Текст книги "Дырка от бублика 3. Байки о вкусной и здоровой жизни"

Не тайная вечеря
(Конец того же дня)

К вечеру всё было сделано на высшем уровне, но… костёр не удался. И не только для старшеклассников. Малыши и пионеры тоже без особого энтузиазма попели, поплясали вокруг него и ушли спать.

Праздника победы не получилось!

Вместо него наступила реакция и какое-то тяжёлое отупение.

Уже где-то в одиннадцатом часу почти весь лагерь спал. Правда, несколько комсомольцев сидели с гитарой у мерцающих углей, а Аполлон, Федя и Света плавали в бассейне, но это было больше похоже на дежурство, чем на торжество.

– Уф-ф!.. – отфыркивался директор. – Хорошо!.. Терпеть не могу это стадное и безликое понятие – коллектив! Уважаю слово «компания»! А ещё лучше – тет-а-тет! Ай-я-я-я-яй, тет-а-тет-компания!..

– Фен, вылазь! Ты уже синий! – выкрикнула Света и, выйдя из бассейна, запрыгала на одной ноге.

– Я не синий, я – вечно зелёный! «Я водяной, я водяной! Никто не водится со мной!» – громко запел Федя.

Из темноты прямо под свет фонаря выпал и закачался Серёжа. Он очень характерно ковырял щепкой в зубах и быстро и радостно бормотал что-то и хихикал.

– Недолго музыка играла! Недолго фраер танцевал!

– беззлобно буркнул Аполлон и полез из бассейна навстречу Чайке-Трезвяку. – Садись, а то, не дай Бог, канешь!

– Я? Хи-хи-хи-хи!.. Ни-ког-да! Ик!..

– «Ну что со мной водиться, когда в башке водица!..» – продолжал самозабвенно петь Федя.

Растерев свои телеса полотенцами, Света и Аполлон включили кассетник и, разогреваясь, запрыгали в танце вокруг бассейна. Серёжа тоже попробовал сделать несколько танцевальных движений, но споткнулся и бухнулся… слава богу, на скамейку! Их у бассейна стояло две, и на одной сидел Микес, а на другой – Кемский Володя, необузданный холерик с косой саженью в плечах. Он приехал в гости к ребятам на костерок и за вечер уже успел нашуметь предостаточно. Володя со всеми вступал в споры и дискуссии и сыпал такой сушёной книжной терминологией, что оппоненты только что замертво не валились. В конце концов его свели с Юрой, и тот грудью встал на защиту покоя и отдыха друзей. Минуту назад между ним и Кемским закончился очередной раунд жаркой политической дискуссии. Набычившись и ещё продолжая что-то бурчать себе под нос, Кемский медленно остывал.

– Чё не поделили, вундер-кинды? – икнул Трезвяк.

– Капитализм и коммунизм! – буркнул Кемский.

– Чё-ё? – удивился Серёжа. – Он же это… Неизбежен!..

– Кто? – встрепенулся Володя.

– Ну, этот… чтоб его!.. Коммунизм!

– Во! Слышишь, Микельбанд?

– Слышу, Кемский, слышу! Неизбежно только то, что все мы дуба дадим!..

– Да ты Маркса читал? Или Энгельса? Ты же неграмотный! А ещё о чём-то вякать пытаешься!..

– А ты жрёшь, что тебе подсовывают, и думаешь, что другого на свете нет, не было и не должно быть. Твой марксизм-ленинизм – религия!

– Чё-ё? – очень удивился Володя.

В философском кружке при библиотеке, который он уже с год аккуратно посещал, о противниках марксизма-ленинизма особенно не распространялись.

– Ты же, кроме бумаги, ни черта не видишь, – продолжал Микес. – А я вот смотрю вокруг и без всяких твоих фолиантов вижу, чё почём.

– Чё ты видишь, чё? Это же перегибы! Извращения! Это ерунда! – закричал Кемский и вскочил. – Ну, я тебя сейчас задавлю!.. Ну, задавлю!..

– У тебя чё… мам-ку отняли? – отшатнулся Трезвяк.

– Типичный марксист! – сплюнул Микес.

Федя подплыл к стенке бассейна и с любопытством приготовился внимать очередному раунду гигантов юношеской мысли.

Аполлон краем уха тоже прислушивался к диспуту.

– Успокойся, Володя! – не переставая плясать, выкрикнул он. – Я тоже на сегодняшний исторический момент не верю в перспективу того, что получилось. Но если всех нас передавишь – с тоски помрёшь!

На Володю стало жалко смотреть. Он явно не ожидал такого подвоха от взрослого.

– Да что ты расстроился-то сразу? – поспешил ободрить верующего Аполлон. – Вот Фёдор Петрович, например, верит в почти то же, что и ты…

– Да? – так же резко обрадовался Володя. – А во что вы верите? В капитализм?

– В ЧЕЛОВИЗМ!

– Мощно сказано! – щёлкнул языком Микес.

– Не мной первым, не мной…

– Чё дают? – раздалось из темноты, и несколько ребят и девушек во главе с Мариной расселись на скамейках.

Света выключила магнитофон и тоже села. Федя наконец-то застучал зубами и полез из бассейна. Сейчас же его место занял Скоблов. Он скинул с себя летнюю мелочь, спустился в бассейн по лесенке и, отфыркиваясь, мощно поплыл по кругу.

– Веру дают! По штуке в одни руки! – съязвил Микес. – Вот вы, комсомольцы Ленинского района города Алма-Аты, – во что вы верите?

– В справедливость! – весело и дружно откликнулись почти все.

– Ну, значит, мы одной веры – вы и я! – усмехнулся Аполлон.

– И я тоже-э-э! – стуча зубами, присоединился Федя.

– И я! – кивнули Микес и Кемский.

– Вот видите – у всех у нас есть общие точки от счета. Вот от них и надо плясать! Ещё вопросы есть?

– Есть! – упрямо боднул головой Володя. – Может быть, вы ещё скажете, что партия не нужна?

– Конечно! – радостно заорал Андросик-старший.

– Ой, ребята, загремлю я с вами… Впрочем, уже загремела… Из комсомола меня теперь точно турнут… – устало сказала Марина.

– Не загремите, Марина Марсовна! Мы вас не предадим!..

– Да разве в этом дело… Я же вас не этому учила… Я вас думать учила!

– А мы что делаем? – спокойно продолжил Андросик-старший. – Что она, эта коммунистическая партия, производит? Бюрократию, насилие, бардак и разруху! Так на чёрта нам такой авангард! Вообще, я как-то сравнивал фашистский аппарат и наш – похоже! Потрясающе похоже! Там тоже однопартийность и отсюда нетерпимость к инакомыслию. А уже отсюда и геноцид…

– Да вы что?.. Вы что?.. – совершенно ошарашено запричитал Володя и начал пятиться.

– А что, интересный разговор получается! – загорелся Федя. – Что ты так кипятится? Если надо будет, они всей грудью на вражеские пулемёты лягут. Не дай бог, конечно…

– Они?.. Лягут?.. Комсомольский штаб!.. Ужас!.. Фёдор Петрович, я не могу такое слышать! Не могу!..

И Кемский заплакал.

– Такой здоровый, а телок телком, – безжалостно бросила Стернина, – Что ж ты приехал к нам в гости – «Зиг хайль!» кричать? Или мордой в затылок фыркать и чувствовать себя Гераклом?

– «Зигхайль»?.. Да как же это можно?.. Да на вас…

– Настучать надо, Володенька, настучать! – очень жёстко и назидательно подсказала Аня.

– Да… да… Да я сейчас утоплюсь! – взвизгнул Кемский и, как был в одежде, бухнулся в бассейн.

Некоторое время все занимались принудительными спасательными работами и диспут приостановился. Шум у бассейна поднялся такой, что сидевшие у потухшего костра тоже присоединились к компании.

– Ох, Володенька, и дитя же ты!.. – испуганно причитали Марина и Света, отпаивая Кемского минералкой. – И вы тоже… Разорались!..

– Нужна партия, Вовка, нужна. Выигрышная! Истина – результат! – смеялся Аполлон. – И не одна, а сколько потребуется! С постоянной оппозицией! Люди группируются по интересам, и это природно оправдано. Только Бог творит в одиночку! И то это гипотеза… Он вместе с Федей массировал левую ногу Кемского, как будто специально для символики сведённую судорогой.

– Даже в походе… если двое идут… один берёт на себя руководство… Ну, решения принимает – направо или налево идти… Но это должен делать тот, кто опытнее и маршрут лучше знает, или положение безвыходное, а не просто так… по прихоти и гонору. Или чтоб в панику не ударились… Расслабляйся, расслабляйся! Поход закончился – и роль партии того, кто вёл, закончилась. Следующий поход – новый лоцман у руля. Новая партия… И потом, что это ты испугался? Это можно – это нельзя… Всё можно! Всё! Если это не вредит ближнему твоему!

– Правильно! Нет ни запретных мыслей, ни слов, ни действий, – поддержал друга Федя. – И не надо ничего искусственно вздрючивать, а если что-то естественно возникло – тушить. Надо слушать голос природы, а не голос очередного зануды, каким в данном случае оказался ты. И вообще, социализм – это крыша, еда, тепло, одежда, обучение и здравоохранение для всех, всегда и в любой точке пространства.

– Да всё понятно! – усмехнулся Аполлон.

– Нет, не всё! – упрямо боднул головой Федя. – Социализм – это гарантированная социальная защищённость тебя как биологической и потенциально творческой сущности, а коммунизм – это когда все друг другу доверяют и не паразитируют! И если даже только двое друг другу доверяют, то у них – коммунизм. Потому что это такой психологический комфорт, при котором и ты и все, кто вокруг максимально совершенствуются. И никакой классовой борьбы! Ничего подобного! Это же политический шовинизм!

– Бедный Корчагин… – уже спокойнее пробурчал Кемский и пошевелил пальцами левой ноги, в которой боль уже прошла. – Посмотрел бы он на вас…

– Я думаю, что мы бы с ним нашли общий язык, – усмехнулся Юра. – Он был на своём месте – мы на своём. Вот только формулу его я бы по-своему изложил…

– Ну-ка, ну-ка, Микес! – закричали ребята, очень довольные произошедшим.

– Чтобы, умирая, мог сказать: в каждом случае, в каждую минуту, при том уме, который был у меня в ту минуту, я сделал всё, что мог, для достижения данной конкретно-полезной цели!

– Браво, Микес! Браво-о! – заорали добры молодцы и красны девицы.

– Тише вы! Лагерь спит! – шикнул Аполлон и неожиданно очень жёстко добавил: – Горлопаны вы ещё! Добиться свободы – полдела. Надо ещё уметь ею пользоваться. Чтобы твоя свобода не ограничивала свободу другого. И всегда быть интеллигентом. Особенно в конфликтах. Интеллигентом, понимаете? А интеллигент, он же культурный человек, – это доброта, тактичность, вежливость, деликатность, порядочность и, главное, – личная ответственность!

– Так мы… – начал Скоблов.

– Пока ещё, в основном, – хамло! – беспощадно оборвал Аполлон и, сказав, что хочет побыть в одиночестве хотя бы минут пять, пошёл в сторону арки.

У бассейна стало тихо.

Очень тихо…

Фантасмагории
(Ночь того же дня)

Выйдя за территорию лагеря, Аполлон прошёл к дачам и присел на скамейку у одной из них.

– Не меня ли ждёшь, молодой, красивый? – раздался очень знакомый голос, и очаровательная почти юная особа присела рядом.

– Да нет… бессонница что-то…

– Ещё бы! Такую победу спиногрызам устроил! Не люблю я старшаков. Маленькие гораздо более мяконькие! – сказала красавица и рассмеялась растерянности и смятению, с которыми герой уставился на неё.

– Не может быть… Вы так похожи на одну знакомую… Правда, я видел её в таком возрасте только на фотографиях…

– А теперь и в натуральном виде! Угадал! Молодец! – рассмеялась красавица. – Здесь все, кто задержался вроде как на перевалочной базе – в том возрасте, в каком они себя ощущали там или хотели ощущать.

– Где «там»? – ещё больше растерялся герой и похолодел от догадки.

– Не пугайся – наяву! А тут я в твоём сне. Я же обещала, что мы ещё встретимся, – вот и здравствуй!

– Α-a! Ну, тогда понятно. Где ж это я успел заснуть? – уже спокойнее сказал герой.

– Всё там же! – кивнула в сторону лагеря бывшая Клавдия Ивановна, а теперь просто Клава.

– Заснул там – у арки в беседке, а оказался тут! Без мук и страданий! Ты же знаешь, что лечебный сон – моя основная специализация! Правда, как сказал твой дружок, и на старуху бывает проруха: пыталась я лечить вашего Чайку-Трезвяка от алкоголизма, но не получилось. Теперь-то вижу, что не случайно. Постоянно привычно пьяный он какой никакой, но похож на человека, а если окончательно протрезвеет, то ещё неизвестно какое мурло из него выкатится…

– Да-а? А я и не знал…

– Откуда же тебе знать, если это его сон, а не твой. Но тебя я сегодня лечить не буду. И маме твоей моя помощь тоже не нужна. А мне твоя не помешает… Я тебе уже говорила, но ты не расслышал: с мамой твоей всё в порядке! И не только потому, что здесь и там, где она сейчас, никто ничем не болеет. А вот я на распутье… Кто бы мог подумать, что… А, ладно! Для вас эта информация преждевременна. Давай, помогай! Сегодня будем лечить аборигенов. Пошлю им через твой сон свой последний привет. Такую заразу подхватили – хуже сифилиса! Подключайся, подключайся! У тебя ведь тоже впечатление от их национального самосознания весьма и весьма…

– Да уж!

– Ну вот. Я знала, с кем кооперироваться, – обрадовалась красавица. – Поиграем во что-то вроде «Братья-казахи, их охи и ахи!».

– Как-то неудобно теперь вас на вы называть…

– На ты, на ты! Конечно же, на ты! Я же младше тебя лет на десять! – рассмеялась Клавдия Ивановна и окончательно стала Клавой.

– Ну что ж! Действительно – наболело! Но как-то шовинистически звучит. Сразу напрашивается «старший брат и младший брат». Хотя, что в этом плохого, если они друг друга поддерживают? Давайте нейтрально… Вот! «Все беды от женщин!». У меня на эту тему даже кое-какие заготовки есть… – загорелся герой.

– А почему не победы? – лукаво улыбнулась Клава.

– Потому что и ваши беды иногда – ваши славные победы! Но учти – я режиссёр-диктатор. Да и потом – это мой сон или не мой?

– Твой, твой! Мой зачин, а сон – твой! – успокоила Клава, и тут же за её спиной раздалось «Ой-бой!».

Прямо через скамейку перепрыгнула уже сильно немолодая морщинистая кукла-мужик в полный человеческий рост и с домброй. Нахально расположившись между Клавой и Аполлоном, кукла-мужик лихо отбацала проигрыш и запела на мотив популярной некогда интернациональной песенки «Шестнадцать девушек»:

 
О Аллах, на беду создал ты женщин!
Из-за них мой доход сильно уменьшен!
Алименты платить – это не шютка!
Как я, бедный, страдаю от этого жютко!
 
 
У меня не гарем
И зарплата, как всем.
Обносился совсем.
Что попало я ем.
Провинился я чем?
 
 
Был бы я писатель – написал,
Как я их любил и как страдал.
Никого не крал, не обижал.
Уголовный кодекс уважал.
И за что Аллах покарал?
Я же своё-ё-ё… счастье искал!
 

Кукла подскочила, упала обратно на скамейку и, бурно пробренчав проигрыш, опять закатилась:

 
Я плачу, я плачу-у-у Карлыгашке!
Я плачу Зульфие-е-е и Наташке!
А за что? Нету чи-и-истой рубашки!
В голове завели-и-ися букашки!
 

Хлопнув себя по голове, кукла остервенело зачесалась. Страшно вращая глазами, она выковыряла бутафорски огромную шевелящуюся вошь и, с криком «У-у, зараза!», бросила её Аполлону, после чего как ни в чём не бывало продолжила:

 
Убежал я на БАМ
Отыскали и там!
И не знаю я сам,
Что ещё нужно вам?
Пью уже по утрам!
 
 
Ах, от этих женщин не сбежать!
Норовят, как липку, общипать!
Если б только наперёд всё знать,
Разве стал бы их я обнимать…
 

Мимо скамейки, стреляя глазами и соблазнительно покачивая невероятными бёдрами, прошла такая же как и певун кукла-красотка. Домбриста как током ударило. Отвесив челюсть и вытянув тонкую морщинистую шею, он заворожено проводил взглядом красотку и жалобно заблеял:

 
Ой, не в силах я себя сдержа-а-ать…
Ещё ра-а-а-аз попробую опять!..
 

Домбра загудела-заиграла и, подпрыгивая, как конь в галопе, кукла-мужик ускакал вслед за куклой-красоткой.

– Дзинь! – брякнуло колокольчиком, и я материализовался рядом с героями.

– Дзынь! – звякнуло ещё раз, и материализовался двойник.

– Дзинь! – мелодично пропело в третий раз, и на бывшем месте домбриста – то есть на скамейке между героями – появился Сеня в поварском наряде и с кочанам капусты в одной руке и огромным ножом в другой.

Размахивая капустой и ножом, он тут же вскочил и нервно-весело продекламировал:

 
Доброе утро, страна!
Получай подзатыльники!
Эх, послать бы всех на!..
Да нельзя – собутыльники!
 

– Замечательно! Как раз к теме! – рассмеялась Клава.

– Это наши повара. Готовят… – начал было объяснять Аполлон, но Клава прервала его:

– Можешь не продолжать! Как эти двое готовят – я в курсе. Они и нас с тобой приготовили, и ещё кое-кого, а вот как ШЕФ в этом участвовал, и вообще, как ОН кашу варит, хотя почти всё время вроде бы в этом мальце дрыхнет, – это для меня и сейчас загадка!

– А что тут загадочного? – сказал Сеня, теперь уже не сильно удивившийся возникшей ситуации. – Берёшь крупу…

– Подожди, подожди! – прервала Клава. – Твои высочайшие профессиональные способности всем известны. Я про того, который сейчас через тебя загружает новую программу. Вон какая спираль закручивается! Ой-ё-ё-ё-ёй!.. Чистый торнадо! Молитесь, голубчики! Может быть, и пронесёт!..

Шквальный порыв ветра подхватил нас и героев и, взметнув вверх, закружил в бешеном хороводе.

– Вот видишь! – прокричал я двойнику. – Наши герои не только нас обскакали, но и друг у друга подпитались!

– Флаг им в руки! – сквозь рёв стихии отозвался двойник. – Наше дело – запустить, а их – жить и творить!

– Ай, молодца-a! – пролетая мимо и хватая меня за ногу, одобрила Клава. – Не все авторы – самодовольные идиоты!

– Конечно, – несмотря на атмосферную жуть, рассмеялся я. – Есть и не самодовольные. Но некоторые не стоят и крохи того, что творят!

– Вот-вот! – поймав мою левую руку, подхватил двойник. – И нет цифры «два», а есть только «один» и «ноль»!

– Правильно! – повиснув на моей правой ноге, выкрикнула Клава. – Биологическо-космический компьютер!..

Сеня хоть и пообвыкся немного со своим положением, которое, так же как и мы, соотнёс в пользу собственного сна, но всё равно, кувыркаясь, слушал, вытаращив глаза, и, кроме двух горизонтальных морщин, над его переносицей начали обозначаться две вертикальные.

– Хорошо живё-ём! – громовым мужским раскатом прокатилось прямо над нашими головами и тут же женским эхо ответило:

– Хорошо-о…

Мы взглянули вверх и оторопели. На нас падало что-то огромное и тёмное. Вспыхнул яркий свет, и остановившаяся громада оказалась театральной величины и такой же умопомрачительной роскоши люстрой. Мы уже не парили, а, управляемые невероятно мощной силой, как марионетки танцевали прямо в воздухе над огромным, как дом, самоваром, стоящим на круглом низеньком столе величиной с четверть футбольного поля. Дачный пейзаж исчез, а сверху и вокруг ниспадал стадионных размеров купол юрты, задрапированный сверху донизу коврами, на которых были навешаны огромнейшие иконы, старинные сабли, пистолеты, кортики, тициановская Венера в массивной золотой раме, картинные абстракции и авангард, ритуальные маски и скульптурки и так далее и тому подобное. За столом сидели и, чинно чмокая, тянули через коктейльные трубочки чай из огромных кисюшек (чашек в виде полушарий) заплывшие жиром очень важные гротесковые куклы – кукла-мужчина и кукла-женщина. На мужчине был надет явно не по размеру узкий экзотический халат, а женщина была вся в золоте, бриллиантах, изумрудах, рубинах и тому подобных массивных ювелирных изделиях. Сложив ноги калачиком, они сидели… нет, не на кошме или ковре, а прямо на голой земле, да ещё и не просто на земле, а в грязевой жиже.

– Раз! Два! Три – на носочки! Раз! Два! Три – на носочки! Раз! Два! Три – покружились, трахнули и разошлись! Нет, не трахнули, а как-то по-другому… – сквозь рёв стихии прорезался голос дырки от бублика.

– Шпокнули, шпокнули! – с трудом ворочая языком, подсказал двойник. – У кого-то дырка в голове, а у кого-то во весь рост!

– Да-да, – шпокнули! Да нет! Что вы меня путаете? Хлопнули! Хлопнули! Хлопнули и разошлись!..

Что-то тоже как-то не очень… Да ладно!.. Танцуйте, танцуйте! Иначе мне не справиться!..

Как сомнамбулы мы продолжили, и стихия наконец-то пошла на убыль. Где-то вдалеке послышались аккордеонные звуки, и теперь мы, становясь то полупрозрачными, то невидимыми, начали совершать знаменитые детские танцевальные переходы вокруг нижней части люстры.

– Вчера на базу французские парики завезли. Говорят, Людовика шестнадцатая. Взять? – пробулькал мужчина.

– Дорого? – спросила женщина.

– Дорого, – успокоил мужчина.

– Бери!

Некоторое время оба тянули из трубочек чай, а мы осваивались с новой ситуацией и обнаруживали, что можем видеть происходящее не только сверху и снизу, но и отовсюду! И если для нас это было не в новинку, то удивительно было то, что и Сеня с Аполлоном, а тем более Клава, тоже восприняли произошедшее как обычное и должное.

– Турпенбаевы в Италию собираются, – важно прогромыхал мужчина.

– Что? Эта жирная Брекекешка едет в Италию?

– Не переживай, не переживай! Вот достану Шаке то, что нужно Абеке, Абеке достанет то, что нужно Саке, Саке достанет то, что нужно там… – мужчина ткнул пальцем в потолок. – И тогда мы с тобой попадём в Бангладеш!

– А это далеко?

– Дальше, чем Италия.

– Тогда хорошо-о, – довольно протянула женщина, и тут же за юртой послышались приближающиеся громоподобные крики и причитания.

– Сын идёт! – обрадовался мужчина, и тут же в юрту вбежал и начал бегать по ней, весь в модных джинсовых лохмотьях, здоровенный оболтус-кукла со старым журналом «Новый фильм» в руке.

– Опять проигрался, – вздохнула мать.

– Не расстраивайся, сынок, не расстраивайся – деньги есть! – попытался успокоить отец, но сын только схватился за голову и ещё сильнее запричитал.

Мать покачала головой:

– Э-э! Экзамен провалил?

– Фу! Не расстраивайся, сынок, – деньги есть!

– Ой-вой-вой-вой!..

– С друзьями поругался!

– Ой-вой-вой-вой!..

– Ерунда! Всех купим!

– Дураки! Я женюсь!

– А!.. А!.. А!..

– Что такое?

– Тру… Трубочку проглотил… А!.. А!..

– На, заешь хлебом! Быстро! Быстро! У Турпенбаевых все так пьют и никто не давится! Сам с базы два ящика приволок…

– Пошло, пошло!..

– Ну и слава Аллаху! Раз пошло, значит выйдет, – сразу успокоилась мать и, с хрустом отодрав дощечку от стоящего рядом со столом ящика, вытащила новую трубочку и сунула её мужу. – Пей!

Оба тут же снова плюхнулись в родную грязь и воткнули трубочки в кисюшки.

– Ой-бой! Дураки! Я женюсь! – напомнил о себе сын.

– А!.. А!.. А!.. – опять закатился отец, но на этот раз мать успела поймать конец трубочки.

– Весь дефицит сожрать хочешь? Дай сюда! Женюсь-женюсь… Зачем так родителей пугать? На дочке Турпенбаевых?

– Фу-у!..

– На дочке Шакимбаевых?

– Тьфу!..

– Так на ком же?

– На не-ей! Тут же написано – Со-фи Ло-рен!

– Лоренбаева!

– Лорен! Лорен!

Отец пожал плечами и недоумённо протянул:

– Такую не знаем…

– Ой-бой!.. – запричитала мамаша. – Сын Турпенбаевых женился на дочке ого-го кого, а мой тащит в дом неизвестно кого! Кто папа? Кто мама? Ты знаешь?

– Не знаю и знать не хочу! Я на ней женюсь, а не на них! – выкрикнул сын и истово обсыпал поцелуями журнальный портрет, после чего впился зубами в край журнала и, словно пёс, затеребил его.

– Смотри, какая страсть! – восхитилась мать.

– Какая страсть? Неизвестно чья дочь! А вдруг её родители без связей? Живут на зарплату! Что ты думаешь?

– Конечно, конечно! Любая захочет с нами породниться. Отец – заведующий базой! Мать… Да кто не знает твою мать! А ты? Студент института международной экономики!

– Слушай, не женись, а? Лучше я тебе новую машину куплю, – по-восточному быстро и хитро изменил тактику папаша.

– Правильно, – обрадовалась мамаша.

– Да вы что, не поняли? Софу хочу! Софу-у!..

Журнал затрепыхался как бешеный, и сын без чувств повалился на колени отца.

– Ладно, ладно, – замахал тот руками. – Хочешь – получишь!

Мать подбежала и тоже замахала руками.

– Ой, мой мальчик! Ой, мой дорогой! Всё в наших руках! Всё!..

– Дай, погляжу! – уже спокойнее сказал отец и взял журнал.

– Платье на ней импортное, – заметила мамаша.

– Не-ет, наше!

– Да? Действительно… Простенькое… Ну ладно. Для начала устроишь её продавцом. А там, заочно, в институт торговли. Высшее образование будет. Квартиру купим…

– Купим, купим!

– И обстановку…

– Пока заберут это, – величественно обвёл пальцем вокруг отец.

– Да-да! А мы себе с Бангладешу всё новое привезём!

– Свадьбу будем играть в горах. Весь Чимбулак откуплю.

– Правильно! Утрём нос Турпенбаевым?

– Утрём! Ещё как утрём! Все начальники за столами будут. Самого приглашу!

– А приедет?

– Приедет! Я достану Шаке то, что нужно Абеке, Абеке достанет то, что нужно Саке, Саке достанет то, что нужно Самому – и он приедет.

Колени папаши затряслись от смеха отпрыска.

– Смотри, как смеётся, а?

– Хорошо смеётся! Повеселел мальчик!

– Да? В общем так! Мы согласны. Веди Софу!

– Хи-хи-хи-хи! Дураки! Совсем дураки! Она же в Италии живёт!

– Почему в Италии? Моя невестка в Италии?

– Болтуны! Жениться хочу! Жениться! Софу хочу! Софу! Софу-у!

– Молчать! – громыхнул по столу кулаком папаша. – Сказал «достану!» – значит достану! Подумаешь, Италия! Турпенбаевы туда едут. Достану Турпенбаихе Людовику шестнадцатую!

– Как? Этой жирной Брекекешке тоже Людовику?

– Цыть! Достану!

– Достань, достань, – обрадовался сын.

– И достану! А они мне за Людовику шестнадцатую Софу привезут!..

Сын и мать впились в щёки отца, от чего тот ещё больше выпрямился и надулся. Из-под столика с шипеньем начали вылетать ракеты фейерверка и расцветать под куполом юрты во всю свою мощь. Вслед за ними, чавкая, пузырясь и гейзерно брызгая, с земли поднялась слишком потревоженная грязь. Вот она уже залила столик, вот добралась до колен героев, которые, ничего не замечая, обнимались в разноцветно-праздничном сиянии, обливаясь слезами радости и взаимного умиления. И вот грязь заполнила всё пространство, и, наконец, наступила полная темнота, где ещё какое-то время метались красно-сине-зелёные всполохи.

Аккордеон совершил виртуозный пассаж и смолк.

– Ну, чего притихли? Ваше это, ваше! Я только зашкалы корректирую! – опять раздался голос дырки от бублика.

– А где тогда апофеоз оркестра Курмангазы? – ответил голос Аполлона.

– Да заело что-то… – ответил уже Клавин голос, и тут же в полную громкость обрушилась музыкальная байга (скачка).

– Хватит! Хватит! – закричал Сеня, и наступила тишина. – Кто-нибудь включит свет?

– Кто же, кроме тебя? – удивилась Клава.

– А я-то тут причём? Я повар, а не электрик.

– Ох, вы, Сени, мои Сени! Кто же тебе говорит, что ты электрик? Но сейчас ты не только повар… – сказала Клава.

– Тем более что моя сценка уже на выходе, – добавил Аполлон.

– «Без женщин жить нельзя на свете, нет! В них солнце мая, в них любви расцвет!» – тут же грянуло по-мужски напористо и очень музыкально.

– «Тут – нежный взгляд, признанье – там. Как солнца луч, приятны нам…» – присоединились женские голоса и музыкальное сопровождение.

– Ни черта не видно… Свет! – крикнул Сеня, и прожектора всех цветов и оттенков ударили со всех сторон.

В клубах разноцветного пара не на сцене, а прямо в пространстве плясали и пели не герои оперетты Имре Кальмана, а полный состав киносъёмочной камарильи. Операторы пританцовывали с камерами, режиссёр и его помощник со сценариями, осветители с «юпитерами», гримёры и визажисты с зеркалами и своими атрибутами и так далее итак далее.

Неожиданно музыка оборвалась, и все замерли. Зато сразу стало видно, что это тоже куклы, но… Нет, в это трудно было поверить: физиономии у них были наши и наших героев. Режиссёром был Аполлон, его помощником – Сеня, операторами – я и двойник, осветителями – Наум Аркадьевич, Федя и Абрам Моисеевич, гримёрами – Соломон Израилевич и…

Да нет смысла перечислять всех, тем более что, кроме основных действующих лиц и персонала, была ещё и массовка, где кто только не мелькал. Но даже не это было самым поразительным. Самым поразительным было то, что все мы были казахами. Наши лица и лица наших героев были и собственными, и одновременно карикатурно монголоидными.

И тут грянули вступительные такты арии барона Баринкая из «Цыганского барона». Вся съёмочная группа, пританцовывая и распевая в новом ритме, окружила режиссёра, который вальсировал и прижимал к груди сценарий.

РЕЖИССЁР:

 
Классный я режиссёр!
 

ВСЕ:

 
Режиссёр!
 

РЕЖИССЁР:

 
У меня глаз остёр.
 

ВСЕ:

 
Ох, остёр!
 

РЕЖИССЁР:

 
Отсниму я сюжет.
 

ВСЕ:

 
Да, сюжет!
 

РЕЖИССЁР:

Удивлю-ю им весь свет.

 
Удивлю-ю им весь свет.
 

ВСЕ:

 
Весь свет!
Наконец-то! Ура!
 

РЕЖИССЁР:

 
Урра!
 

ВСЕ:

 
Час наш пробил. Пора!
 

РЕЖИССЁР:

 
Порра!
 

ВСЕ:

 
Создадим мы шедевр.
 

РЕЖИССЁР:

 
Шедевр!
 

ВСЕ:

 
Для потомков пример!
 

Со смехом из цветного тумана выбежали три крашеные красотки: шатенка, брюнетка и блондинка. Все восхищённо расступились.

РЕЖИССЁР:

 
Девочки, вы к кому?
 

КРАСОТКИ:

 
К вам! Хи-хи-хи-хи-хи!
 

Зазвучали вступительные такты арии Раджая из оперетты Кальмана «Баядера», и красотки, пританцовывая и напевая, начали наступать на режиссёра.

КРАСОТКИ:

 
У нас нету связей, и-мя нет.
Но зато талантов ви-не-грет:
Бюст и всё тако-е…
И кой-что друго-е…
Можем станцевать и спеть куплет.
 

Красотки застыли в самых соблазнительных позах.

РЕЖИССЁР:

 
Ах, какие крошки!
 

ПОМОЩНИК:

 
О-бал-деть!
 

РЕЖИССЁР:

 
Крупным планом ножки
В кадр на-меть.
 

Помощник подскочил к операторам и вместе с ними выполнил манипуляции с камерами, а режиссёр обежал красоток со всех сторон и, как бы по делу, погладил их, от чего те крупно задрожали.

РЕЖИССЁР:

 
Всякое такое…
И кой-что другое…
 

Тут уже режиссёр не выдержал и в поцелуе присосался к одной из красоток, которая сразу же ответила взаимностью. Оставшиеся две возмущённо вскрикнули и впились в поцелуе в правую и левую щеку режиссёра. Первая красотка начала их отпинывать, а режиссёр, задыхаясь, отчаянно замахал руками.

ВСЕ:

 
Ах, какой он гений
Жуть смотреть!..
 

Режиссёр, наконец, вырвался и, пьяно пошатываясь, вышел на передний план, а красотки со смехом убежали и растворились в клубах разноцветного пара.

РЕЖИССЁР:

 
О труд тяжёлый
Геркулесу под стать!
 

ПОМОЩНИК:

 
Фильм будет новый —
Стоит только начать.
 

ВСЕ:

 
С тобой мы заодно.
Вмиг сляпаем кино.
В тебе искра таланта
Нам то не дано!
 

РЕЖИССЁР (стирая помаду):

 
О труд тяжёлый
Геркулесу под стать…
 

Медленно, как привидение, из клубов пара выплыла высоченная, худющая, с бледным прыщавым лицом девица – вылитая карикатурная казахская Клава. Она тыкнула носом прямо в режиссёра и заговорщицки подмигнула.

ДЕВИЦА:

 
Рр-режис-сёрр?
 

РЕЖИССЁР:

 
Я… я… я…
 

ДЕВИЦА:

 
Ти-хо! И-и…
 

Оркестр заиграл партию куплетов Нинон («Карамболина») из оперетты «Фиалка Монмартра» и девица тут же, растолкав всех и, безобразно танцуя, хрипло заголосила:

ДЕВИЦА:

 
Вам нужна на роль актриса – это буду я!
 

РЕЖИССЁР:

 
Это что за сон кошмарный среди дня!
 

ВСЕ:

 
Нет ни данных, ни таланта…
 

ДЕВИЦА:

 
Вхожа всюду я!
И попляшите ещё вы у меня.
Я по блату, по записочке,
А короче – про-тэ-жэ.
Я не ровня там какой-нибудь актрисочке!
 

РЕЖИССЁР:

 
Делать нечего – согласен я уже!
 

ВСЕ:

 
Да-а!
Делать нечего – согласен он уже!
 

Всё изменилось, как по мановению волшебной палочки. Все дружно запели и заплясали вокруг девицы и провели с ней ряд манипуляций, резко меняя её внешность.

ВСЕ:

 
Загримируем! И напомадим!
 

ОПЕРАТОРЫ:

 
Другие ножки в кадр возьмем!
 

Помощник и режиссёр выволокли из пара отчаянно сопротивляющихся красоток и, манипулируя, сначала поменяли ноги девицы на ноги от разных красоток, а потом начали таким же манером менять и всё остальное.

РЕЖИССЁР:

 
Вот тут прикроем,
Вот тут пригладим…
 

Девица на мгновение исчезла в клубах пара и когда пар рассеялся, то это была уже не она, а собранная из частей тел красоток супермодель.

ВСЕ:

 
И голос дивный подберём.
 

РЕЖИССЁР:

 
Ох, подберём!
 

ДЕВИЦА:

 
Как здесь чудесно!
Как я прелестна!
Мне удивительно самой.
Пусть будут ножки
Вот этой крошки,
Но гонорар, гонорар
Конечно, мой!
 

ВСЕ: