Текст книги "Сверхдержава"

ГЛАВА 7
ЛИСЕНОК ПО ИМЕНИ ЛИЗА

Краев открыл глаза и увидел синее-синее небо в звездах. Он удивленно поморгал глазами – что, мол, за вздор такой – дневное небо и ночные звезды одновременно? Через некоторое время Краев вдруг осознал, что смотрит в потолок. Наверное, это сделал еще Старик. Он расписал свой любимый синий цвет белыми точками. Эстет…

Краев лежал на спине в своей Синей Комнате, на большой белой кровати. Рядом с ним лежала девочка Лиза. Лисенок. Она почти полностью спряталась под шелковым покрывалом, наружу выглядывала только макушка со светлой забавной косичкой. Краев хорошо видел ее, поскольку голова Лисенка покоилась на его груди.

То, что они спали в одной кровати, было вполне логичным, потому что другой кровати в комнате не было, а наручники не позволили бы Лизе и Николаю далеко отойти друг от друга. Проблема была в другом: Краев совершенно не помнил, как он попал вчера домой. И вообще, он не помнил окончания вчерашнего вечера. Может быть, окончание было таким, что не стоило его и вспоминать? Вполне вероятно.

Краев помнил только пять невероятно быстро двигающихся фигур. И отвратительного типа с черепом вместо живой головы. Животруп сказал, что он перережет полумеху горло и вложит туда зверобой.

Зверобой… Убитому чумнику в Москве тоже перерезали глотку и вставили туда букетик. Очень трогательно. Перевозов был полумехом? В этом можно не сомневаться. Выехал в «командировку», выполнил свое задание, угробил кого-то согласно приказу. А вот домой так и не вернулся – пал на поле брани. Те, кто убил его, отрубили ему ногу и кисть руки – скорее всего, позаимствовали встроенное оружие. Нечего сказать, повезло Краеву – украл документы у убитого полумеха и пошел гулять по России, выдавая себя за него. Идиот… Удивительно, что жив еще.

И вот что еще интересно: кто укокошил киборга Сергея Ивановича? Ну, за что его – это понятно. Полумехов, как выяснялось, не любил никто. А вот кто его так хорошо приложил? Местные животрупы? На животрупов патластый блондин и бородатый южанин не были похожи никоим образом. Повстанцы? Откуда в России повстанцы? Что они делают в Москве и как могут продержаться больше нескольких дней в обители всепоглощающего порядка и всенепременной дисциплины?

Вопросы, вопросы…

Лиза во сне дрыгнула ногами и сильнее прижалась к Николаю. Бедный, милый Лисеночек. Досталось ей вчера. Наверное, вся в синяках и царапинах. Краев свободной правой рукой осторожно потянул покрывало вниз. Скользкий шелк сполз неожиданно легко и обнажил картину, которая весьма заинтересовала Краева. На девушке не было ни майки, ни брюк. На ней были только обтягивающие штанишки из черной лайкры – что-то вроде очень коротких шорт. Одна грудка Лизы расплющилась о грудь Краева, вторую он не видел, но чувствовал, что она находится у него где-то подмышкой, щекочет кожу упругим соском. Рука девушки косо пересекала краевский живот. Краев изумленно качнул головой – он не верил, что такое происходит с ним. Ну да, чумники, бараны, животрупы, полумехи… Ах да, еще и параспосы. И площадь имени Пети Стороженко. Подумаешь, эка невидаль… Все это казалось более реальным, чем то, что такая изумительная девчушка лежит с ним под одним покрывалом.

Николай осторожно, боясь дышать, передвинулся на кровати в свободную сторону, выскользнул из-под Лизиной руки, нащупал ногами пол и встал. Собрался в туалет. А, черт, до туалета метров шесть, он за пределами безопасной зоны проклятых наручников. Придется будить бедного Лисенка…

Краев с недоумением глянул на руки. Браслетов на них не было. Кожа на запястьях имела фиолетовый оттенок – сплошные синяки, кровоподтеки, царапины. Однако ничего не болело.

Странным стал организм Николая Краева. Все ему стало нипочем – этому организму. Знай, здоровел себе, отсчитывал с каждым днем год обратно, в сторону давно забытой молодости. Даже подозрение шевельнулось в душе Николая – может быть, приложили все-таки к нему руку чертовы спецслужбы в те дни, пока находился он в беспамятстве? Переделали его в какого-нибудь киборга, настолько совершенного, что и приборы Салема это не распознают?

Глупости. Боже, какие глупости лезут в голову с утра…

Краев тихо, ступая на цыпочках, вошел в туалет. Пожурчал. Прокрался в ванную, осмотрел себя. Да, хорош… Из одежды – только те самые плавки, фирма «Сними меня». Поджарый – даже, пожалуй, жилистый. Морщины на морде, конечно, присутствуют, но как-то стало их меньше. Хорош… Если бы Герда увидела его сейчас, упала бы в обморок. Да нет, почему в обморок? Безо всякого сомнения, увидев такого Шрайнера, Герда упала бы в постель, и потащила бы Шрайнера с собой. Она любила постельные дела. Даже больше, чем любил их Шрайнер.

Любила… Почему в прошедшем времени?

Герда была моложе его на десять лет – неплохой вариант. По сравнению с ним – почти девочка. Но… Он не любил ее никогда. Терпел – и это было уже немало. До этого он не мог терпеть женщин рядом с собой так долго.

Целых шесть лет. Удивительно, правда? Хотя что тут удивительного? Это Краев был гордым, независимым и упрямым как горный козел. За это и били его по темечку. А Шрайнер таким не был! Он был себе на уме, этот хромой немец Рихард, в открытую уже не бузил. Был склонен к компромиссам, добивался своего тихой сапой. И ведь добивался же!

Опять прошедшее время. Всё время прошедшее. Прошедшее навсегда?

Не зря его звали метаморфом. Он снова претерпевал метаморфозу, не мог представить себя теперь ни тем Краевым, ни тем Шрайнером. Что это было? Как он умудрялся проживать уже третью жизнь за короткий срок, отведенный одному человеческому телу? Может быть, это было уже не раздвоением, а растроением личности – признаком психического расстройства, о котором ему упорно сообщали все, кто исследовал его сознание? Краеву не приходилось выбирать. Он мог быть только тем, кем был: родившись, вырастая, бредя пешком, мчась галопом по собственной судьбе. Он мог быть только самим собой. Некоторые называли его гением. Кто-то, а таких было большинство, считали его умным, но неуступчивым ослом с иссохшей душой. Краеву наплевать было и на тех, и на других. Он просто жил своей жизнью.

* * *

Краев приоткрыл дверь ванной, выглянул в комнату. Лиза спит. Лежит на спине, разметалась на подушке. Боже, до чего ж хорош милый Лисенок! Покрывало сползло до пояса, изумительные грудки смотрят прямо в синий потолок с белыми звездочками. «Когда звездой я был бы, смотрел бы на тебя всю ночь, не отрываясь, и плакал утром, прощаясь с дивною твоею красотой». Чьи это слова? Шекспир? Кем был бы старина Шекспир, попади он в эту эпоху, в эту страну? Чумником? А может быть, бараном? А почему бы и нет? Попал бы в среднее статистическое. Может быть, даже и книжки писал бы до сих пор – только теперь уже правильные. Трудно сказать.

Краев был доволен, что оказался чумником. Право быть чумником надо заслужить.

Шаги на чутких цыпочках. На цырлах. Зубы я почистил, утренний туалет как бы совершил. Но это не помешает мне поспать еще часочек. Или полежать часочек, притворяясь, что сплю. Уснешь тут… Смотреть вполглаза на бритую макушку с рыжеватой косичкой, почти кришнаитской. И быстро закрыть глаза, когда она проснется. Даже всхрапнуть для правдоподобности. Она встанет, скосится на меня – спит, метаморф, паразит такой… Потянется, сцепит пальцы вместе, поднимет руки вверх, выставит грудки вперед, зевнет так, что розовый лисячий язычок покажется из-за зубов. И пойдет в ванную, прихватив со стула свои шмотки. И тут-то я, конечно, открою глаза полностью, на полную катушку, и буду смотреть на ее спинку с изгибающейся продольной ложбинкой, и на ее длинные ножки – с тремя синяками после вчерашней драки, и на шарики, раскачивающиеся на концах ее сумасшедшей косички, и на ее черные шортики, и буду воображать – что там такое, под этой черной поблескивающей тканью, потому что я никогда в своей жизни не увижу, что же такое там было. Майн гот… И, само собой, нащелкать кучу моментальных снимков – там, в памяти, но на всю жизнь, чтобы извлекать их потом и рассматривать, и водить по ним пальцем, и даже касаться их нежно губами. Потому что лучше уже не будет. Потому что лучше уже не может быть. И очень больно думать, что этот миг когда-нибудь кончится.

Краев не расстраивался тому, что все это могло отказаться иллюзией. Он не привык к излишествам, привык обходиться минимумом. Для него и этот призрак – миг подглядывающего созерцания – был уже счастьем. Украденным счастьем, которого он не заслужил.

Николай лег на постель, вытянулся, ожидая, что девушка проснется. Но она лишь тихо посапывала носиком, даже снова придвинулась во сне к Краеву. Может быть, ей было холодно и она неосознанно тянулась к теплу? Снова положила руку на него – там, под покрывалом. Николай закрыл глаза. В конце концов, он тоже имеет право на непроизвольные движения во время сна. Рука его прошла вдоль спины Лизы и остановилась на ее попке – маленькой, упругой, обтянутой черной лайкрой. Краев затаил дыхание – ждал, что будет. Ждал, когда Лисенок проснется и даст ему по физиономии за наглое приставание. Секунда проходила за секундой, минута за минутой. И ничего не происходило.

Николай быстро, изображая сонные перемещения, скользнул ладонью вниз. Ножка. Такая приятная на ощупь, такая милая. Жаль, длины руки не хватает, чтобы потрогать ее всю – до пятки, до пальчиков – тонких, можно даже сказать, музыкальных. А как хорошо бы было дотронуться до этой ножки губами…

Краев осторожно переместился ниже всем телом. Еще ниже. Лиза вдруг брыкнулась как лягушка, скользнула вверх, и Краев с ужасом обнаружил, что в глаз его уткнулась ее грудь. Сосок в глазу – это тебе не соринка. Пожалуй, он перестарался в своих поползновениях. Что скажет она сейчас, если проснется? Зажмуриться и храпеть, немедленно! Краев никогда не храпел, но теперь он будет стараться. Будет выводить рулады и пересвисты – только бы она не подумала, что он мог покуситься на ее честь.

Черт… Нет, это невыносимо. Ну, возмутится она, ну и что? Он отшутится. В конце концов, это она залезла к нему в постель, а не он к ней. И спит она как-то подозрительно крепко. Другая бы давно проснулась при таких активных телодвижениях. Может быть, вся та дрянь, которой они вчера наглотались, вызывает у нее снотворное действие? Сейчас проверим.

Краев обнаглел вконец. Приподнялся на локте, слегка потеребил девушку за плечо. «Лиза», – произнес шепотом ей на ухо.

Эффект был совершенно неожиданный. «М-м-м», – сказала Лиза, не открывая глаз. А потом перевернулась на спину и принялась спать так крепко, так старательно, что совершенно очевидно было – хоть из пушки стреляй над ухом, не проснется ни за что. Из принципа.

«Ладно, – то ли подумал, то ли тихо прошептал Николай Краев. – Вот ты какая соня. Это хорошо. Хорошо».

Теперь он действовал решительнее. Слез с кровати, переместился вниз – туда, где прикрытые покрывалом, находились желанные ножки. Поднял вверх край полотна. Полюбовался на пальчики – они действительно того стоили. А потом начал свое путешествие вверх.

Краев полз на коленях около кровати, поднимал шелк все выше и выше, пока не добрался до пупка. Так он и стоял, рассматривал черные лизины штанишки. Интересно, они тоже из прилипки – из ткани, которую без желания хозяйки с тела не снимешь? Впрочем, это можно определить методом научного эксперимента…

Он осторожно оттянул трусики от кожи. Нет, не прилипка. Заглянул внутрь. А может, п-п-попробовать снять? А что скажет она, когда проснется в таком виде? А почему она должна что-то говорить? Она и не помнит, само собой, в каком виде легла спать – в трусиках или без оных. Спит крепко, как убитая. А я только сниму их и положу на стул к остальной одежде. А потом прекращу свои варварские, бесчеловечные эксперименты – негуманные по отношению ко мне, потому что я уже изнемогаю. Я тихо проберусь под покрывало и притворюсь спящим. И попытаюсь успокоиться, хотя это вряд ли возможно…

Краев разговаривал так сам с собой, впав в легкое забытье. А очухался только тогда, когда обнаружил, что сидит на полу и держит лизины штанишки в руках. Быстро, испуганно бросил их на стул. Избегая глядеть на девушку, снова натянул на нее покрывало. Обошел кровать, лег спиной к Лизе, медленно придвинулся к ней, грустно скрючился и закрыл глаза.

И тут же она завозилась, прижалась к нему сзади, уткнувшись носом в его позвоночник. Николай лежал так минут пять, ощущая, как дыхание ее нежным ветерком касается его кожи. А потом не выдержал и повернулся к ней лицом.

Спит. Господи, да сколько можно так дрыхнуть?! Где долгожданная сцена пробуждения, потягивания и путешествия в ванную голышом? Сейчас он ее разбудит.

Краев довольно решительно положил Лизе руку на живот. Спит. Повернул ее на спину. Повернулась, сонно вздохнула, но не проснулась. Нежно провел пальцами по внутренней поверхности бедра, поднимаясь все выше. А вот так? Ну, проснись теперь, дай мне по морде. Покажи свои зубки. Лиза облизнулась во сне, слегка раздвинула ножки. Интересно, что ей снится? Нет, это не просто девушка – это какая-то спящая царевна. Вот оно, потайное местечко всех спящих царевен. Теплое, мягкое, влажное…

Краев на некоторое время снова потерял голову. А когда открыл глаза, то обнаружил, что уже находится над Лизой в странной позе – стоит на вытянутых руках, словно собрался заняться армейскими отжиманиями. Ноги его были вытянуты, сведены вместе и находились между разведенных ног девушки. Он почти не касался ее. Соприкасался с ней только одним участком тела. Участком, специально предназначенным для глубокого соприкосновения. И полностью готовым к этому.

Один раз, – решил он отчаянно. – Один раз я войду в нее. Нет, два раза. Так медленно и нежно, что она даже этого не заметит. А потом? А потом я выйду, оденусь и буду бежать до самой Канадской границы. Буду нести свой олимпийский факел, пока он не погаснет. Буду заниматься спортом. Говорят, он помогает справиться с неудовлетворенными желаниями…

Его первое путешествие заняло целую вечность. Сперва она немножко напряглась, обхватила его – там, внутри, и он испуганно замер. Но потом вдруг расслабилась, потеплела, и последние сантиметры он проходил, получая ни с чем несравнимое удовольствие. Назад… Главное – не спешить. Можно даже не двигаться – просто находиться там – тонуть в этой удивительно нежной бездне, таять как лед в бокале изысканного напитка. Еще раз… О, боже, сейчас я умру… Что там полеты?.. Жалкое подобие. Ну все, хватит…

Он уже почти вышел, когда Лиза быстро подняла ноги, положила их к нему на ягодицы и с силой прижала к себе. Уставшие руки Краева не выдержали и он в ужасе рухнул на девушку, снова войдя в нее – до самого основания.

Глаза Лизы широко раскрылись.

– Ты куда? – тихо спросила она. – Сбежать хочешь?

– Я… Это… – Краев попытался приподняться, но Лизины руки обхватили его шею. Теперь он полностью был в ее плену, соединенный с ней всем, чем только можно было соединиться.

– Продолжай! – горячий шепот коснулся его уха. – У тебя хорошо получается…

– Ты… Ты меня хочешь?..

– Да… Ты такой нежный, метаморф…

– Лиза… Лисенок…

– Ты мой?..

– Да…

* * *

– Лиза, – сказал он. – Ты так крепко спишь…

– Я тебя обманула. – Лиза сидела на его животе, нежно терлась об него – мягкий, мокренький, горячий лисенок. – Я совсем не спала, я притворялась. Смешно, да? Я ждала, когда ты проснешься. Когда встанешь и пойдешь в ванную. Чтобы смотреть на тебя со спины и запомнить тебя таким, какой ты есть.

– Ты переиграла меня. Я хотел сделать то же самое.

– Я переиграла тебя. Я сходила в туалет и пописала за десять минут до того, как ты проснулся – чтобы мне ничего не мешало.

– Обманщица.

– Ты умный, метаморф. – Лиза наклонилась, большие ее глаза смотрели прямо в глаза Краева. – Я вижу, что ты умный, и это нравится мне. Но я хитрее тебя.

– Потому что ты маленькая лисичка?

– Потому что я кусачий лисенок.

– Почему ты… Почему так сделала? Я же старый…

– Ты старый. И ужасный! – Лизка свалилась на него, поцеловала, перекатилась на спину, положила голову на грудь Николая. Лежала и смотрела в потолок, в нарисованное звездное небо. – Это у меня хобби такое.

– Какое? Соблазнять старых и ужасных метаморфов?

– Соблазнять тебя. Это мое новое хобби. Остальных старых метаморфов я не люблю.

– А полумехов?

– Терпеть не могу!

– А долгоногов?

– Меня тошнит от их тонких волосатых конечностей.

– Таких же, как у меня? – Краев поднял ногу.

– У них еще хуже. Еще тоньше и волосатее.

– Ты специально сняла с меня наручники? Чтобы тайком сходить пописать?

– Нет. Если бы я не сняла их вчера, ты бы остался калекой. Чертовы животрупы… Как твои руки?

– Ничего. – Краев повертел запястьями. – Даже не болят почти. Тем более, после такого обезболивающего средства. – Он погладил Лизу по животу.

– Тебе надо регулярно принимать это лекарство. Оно тебе хорошо помогает.

– Как часто?

– Как можно чаще.

– Прямо сейчас?

– А ты хочешь?

– А ты что, не видишь?

– Да, действительно… По-моему, тебе надо заняться лечением немедленно. Ты весь опух.

– Ну, не весь…

– Там, где надо… опух… Ой… Немножко помедленнее… Тебе уже лучше?..

– А тебе?..

– Да! Да!

* * *

Что-то холодное прикоснулось к шее Краева. Он вздрогнул, открыл глаза, попытался вскочить. Не тут-то было. Ствол электрошокера вдавился в кожу сильнее, прижал Николая к подушке.

– Лежи и не дергайся, – процедил сквозь зубы Салем. – Лиза!

– Что? – пискнула девчонка из-под покрывала, под которым спряталась с головой.

– Вылезай! Быстро!

– Отвернись! Я оденусь! Я стесняюсь!

– А его ты не стесняешься?

– Его – нет!

– Ах ты, зараза маленькая! – зарычал Салем. – Я тебе что сказал: сторожить, охранять его! А не трахаться с ним! А ты что делаешь?! Зачем наручники с него сняла?

– Это мое дело! – Лиза откинула покрывало, вскочила на ноги, забыв о стеснении, уперла руки в боки, уставилась на своего братца испепеляющим взглядом. – Я тебя хоть раз из постели вытаскивала? Говорила, что ты не с той медузой спишь, с которой мне хочется?!

– Одевайся! – фыркнул Салем. – Не сестра, а анекдот ходячий.

– Она хорошая, – сдавленно проговорил Краев. – Отвяжись от нее. Она спасла мне жизнь вчера, если хочешь знать.

– Тебя не спрашивают! – рявкнул парень. – Хорошая… Спасла… Нечего было лезть к «Свиньям», и спасать никого бы не пришлось! Идиотка! Пришли в эту вонючую клоаку, налопались галиков под завязку… Богема хренова! Декаденты! Летали, небось?

– Летали.

– Лизка, я тебя убью!

Девушка гордо дернула плечом – видели, мол, мы таких – взяла одежонку и лениво прошествовала в ванную.

– Что такое галики? – полюбопытствовал Краев.

– Галлюциногены. Наркотики. Мескатоником тебя угостили?

– Да.

– Кретины! – зарычал Салем. – Ну ладно, Лиза – дурочка юная. А Крюгер-то куда глядел, когда она тебя этим дерьмом поила?

– Его в это время не было.

– Знаешь, что такое мескатоник?

– Нет.

– Смесь мескалина, амфетамина и биоактивных агентов. Наркотик убойной силы и мгновенного действия. Сколько стаканов выпил?

– Один.

– Слава Богу. – Салем облегченно вздохнул, ослабил нажим шокера. – Если б два выпил, не то что в зале бы летал, но допилил бы до самой Луны, как ракета, выпуская из задницы реактивные газы! Параноику нельзя употреблять мескалин – ни в коем случае. А бракованному параспосу – тем более. Удивительно, как ты там фокусов не натворил. Не поубивал всех мыслью, как тараканов когда-то.

– Там нужно было кое-кого убить…

– Чингис, похоже, уложил там вчера двоих. И Крюгер – одного. Я не уж не говорю, сколько народу там покалечили. И все из-за тебя, метаморф, – Салем скрипнул зубами. – Знаешь, что это произошло, метаморф? Это чрезвычайное происшествие! Обстановка у нас в зоне и так хуже некуда, дело давно шло к войне, но до такого не доходило. Знаешь, чем это грозит?

– Чем?

– Тем, что у баранов может лопнуть терпение, и они пришлют сюда чумную полицию. Знаешь, что такое чумная полиция?

– Нет.

– Это тебе не добрые московские менты. Чумные копы – что-то вроде спецназа, очень жесткие люди. Они способны к насилию – и очень даже эффективному! Они загребут всех, кто дрался – и тебя, и животрупов, и Чингиса, и Крюгера, и девчонок, и Лизу, кстати. А уж меня – на сто процентов! На мне уже достаточно грехов висит.

– И куда нас?

– Тебе это лучше знать. Ты только что вернулся из того места, где перевоспитывают опасных чумников – из Инкубатора. Тебе понравилось?

– Но эти животрупы… Это же нелюди!

– Это люди.

– Но у них такие рожи… Черепа, обтянутые кожей. Они не похожи на живых.

– Это маски! – Салем покачал головой, изумляясь невиданной наивности собеседника. – Днем ты вряд ли отличишь животрупа от обычного чумника. А вечером они собираются на свои поганые сходки, колются гадостью, по сравнению с которой мескалин не крепче лимонада, надевают уродские маски и идут куролесить. Вся проблема в наркотиках. В чумных зонах никто не контролирует их производство и применение. Есть такие виды синтетической дури, от которых люди сходят ума за считанные месяцы.

– А бараны?

– Они смотрят на это сквозь пальцы. Наверное, ждут, когда мы вымрем. Не от чумы, так от наркотиков.

– Мы на самом деле летали вчера?

– Вы валялись на полу, – с отвращением сообщил Салем. – Вы с Лизкой валялись на грязном полу, залитым всяким дерьмом, тискались и воображали, что летаете. И все в зале делали то же самое. Кроме животрупов. Они не летают. В своих видениях они убивают, но иногда путают мечту и явь.

– А Заппа?

– Что такое заппа?

– Там музыкант был такой на сцене. Он умер давно…

– Не было никакого музыканта. Врубили голографическую проекцию какого-нибудь старого рок-концерта. В «Свиньях» любят такую музыку.

Обман. Сплошной обман. Может, и Лиза была иллюзией?

Лиза вышла из ванной. Направилась решительным шагом к кровати. Схватилась за оружие, приставленное к шее Краева, и отвела его в сторону.

– Отпусти его.

– Ты что? – Салем дергал свою пушку, но девчонка держала ее крепко. – Он опасен!

– Он не опасен!

– Ты не знаешь, кто он такой!

– Ты тоже! Но я знаю его лучше. – Лиза улыбнулась едва заметно. – Уже лучше.

– Я провел сканирование…

– Сканирование – это не то, что ему нужно. – Лиза отпустила ствол, встала на колени рядом с кроватью, обвила руками шею Краева, прижалась к его уху мягкой гладкой щекой. – Ему нужно совсем другое. Он потерял себя и стремится обрести себя снова. Ему нужно участие. Нужна дружба. Нужна любовь…

– Плевать мне на то, что ему нужно!

– Он человек! – Лиза повернула голову к брату, губы ее дрожали. – Слышишь, Салем? Он не такой человек, как мы, и не такой, как бараны. Он совсем другой! Я еще не встречала таких. Он все врет нам – я это чувствую. Он не из четвертой зоны. Я не знаю, откуда он попал сюда – из другой страны, из другого времени или с другой планеты. Но он более живой, чем все мы! Ему плохо! Он не может приспособиться к нашему миру. И ему нужно помочь, иначе он погибнет…

Лиза опустила лицо. Слезы капали из ее глаз на Краева, ползли по его уху горячими каплями. Краев выпростал руки из-под покрывала, обнял девочку. Плечи ее вздрагивали от рыданий.

Салем почесал в бритой макушке. Положил свой автомат на стол. Сел на пол, скрестил ноги по-турецки, достал сигарету и закурил.

– Она все чувствует, – показал он пальцем на сестру. – Понимаешь, парень? Такая вот штука, есть у нее такой талант. Ее трудно обмануть. Похоже, ты заврался, джанг. Давай, рассказывай.

– Что рассказывать?

– Как тебя зовут на самом деле?

– Меня?

– Тебя, – Салем затянулся с видимым удовольствием и выпустил дым в потолок. – Имя и фамилия. Понимаешь, инопланетянин?

– Николай Краев, – сказал Краев. – Так меня и зовут. Сигареткой угостишь?