Текст книги "Дырка от бублика 3. Байки о вкусной и здоровой жизни"

Но вернемся к Микесу. Он как раз сейчас с любопытством расстёгивал кошелёк, обнаруженный в подозрительно сгущённых кустах боярки. В кошельке оказались женские бусы, девчачьи заколки, гребешки и записка, на которой было нацарапано: «Это моё! Не трогать!».

– Ну, Саранча! – вслух подумал Микес и вспомнил, как на его вопрос «Где ты взял часы?» тот ответил, что их ему подарил папа.

– А кто у тебя папа? – спросил тогда Юра.

– Ракетчик! – гордо ответил Дима.

– Какой же он ракетчик? – ласково удивился Юра.

– Ну, который на ракетах летает! – уверенно объяснил Дима.

– А как его фамилия? – ещё ласковей спросил Юра.

– Да ты не знаешь… – отмахнулся Дима. – Да он поменял уже фамилию. Он на вертолёте стал летать. Вот видел вертолёт, да? А мама у меня стюардесса!..

Юра закрыл кошелёк, лёг в траву и, потянувшись, заложил руки за голову. Он только сейчас начал соображать, что родители Димы скорее всего обыкновенные алкаши и не надо было, наверное, бить его. Но, с другой стороны, как было не врезать, если их разговор прервали два мужика, которые заявили, что им нужно варить, да еще и не обед, а железо, а кто-то от всех пяти сварочных очков отчекрыжил стёкла.

– Десяти стёкол нету! – удивлялись мужики. – Надо же так умудриться – прямо из-под носа!.. Нас сюда направили…

– Эти? – спросил Микес и протянул стекла, которые он обнаружил там же, где и часы. – Вот этот герой их у вас и вылущил!..

– Ах, ты ж, гад такой… – начал один из мужиков, но другой плюнул и, забрав стёкла, увёл товарища.

И Юра влепил Диме.

– Это не я воровал! – заорал тот, но, сообразив, что не с того начал, тут же переменил пластинку.

– Я не буду больше воровать! – очень убедительно завопил он. – Меня Марина Марсовна заставила! Она говорила – по сценарию надо! Там про замечательных людей будет! Про Шекспира и про меня! Я вора двадцатого века должен играть!..

– А что ты мне говорил, когда я стёкла нашёл, а? – спросил Микес и опять сжал кулаки.

Он помнил, как Саранча сам придумал эту роль и напросился на неё.

– Это от маминых очков стёкла, а это от дедушкиных? Он ведь у тебя тоже лётчик был? Как ты сказал: это там вверху сильный свет? Солнце-то близко и можно глаза испортить? А ещё два стекла от папы остались? Жалостливая история! «Папа вот прилетел и только стал садиться, как разбился!». И от него остались одни очки и что?

– Бумажка, – угрюмо буркнул Дима.

– Вот! А на ней написано: «Сынок, бери – это тебе!». Как ты мне эту бумажку показывал и вопил: «Видишь! Видишь!..». И плакал ведь, гад ползучий!..

Юра вспомнил, как Дима совершенно натурально и очень горько рыдал и ещё больше изумился.

– Чёрт его знает!.. – подумал он. – Может, он больной? Есть же болезнь такая, когда плохо себя чувствуют, если ничего не стибрят. И потом – чем это от кошелька пахнет?

Юра понюхал кошелёк и хлопнул себя по лбу:

– Ацетон! Запаривается, щегол! Теперь ясно, куда исчез из первого отряда тюбик c клеем «Момент»!..

В голове у Микеса как-то сразу прояснилось. Он вдруг понял, где у Саранчи могут быть заначки и, вскочив, направился к душевой. Там почти что сразу им был обнаружен уже пустой тюбик «Момент» и почти полная бутыль с растворителем.

Вылив содержимое бутылки, Юра пошёл к другому складу и с восторгом реквизировал пятнадцать пар самой различной по размерам обуви и другого барахла. Однако в следующем складе добыча была совершенно непредвиденной, и Юра снова омрачился. В огромном самодельном гнезде лежало бог знает сколько маленьких пятнистых яиц, а около гнезда валялось несколько таких же скорлупок.

– Ещё и посмотрел, что там внутри, а может быть, и позавтракал лишний раз! – заскрипел зубами Юра и, узнав у кого-то, что Дима ушёл в «Ленинец», помчался в соседний лагерь.

И вовремя!

На футбольном поле две команды лазили по кураям и искали мяч.

– Ну, никого не было! Куда же он исчез? – недоумевали ребята. – За ворота выкатился и исчез…

Намётанным глазом мгновенно просмотрев поле по секторам, Юра уже думал идти дальше, как вдруг разулыбался. Навстречу ему шёл беременный Дима.

– Что с тобой, родненький ты мой?.. – зашевелил пальцами Микес.

– Живот болит… Вспучило… – затравленно прошептал Дима и, выкатив мячик из-под рубашки, бросил его на поле и побежал.

– Лови вора-а! – закричал Микес и расхохотался, увидев, с какой скоростью Саранча пересёк поле и врезался в заросли крапивы и колючек.

Казалось бы, достаточно на один день. Ан нет!

Уже поздно вечером, далеко за территорией лагеря, Юра, которого послали в дежурную аптеку, снова повстречал Саранчу. У того из под рубашки торчало пол-палки сервелата и пол-булки белейшего хлеба. Весело мыча что-то знакомое, Дима с аппетитом наворачивал никогда не виданный в лагере дефицит и запивал его чем-то из чьей-то фляжки. Увидев Юру, Саранча крупно задрожал и… исчез.

Только что был – и нет!

– На глазах совершенствуется, гад! – выругался Микес и, безнадёжно махнув рукой, пошёл своей дорогой.

Наваждение
(День пятый)

Сразу после завтрака Дурной Пиджак уехал в город. Зайра и Алма, которых он поставил вторыми воспитателями младших отрядов, попытались удержать установленный начальником железный ритм, но, вовремя поняв, что это им не удастся, скооперировались отрядами и ушли в горы по ягоды и травы.

Лагерь начал оживать.

Оставшиеся, в основном, по состоянию здоровья, дети решили устроить торжественную встречу тем, кто уехал вчера на «трудовой десант». Плакаты, лозунги, приветствия, сатирическая газета, с очень узнаваемым центральным героем в галстуке и пиджаке, украсили лагерь. Даже Чайка-Трезвяк подготовил несколько авиамоделей и одну запустил, чем вызвал бурный восторг малышей и молчаливые завороженные улыбки старших. Самолётик очень красиво, ровно и уверенно поднялся в небо и, попав в восходящие струи, долго парил, пока не сел на верхушку высоченного тополя. Несколько ребят тут же полезли снимать его, но Серёжа отогнал их:

– Убьётесь!.. Пусть там сидит!.. Ветерок дунет, может быть, и отцепится…

Необычайно долгое отсутствие в крови алкоголя было настолько непривычным для Серёжи, что он раздражался по любому пустяку и даже немного пошатывался при ходьбе.

Около него вертелся Федя. Ему вдруг стало страшно интересно наблюдать за процессом рождения прямо на глазах способных тут же летать моделей. Неподалёку, разложив инструменты на половичке, копался в моторе автошедевра Аполлон. Что-то в автомобиле начало временами подозрительно скрежетать и постукивать, и герою было чем заняться.

– Я вот одно не пойму… – говорил Серёжа, прикрепляя очередную рейку. – Зачем эти комсомолки возили водку в райком и обратно? Что это за детские липиздрочки?

– Да послали их там, наверное… – отвечал Федя и пытался чем-то помочь.

– Вот, – согласился Серёжа. – Вместо того чтобы тут же при обнаружении, при всех на линейке разбить бутылки, они их таскают туда-сюда. Я думаю, они нам врут. Никому они их не показывают. Они сами хотят их высосать.

– Девчонки-то?

– Ну не одни, конечно, а со «сторожем» и с этим… Не сейчас, конечно, а когда всё утихнет… У меня на это дело нюх!

Федя задумался.

– Чёрт его знает… Может, ты и прав…

– Прав-прав… – буркнул Трезвяк. – Где они их прячут – вот в чём проблема?

– Нам-то что?

– Я бы не погнушался… – сказал Трезвяк и облизнул сохнущие губы. – Чем эти сучки будут лакать, так лучше уж мы…

– Зря ты на девчонок так… Зайра, конечно, прямоугольник, но Алма, по-моему, ничего… По-моему, ей тоже всё это не очень-то…

– Это, по-твоему! – фыркнул Серёжа. – Ты с этой реечки размотай нитку. Целую бобину навертел… Зайцы! Все они сегодня зайцы, а завтра – волки!.. Где вот только пузыри?..

К обеду вернулся трудовой десант.

Вяло реагируя на торжественную встречу, часть ребят тут же из автобусов ринулась к умывальникам и столовой, а остальные оккупировали туалеты.

Впрочем, к столовой ребята зря спешили. Там уже стоял неизвестно когда вернувшийся Дурной Пиджак и проверял комплектность.

Более младшие отряды выдержали эту пытку, и дождавшись задержавшихся в туалетах, хоть холодное, но что-то покушали. А вот комсомольцы опять не выдержали. Они молча развернулись и, как накануне с линейки, подчёркнуто стройной колонной ушли в корпус. Вот эта стройность и организованность протеста взбесили начальника окончательно.

– Это забастовка! – завопил он. – Это антисоветизм! Это… Это… Это…

– Дети голодные!.. – сквозь зубы процедила слишком неестественно пожелтевшая и исхудавшая Марина. – И вообще, я не знаю, зачем нужно было райкому комсомола отправлять ребят за триста километров рыть картошку, а потом кушать и спать в полной антисанитарии и без воды, когда вокруг нас полно колхозов и совхозов? Если у нас начнётся холера, то это будет ваша заслуга!

– Да я машины еле-еле выбил… – с угрозой начал начальник, но тут же был остановлен и направлен в другое русло.

От досады и усталости Марина совершенствовалась довольно быстро.

– Кстати! – сказала она. – Перед отъездом вами категорически было запрещено купание в окрестных водоёмах. А ваш комиссар тайно взял несколько доверившихся ему комсомольцев и преспокойненько бог знает сколько времени плескался вместе с ними.

– Что-о? – взревел Дурной Пиджак. – Где он?

– Кушает, наверное. Или уже покушал, – уже спокойнее сказала Марина и ушла переодеваться и мыться.

Она не стала полностью опускаться до уровня противника и рассказывать о том, что всю ночь «сторож» пьянствовал с местным начальством. Те, видя возможность списания кое-чего за счет трудившихся не за страх, а за совесть ребят, устроили себе и руководителям трудового десанта праздничный стол. Сама Марина, естественно, отказалась, но «сторож» под предлогом восточного закона о гостеприимстве сделал жертвенное лицо и помчался…

Поскольку Дурной Пиджак бросился искать своего нерадивого подчинённого, у столовой образовалась промоина, в которую тут же хлынули оставшиеся изголодавшиеся и задержавшиеся. А через несколько минут мимо Серёжи и Феди пронеслись взъерошенные Алма, Зайра и удручённый «сторож». За ними, стиснув зубы и заложив руки за спину, вышагивал их железный пастух.

– Смотри – забегали пупырышки! – заметил Серёжа и вдруг решительно выпрямился. – А что если… Точно! Конфисковываем и уничтожаем! Пока она есть – покоя не будет!

– Кто? – не понял Федя.

– Водка! Пузыри у начальника. Я точно знаю…

Последующие события с точки зрения здравого смысла объяснить трудно. Словно туман упал на Федю. Да и Серёжа, похоже, окончательно одурел от долгого и резкого воздержания. Оба помчались к арке и, томимые жаждой, естественно, разной по качеству, вскрыли створки окна покоев начальника. Зло щерясь, Серёжа влез в комнату и тут же начал ощупывать вещи Дурного Пиджака.

Взломщики увлеклись чрезвычайно. Да если бы и не увлеклись, то вряд ли заметили бы соглядатая, неотступно следовавшего за ними. Это был или была… Впрочем, какая разница кто – важно, что он или она были!..

– Нету! – растеряно послышалось из комнаты. – Но это ничего! – тут же прозвучало уверенно и решительно. – Тогда они у «сторожа»!

После взлома комнаты «Дурного Пиджака» терять было нечего. Спрыгнув с подоконника, Серёжа стёр рукавом свои следы и, закрыв окно, побежал. Федя, по инерции, – за ним. «Сторож» спал в комнате, где должны были находиться Аполлон, Федя и Трезвяк, так что ключи от неё были.

Схватив рюкзак, Серёжа сразу же пустил слюну:

– Вот они! Смотри!

Бутылки были, но только две.

– Брось… – начал что-то соображать Федя, но где там!

Они же – были! Такие прохладненькие и гладенькие в руках истинного ценителя.

– Я спрячу… спрячу… – забормотал Трезвяк и добавил: – Разбегаемся!

И Федя, продолжая ещё мало что соображать, пошёл на горку, где никого не было, а потом в столовую. У её дверей опять стоял Дурной Пиджак, а «сторож», показывая пальцем на приближающегося вора, что-то жарко выкрикивал.

– Федор Петрович, куда вы перепрятали водку? – ещё недоумённо, но уже с металлическим оттенком спросил начальник.

События покатились…

Первым делом тут же состоялось экстренное заседание «дивана» на горке. Ни Аполлон, ни Марина с воспитателями, ни трое ребят, из-за которых началась вся эта заварушка, ничего не могли понять.

– Зачем вы выкрали водку? Что вы собирались с ней делать? Пить?.. Ах да, – Серёжа… – выговаривал Аполлон и тёр виски. – Вот что: что сделано, то сделано. Немедленно водку и его сюда!

Команда тут же была выполнена, только в руках у Серёжи были уже не два, а все три пузыря.

– Откуда?.. – начал было Федя, но Серёжа опередил его:

– «Сторож» её с собой в колхоз возил, а там и без этого, видимо, было. В кульке принёс… Положил и с вытаращенными глазами к столовой. Обнаружил пропажу, гад!.. Кто вот только на нас настучал… Вроде все свои… Ну, я и эту забрал. Бог троицу любит!

– Хорошо, что не успел раздавить, каноник… – начала одна из воспитательниц.

– Не будем отвлекаться, девочки! – остановил Аполлон. – Так даже лучше. Все идут в пионерскую. Туда же надо заманить начальника, комиссара, Алму и Зайру. И совет лагеря, конечно, обязательно. Та-ак… Парни прихватывают с собой тазик и какую-нибудь железяку… Серёжа с Фёдором Петровичем объясняют, что кража совершена с единственной целью – уничтожить вещественную причину конфликта. Тут же на глазах у всех парни… Вот вы, которые эти пузыри в лагерь притащили, разбиваете бутылки, и все расходятся и до отбоя занимаются своими делами так, как будто ничего не произошло. Дальнейшие инструкции по событиям. Кто может предложить что-нибудь лучшее – прошу!..

Все молча встали и пошли вниз. Света смотрела на Федю широко открытыми глазами и тихонько время от времени вышёптывала:

– Это точно дух… Дух атамана Дутова!..

Аполлон обнял обоих за плечи и, мерно шагая под гору, запел:

– «Не падайте духом, поручик Голицын! Корнет Оболенский, седлайте коня!..». Я думаю, что теперь всё встанет на свои места, и вольноc или невольноc Франсуа и Серж способствовали этому. Уголовное дело по краже противник заводить не будет – состав преступления сомнителен, а уж мотивы совсем никудышные! Но и жить вместе теперь абсолютно невозможно. Кто кого – вся философия! И тут уж обязательно мы их! Обязательно! Хотя бы для того, чтобы ребята почувствовали, что бороться выгодно, потому что тот, кто борется, в конце концов обязательно побеждает!

– Если не даёт дуба, – заметил Федя.

– Ну, во-первых, нам это в данном случае не грозит. А во-вторых, говоря языком пафоса, и после смерти борцам за истину и справедливость всегда светит виктория. Ну-ка, пошевелите своими историческими извилинами – разве я не прав?

– Спасибо, Аполлон Александрович! Если бы не вы!.. – горячо вышепнула Света и чмокнула Аполлона в щёку.

– Светка, не развратничай! – неожиданно ревниво буркнул Федя, и Аполлон так расхохотался, что даже поскользнулся и упал.

Федя и его подруга бросились поднимать его, но герой вырвался из протянутых рук и, громко крича: «В атаку! В атаку! Трубят трубачи!», сбежал с горки.

– «Марш вперед – труба зовёт!» – подхватила Света и бросилась вслед за ним.

Гений остался один.

– Как был я дураком, так им и помру, – подумал он и, дурашливо блея «Бегут буржуины, расстроив ряды!..», тоже сбежал вниз.

Всё произошло так, как и предполагал герой. Второй вал идиотского скандала вокруг водки бурно вспучился, опал и окончательно обнажил невозможность сосуществования. Дурной Пиджак попытался, правда, спекульнуть фактом кражи, но у него ничего не получилось. Зайра и Алма, удивленные и напуганные столь дерзким поступком Серёжи и Феди, молчали, и единодушная давильня сорвалась.

Ребята же вдохновились. А как же! Взрослые из-за них шли на эшафот!.. Вот по всему поэтому, когда тазик с разбитыми бутылками и едким запахом не очень качественного алкоголя вынесли, Дурной Пиджак вскочил и, скрипя зубами, выбежал из пионерской. С ума сойти! Его обвели вокруг пальца, как младенца! Неприязнь и ненависть к детям, которым он страшно завидовал, так как они оказались гораздо умнее и талантливее его, достигли апогея. Кроме того, начальник чётко почувствовал чью-то мощную руководящую руку, проявляющуюся в фантастической сдержанности ребят, и, никак не относя это к Марине, терялся в догадках. Проанализировав ситуацию и просчитав всё до мелочей, Дурной Пиджак вычислил помощников сопляка-повара, как самых взрослых в пределах лагеря (то-есть – нас!), и пошёл на кухню с набором коварнейших вопросиков, которыми он надеялся расколоть противника.

По легенде, с которой нас нечаянно познакомила Марина, мы были когда-то игроками футбольной команды «Кайрат», а потом работниками ЦК Комсомола, и оснований для подозрений у начальника было достаточно. Однако излишняя горячность, с которой он начал нападать, да ещё и с заранее отработанной установкой, что тут просто воры, привела к тому, что мы его «попросили», а Сеня даже чуть было не на кулаках. Смелости и знания кое-каких законов у нас и у нашего победителя кулинарных конкурсов было не занимать.

Привыкший мыслить на «раз-два-левой!», Дурной Пиджак ещё более утвердился в правильности своих подозрений, так как Сеня вполне мог из-за своей молодости быть сочувствующим ребятам, а мы из-за коллегиальности – консультантами (что, действительно, логично). Поэтому он с ещё большим энтузиазмом переключил всё своё внимание на кухню и склад, чтобы поймать нас с поличным и таким образом частично лишить оппозицию лидеров. Ребята же, в свою очередь, решили поставить на всём, что произошло в лагере, точку. Не без консультаций, естественно, у истинных стратегов.

И в лагере вдруг стало спокойно.

А так как по всем отрядам шла подготовка к карнавалу, то Зайра и Алма, которые тоже начали уставать от постоянного напряжения, даже подумали, что наконец-то всё утрясается и они смогут хотя бы просто отдохнуть на природе до конца смены.

На самом же деле – как раз наоборот – активисты составляли письмо на имя заврайоно и первого секретаря райкома партии. В нём в ультимативной форме они заявляли, что если лагерь не будет работать так, как было запланировано с самого начала, и если в нём будет присутствовать начальник, от которого исходят такие-то и такие-то, несовместимые с нормальной жизнедеятельностью, меры, то ребята этот лагерь покинут и таким образом будет сорвана работа школы комсомольского актива.

Вечером, во время карнавала, все группами уходили и приходили, и это показалось вроде бы подозрительным оппозиции, но замечательно проведённое мероприятие, требующее масок и сюжетных интриг, сыграло отвлекающую роль.

Между тем, молодёжь ставила свои подписи под письмом…

Лишь отряды, к которым были приставлены Зайра и Алма, не были посвящены в суть мероприятия. Во-первых из-за их совершенно внеполитического возраста, а во-вторых, из-за сильной привязанности к Зайре и Алме, которым всё-таки нужно отдать должное за их, ещё не задавленный партийностью, материнский инстинкт.

Наконец лагерь затих. Пройдя дозором палаты и убедившись, что все дрыхнут на удивление дружно и натурально, Дурной Пиджак недовольно хмыкнул и поспешил к заднему двору кухни, где и схоронился в прискладских кустах.

К его жгучей радости, прямо перед ним в огромном мангале уже бурно горел саксаул и готовился наш запланированный маленький пикник.

Примерно зная, как будут развиваться дальнейшие события, мы старались не вмешиваться и делали вид, что ничего не видим, не слышим и не предполагаем. Подготовка же к пикнику заключалась в следующем: моя и Сенина девочки нанизывали на шампуры шикарную баранину, а медсестра рассказывала всяческие забавные медицинские истории и резала салаты. После совершенно фантастического шокового знакомства с ситуацией, в которую Сеня вляпался, он стал намного серьёзнее, но и своего юношеского пыла не потерял. Тем более что верить-то верил, но не особенно. На столах, расположенных прямо тут же, на воздухе, уже стояли бутылки с вином, напитками и огромный пластмассовый бидон с пивом.

– Сказки сказками, а жизнь жизнью! – говорил наш юный повар, показывая свою разумность и здоровый скептицизм.

Долго пришлось мёрзнуть начальнику, пока он, наконец, не сообразил, что занялся пустым делом. Мы ели, пили, пели, целовались, танцевали до упаду под столы, откуда со смехом выползали затем, чтобы снова туда свалиться, а Дурной Пиджак только облизывался. И никаких детей не появлялось, кроме моей, подозрительно юной на вид, но смышлёной не по возрасту, явно не лагерной подружки и Сениной, тоже посторонней, девчушки. К тому же наш шеф-повар так разошёлся, что вдруг вздумал на спор метать ломом в лесину, которую прислонил прямо к прискладским кустам. Вот это окончательно и привело начальника к мысли, что пора сматываться. Вряд ли он понял, почему мы вдруг присвистнули, когда кусты заколыхались.

Очень довольный тем, что благополучно избежал участи мишени и не был обнаружен, Дурной Пиджак по инерции ещё раз заглянул в окна спального корпуса первого отряда и замер. В корпусе было пусто, а где-то на девичьей половине несколько голосов дружно выпевали на три четверти:

 
Прибежал к нам тут дрек (директор-дерьмо),
Не еврей и не грек.
Полчаса он стоит – разоряется.
Он и сам бы не прочь
Провести с нами ночь,
Да на старости лет не решается…
 

Радостно задрожав и сделав стойку, начальник кинулся обратно к столовой, около которой находился корпус отрядов Зайры и Алмы. Бесцеремонно растолкав девушек, он тут же побежал к комиссару.

Того на месте не было…

– Завхозиху жмёт, паскуда! – выругался начальник и, подстёгивая девушек лозунговыми фразами, ринулся назад.

Рванув дверь, Дурной Пиджак влетел в корпус и… снова замер: ребята, мирно посапывая, спали как убитые.

Дурной Пиджак провис…

– Что такое?.. Наваждение какое-то…

– Мы пойдем спать… – почти с ненавистью сказала Алма, но тут от туалетов плавно отделилась какая-то фигура и, приблизившись, оказалась «сторожем».

– Тс-с! – сказал «сторож» и, поманив пальцем собратьев, повёл их в сторону. – Я вам такое расскажу!.. Такое!..

И комиссар поведал, как он, рискуя, ну, может быть, не жизнью, а только телом, по наводке осведомителя два часа лежал в кустах и слышал, как зачитывалась «телега» с подписями и давались подробные инструкции по дальнейшим предполагаемым событиям.

– И этот музыкантишко управляет? – удивился Дурной Пиджак и, вспомнив, как он тоже только что позорно ховался в засаде, поёжился.

– В Америке вообще какой-то актёришко этим занимается! – съязвила Алма.

– Да-а… Рейган – это… Завтра же его не будет!

– Кого? – в раз выдохнули опричники.

– Шута этого!.. С машиной!.. – наливаясь злобой, процедил начальник. – И надо перехватить бумагу!

– Уже уехала! – зевнул «сторож». – Шут и увёз!

За щитом, на котором неизвестным, но очень советским Рембрандом был увековечен шибко бравый еврейский мальчик с горном, кто-то всхлипнул.

– Нас подслушивают! – ахнули девушки.

– Мерзавцы! – выругался Дурной Пиджак.

Комиссар рванулся было к щиту, но на полдороги остановился и начал пятиться.

– Ты чего?.. – окликнул его начальник.

– Да ну их!.. Пусть это будет на их совести! – ответил тот и, очень довольный тем, что не получил предполагаемым камнем по лбу, гордо вернулся обратно.

– Пойдёмте ко мне. У меня тихо! – сказал начальник и выкрикнул в сторону щита: – Стукачи!..

Когда три мушкетера и Д'Артаньян… Ох, нет, – Дурной Пиджак, Зайра, Алма и сторож-комиссар удалились, из-за щита, испуганно озираясь и трясясь, выглянуло затравленное детское личико. Неизвестно какая по счету жертва «трудового» поноса направилась к пионерскому спальному корпусу, но, не дойдя несколько шагов до крыльца, ойкнула и побежала обратно за щит.

В лагере попахивало дизентерией…