Текст книги "Страна разных скоростей"

«У нас есть всего два пути в поисках выхода из любого конфликта. Первый путь: можно драться за свою правоту, и это будет означать, что восторжествует право более сильного. Второй путь: спорящие стороны, разговаривая, пытаются осветить проблему со всех сторон и стремятся в ходе разговора достичь более правильного и глубокого понимания. Это – демократия. Диалог, взаимное понимание и уважение – вот сущность демократии….» [62]62
  Халь Кок. Что такое демократия? / пер. Л. Вайль. – Копенгаген: Датский институт культуры, 1993. Издание на датском вышло сразу после войны, в 1945 году.


[Закрыть].

Мир-согласие вроде бы решает задачи, заявленные социализмом – но его решения не механические, а гибкие, комплексные, вариативные. Происходит всестороннее «экологическое» переосмысление и переустройство индустриального мира:

– отношений производство/природа,

– социокультурных отношений внутри местных сообществ,

– «социальной экологии»: необходимого минимума общественной справедливости и взаимопонимания,

– при этом резко расширяется круг лиц, чувствующих на себе ответственность за происходящее рядом с ними.

Понятию экономики возвращается изначальный античный смысл: от науки о зарабатывании денег её переосмысляют обратно как культуру обустройства «домашнего» пространства (пусть даже и в очень больших масштабах). «Мир-согласие» решает задачу перехода от общества-завода (подчинённого логике «производство-потребление»), к обществу, «живущему в своём доме» и о своём доме заботящемся.

Внешнему богатству и вычурности теперь предпочитают простоту и практичность «проектов будущего». Энергосберегающие и природоохранные технологии – наглядные приоритеты «зелёного мира»[63]63
  Зелёным цветом маркирован «мир-согласие» в концепции «Спиральной динамики» К. Грейвза и его последователей. Принятые там характеристики оранжевого мира близки в нашем описании «миру-проекту», фиолетового мира – «семейному», жёлтого – «комбинаторному». Красный мир в нашей трактовке распадается на «силовой» и «иерархический», синий – на «мир-традицию» и «мир-индустрию».


[Закрыть]. Но важнее (хотя и незаметнее) технологии человекосберегающие, сохраняющие людей от выгорания и разобщённости. Складываются традиции разумной меры усилий в каждой работе: не ниже уровня грамотного отношения к делу и не выше порога невосстановимой растраты жизненных сил.

* * *

В 1920–1930-е годы, когда проекты советских конструктивистов воспевали чёткость индустриальных монолитов (зачастую имитируя недостающий железобетон кирпичами), а Ле Корбюзье возводил знаменитые «машины для жилья» и щеголял размашистым «брутализмом», финский функционализм при внешнем подобии технических средств намечал совсем иные перспективы. Получался «функционализм наоборот»: архитектура не ожидала от людей подчинения функциям помещений (а заодно – единообразия их вкусов и поведения), но, напротив, структуры здания раскрывались к действующему человеку наиболее удобным и гармоничным для него способом.

Больница строится так, чтобы всё в ней настраивало больного на оптимистический лад и чувство комфорта (отопление располагается наверху, мягкое искусственное освещение сочетается с яркими красками стен, днём все помещения раскрываются воздуху и солнцу); библиотека учитывает в композиции и оборудовании залов различные поводы и способы обращения к книгам читателя и библиотекаря; у муниципального здания много входов, привлекающих граждан к участию в разноформатных общественных собраниях; планирование завода соразмеряется с возникающим жилым посёлком, его инфраструктурой, перспективными видами на лесные дороги и озёрные берега – с обеспечением гармоничного мироощущения тех, кто на этом заводе будет работать.

Архитектура Алвара Аалто разворачивает плоскости новых зданий прозрачными стеклянными фасадами к природному окружению, чтобы можно было ощущать себя одновременно и в помещении, и среди деревьев. Пластика волнообразных деревянных интерьеров уравновешивает прямолинейность несущих каркасов, пропорции зданий оцениваются с точки зрения их соразмерности спокойному и просторному самоощущению людей, многообразию их жизненных стилей и предпочтений.

Так «зелёный мир» переформатирует «мир-порядок» в качественно иной. Сохранив меру участия в производстве, работнику возвращали ощущение связности, многомерности, пластичности бытия; раздробленное индустриальной механикой сознание восстанавливало свою целостность. «Мир-согласие» добавляет промышленному миру органичность, сохраняя его достижения и опираясь на них: искусственное воссоздание естественной среды – одна из типичных его задач.

Вновь актуальным оказывается наследие миров доиндустриальных; они переживают ренессанс. «Зелёный мир» аккуратно осуществляет стыковку архетипичных народных представлений, местных традиций, национальной идентичности с круговоротом современности. И хотя здесь не самая эффективная среда для разработки высоких технологий, но именно система требований «мира-согласия» обеспечивает хай-тековским решениям жадный спрос со стороны экономики. На новой инфраструктурной основе преображаются народные традиции, уклад сельского домохозяйства, взаимопомощь многопоколенной семьи, обычаи церковной общины, кустарные производства; они находят свои (когда заметные, когда невидимые глазу) трамплины из прошлого в будущее.

* * *

Организация-сообщество «зелёного мира» далеко не всегда специально оформлена; иногда она в том не нуждается, иногда неприметно встраивается внутрь административно-управляемых структур.

В СССР характерными оазисами были, например, кружки и летние школы в системе дополнительного образования. А поразительные примеры стремительно множившихся сообществ «мира-согласия» – коммунарские клубы «педагогики общей заботы»[64]64
  О коммунарской методике (она же «методика КТД» – коллективных творческих дел) см., напр.: Фрунзенская коммуна / под ред. С. Л. Соловейчика. М., 1972; Иванов И. П. Коллективное творческое воспитание // Семья и школа. 1989. № 8; Соловейчик С. Л. Воспитание по Иванову. М., 1989; Крыщук Н. П. Фрунзенская коммуна: торжество и драма свободного братства // Первое сентября. 1999. № 76; Мариничева О. В. Ключи от утопии // на сайте www.bim-bad.ru; сайт «Игорь Петрович Иванов и коммунарская методика» (www/kommunarstvo.ru); сайт «Технология альтруизма» (http://www.altruism.ru/).


[Закрыть] – умудрялись вписываться в 1960–1980-е в рамки полумёртвых пионерских и комсомольских структур.

Но по мере расширения масштаба своих дел, организации «зелёного мира» закономерно добиваются признания, юридически оформляются и вырабатывают типовые алгоритмы и модели деятельности.

Умение разобраться в нетривиальной ситуации, аккумулировать и грамотно распределить средства из различных источников, обеспечить волонтёрскую поддержку, административное сопровождение, бескорыстную помощь коллег, собственные усилия «рецепиентов» помощи; умение наладить новые типы деятельности и показать пример их осуществления – подобные оргуправленческие ценности занимают место коммерческих представлений о рентабельности и бизнес-компетенциях.

«Третий сектор» – так постепенно обозначили тот тип некоммерческих организаций, который порождается принципами «мира-согласия» и делами, за которые он берётся.

Проблемы качественного образования для всех и социализация плохообразованных, проблемы сохранения культурной среды и разумного преобразования среды природной; планы развития больших городов и депрессивных территорий; лечение немассовых и комплексных заболеваний; помощь людям с ограниченными возможностями или оказавшимся в трудных жизненных ситуациях; грамотная и ответственная экспертиза в нетривиальных обстоятельствах; срочная разработка альтернативных управленческих решений с честным анализом альтернативных последствий; развивающий досуг, культурные акции, профессиональная переподготовка, трудоустройство инвалидов, контроль за правоприменением, выбор приоритетов при поддержке вроде бы разумных, но пока слабых деловых инициатив, оптимальное распределение средств в борьбе с бедностью, конфликты межнациональные и переселенческие и т. д. и т. п.

Каждый из сюжетов выглядит вроде бы частным, но их мозаика складывается в широкий и угрожающий фронт. Бюрократический подход – усреднённый, единообразный и разобщающий – некоторые социальные проблемы решает эффективно, но попытки подступиться к другим лишь множат трудности. Попытки решения привычными средствами «человекоёмких» вопросов в отличие от забот материальных часто требует от государства и бизнеса платить зашкаливающую цену при сомнительности результатов.

Комплексное видение ситуации, умение понять и согласовать субъективные позиции разных действующих лиц, поиск неочевидных дополнительных ресурсов и незамеченных опасностей, искусство найти «резонансную частоту» и малыми силами достичь значительных эффектов – на подобных путях (когда не срабатывают методы, внедряемые государственным приказом) оказываются спасительны умения конкретных людей и сообществ.

Постепенно привыкали, что некоммерческие организации справляются с решением нетривиальных общественных дел настолько же лучше чиновников, насколько бизнес-предприятия прибыльнее крепостных заводов.

Люди бизнеса часто понимают ограниченность рыночных механизмов и готовы поддерживать проекты «мира согласия» в меру собственной заинтересованности и наличия ресурсов.

Людям с государственным мышлением это даётся труднее. Претензии каких-то товарищей с невнятным статусом выглядят едва ли не оскорбительно для чиновника. Да и как им поверишь? – если они такие благонамеренные – то почему строем не ходят, а если такие умные – почему коммерцией не займутся?

Для мира иерархий понятен жанр благотворительности (как их исключительная милость, достойная воспевания); но чья-то инициатива посредничать в даровании милостей заведомо выглядит сомнительно (а уж если энтузиаст ещё и не согнут в поклоне, то явно мошенник или подрыватель основ).

В «мире-порядке» одной из государственных обязанностей признано обезличенное («прозрачное») перераспределение ресурсов от зарабатывающих предприятий к социально-значимым учреждениям. Если результаты такого перераспределения плачевны, то от безысходности можно допустить чьё-то вмешательство – но лишь как временный дефект, которого нужно вскоре исправить и должным образом регламентировать.

Для иерархических миров организации из «мира– согласия» – компании странных фриков; в развитых же странах они признаются частью делового мира, равновеликой государственной и коммерческой. Организации «третьего сектора» действуют во всех сферах, сообщества экспертов во многом определяют и общественное мнение, и выбор решений, их проекты плотно переплетаются с заботами муниципиальных властей, они резко ограничивают возможности одного типа бизнеса и открывают фантастические возможности для другого и т. д.

«Третий сектор» в рабочем порядке решает и так волновавшую фантастов XX века перспективу тотальной безработицы из-за автоматизации производств: если промышленность зарабатывает необходимые средства для существования, то вне её всегда найдётся много значимых дел, в которых люди способны улучшать жизнь друг для друга, и где роботы их не заменят.

* * *

Принято говорить о количественном расцвете сферы услуг как особенности «сверхиндустриального общества». Но удобное для экономистов понятие загораживает собой множество контрастных явлений.

«Мир-согласие» перехватывает сферу досуга у стандартизированных коммерческих развлечений, предлагая, прежде всего, возможности для углубления личного опыта, часто связанного с пользой для других. Предложения весьма разномасштабные: легкомысленные поисково-игровые мероприятия с культурной начинкой; соучастие в восстановлении природной или преобразовании культурной среды; волонтёрская помощь нуждающимся; добровольные экспертные группы по анализу и корректировке управленческих решений; события-поводы для укрепления отношений внутри семьи или сообщества; мастерские по освоению ремёсел и т. д.

При этом среди социальных практик, ориентированных на развитие личности, более эффективны оказываются не столько персонифицированные, сколько коллективные, вернее, со-общественные; и не столько объясняющие и тренирующие, сколько предполагающие совместный поиск решений.

Так былая «сфера услуг» перенастраивается в сферу соучастия и сотрудничества.

Приведу ещё одну уместную здесь цитату из уже упомянутой книги датчанина Халя Кока «Что такое демократия?»:

«Так что же такое демократия? Скажу сразу: я не в состоянии дать короткий и чёткий ответ на этот вопрос. Демократия не даёт заключить себя в формулу. Демократия – не однажды достигнутый результат, но задача, которая должна решаться снова и снова. Прежде всего, это не учение, которое можно преподавать и в которое можно быть обращённым. Это образ мыслей, образ жизни, который усваиваешь только тогда, когда живёшь этим образом в своей личной жизни, в отношениях с семьёй и соседями, с более широкими внешними кругами, в отношениях к землякам и, наконец, в отношении к другим народам… Демократы узнаются по их поступи, а эту поступь не усвоишь в один день. Демократия – это не система, которую можно осуществить, но образ жизни, который нужно усвоить[65]65
  Халь Кок. Что такое демократия? / пер. Л. Вайль. – Копенгаген: Датский институт культуры, 1993. Издание на датском вышло сразу после войны, в 1945 году.


[Закрыть]».

Воспроизводство практик, культивирующих подобный образ жизни – когда осознанная, когда попутная миссия людей «мира-согласия».

Давно принято обличать ущербность «представительной демократии», при которой раз в несколько лет народ делегирует на выборных шоу свои полномочия кому-то из политической элиты (устраняясь до следующих выборов от всякой власти). «Мир-согласие» доказывает обоснованность надежд на прямую демократию – но не за счёт игр в референдумы по каждому поводу, а через привычку огромной части населения непосредственно участвовать в преобразованиях общественной жизни вокруг себя, местного общественно-политического пространства и его правил. А это невольно меняет и нравы класса профессиональных политиков, да и сам характер общеполитической жизни.

* * *

Правила «зелёного мира» доминируют в жизни лишь небольшого числа наций (хотя в большинстве развитых стран его влияние уже соизмеримо с влиянием «мира-бизнеса», «мира-индустрии» и «мира иерархий»). Но если взглянуть на международную правовую систему, то она выглядит всецело захваченной его агентами.

Сегодня представления о правовом государстве как о государстве, «обузданном правом», где государственные интересы не вправе подавлять человеческое достоинство – уже не просто одна из возможных идеологических конструкций, а ясная норма, утверждаемая ООН, которую искренне или лукаво признают обязательной для себя почти все правительства.

…В одной из предыдущих глав упоминалось понятие «устойчивое развитие», которым стало принято обозначать переход от технократического отношения к проблемам экологии и чисто экономического к проблемам бедности к поиску связных социальных и культурных решений. «Устойчивое развитие» – символ понимания того, что дело не столько в изменении законодательств и промышленных технологий, сколько в готовности людей к переменам в своём жизненном стиле.

Было осознано, что единых рецептов не будет: каждая страна должна находить их сама. Каждый город, посёлок, школа, предприятие должны разрабатывать собственный план действий: стремиться к такому изменению жизни, чтобы удерживать равновесие во взаимоотношениях с природой и обеспечением человеческих потребностей, между развитием за счёт места обитания и «умного развития» самого этого места.

Удалось ли это осуществить? Во многих странах в значительной мере. Почти во всём это получилось у скандинавов.

«Устойчивое развитие» запускается движением не «вперёд», а «вглубь и вширь» – не консервируя, а радикально преобразуя фундаментальные основы стилей жизни. Оно предполагает открытие возможностей развития для каждого (причём не столько равных возможностей, сколько вариативных, почти индивидуальных). При этом резко меняются и структуры производства, и отношения местных сообществ к экономике, образованию, пространству жизни.

* * *

Входной барьер в «мир-согласие» – самостоятельность и внутренняя дисциплина (здесь принято считать, что необходимые правила уже привычны каждому, и нет нужды навязывать их из-вне). Заботы о личном материальном обеспечении представляются не проблемой, а рутиной, решаемой как-то само собой по ходу жизни. Служение достойной цели, гармония с собой и окружающими – более понятный здесь стимул для творческих усилий, чем азарт успеха или жажда приобретений.

В таких обстоятельствах «зелёному миру» легко рекрутировать своих приверженцев в «богатых» местах, где материальную нужду удовлетворить несложно, а от ряда избыточных потребностей (рудиментов «мира успеха») только полезно отказаться.

Организация «мира-согласия» погружена в атмосферу совместного поиска. Работа строится на взаимной симпатии и вере в личную ответственность, на доброжелательной снисходительности друг к другу и к партнёрам. Много совещаний и дискуссий для выработки лучшего решения. «Кустарный» подход, избыточное порой внимание к феноменам и особенностям, принцип «лучше меньше, да лучше», внимательное уточнение возможных последствий и перестраховка, чтобы не навредить.

С такими нормами деятельности не обеспечить массового производства, не выиграть борьбу за рынок, не «продавить» фундаментальных решений через административный аппарат. Материальная продуктивность организаций «мира согласия» явно ниже тех, кто верен логике бизнеса.

Так что и по этой причине в качестве почвы для расцвета организаций «третьего сектора» важны развитость промышленных и коммерческих структур.

В фокусе внимания «мира-порядка» – фунционирование, «мира-бизнеса» – развитие, «мира-согласия» – становление: поддержка того, чего ещё нет, но что может сложиться при обеспечении нужных условий; что возникает в ходе взаимодействии тех сил, людей и явлений, который пока отчуждены друг от друга.

Собственно, их триада и создаёт полноценный индустриальный мир «второй волны».

Конец истории?

Книга Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории и последний человек» вышла в 1992 году; с тех пор её упоминали бесчисленное множество раз – по преимуществу с презрительными улыбками и гневно-насмешливыми интонациями.

События продолжают происходить, войны и экономические кризисы не прекращаются, политические структуры шатаются в большинстве стран; от вала информации о драматических новостях и неразрешимых проблемах некуда спрятаться.

Не буду воспроизводить и защищать конкретные тезисы Фукуямы, но попробуем уловить суть его мысли. Ведь она явно не про то, что жизнь на планете замёрзнет и происшествия прекратятся. Скорее связана она с тем, что в привычной нам идее исторического развития был некий замысел, который разрешился. Если же мы продолжаем мыслить о ходе истории в прежнем залоге, то лишь в силу инерции, которая обречена оставаться бесплодной.

Какая история может завершиться? Лишь та, у которой было начало.

Привычный нам образ исторического развития, устремлённого в лучшее будущее – далеко не то, что само собой разумеется; это модель вполне «инновационная». Вот модели гораздо более «долгоигравшие»:

• естественная «родовая» история обращена исключительно к прошлому: там можно искать свои корни и подпитываться чувством морального долга, дабы не уронить в новом веке честь предков;

• мифологические предания намекают на печальный закон энтропии: эпохи сменяют друг друга от «золотого века» к нынешнему хаосу и измельчанию нравов;

• античная муза истории превращает сцены исторических событий в художественные феномены, артефакты для эстетического переживания; история – музей этих артефактов;

• для мудрого средневекового восприятия летопись человеческих дел – лишь иллюстрация метаистории, её вечных притч, записанных в священных книгах. Архетипические события вновь и вновь проявляются в ткани современности, дабы ещё раз послужить нам уроком. Если ты разобрался в содержании канонических книг – то события наших дней не удивят тебя ничем новым.

Всё это истории совершенно другого качества, чем те, на которые настроены учебники. В учебниках прошлое «исторично» именно потому, что соотнесено с будущим, им обусловлено; оно пронизано процессами и причинными связями, выстроено линейно от менее совершенных обществ к более совершенным.

Такой ракурс настраивался синхронно с бурным развитием науки и становлением индустриального мира; история и сама превращалась в науку, организуемую на основе теоретических концепций. История в целом (так привычно для нас и так парадоксально для людей других эпох) стала трактоваться как история общественного развития. Главный сюжет – движение человечества в поисках оптимального социального устройства. (А, например, вопросы о личных возможностях человека сводятся к тому, как их определяет устройство общества, в котором человек живёт.)

Что если вот эта история завершилась?

Вдруг на вопросы-требования к будущему, поставленные на заре индустриальных времён, за последующие двести лет решения были-таки подобраны?

Это изумляет – как заявление о том, что за удалявшийся по мере приближения горизонт кто-то проскочил. Но так ли невероятна суть дела? Нас ведь не кажется странным, что уже сто лет назад многие народы достигли того уровня, что могут жить при всеобщей грамотности, вне угрозы голода, эпидемий чумы, массовой младенческой смертности и ежедневной борьбы за существование? Так ли удивительно, что за следующие сто лет кое-где уже получилось организовать общество, в котором нет бедности, бесправия, вопиющих несправедливостей, подавления деловой инициативы, государственного произвола и безропотного подчинения сильным?

Только никакой мистической глубины в оптимальном общественном устройстве не обнаруживалось. Не происходит в нём ни перерождения людей в коммунистических ангелов, ни всплеска развития немыслимых талантов, ни духовного слияния с мировым всеединством.

«Научно-теоретическая» история, возможно, завершается экспериментально установленным выводом: идеального общества идеальных людей не будет; зато нормальное общество, выполняющее минимум обязательных к нему требований с точки зрения обеспечения прав каждого человека – вполне достижимо.

Попробуем перечислить (пропуская риторический пафос) те цели общественного устройства, к которым должно было стремиться человечество по мысли идеологов XVIII и XIX веков. Вот что набирается:

• Общество, где каждый человек будет пользоваться благами общественной жизни и защиты от преступников, но при этом будет защищён и от произвола властей.

• Общество, где побеждена нищета и сведена к минимуму бедность.

• Общество, где чувство общественной справедливости и право личной свободы неразрывно связаны, а не противоречат друг другу.

• Общество, перешедшее от разграбления природной и разрушения культурной среды к разумной заботе о них; где образу жизни людей в необходимой мере возвращена естественность и устранена из него чрезмерная фальшь.

• Наконец, это общество, где (в духе марксовой формулировки) «свободное развитие каждого признаётся условием свободного развития всех».

Есть подозрение, что перечисленные идеалы были сведены с пьедесталов и как рациональные общественные практики тихой сапой реализованы в нескольких не очень больших странах. Их достижение (и даже относительно последней выспренной фразы) не сопровождалось ни чудесами и фейерверками, ни преобразованием людей в нечто нечеловечески прекрасное.

Но всё перечисленное выше общество оказалось способным осуществить – и это немало.

Мы хоть сегодня можем съездить в гости к соседям, в чьих странах граждане не испытывают сомнений в своей свободе, равноправии и правовой защищённости, где гуманное и доброжелательное отношение между людьми выглядят нормой, сотрудничество и состязательность деловых организаций дополняют друг друга, а общество в целом способно идти в ногу со временем, осваивать любые технические новшества и совершенствовать, а не уродовать природную среду своего обитания.

Фукуяма называет финальное общество[66]66
  Под углом зрение не «конца истории», а качественного перехода между двумя базовыми социальными моделями, нобелевский лауреат Дуглас Норт трактует схожий рубеж как переход от «естественного государства» к т. н. «порядкам открытого доступа». (См., напр., Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М., 2011).


[Закрыть] «конца истории» либерально-демократическим, делая акцент на успехах «мира-развития». Я рискну подкоррективать его выводы, полагая, что не менее значима и реализация принципов «мира согласия» (в этом плане «конец истории» можно полемически назвать, например, «эколого-социалистическим»). В схватке «советской» и «американской» идеологий победитель понятен; но вот в организации реальных моделей общественно-политического устройства, убедительных для всего человечества – куда определённее Америки смотрятся Швеция, Новая Зеландия, Финляндия.

Можно сказать, что история завершилась там, где органично выросшее сочетание «мира-порядка», «мира-развития» и «мира-согласия» стало прочным итогом общественного развития индустриальной эпохи. Хотя достичь его смогли лишь несколько стран на планете.

* * *

На опыте таких стран стали наглядны и ограниченность влияния общества на человека, и пределы позитивного социального действия, и качественные различия культурного и социального контекстов жизни.

Сущностные человеческие проблемы – вечные. Даже наилучшим образом организованное общество не делает людей ангелами. Да, многие альтруистично участвуют в волонтёрских движениях, но чаще эпизодично, без чрезмерной самоотверженности. Лиц, стремящихся к образованию и настроенных на постоянное саморазвитие оказывается весьма много, но вряд ли большинство. Да, стало принято вести спортивный образ жизни, но никаких физических сверхспособностей (столь любимых фантастами) не намечается. Не исчезают преступления и самоубийства (первые, правда, случаются существенно реже, а вот вторые – ничуть).

Не выглядит идеальным наилучшее общественное устройство и в плане социальных функций.

Как бы ни была разумно спланирована система здравоохранения, в ней будут опытные и умелые врачи, и врачи очень так себе, но защищённые полученным дипломом.

Как бы грамотно и гибко не продумывали школьную систему, одни учителя будут увлечённо, заботливо и ответственно возиться с детьми, а другие равнодушно отрабатывать своё рабочее время; одни школьные коллективы обеспечат учебную жизнь высокой интенсивности, насыщенную бодростью, успехами и взаимной радостью, а другие будут спокойно тянуть лямку.

Сколь бы ни была пронизана общественным влиянием политическая сфера, большинство политиков будет беспокоиться о своём благополучии больше, чем о благополучии страны (но вот рамки допустимого и немыслимого для них будут совсем иные, чем в обществах архаичных).

Формирование масштабной инфраструктуры библиотек, художественных событий и выставок, музеев, национальных парков и т. п. резко повышает средний уровень эстетической культуры, резко меняет к лучшему внешний облик и образ жизни многих уголков страны, но никак не влияет на факт появления выдающихся талантов.

Футурологов должно бы разочаровать и то, что единообразное общественное устройство даже не стирает культурных различий; в чём-то ослабляет их, но не в меньшей мере и усиливает. Достаточно присмотреться к тому, насколько при теснейших взаимосвязях скандинавских стран разнятся в них национальные характеры: семейственный, спокойно-оптимистичный, сдержанно-жизнерадостный характер финнов; самоуверенный и авантюристичный норвежский; индивидуалистичный, рефлексивный, полный интеллектуального драматизма шведский.

В триаде личность – культура – социальное устройство общественное устройство способно взять на себе очень весомую, но только свою роль.

* * *

Итак, добрые и сильные стороны человека легче укрепляются при общественной поддержке, но она отнюдь не отменяет и не упраздняет всей противоречивой глубины человеческого существа и весьма умеренно сдвигает индивидуальные возможности.

Напрашиваются такие тезисы о «конце истории»:

• Оптимальное гражданско-правовое устройство в рамках конкретной страны может быть воплощено – и модель его универсальна. Её можно изучать как рациональную учебную дисциплину.

• Такая общественная организация преобразует характер национальных культур, но скорее подчёркивает различия между ними, нежели стирает.

• Возможности общества ограничены, ими не исчерпать содержание человеческого бытия; общество определяет его лишь отчасти.

• В наше время можно исследовать уже не умозрительно, а на опыте, где кончается социальное и начинается собственно человеческое.

Примерно таким резюме можно было бы и завершить… если бы удалось и далее удерживать процессы социального развития в рамках национальных государств, если бы к «финишу» создания оптимального общественного устройства пришли бы не считанные проценты населения планеты, а гораздо большая его часть, если бы рывок совершённый в 1980–1990-е годы десятками наций к открытой экономике, правовому государству и/или демократическим общественным отношениям резко не затормозил бы в следующем десятилетии. Но главное: если бы за финишем как бы «завершившейся» истории нас не ждал новый её дизайн – глобализация, компьютерная революция, новые способы мировосприятия и слепящие противоречия национального развития.

Этот дизайн уже не подчинить иллюзиям линейной, причинно-следственной, научно-объясняемой истории – она-то всё же закончилась. В пространстве глобальных сообществ и коммуникаций экономика, политика, технические новации, всплески социальных перемен если и подвержены логике – то квантовой, вероятностной.

В социальном измерении словно заискрилась известная пародия на классическое двустишие Александра Поупа:

«Был этот мир глубокой тьмой окутан. // Да будет свет! И вот явился Ньютон. //

…Но сатана недолго ждал реванша. // Пришёл Эйнштейн – и стало всё, как раньше»[67]67
  Пер. с англ. С. Маршака.


[Закрыть].

Люди впервые вступили в такую эпоху, где изменения – непрерывны, а неопределённость – обычное состояние.

Мир-калейдоскоп, «мир сетей», вероятностный мир

Из других подходящих именований: комбинаторный мир, мир-хай-тек, мир «третьей волны».

Его девиз: Самореализуйся!

Если подробнее: «Самореализуйся и конструируй свою судьбу, выбирая ˝своё˝ в глобальном калейдоскопе ценностей, связей и феноменов».

Главный закон – верность избранному пути и стремление к компетентности.

Теперь торжествует тот тип человеческой солидарности, который прежде был доступен разве что в научных кругах: «свои» – это участники сетевого сообщества, не ограниченного пространственными и политическими границами.

Привычные обстоятельства: независимость, ценность индивидуальности, специальные знания, ценимые в особой среде, любовь к непредсказуемости завтрашнего дня.

Парадоксальные особенности «сетевого мира» воскрешают способы мышления архаичных миров. Для его жителей вновь актуальны:

• инстинктивные действия в обстановке непредсказуемых угроз – как в «мире-выживании»;

• опора на доверенный круг «своих» – как в мире «семейно-адаптивном»;

• ставка на личный опыт, авантюрные решения и вера в удачу – как в «мире силы».

При этом завершается подготовленный «миром-согласием» переход от «ренты силы», «ренты статуса» и «ренты денег» к «ренте делового авторитета». Тот, кто способен на большие дела в «сетевой вселенной», всегда найдёт в меру потребности и деньги, и поддержку остепенённых лиц.

Мир «третьей волны» распахнут настежь и придаёт дополнительное измерение всем прочим укладам жизни и мировоззрениям. Он одаряет их мощными, непонятно устроенными, очень привлекательными и непредсказуемыми в последствиях применения инструментами. Каждое из государств и сообществ развивается в своём «коридоре возможностей», но в то же время находится под открытым небом другого измерения, откуда то и дело слетают белые и «чёрные лебеди»[68]68
  «Чёрный лебедь» – термин, предложенный экономистом Нассимом Талебом для труднопрогнозируемых и редких событий, влекущих значительные последствия. См., напр., Талеб Н. Чёрный лебедь. Под знаком непредсказуемости. М., 2015.


[Закрыть] событий, порождённых сетевым миром.