Текст книги "Сверхдержава"

Можно еще что-то сделать? Можно… Я испорчу эту книгу. Испорчу так, чтобы она не сработала, так, что этого не заметит никто из чертовой жуковской команды. Они не разбираются в этом. Это моя работа – составлять вербальные формулы: заклинания, зашифрованные в обычных предложениях, словах и сочетаниях звуков – тех, что неосознанно действуют на людей и заставляют их выполнять то, что им приказано. Никогда не любил нейролингвистическое программирование, но теперь придется им воспользоваться. Просто нет времени, чтобы придумать что-то свое, в корне новое. Ничего, и это пойдет – главное, чтобы не заметили подвоха те, кто будет читать исправленную книгу первыми – Давила и его компания. Добавим побольше слов с буквой "и" – она создает впечатление неустойчивости, ненадежности. Назовем главного героя Игорь. Его бабу – Ириной. А партию, которую они создают – «ИПИ». Замечательно кретинская аббревиатура! Что это значит? К примеру, «Институт Политической Интеллектуализации». ИПИть твою мать! Главное, убедить Давилу, что это не просто так, что это тот самый слоган, который приведет нас к победе. Неплохо. Это мы проработаем… Так, что еще? Воспользуемся эриксонианским гипнозом – методом от противного. Персонажи книги, которые выдвигают главные ее идеи, подсознательно должны убеждать читателя в том, что именно тому, что они говорят, ни в коем случае нельзя верить. Это сложнее, но это можно сделать…

Краев принимается за работу. Черкает листы и переписывает их заново. Ветер налетает в открытое окно, сбрасывает бумагу на пол, закручивает пыль в маленькие бешеные смерчи. Вьюга, поднявшаяся за окном среди лета, воет как стая голодных волков…

Краев снова стоит у будки. Последний тумблер. Для чего он? Краев уже сделал все, что мог. Догадка ползет ледяными мурашками по спине, но он стряхивает ее движением лопаток – как насекомое, непрошено пробравшееся за шиворот. Пальцы сжимают последний тумблер и со щелчком опускают его вниз.

Ветра нет. Краев стоит на улице. Солнце светит ярко, заставляет его потеть в дурацком женском платье, напяленном для конспирации. Давила стоит напротив, облокотившись на дверцу черного служебного автомобиля.

– Что у вас там такое? – говорит Краев. – Что за технология, которая сделает всех людей послушными?

– Хочешь знать? – Давила усмехается. – Ты можешь узнать абсолютно все! Только для этого ты снова должен войти в нашу команду. В наш круг.

– Но войти в ваш круг можно только без права выхода? Раз и навсегда? Так ведь?

– Только так.

– Хорошо. Я согласен. – Краев медленно выдавливает из себя каждое слово – хочет показать, с каким трудом далось ему это решение. Я сделаю вам новое телевидение. Я сделаю все так, как не сделает никто во всем мире. Ты знаешь, на что я способен, Илья.

– Молодец, Коля! – Давила хлопает его по плечу, удовольствие растекается по его лицу жирной улыбкой.

– Все не так просто, – говорит Краев. – Я поставлю перед вами условия, которые должны выполняться неукоснительно.

– Конечно. – Давила мгновенно становится серьезным. – Ты станешь нашим. Полностью нашим. И ты можешь требовать…

– Первое условие: вы дадите мне личное оружие. Пистолет. Я не чувствую себя в безопасности.

– Хорошо, Николай. Мы решим этот вопрос.

– Нет, не решим. Прямо сейчас.

– Сейчас? – Давила недоуменно чешет в затылке, потом вынимает пистолет из-за полы пиджака и протягивает Краеву. – Ну ладно. Такой пойдет?

– Пойдет. Как с ним обращаться? – Краев неумело крутит в руках оружие.

– Потом покажу. Сейчас пока главное, чтобы он у тебя на предохранителе стоял. Вот, смотри, это здесь. А то выстрелит еще нечаянно…

Жуков наклоняется к Краеву. Выстрел бьет палкой по барабанным перепонкам. Давила дергается всем телом, делает последний шаг назад и валится на асфальт. Лежит и смотрит в небо изумленными мертвыми глазами. Кровь течет из круглой дырки в середине его лба.

Охрана выскакивает из машины.

– Ничто в этом мире не происходит нечаянно, – говорит Краев.

ГЛАВА 5
СТРАСТИ ПО ВОЛЕЙБОЛУ

– Николай! Коля! Что с тобой?!

Кто-то теребил Краева, тряс его за плечи, даже хлопал по щекам, пока он не вывалился из сна и не открыл глаза. Кровать… Лиза… Краев с недоумением обвел комнату взглядом. А где улица? Где трансформаторная будка? Что он делает здесь? Прошел ли он свой путь до конца?

– Ты так стонал! – Лиза смотрела на Краева с облегчением. – Я подумала, что-то случилось с тобой. Что ты заболел. Тебе снилось что-то плохое, да?

– Да. – Краев провел рукой по лицу, влажному от холодного пота. – Наверное, так. Если то, что есть – не сон, то сном было то, что происходило там.

– Что тебе снилось?

– Трудно сказать… Снились мои ошибки в этой жизни. И то, как я пытался их исправить.

– У тебя получилось исправить их?

– Судя по тому, что ты здесь – не получилось.

– Лучше было бы, если бы ты исправил, и меня не было?

– Что ты, Лисенок… – Николай обнял Лизу, нежно поцеловал ее. – Дело совсем не в этом…

– А в чем?

– Мне только что приснилось, что я убил своего бывшего лучшего друга. И я был счастлив там, во сне. А сейчас я проснулся и готов рвать волосы на голове потому, что этого не случилось на самом деле. Это правильно?

– Ты и в самом деле хочешь его убить?

– Не знаю… Возможно, что это так и было – я убил его, только это произошло в другой ветви реальности. Может быть, в каком-то из миров, параллельном нашему, я на самом деле всадил ему пулю в лоб. Только это ничего не изменило. Кто-то показал мне три варианта развития событий. Дал мне три попытки исправить то, к чему я был причастен. И ни одна попытка не привела к результату. Все осталось так же, как прежде.

– Ты винишь себя?

– Да, конечно. Но судьба сильнее меня. Выше меня. Мне ясно дали это понять. Я лишь винтик в огромном механизме, который нельзя остановить. А может быть не винтик, а огромный жернов. Но тем хуже для меня. Потому что я тот жернов, который перемалывает и калечит человеческие жизни.

– Если ты ничего не можешь сделать с судьбой, то зачем занимаешься самобичеванием? Зачем расковыриваешь раны? Тебе нравится смотреть, как течет твоя кровь?

– Я не верю, что я пешка! – яростно крикнул Краев. – Я не знаю, можно ли бороться с судьбой! Но судьба – это абстракция, а в роли ее чаще всего выступают конкретные люди.

– Ты хочешь поквитаться с этими людьми? Покарать их своею собственной десницей?

– Я не уверен, что у меня получится наказать их. Но я знаю, чего я сейчас хочу. Я сделал свой выбор. И это уже неплохо.

* * *

Они снова резались в волейбол. Да, Краев прогрессировал физически, но не это было самым удивительным. В конце концов, человека можно натренировать, каким бы он запущенным не был. Удивительнее всего были изменения, происходящие с Татьяной.

И Таня, и компания Салема были обитателями одной и той же страны. Салем и его друзья были далеко не жлобами – умные люди, достаточно чувствительные натуры, не чуждые своеобразного аристократизма. Но Таня напоминала на их фоне выпускницу закрытого дворянского заведения, попавшую в компанию панков. Она брезгливо отворачивалась, когда Крюгер дружески хлопал по заднице Диану или целовал ее в губы после удачно разыгранного паса. Фыркала носом, когда разогревшись, все – и девчонки и мужики – начинали сбрасывать одежду, оставаясь в одних трусах. Уши ее розовели, когда Салем привычно отпускал ядреные словечки в адрес зазевавшихся и пропустивших мяч игроков (заметим, что это был вовсе не русский грубый мат, а специфический развеселый жаргон чумников). Больше же всего различий чувствовалось в манере игры. Таня обладала отличными физическими данными – ростом с фотомодель, с длинными сильными руками и ногами, она была прирожденным волейболистом. Но резкая агрессивная атака приводила ее в замешательство. Маленький колючий Краев, ростом ниже Тани на полголовы, быстро заметил это и пользовался этим вовсю. Когда ему подавали мяч, он выпрыгивал высоко над сеткой, делал свирепую физиономию и с криком «Убью!!!» лупил что было сил прямо по Тане, пытаясь попасть мячом ей по голове. Такая игра была вполне в традициях необузданных чумников, и Лисенку, например, никогда не пришло бы в голову испугаться столь невинного проявления дружеских чувств со стороны противника. Но Таня пугалась. Она прищуривала глаза, делала отчаянные усилия, чтобы не зажмурить их вовсе. Она выставляла перед собой руки вместо того, чтобы сделать шаг назад и достойно обработать навес. Пару раз Краеву даже удалось сшибить Таню с ног и тогда он прыгал и шумно радовался, пока бедная Танюшка поднималась с пола, потирая ушибленную попу и виновато глядя на товарищей по команде.

Нельзя сказать, что Николай делал это со зла. Наоборот, он испытывал к Тане самые теплые чувства – она не предала его, тогда еще профессора Шрайнера, ни разу, хотя могла и даже обязана была это сделать. Просто он чувствовал, что задатки нормального, свободного в своих поступках человека живы в Тане, ждут своего развития, но никак не могут проклюнуться, как росток не может пробиться из семени через кору засохшей грязи. Он действовал методом шока. Он хотел разозлить ее как следует, чтобы разбудить.

Лисенок и Салем не так усердствовали в запугивании бедной Тани. Но уже на второй день само собой получилось так, что и они лупили мячом в основном по ней, как по самому слабому месту в обороне команды противника. Таня отдувалась за всех. Насквозь мокрая, с волосами, свалявшимися в фиолетовые морковки, с майкой, прилипшему к потному телу, она боролась мужественно, но силы ее были не бесконечны. Маленький Краев, маленькая Лиза и среднего роста Салем в первый день безбожно проигрывали трем высоченным дылдам – Крюгеру, Диане и Татьяне. На второй день силы команд приблизительно сравнялись. А к середине третьего дня окончательно стало ясно, что Крюгер и компания вряд ли выиграют еще хоть одну игру.

Диана пробовала возмутиться этим фактом, даже, было, потребовала обменять Таню на Лисенка. Мол, не только нам одним проигрывать. Но Крюгер прикрикнул на Диану. Умный Крюгер, он же Шихман, вовсе не собирался списывать Таню со счетов. К этому времени он подвел итог собственным двухдневным наблюдениям и понял, чего не хватает девушке Тане, чтобы стать равноценным игроком в их команде.

Он переменил тактику. Теперь он уже не стоял больше с надменным видом, выпятив нижнюю губу, когда Таня вставала в очередной раз с пола и терла ободранный локоть, сдерживая слезы. Он подходил к ней, подавал руку и помогал встать. При этом что-то тихо говорил ей на ушко – сперва приобнимая за плечи, а через некоторое время – и поглаживая по щеке. Вначале Таня выслушивала его безучастно. Через полчаса она уже улыбалась и кивала в ответ. А через час уже бросала из-под пушистых ресниц на Крюгера тайные взгляды, полные симпатии.

Они продолжали проигрывать, но Краев явно видел, что девушка уже не так нервничает, не так отчаянно боится своих противников. Кавалерийские атаки Краева производили на нее все меньшее впечатление.

Первое ругательство со стороны Татьяны прозвучало неожиданно, как гром среди ясного неба. Мяч, запущенный Дианой, пролетел как метеорит, но Краев успел, вытащил его из самого угла площадки, переправил Лисенку. Лиза грамотно подвесила мяч перед Салемом, и тот прыгнул, хрястнул могучей ладонью, шарахнул совершенно неотразимой кожаной молнией. Удар шел, естественно, в Таню. Но она не испугалась на этот раз. Она прищурилась – на этот раз не пугливо, а как-то хитро, правильно приняла мяч, единым движением переправила мяч Крюгеру. Крюгер взвился в воздух над сеткой и влепил гол между обалдевшими Николаем и Лизой.

– Что, облажались, тритоны? Чума вам в глотку, лом в задницу! Ну, чего линзы выкатили? Мяч давайте! Наша подача!

До Краева не сразу дошло, что сей победный вопль раздается из уст Тани. Она стояла за сеткой, встряхивала головой и брызги пота летели в разные стороны. Правой своей рукой Таня показывала своеобразный жест с оттопыренным средним пальцем – вполне обычный для чумника, но никак не для «правильной» девушки.

– Ого! – Салем присвистнул. – Да ты, никак, научилась выражаться по-чумному, медуза? Браво! Может и майку снимешь?

– Сниму. Когда первую игру сегодня выиграем.

Таня поймала мяч, гордо повернулась спиной и пошла на линию подачи.

– Я нарочно продую эту партию, – громко сказал Салем. – Хочу посмотреть на твои булочки! Они очень аппетитные.

– Еще какие аппетитные! Да не для тебя, джанг! – Таня подала так, что мяч просвистел над самой сеткой и едва не сшиб Лисенка. – Иди люби свой компьютер! Только не обкапай его слюной, а то сгорит от сырости.

Крюгер самодовольно улыбался, Диана сохраняла нейтралитет. Они так и не увидели танины булочки в тот день. Команда Крюгера действительно выиграла, Таня стащила майку через голову, но под ней обнаружился лифчик из синей блестящей ткани.

– Вот чума! – Салем сплюнул под ноги. – Тань, это что за странный прибор у тебя на грудках? Пояс девственности, второй этаж? Он тебе не идет. Цвет не тот…

– Отвяжись!

– Дай померить!

– Он тебе мал будет!

– Да, пожалуй. – Салем поиграл буграми мощных грудных мышц. – Ладно, заканчиваем на сегодня. Последняя игра – ваша. Молодцы. Только уговор – если мы завтра выигрываем первую партию, то ты снимешь и майку, и эти очки для титек.

– А если мы выиграем?

– Загадывай желание.

– Тогда ты поцелуешь Краева, – сказала Татьяна, улыбаясь ехидно. – Взасос.

– Ладно. – Салем с отвращением посмотрел на Краева. – Коля, тебе будет дополнительный стимул для выигрыша. Или, может быть, ты любишь целоваться с мужиками?

– Терпеть не могу, – сказал Краев и отправился в душ.

* * *

Но на следующий день поиграть так и не удалось – Краев рыбачил с Бессоновым и вел с ним сложные беседы. А еще через день Николай позабыл про волейбол – встал утром после своего странного сна с отвратительным настроением, в столовой жевал завтрак с угрюмой физиономией и не обращал внимания на то, что отношения между членами их маленькой компании совершенно переменились.

– Идем играть, – сказал ему Салем после завтрака.

– Куда?

– В волейбол. Ты забыл?

– Ах да… – Николай махнул рукой. – А может, обойдемся сегодня? Настроения нет.

– Я тебе обойдусь! – Парень поднес к носу Краева здоровенный кулак. – Играем. И первую партию выигрываем! Если мне придется тебя поцеловать, я тебе язык откушу.

Пришлось идти играть. И само собой, выложиться на всю катушку и выиграть первую игру – Краева совершенно не прельщала перспектива жить с откушенным языком. И Таня безропотно разделась до пояса, повесила лифчик свой на стойку сетки. Впрочем, к тому времени, когда дошло до увлекательного процесса раздевания, Краев уже не сомневался, что Таня сделает это без затруднений. Потому что девушка изменилась полностью.

Она уже не была больше похожа на правильного барашка. Она вела себя, как нормальный чумник средней степени необузданности.

Что произошло с ней в течение того дня, пока Краев не видел ее? Краев догадывался, что. Теперь Крюгер больше не шептался с Таней интимно на ушко – после каждой выигранной подачи он подходил и целовал ее в губы. Она не возражала. Наоборот, это очень ей нравилось. Она просто сияла и светилась от счастья.

И Диана не возражала. Более того, она пару раз поцеловала Татьяну так страстно, что даже видавший виды Салем покачал бритой головой.

Конечно, они провели весь вчерашний день в постели – Крюгер, Татьяна и Диана. Причем в одной и той же постели. Втроем. Краев готов был в этом поклясться.

В остальном же все шло вполне обычно. Обычно для волейбольной игры, в которой участвуют шесть чумников. Как-то быстро забылось, что Танюшка – не чумник, а самый настоящий баран. Что она не жила восемь лет в чумной зоне, что росла и воспитывалась в самом что ни на есть правильном городе Москве, где люди не пьют и не курят, не ругаются и не обещают дать друг другу в морду. Таня, конечно, не могла сравниться в изощренности выражений с Салемом и Лисенком, лидирующих в сем сложном искусстве. Зато она регулярно обещала выцарапать им глаза или засунуть мяч в какое-нибудь место, совершенно для этого не предназначенное. Кроме того, она перестала бояться. Она уже не воспринимала чумников как угрозу для собственной жизни. Она смотрела на них как на своих друзей – таких, каких никогда прежде у нее не было и быть не могло.

Результатом метаморфоз стало то, что Таня заиграла в полную силу. Для Краева было весьма приятно, что Таня так преобразилась, но вот вымотался он очень быстро. Все-таки он был самым старым в команде. И в то же время не мог он показать свою слабину, сдаться, упасть в глазах Салема и Лизы (в глазах Лизы, конечно, в первую очередь!). Пот лил с него ручьями, ноги подкашивались, а пересохший рот хватал воздух в безуспешных поисках кислорода. Краеву позарез был необходим тайм-аут, но он не мог взять его. Он в очередной раз оказался пленником собственной гордости.

Выручил его Бессонов.

– Браво, браво! – надтреснутый голос и сухие хлопки раздались с дальней скамьи спортзала, когда Таня в очередной раз взлетела над площадкой и поразила цель. – Танечка, разрешите выразить вам мое восхищение. И вот еще что, молодые люди. Разрешите мне украсть у вас Николая Николаевича. К сожалению, не могу сообщить точно, на какой именно срок.

– Как же так? – произнес зловредный гад Крюгер. – Люк, вы хотите украсть не только Николая, но и победу моей команды. Ибо, смею заметить, до победы в этой игре нам осталось всего четыре очка. Мы приложили титанические усилия, чтобы загонять Николая Николаевича до полусмерти и лишить неестественной для его преклонного возраста прыгучести. Если же старичок Коля как следует отдохнет, то он, пожалуй, снова начнет прыгать подобно горному козлу и отыграет все обратно.

– Я очень ценю ваш спортивный азарт, – мягкий тон Бессонова не предполагал ни малейших возражений. – И все же объявляю перерыв по техническим причинам. Пока мы разговариваем с господином Краевым, все вы можете принять душ, погулять на свежем воздухе. В смысле, в коридоре. А вам, господин Шихман, я бы рекомендовал вернуться в свой номер и произвести какие-нибудь действия в целях устранения безобразного беспорядка, который вы там учинили. Я, конечно, ценю авангардистские изыски в искусстве, но использованные презервативы, развешанные на зеркале – устарелый художественный прием. Некий Ричард Андервуд использовал это еще в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году на выставке в Американском Зеленом Зале, штат Нью-Йорк. Публика была в восторге.

Крюгер тяжело вздохнул, Диана не повела и бровью, Таня густо покраснела. Салем ухмыльнулся. Лиза подмигнула Краеву: вот, мол, как люди могут!

Едва последний из компании чумников покинул спортзал, Николай упал на пол и сложил руки на груди.

– Я умираю, – прохрипел он. – Мерзкие дети загнали меня как старого мерина. Пристрели меня, Люк. Похорони меня в Лесной Дыре! Выроешь могилку где-нибудь рядом, хорошо? Я буду приходить к тебе по ночам.

– Ты становишься похож на чумника, – заметил Люк, иронично улыбаясь.

– Я и есть чумник! Всю жизнь я не мог прижиться надолго ни в одном месте, всю жизнь искал подобных себе. И нашел только сейчас – когда прожил уже большую часть своей жизни. Я чумник! И если кто-то скажет, что я не чумник, то он лично получит от меня в морду!

– Что ты скажешь про Таню?

– Она быстро акклиматизировалась в чумной компании. Я с самого начала подозревал, что она – не совсем стандартный баран.

– Вовсе не так. Она получумник – помнишь, я говорил тебе о них? Если учесть, что слабовнушаемых получумников больше, чем высоковнушаемых образцовых «правильных», то получается, что именно Таня и подобные ей и есть стандартные бараны.

– Что ж, значит, все не так безнадежно в нашем государстве.

– Далеко не безнадежно. Знаешь, почему она Таня быстро изменилась?

– Благодаря воздействию Крюгера. Любовь заставляет человека проявлять свои лучшие качества. Ну и мое влияние, конечно, тоже. Я бил ее мячом, как только мог. Метод кнута и пряника…

– Ничего подобного, нечего приписывать себе чужие заслуги. Танины метаморфозы – результат прекращения зомбирующего действия волнового излучения. Я думаю, ты обратил внимание, что в моей резиденции нет ни одного приемника «Телероса»?

– А как же мы с Крюгером? Мы что, зря старались?

– Попробуй, выпусти своего красавчика Крюгера на московскую улицу, – Бессонов ткнул пальцем куда-то вверх, очевидно, в направлении земной поверхности. – Посмотрю я, кого он соблазнит со своими чумными повадками. Бараньи девочки просто испугаются его.

– У него не чумные повадки. Где-нибудь в Берлине все были бы от него без ума. Он просто человек – этот Крюгер. Свободный, умный и даже добрый.

– Да, ты прав. В сущности, чумники – вполне обычные люди, – согласился Бессонов. – Но ведь и «правильные» не виноваты, что оказались подвержены специально подобранному излучению. Я хочу, чтобы все мы вернулись нормальному существованию. Нужно избавляться от вируса как можно скорее. Я слышал краем уха, что на тебя напал в Москве дикий чумник?

– Да. Было дело. – Краев передернулся, вспоминая кровожадного идиота.

– Ты знаешь, что это такое?

– Мне объяснили, что это иммунный сбой. Что вакцина у него перестала оказывать защитное действие и он подцепил где-то якутскую лихорадку в острой форме.

– Еще одна ложь. Это мутация вируса «СЭМ». Не забывай, что он сродни вирусу гриппа, и поэтому склонен к частым мутациям. А поскольку вирус встроен в участок ДНК, отвечающий за поведение, то любые изменения его структуры делают людей психически ненормальными. Чаще всего они становятся агрессивными, как людоеды из джунглей. Давила и прочие пытаются убедить себя, что эта проблема незначительна. Но на самом деле масштаб ее довольно внушителен. Знаешь, сколько процентов людей подвергаются мутации вируса?

– Сколько?

– До недавнего времени цифра составляла три процента в год. В последние два года – до пяти процентов!

– И что делают с этими мутантами?

– Точно не знаю. Наверное, часть из них удается ревакцинировать и исправить. Большую часть, по моим сведениям, уничтожают.

– Да… – Краев почувствовал, что пресытился мрачной информацией. – С вирусом пора кончать, ты прав. Как там ваша операция?

– Все готово.

– Когда?

– Завтра. Уже завтра.

– Слушай, Люк, почему ты рассказываешь мне все это? – Краев резко поднялся с пола. – Ты много лет соблюдал строжайшую конспирацию, а теперь выдаешь информацию людям, надежность которых не проверена! Да, убежище твое прочно. Но ты знаешь, предатели могут оказаться среди любых людей – даже среди тех, кого ты считаешь лучшим другом. Когда ты пойдешь на эту операцию, кто-нибудь из нас может сбежать и связаться с властями…

– А я не пойду на это дело, – спокойно произнес Бессонов. – И никто из вас, новоприбывших, не пойдет. Все мы будем сидеть здесь, в Лесной Дыре. Твои друзья узнают о том, что операция завершена, только тогда, когда она завершится. Я не дурак, Коля. Я всегда страхуюсь. Хотите сбежать отсюда? Попробуйте…

– Кто будет проводить операцию?

– Те, кто ее готовил. Профессионалы в своем деле. Маловато там у меня людей, конечно. И физическая форма уже не та – старыми все стали. Хотелось бы дать им в помощь пару таких крепышей, как Салем и Крюгер. Но я не могу рисковать. Они пришли слишком поздно, они могут напортачить…

– Люк! – Краев присел на корточки рядом с Бессоновым. – Я должен принять участие в этом! Я хорошо натренирован сейчас. Ты сам видел…

– Иди к черту. – Бессонов полуприкрыл свой единственный глаз. – Я знал, что ты будешь этого просить. Старый романтик… Нечего тебе там делать, Коля. Тебя пристрелят в два счета.

– Я попытаюсь тебе объяснить… – Краев разволновался не на шутку. – Понимаешь, мое участие необходимо. Без меня у вас может ничего не получиться. У меня особая роль во всей этой истории. Мы имеем дело со сложным фаталистическим механизмом – последовательностью цепных реакций, следующих друг за другом. Все они не случайны. Когда-то я запустил этот механизм, хотя запуск его казался невероятным, противоречащим любой здравой теории. И я же должен остановить его. Это моя роль! У меня была возможность вмешаться в этот процесс, чтобы прервать его. Но я просто удрал, испугался того, что натворил. Сейчас я должен довести дело до конца, искупить свою вину…

– Возможность вмешаться… – Единственный глаз Бессонова широко открылся и пристально уставился на Краева. – Ты видел сон, Николай? Да? Сегодня ночью? Признайся!

– Да, – смущенно пробормотал Краев. – Откуда ты знаешь?

– В этом месте снятся странные сны. Они приходят волнами… Такая волна посетила нас этой ночью. Она накрывает всех… Я тоже видел сон.

– Что ты видел во сне? – Краев снова вскочил на ноги.

– Неважно… Неважно… Там было над чем подумать… Судьба… Ступени… Наверное, ты прав, Николай. Нужно поступить именно так. Разрешить тебе участвовать в операции. Хотя мне очень не хочется этого делать.

– Спасибо! – Краев схватил обеими руками сухую кисть Бессонова и тряхнул ее так, что хрустнули суставы. – Спасибо, Люк! Что мне нужно делать? У нас еще есть сутки! Ты должен меня поднатаскать, проинструктировать!

– Ты ничего делать не будешь. Будешь просто присутствовать и стараться не мешать тем людям, которые знают, что к чему. Да, вот еще что. Пожалуй, я дам тебе охрану – двух молодых людей. Они все равно ничего здесь не делают…

– Салем и Крюгер?

– Да.

– Не боишься?

– За себя – нет. Мне уже нечего бояться. – Голова Бессонова тряслась все заметнее – видно было, как быстро он начал уставать. – Я боюсь за тебя, Николай. Салем и Крюгер – опытные и рассудительные люди, несмотря на свою молодость. Я проинструктирую их отдельно от тебя, расскажу им немножко об особенностях твоих психических реакций. Если что, они удержат тебя от дурацких поступков.

– Я склонен к идиотизму, – Краев смущенно опустил голову. – Я знаю это, Люк. Но на этот раз я обещаю…

– Охотно верю твоим обещаниям. – Бессонов протянул руку Краеву. – Помоги-ка мне встать, брат. Погода, наверно, портится. Ломит все кости…

Краев снова почувствовал под ногами холодные плиты старой каменной лестницы.