Текст книги "Дырка от бублика 3. Байки о вкусной и здоровой жизни"

Вот это была, видимо, последняя капля. Не помню порядок, но, по-моему, сначала жутко погибла самая невинная жертва – жена ветеринара. Её (луч света в этом тусклом и темнеющем всё более и более царстве) извлекли из пруда с камнем на шее. Потом (а может быть, и раньше) попали в тюрьму оба брата, причём совсем неплохой старший защищал младшего, но один из нападавших оказался сынком столичного прокурора, и оба загремели лет на восемь. Старшего, со временем, досрочно выпустили, и он поступил в институт, но, не проучившись и двух лет, был зарезан кем-то из мест бывшего совместного заключения. От горя быстро умерла бабушка, которая хоть как-то поддерживала быт, и… Не знаю, чем и как кончили (или ещё кончают) тот, кто застрелил Рекса, и его несчастный папаша, но думаю, и того, что произошло, вполне достаточно.

– Рыжик!.. Рыжик!.. Какой ты весёлый!.. Не успел я тебя приютить, не успел…

Рыжик

Рыжик был совсем не Рыжиком, а Рыжухой, но дочка, которая пристроила его в нашем подъезде (в это время я уже жил в Алма-Ате), решила, что это мальчик, и все так и звали собачку – Рыжик! Собачка была – прелесть! Радостная, всегда благодарная за любой кусочек, она была ничейная и одновременно всейная. Дети были, конечно, в восторге, но собака без главного хозяина – сирота. Надо было её пристраивать понадёжнее, тем более что не всем взрослым нравилась возня и беготня детворы в нашем подъезде.

Я уже не раз намекал жене и косвенно и прямо, что неплохо было бы взять Рыжика, но она – ни в какую. Она должна была дозреть до такого решения, так как кормить и ухаживать за собакой пришлось бы, в основном, ей.

Не успела…

На самом верхнем этаже жил с семьёй уже давно весьма зрелый, но навсегда сынок-барчонок какого-то генерала. Я думаю, что ему собака мешала не больше, чем другим, но то ли он приревновал её к своим домочадцам (они, как и все другие, тоже подкармливали и ласкали её), то ли просто по своей с детства лелеемой легкомысленности и вседозволенности, но достал этот великовозрастный розовощёкий кандидат наук у себя на работе фосфор, вкропил его в аппетитно пахнущую колбасу и в первый и последний раз накормил собачку.

Как она кричала, умирая!..

Мы ничем не могли ей помочь, так как не помню откуда, но тут же узнали, что это фосфор и от него противоядия нет, а боли и мучения невыносимые. Около двух часов приступообразно агонизировала Рыжик, и до сих пор у меня иногда начинается сердцебиение при воспоминании об этом.

Теперь о воздаянии!

Прошло совсем немного времени, и жена сынка генерала сначала выгнала его из дома, а потом, выйдя замуж за итальянца (она была весьма известный тренер по большому теннису и довольно часто бывала за границей), уехала вместе с сыном в Италию, где, надеюсь, живёт и сейчас. Ну а сынок генерала запил, и уж не знаю, что случилось дальше, но думаю – ничего хорошего.

– Машенька!.. Маша!.. Мосенька!.. Моська, хулиганка!..

Машка и Моська

После смерти Рыжика процесс дозревания жены пошёл быстрее, и, когда дочь привела с улицы Машку – довольно крупную типичную дворнягу белого цвета, она, после непродолжительной борьбы с нами, сдалась. Но недолго прожила и Машка (дочь назвала её так в честь какой-то уехавшей в другой город подружки). Она пришла к нам уже беременная и из-за какой-то тазобедренной травмы не смогла родить всех щенков. Я отвёз её к районному ветеринару, и он вытащил трёх, уже мёртвых, щенков, а четвёртый никак не схватывался. А так как этот очередной «Айболит» торопился на экзамен по вождению, то он ничего не сказал мне о том, что расковырял трупик четвёртого щенка, а наоборот – сказал, что всё в порядке и, похлопав по плечу, отослал домой.

Через день собачка начала помирать, и я вместе с сыном отвёз её уже в ветеринарный институт. Там какой-то, наконец-то хоть как-то похожий на сказочного доброго Айболита, доктор наук достал щенка, но было уже поздно. Сепсис был уже в самом разгаре…

Но собачка дождалась меня!

В день её смерти я сидел в жюри какого-то смотра и сразу после него взял такси и – домой. Машка уже была почти вся парализована, но, увидев меня, подняла голову и… тут же умерла.

Осталось два щенка, причём один совсем слабенький. Его-то мы и оставили, а второго взяла соседка этажом ниже. Моська была совсем не той породы, что Машка, – маленькая, почти что крохотная собачка. Выкормили мы её из сосочки, и прожила она у нас довольно прилично, но и её судьба была трагична. У неё на гениталиях образовалась опухоль. Четыре часа два хирурга вырезали её и делали ревизию всей брюшной полости, но… забыли сказать мне, что оставили только фрагмент влагалища.

Собачка поправилась, и я, очень довольный её резвости и жизнерадостности, начал иногда выпускать её без поводка. И тут какой-то собачий сын без всякой криминальной мысли, а только лишь по природному зову, пробил ей брюшину (мы думали, что собачку рвёт от какой-то съеденной гадости, а у неё было кровотечение и начало сепсиса).

Когда я повёз её к хирургам, то опять было уже слишком поздно. И хотя накануне мне приснилось, как будто бы из Моськи вылетает счастливая красивая смеющаяся девушка в белом прозрачном платье, но я всё равно заплакал (и не стыжусь этого!). Будем надеяться, что это, действительно, была освободившаяся от мук душа…

Так я о возмездии или, вернее, о воздаянии!

Не знаю я ни судьбы районного ветеринара, ни тех, кто в общем-то успешно сделал операцию Моське, но почему-то забыл предупредить меня, из-за чего она и погибла, но то, что каждый из нас получает то, что он нарабатывает, было, есть и будет всегда (я тоже получаю – и ещё как!).

Я не могу описывать биографии всех моих и, тем более, чьих-то собачек – для этого нужна отдельная книга (вот Маечка прыгает – о ней несколько штрихов есть в «Сказках дедушки Наума», а вот – Джек, бедненький, а вот – прелесть Тучка-сучка)…

– Ну, ладно, хватит лизаться, Чуча! Тебе-то посвящен целый отдельный рассказ!

Чучка отошла в сторонку и, ревниво наблюдая за псами, гавкнула (умнейшее существо, хотя иногда и притворяется, что ничего не понимает). Собачки тут же отпустили меня и, отойдя, расположились за ней.

– Как в театре! Или на параде! – подумал я и… увидел двойника, идущего ко мне в таком же парадном окружении точных копий моих собачек.

Мои псы сорвались с места, его тоже, но свары не произошло. Каждая подбегала к своему двойнику, и обе исчезали. Когда же и Чучи испарились, мы, узнав, что получили практически совершенно одинаковый опыт, но каждый в своём измерении, прочли на всякий случай «Отче наш» и (о чудо!) оказались наконец-то в лагере.

Видимо, разговор с Богом всё-таки состоялся, но как-то опосредованно…

«Дурной Пиджак»
(День третий)

Самое трудное – это доказывать, что дважды два – четыре. Никто не хочет верить, пока сам лбом не стукнется. Вот и бродят по земле гении с двумя строчками или одной формулой, но без диссертаций и дивидендов. И смотрят на них, как на чумных, и издеваются, как могут, и неужели так будет всегда? Их ведь не так и много – этих одержимых. И даже если девяносто девять процентов просто сумасшедшие, то ради оставшегося одного можно и им лаборатории дать. Окупятся издержки! Ей-Богу окупятся!..

Это, вроде бы не имеющее никакого отношения к дальнейшему повествованию, отступление автор вставляет, чтобы хоть немного отвлечься от маразма, идиотизма и паранойи, которые парализовали всё и вся и в которых мы родились, росли и живём.

А может быть, и доживаем…

А может быть, уже и не живем…

Дальнейшее повествование такое!..

Конечно, можно было бы его подрумянить, сдобрить, подлить какого-нибудь искусственного соуса, но дал слово писать как есть – держись! И если и у вас тоже начнутся ассоциации – не отчаивайтесь. Этот конторский кошмар, работающий сам на себя и впустую, будет не всегда. Так что не перелистывайте поспешно страницы, а разделите со мной их великотерпение.

Мало кто по утрам встает бодро, с нетерпеливым желанием продолжить удивительные приключения, называемые жизнью, сказал Поль Брегг. Мало кто, но всё-таки они есть. Не успело утро как следует заняться, как в лагерь вкатил «уазик» и из него выбрался представительный мужчина. Он назвался заместителем главного врача детской поликлиники, а на самом деле являлся какой-то полуответственной затычкой в райисполкоме и был послан для…

Впрочем, сейчас узнаете!

Слегка полистав документацию медиков, полуответственный плюнул на конспирацию и прямо в лоб спросил Марину: пьют или не пьют детишки, курят или не курят, и вообще, как у них с нравственностью?

– У нас всё благополучно! – сделав оловянные глаза, отрезала та.

Она сразу поняла, что это за «врач» и что ему надо.

– Пьяных и курящих нет! Валяющихся тоже…

Ах, молодость, молодость! То же самое надо было говорить, виляя задом и обласкивая взглядом. Полуответственный сразу понял, что перед ним дипломатическая сопля, и успокоился.

– Не надо так нервничать, – вкрадчиво заметил он. – Ребятам по шестнадцать-семнадцать лет. Не всем, конечно, но весь первый отряд. В этом возрасте не только этим занимаются. Вы напишите, любезная, расписочку, что у вас за смену ничего плохого не произойдет, и я туту-у!..

– Да вы шутите? – удивилась Марина. – Я за себя-то такого обещать не могу, а уж за весь лагерь…

– Нисколько, – спокойно ответил полуответственный и начал…

Он зудел и скрипел, упрашивал и требовал, и пилил, пилил до тех пор, пока бедная девушка не выдержала. Схватив ручку, она накорякала: «Я, начальник смены Марина Хан, обязуюсь, что в моём лагере в течение стольких-то дней не будет нарушений режима дня, нарушений дисциплины и установленных правил поведения».

Прочитав бумажку, полуответственный тут же аккуратно вложил её в папочку и, теперь уже храня гробовое молчание, сел в «уазик» и уехал.

Задание шефа было выполнено!

– Ни черта у Аполлона Александровича не вышло! – решили воспитательницы, и Марина приняла первую за этот сезон пилюлю успокаивающего.

И не зря!

После обеда на территорию вкатил «пазик», и из его, уже более ёмкого, чрева, жёстко и победно оглядываясь, вышли уже знакомые нам Алма, Зайра и броневой мужчина в безукоризненной серой пиджачной паре, белоснежной рубашке и строгом галстуке. Мужчина был направлен на должность начальника лагеря с тем, чтобы, доказав несостоятельность Марины как руководителя, стать и начальником смены. Властно оглядевшись и увидев, что его не встречают подобающе, он возмущённо хмыкнул и, не говоря ни слова, в сопровождении взахлёб щебечущих что-то нехорошее Алмы и Зайры, прошёл в пионерскую, как на капитанский мостик.

Через пять минут лагерь всё в более и более быстром темпе стал напоминать формирование, подлежащее немедленной мобилизации и эвакуации! Все забегали, забегали и вдруг, сформировавшись в строгие военные колонны, начали маршировать туда-сюда. Эта бессмыслица вначале рассмешила Федю, но, когда наступил вечер, а дети продолжали ходить строем даже в туалеты, он пригорюнился.

Ещё больше он опечалился и удивился, когда узнал, что комсомольцы ели холодный ужин из-за того, что кто-то задержался и стройную колонну с повисшими носами не впустили в столовую. Причём до тех пор, пока не выяснили, что виновник в изоляторе. Тот, кто не впустил (а это был броневой мужчина), сытый и довольный стоял на крыльце и очень серьезно и металлически бубнил о порядке, дисциплине, режиме и пользе всего этого для будущего строителя коммунизма. Рядом с мужчиной стоял сторож-комиссар. Его очень ответственно надувшееся лицо, словно левая рука пианиста, прекрасно аккомпанировало мужчине…

Черные вороны закаркали и закружили над лагерем!..

После вечерней линейки, когда все наконец-то рассредоточились и вроде бы вздохнули посвободнее, вдруг экстренно была созвана ещё одна линейка. Тут мужчина, Зайра, Алма и «сторож» устроили на пределе истерики общественное порицание юноше и девушке за то, что они (о ужас!) сидели на качелях рядом. Порицание закончилось требованием немедленно удалить развратников из лагеря, чтобы другим неповадно было. И если до этого комсомольцы, чувствуя свою вину за водку, выполняли всё не раздумывая, то теперь чаша терпения переполнилась. Молча развернувшись подчёркнуто строгим строем, они ушли в корпус и легли спать.

– Вот! – закричал мужчина. – Вот последствия вашего воспитания! Это не комсомольцы – это шайка!..

У Марины дрожали губы, а Света и воспитательницы что-то быстро и успокаивающе шептали ей в ухо.

Зайра, Алма и «сторож» стеной стояли около мужчины и строго глядели…

– Фантастика!.. – прошептал Федя и с радостью увидел подъезжающий к столовой автошедевр.

Аполлон бодро выскочил из машины и, широко улыбаясь, сразу же направился к руководящей группе. Почтительно склонившись и пожав руки, он сыпанул несколько комплиментов и шуток мужчине и его окружению. Те снисходительно осклабились, и герой тут же увел их куда-то в сторону. Линейка, соответственно, была распущена, и лишь раскрытые от удивления рты Марины, воспитательниц и Феди указывали на то, что произошло что-то ещё более невероятное, чем предыдущее.

– Фантастика!.. – уже сквозь зубы повторил Федя.

Всё выяснилось в три часа ночи. В три потому, что до двух в пионерской шла отчаянная баталия, чуть не дошедшая до взаимных оскорблений. Когда же мужчина, которого комсомольцы сразу же окрестили «Дурным Пиджаком», ушёл спать в предоставленные (по его требованию!) отдельные апартаменты у арки, весь воспитательский состав и Федя полезли на гору, дабы высказать свои претензии Аполлону и разрядиться.

Герой был на месте. Он преспокойненько дремал, а Чайка-Трезвяк сидел рядом на матрасе в позе «лотоса» и, глядя на звезды, что-то быстро-быстро бормотал себе под нос.

– Иуда Симонов Искариот!.. – с ненавистью прошипел Федя на ухо другу, на что тот рассмеялся и открыл глаза.

– Ну и дети вы! – сказал он и тоже сел в позу «лотоса». – Что ж, я должен был броситься к вам и раскрыть свои объятья? Да что ещё такое произошло тут у вас? Что вы все такие возбужденные?

– Как? Вы ничего не знаете? – ахнули все.

– А что я должен знать? – спокойно сказал Аполлон и потянулся. – Я представился, поговорил о том, о сём, обсыпал свежими анекдотами и, увидев, что вы все заняты, ушёл спать. Утомился я, соколики! Два внеплановых политмураприятия проводил. Зато теперь несколько дней отдыхаю. Марина, можно у вас поквартироваться, да заодно и постоловаться? Прилично кормите, чёрт побери!

– Не знаю, Аполлон Александрович. Похоже, что нас самих скоро отсюда попросят.

– Что такое? – удивился Аполлон. – Алма и Зайра обещали, что приедут сегодня и всё спустят на тормозах. Неужели…

– Что-о? – вскричала Света. – Да они тут такой полигон устроили – жуть!

– Мне этого деятеля предлагали, когда мы на «сторожа» согласились, – сказала Марина. – В райкоме он заведующий по спортивно-массовой работе.

– А-а! – понимающе закивали воспитатели.

– Его характеризовали как человека, который требует железную дисциплину, так как долго работал в детской колонии.

– В общем – держиморда! – вставила Света.

– Да, похоже… – согласилась Марина. – И ещё мне сказали, что если я его возьму, то будет железный порядок. Но я поняла, что порядок-то будет, а жизни – нет!

– Какие коллизии закручиваются! – ещё более удивился Аполлон и, вскочив, несколько раз присел, разминаясь. – Сколько на наших электронных?.. О! А где же часы?

Часов не было. Их начали искать, и тут обнаружилось, что у одной из воспитательниц тоже пропали часы и тоже электронные.

– Ну вот, теперь ещё и кражи прибавились, – тяжело вздохнула Марина.

– Дух атамана Дутова! – прошептала Света. – Это он!

– Ох, Светка, и лирик ты! – ласково урезонил Федя.

– Нет, Фен, всё не так просто, как нам в головы вбивают! Это место проклято!

Снизу, со стороны речушки, раздались девичьи визги, и ветерок донёс слова лихой, почти пиратской песни:

 
В тропическом саду купил я дачу.
Она была без окон, без дверей.
И дали мне ещё, ещё жену в придачу
Красавицу Марьяну без ушей.
Одна нога была другой короче,
Другая деревянного была.
И правый глаз фанерой заколочен,
И левый глаз не видел ни фига!
 

– Пойдёмте к ребятам. Их сейчас нельзя оставлять одних, – ещё раз вздохнула Марина, и все, не говоря ни слова, пошли вниз.

Впереди шёл Чайка-Трезвяк. Сейчас он действительно был совершенно трезвый и светил фонариком. Замыкал шествие Аполлон.

Песня звучала всё ближе и ближе:

 
Сидели мы у речки – у Гнилушки.
Сидели мы в двенадцатом часу.
А ты прижалася ко мне, корява рожа,
И что-то пела, ковыряяся в носу.
Ты пела так, что выли все собаки,
А у соседей обвалился потолок,
И мне хотелося без шума и без драки
Обнять, поднять тебя и стукнуть об пенёк.
 

Картина, представшая перед очами воспитателей и сопровождающими их лицами, была так же неожиданна, как и предсказуема по ситуации. У костерка вовсю разворачивалась самая натуральная оргия. Человек десять юношей и девушек самозабвенно и агрессивно плясали под песенку и гитару, несколько человек играли в сторонке в карты и разливали очередные порции алкоголя по стаканам, одна парочка целовалась взасос тут же у костерка, а другая уже удалялась в кустики…

– Атас! – крикнул кто-то, и стаканы исчезли, парочки разлиплись, а танцующие сгрудились по одну сторону от костра.

Марина обхватила голову руками и заплакала.

– Кошмар… – начала одна из воспитательниц, но Аполлон остановил её.

– Стоп! – выкрикнул он. – Стоп, стоп, стоп! Все садятся около костра и молчат!

Этот неожиданный и необычный для данной ситуации приказ был отдан таким решительным тоном, что окружающие подчинились. В сразу возникшей напряжённой тишине, как выстрелы, звучали всхлипывания Марины, и вскоре стало трудно дышать. Ребята на глазах трезвели и бледнели.

Наконец красивая белокурая девушка не выдержала и, закрыв лицо руками, тоже заплакала.

Парни задвигались и виновато засопели.

Аполлон встал.

– Марина Марсовна! – сказал он. – Я приношу вам за ваших воспитанников глубочайшие извинения и обещаю, что плачете вы из-за них в этом лагере в последний раз!

– Да что мы… сами не можем… – начал один из парней, но Аполлон оборвал его:

– Обещать – да, а выполнять – не знаю! А вот если сказал я, то это будет! Света и вы, девушки, забирайте Марину и идите спать. Завтра, я думаю, будет не легче. А мы с Федей займёмся тут… Марина, обещаю ещё раз, что всё будет в порядке. Идите, идите…

Необычность ситуации, напряжённость прошедшего дня и мажорная уверенность Аполлона, так необходимая тут, сделали своё дело – воспитатели и Марина, так и не сказав ничего, встали и ушли.

Кусты затрещали, и к костру вывалилась ещё одна юная разгорячённая пара.

– Чё так тихо, в натуре!.. – начал парень, и девушка пошленько хихикнула.

– Усохните! – оборвала их белокурая, и парочка мгновенно умолкла и села.

– Теперь все в сборе? – спросил Аполлон, и белокурая девушка утвердительно кивнула. – Тогда так… Давайте вместе решать, что будем делать. Я имею в виду не вопросы вариантов физиологии и развлекаловки, а всю остальную часть жизни.

– Да! – растерянно поддакнул Федя и поймал себя на мысли, что ничего не понимает.

Однако ребята всё поняли и через минут десять прониклись таким доверием и благодарностью к герою, каких он и заслуживал. В мельчайших и совершенно неизвестных ни нам, ни даже Марине подробностях они прокомментировали произошедшие события и своё весьма бурное отношение к ним. Естественно, что закончились комментарии на весьма высокой ноте.

– Когда их долбанут, эти всем мешающие райкомы? – в сердцах выкрикнул рыжий парень. – Это же помещики!..

– Рабовладельцы! – поправил его красавец, очень похожий на цыгана. – Давай-давай, шуруй-шуруй! Начальству слава, а нам… кукуй!.. Теперь уже все накушались! На призывы не поймаешь!..

– Вот именно! – выкрикнул из темноты девичий голосок. – Прошла зима, настало лето. Спасибо партии за это!..

– Ну, у вас и запасы! – цокнул языком Федя.

– У нас? – иронически отпарировал рыжий. – Не у нас, а у всех! Вон, пионеры и не такое чешут. Ну-ка, как там из этой серии? Дедушка в поле гранату нашёл…

– С нею тот час же к райкому пошёл!.. – подсказал тот же девичий голосок.

– Правильно! – радостно закричал рыжий и продолжил: – Выдернул чеку и бросил в окно!..

– Дедушка старый – ему всё равно! – синхронно и бодро присоединили свои голоса к рыжему ещё несколько ребят.

Навык проведения ударных мероприятий и различных приветствий был очевиден. Не хватало только викторин, шарад и загадок. Впрочем, и это появилось после того, как Федя и Аполлон попытались немного успокоить возбуждённых донельзя комсомольцев восьмидесятых.

– Да понимаем мы всё! Понимаем! А вот ответьте – где находится поле чудес? Где? – торопливо спросил парень, похожий на цыгана.

Федя хотел ответить, но одна из девушек опередила его и выкрикнула:

– В СССР!

– Неправильно! – торжествующе вскричал парень. – В стране дураков!

– Так я про неё и говорю! – агитбригадно прокричала та же девчушка, и Федя и Аполлон поняли, что в их ответе никто не нуждался, так как ребята продолжали играть сами для себя.

– А вот скажите! Только быстро!.. – перехватил инициативу рыжий. – Кто лучше – Брежнев или Хрущев? Сталин или Ленин? Брежнев или Хрущев?..

Аполлон и Федя молчали.

– А надо ответить ка-ак? – торжествующе продолжил рыжий, и коварный хор юношей и девушек запел:

– О-оба па-арня бра-вые, о-оба хо-ороши! Ой, рябина-рябинушка, сердцу по-дскажи-и!..

– Ну, всё-всё! – решительно замахал руками Аполлон. – На сегодня концерт окончен. И как договорились – никаких вывихов и рукоприкладства. А то ишь ты – «Я ему в морду дам!». Он же уголовное дело заведёт, и все будут оплёваны. Вы запомнили?

– Запомнили… – раздались остывающие голоса.

– И не вздумайте ради собственного наслаждения травить «сторожа»! Все поняли?

– Все-е… – вяло откликнулись ребята.

– Вот и присматривайте друг за другом, чтобы никто не сорвался. А к нам – с оперативной информацией по одному. И никаких детективных физиономий и заметаний следов! Если завтра сосуществование окажется всё-таки невозможным, будем их выживать. А это практически – невозможно! Успех будет зависеть только от вас – от вашего ума, выдержки и терпения. Кстати, пошукайте часы! Кто-то у вас тут начал их коллекционировать. Я без них как без рук, да и воспитателям, думаю, они не только для украшения нужны. Усекли?

– Усекли! – бодро откликнулись ребята и ушли, уже тише, но всё-таки допевая:

 
Ты пишешь мне, что поломала ногу,
А я пишу: «Купи себе костыль!
И выходи почаще на дорогу
Чтоб задавил тебя автомобиль…»
 

– Марине с этим не справиться… – задумчиво протянул Аполлон и начал затаптывать последние искорки от костерка. – Научим их побеждать, Фен?

– Уже начали!

– Вот! И сами заодно взбодримся! Я уже немного поспал, так что поброжу до утра… Как бы наши горлопаны режимные моменты не проспали… А ты иди, спи…

– А что утра ждать? Вон, уже край горы обозначился, – зевая, сказал Федя и вместе с Аполлоном начал собирать бутылки и окурки.

За одним из кустов друзья наткнулись на мирно посапывающего Чайку. В пылу никто не заметил его исчезновения, а Серёжа, обнаружив в кустах матрац, прилёг и, под крики и вопли бунтарей, преспокойненько уснул.

– Вот пьяница, а дети его любят, – вполголоса сказал Федя. – Жалко парня… Пропащий… Я первый раз его трезвым вижу. Родители у него – потомственные алкоголики, и вот он тоже…

– Там у костра я одеяла сложил… Тащи сюда! – так же вполголоса откликнулся Аполлон, и через полминуты неожиданный ночлег Серёжи был утеплён.

Вокруг становилось все светлее и светлее…