – Облава! – ревел он. «Всем уходить!» – трубил вояка Салем и распахивал двери старого заброшенного общежития одну за другой. Люди, скрывавшиеся в здании, уже собрались в конце коридора и теперь Крюгер помогал им спуститься в прямоугольное отверстие подвала. Подвал был соединен с подземными коридорами. Люди снова уходили в подполье и никто не знал – надолго ли?

Салем остановился и задумчиво почесал сигаретную пачку, изображенную на его черепе. Он собрал здесь всех. Почти всех. Бессонов умер еще вчера, так и не придя в сознание. Слава богу, хоть похоронить его успели – во дворе, конечно, не на кладбище. Отмучался старик. Может быть, это и к лучшему – погибнуть от пули, а не от рака. Салем хорошо запомнил место, где Люк нашел свой последний приют. Дай бог, будет когда-нибудь нормальная жизнь и в этой сумасшедшей стране, поставит тогда Петя Стороженко на этом месте самый лучший свой памятник...

Двух людей, естественно, не хватает. Где эти влюбленные голубки – Николай и Лизка? Нашли время... Черт возьми, да где их комната-то? Ага. Похоже, здесь.

Салем распахнул дверь, хотел было заорать, облаять за разгильдяйство и вдруг встал, застыл молча. Странная нежность смягчила его квадратное лицо, и губы дрогнули едва заметно. Лиза спала на кровати, сбросив с себя во сне одеяло. Его сестричка, которой он лично дал прозвище «Лисенок» еще двадцать лет назад, его любимая маленькая девочка, которой он заменил и мать и отца, которую воспитывал и вытягивал из всяких неприятностей. Она лежала, обняв рукой человека, который пришел в их город и за несколько дней разрушил обычную жизнь. Она обняла этого человека, положила голову ему на грудь, закинула на него свою гладкую голую ножку. Сколько раз сам Салем так спал с Лизой? Сколько раз...

Несколько лет они спали в одной кровати. Это было давно – когда он только что вытащил ее из очумевшей Сибири – несчастную испуганную девочку, родители которой умерли на ее глазах. Она боялась тогда жить, боялась есть, боялась дня и особенно ночи, когда кошмары приходили в ее сны. Каждую ночь она выпрыгивала из своей постели, выбегала из своей комнаты и забиралась к нему под одеяло, прижималась к нему дрожащим телом, обнимала и засыпала. Можно ли это было назвать интимными отношениями? Нет. Она была его сестрой – просто сестрой. Порою он пытался прогнать ее обратно в свою постель, пытался убедить ее, что она уже большая, а он – взрослый дяденька и имеет право на личную жизнь. Она соглашалась, кивала головой, и все равно ночью оказывалась под его одеялом. Иногда какая-нибудь из девушек Салема засиживалась вечером слишком долго, и оставалась ночевать у него, занималась с ним любовью и засыпала в его сильных объятиях. А утром Салем все равно просыпался в большой компании – его девушка с одной стороны и Лизка с другой. Он знал, что Лисенок сонно стоит за дверью и ждет, когда он сделает со своей девушкой все, что положено и заснет, чтобы нырнуть к нему под одеяло. На девушек Салема такая утренняя компания производила большое впечатление. Некоторые из них называли Салема извращенцем и закатывали ему скандалы, но он не обижался на них. Другие, наоборот, приходили в восторг и предлагали заняться любовью втроем – такие получали пинка и вылетали из салемового дома. Все это закончилось однажды само собой. Когда Лизе стукнуло семнадцать лет, Салема в первый раз послали в командировку. Он страшно переживал за Лизу всю неделю, не находил себе места. Но, когда он вернулся домой глубокой ночью, то обнаружил, что Лизка мирно спит в своей постели, обняв огромную розовую подушку, утащенную с кровати Салема. С тех пор Лиза больше ни разу не приходила к нему ночью. Розовая подушка навсегда осталась у нее, а Салем купил себе новую – маленькую и жесткую, как пенопластовый кирпич.

Теперь его Лиза спала с этим странным человеком. Более того – она любила Николая, и Салем в этом не сомневался. Был ли он для нее подходящей парой? Нет, конечно. Но что-то было в этом человеке такое, что заставляло уважать его. Он был не от мира сего, но стоял выше этой жизни. Может быть, потому и мучался, не находил себе места, меняя образ жизни, личины, имена и фамилии. У него был особый талант – переделывать этот мир. Но он был идеалистом – и совершенно не мог представить, как будет выглядеть этот мир после переделки. В любом случае результат не соответствовал тому, чего хотел получить Краев. И не мог соответствовать – потому что человеческая грязь никуда не девалась, она только преобразовывалась в новые формы.