Текст книги "Парижский архитектор"

Глава 53

– Я и представить не мог, месье Мане, что у вас настолько своеобразное чувство юмора.

– Дело в том, что у меня вообще нет чувства юмора. Так, по крайней мере, считает моя жена. Но в случае с этим убежищем у меня просто нет другого выбора.

– Вы, конечно, обратили внимание, что оно находится как раз напротив дома номер одиннадцать по рю Соссэ?

– Да, Люсьен, конечно.

– А там находится штаб-квартира гестапо.

Люсьен заглянул в щель между гардинами. Неделю назад он впервые посетил этот дом, чтобы найти подходящее место для тайника. Опасаясь слежки, он был так сосредоточен по пути, что заметил логово гестапо только уже выходя отсюда. Вид этого здания вызвал у него приступ тошноты – словно он по ошибке проглотил протухшую устрицу. И сейчас он все еще не терял надежду убедить Мане сменить место.

– Разумеется. Каждый парижанин знает этот адрес, – ответил Мане с болезненной улыбкой.

– И вы, тем не менее, хотите использовать эту квартиру?

– Я уже сказал – у меня нет выбора. Время торопит, а эта квартира сейчас единственная, которая имеется в моем распоряжении. Поэтому вам придется быть осторожным, как никогда.

– Ну, месье Мане, в это я ни за что не поверю. Разве нельзя найти другое место?

– Нет. И хочу сказать, что нам придется действовать быстрее обычного. Уже через несколько дней я должен привезти сюда «гостя». Ему угрожает смертельная опасность – за ним охотятся по всей Франции. Он пробудет здесь столько, сколько удастся. Путь в Испанию все еще закрыт, а о Швейцарии вообще нет и речи.

– Даже сейчас, когда мы с вами беседуем, в том доме творятся ужасные вещи. – Люсьен прислушался, словно ожидая, что из мрачного здания напротив донесется вопль чьей-то агонии.

– Если мы ошибемся, то окажемся там оба.

– Можете поверить, я сотни раз думал об этом.

– Не удивительно, – усмехнулся Мане.

– Ну что ж, в таком выборе места для тайника есть некоторая доля гениального безумия.

– У вас появилась идея, Люсьен?

– Да, я кое-что придумал после того, как побывал здесь в прошлый раз.

Люсьен обошел уже знакомую ему квартиру, ощупывая взглядом каждый клочок пола и стен. Как и все жилые помещения, которые предоставлял беглецам Мане, она была роскошно отделана. И это было на руку Люсьену. Почти невозможно оборудовать тайное укрытие в обычном дешевом жилище. Здесь на стенах были белые панели с позолоченным орнаментом, в каждой комнате – огромный камин с широким, выступающим из стены почти на метр, очагом.

На высоте двух метров от пола вдоль всех стен тянулся массивный карниз шириной около тридцати сантиметров. На одной из стен над карнизом висели большие картины в позолоченных багетных рамах, разделенные пилястрами, упиравшимися в потолок.

Закончив обход, Люсьен снова принялся бродить по комнатам, делая заметки и наброски на клочке бумаги. Иногда он кое-что измерял – ширину пилястры, глубину каминного очага или дверного проема, толщину стены. Вернувшись, он уселся на диване в гостиной и, нацарапав на листке еще несколько закорючек, задумался.

– Какой комплекции ваш «гость»? – наконец спросил он.

– Такой же, как вы, вероятно, даже худощавее, – ответил Мане.

– А что вы можете сказать о его росте?

– Ниже вас на два-три сантиметра.

– Он физически крепок, в хорошей форме?

– Пожалуй, да.

– Хорошо. Тогда я пока закончил. Завтра зайду проверить еще кое-что, и к вечеру принесу чертежи.

Мане взглянул на окно.

– У нас есть еще одна проблема. Моего подрядчика, который делал эту работу, как говорится, пригласили… Вон туда, через улицу.

Люсьен поежился.

– Как он держится?

– Жутко изувечен. Пожалуй, уже никогда не сможет работать.

– Но он не сломается?

– Нет.

– Он знает об этой квартире?

– Да.

* * *

После встречи с Мане Люсьену едва хватило шести стаканов эрзац-вина, чтобы хоть немного успокоиться. Он сидел за столиком уличного кафе, рассеянно наблюдая за воробьем, нахально прыгавшим по стойке бара, и думал о том, что и сам хотел бы стать такой же беззаботной птахой. Тогда он бы вспорхнул и умчался бы в Швейцарию, оставив позади все проблемы и страх.

В этот самый миг человека, которому известно все о квартире на четной стороне рю Соссэ, жестоко пытают, и он может выдать их всех. Тогда гестапо просто выждет, пока Мане приведет туда «гостя», а затем возьмется за дело. Арест – это еще полбеды. Люсьена могут просто пристрелить, как собаку.

Он пощелкал пальцами, чтобы гарсон снова наполнил его стакан. Тот заспешил к его столику, втайне удивляясь, что клиент, проглотивший почти литр того пойла, которое тут выдавали за вино, все еще совершенно трезв.

Несмотря на то что оборудовать тайник в таком месте граничило с самоубийством, и сама эта задача пугала его до полусмерти, Люсьен не собирался отступать.

Он хотел это сделать.

Глава 54

– Я думал, что могу на вас положиться, Шлегель, но, видимо, ошибался!

Шлегель почувствовал, как от этих слов кровь закипает в жилах. Никто еще не позволял себе ставить под сомнение его способности. Однако он не проронил ни слова, поскольку стоял навытяжку перед своим непосредственным начальником – Куртом Лишкой[28]28
  Курт Лишка (1909–1989) – нацистский военный преступник, оберштурмбаннфюрер СС, сотрудник гестапо. Руководил кельнским и парижским отделениями этого ведомства. После войны приговорен французским судом к пожизненному заключению.


[Закрыть], главой парижского отделения гестапо.

На взгляд Шлегеля, Лишка походил скорее на страхового агента, чем на высокопоставленного офицера тайной полиции. Глубокие залысины, скошенный подбородок, очки в толстой оправе – ничего общего с образом тевтонского воина. В действительности он был безупречным гестаповцем – идеальным убийцей, лишенным даже капли сочувствия к своим жертвам. Сотни французов умерли в здании на рю Соссэ на его глазах.

– Вы в курсе, что сам Генрих Мюллер[29]29
  Генрих Мюллер (1900–1945) – начальник тайной государственной полиции (IV отдел РСХА) Германии (1939–1945), группенфюрер СС, генерал-лейтенант полиции.


[Закрыть] лично интересуется делом Януски? – вкрадчиво поинтересовался он, неторопливо прохаживаясь перед Шлегелем.

– Нет, господин оберштурмбаннфюрер, – ответил Шлегель, понимая, что предстоит выволочка. Если глава тайной полиции рейха дышит в затылок начальнику регионального отделения, это означает только одно – большие проблемы.

– Для Мюллера Януски – не просто очередной еврей. В его хранилищах находится на сто миллионов рейхсмарок ценностей – тех ценностей, которые помогут Германии одержать окончательную победу под руководством фюрера. Как последний золотой зуб местечкового портного, так и состояние Януски принадлежит рейху, но мы не в состоянии его найти. И это еще не худшее. Вы знаете, скольким евреям этот мерзавец помог бежать за последние три года? Счет идет на тысячи, и не только во Франции. Он создал агентурную сеть, которая функционирует даже на территории Германии. Он купил лояльность десятков чиновников в Испании, Португалии и Турции, и те выдают беглецам фиктивные документы. Этот ублюдок потратил сотни тысяч, фрахтуя корабли в полудюжине портов, чтобы евреи могли отправиться за океан, а теперь, по еще не уточненным данным, он обзавелся собственным флотом. Вдобавок рейхсмаршал Геринг положил глаз на его коллекцию шедевров искусства, и теперь звонит Мюллеру чуть ли не каждый день, интересуясь, как продвигается дело Януски. Так что вам, Шлегель, остается только одно – найти его, причем живым и невредимым. Иначе.

– Мы ищем его днем и ночью. В Париже целая сеть французов помогает этому подонку скрываться, однако мы подбираемся к нему все ближе.

– Не в моих интересах, чтобы герр Мюллер явился сюда и взял нашу работу под личный контроль. Вы ведь тоже этого не хотите, правда? – Лишка опустился на стул и закурил сигарету. Полковнику не было предложено курить, и это был дурной знак.

– Думаю, этого не случится. Мы возьмем Януски, это вопрос нескольких дней, – солгал Шлегель. Если Мюллер приедет в Париж, Лишка превратит его жизнь в сущий ад.

– Я на это очень надеюсь, полковник. У вас впечатляющая карьера. В Берлине вас заметили. У вас есть шанс. Найдите этого толстосума и его золото, и мир будет у ваших ног. Я говорю о повышении вплоть до генеральского чина.

У Шлегеля потеплело на сердце. Его родители будут на седьмом небе: их сын – генерал. Это придало ему решимости. Лишка взял со стола пачку черно-белых фотографий и просмотрел их. Выбрав одну, он протянул ее полковнику. Это был официальный портрет: Януски восседал за столом, положив правую руку на книгу.

– Только взгляните на перстень на среднем пальце этой еврейской свиньи! Изумруд размером с мячик для настольного тенниса. За одно такое кольцо можно купить танк «Пантера». Вам не кажется? – спросил Лишке.

– Может, и два, – буркнул Шлегель, не имевший ни малейшего понятия о том, сколько стоят танки.

– Вот так-то, полковник. – Лишке погасил сигарету и поднялся со стула. – А теперь расскажите мне об этом несчастном малом.

Лишке не спеша приблизился к лежащему в углу человеку и пнул его сапогом в затылок.

– Просыпайтесь, месье! – бодро потребовал он, словно поднимая разоспавшегося шестилетнего мальчишку.

– Этот Обер – столяр-краснодеревщик, отделывавший в свое время лучшие апартаменты и залы Парижа, – сказал Шлегель. – Все, с кем мы консультировались, утверждают, что он в своем ремесле лучший из лучших.

– А какое это имеет отношение к Януски?

– Я уверен, что многие евреи прячутся в искусно устроенных тайниках, разбросанных по всему Парижу. Но для того, чтобы обустроить такие тайники, требуется мастер вроде Обера.

– Любопытная версия, Шлегель. Вам удалось обнаружить хоть одно такое убежище?

– Даже два.

– Обер смог пролить хоть какой-то свет на это дело?

– Он не желает сотрудничать, но я уверен, что это всего лишь вопрос времени, – ответил полковник. Он жестом поманил Фосса, ожидавшего в противоположном углу помещения. Лейтенант вынул из кармана кусачки вроде тех, которыми саперы перерезают проволочные заграждения, и наклонился к старику.

– Поднимайся! – прорычал он в ухо Обера. Старик пошевелился и попытался поднять голову, но тут же уронил ее на пол.

– Месье Обер, я полагаю, ваши руки – самое дорогое, что у вас есть, – проговорил Шлегель. – Многие в восхищении от ваших творений, верно?

Обер, чье лицо выглядело сплошным кровавым месивом, лишь слабо застонал.

– Как вы думаете, что будет, если вы лишитесь указательного пальца на правой руке? Должно быть, вам будет непросто держать инструмент, а?

Фосс одним щелчком кусачек срезал палец столяра, словно стебель цветка. Палец, еще подрагивая, упал на пол. Из раны, словно вода из садового шланга, хлынула кровь. От вопля Обера, казалось, вздрогнули серые стены.

Лишка поморщился.

– Не пора ли в этих помещениях сделать хоть какую-то звукоизоляцию? Вам не кажется, полковник?

Не дожидаясь команды, Фосс срезал средний палец Обера, вызвав еще более пронзительный вопль.

– Месье, наверное, не прочь получить пару сувениров – на память об этом визите к нам? – усмехнулся Шлегель.

– Будет исполнено, герр полковник! – отозвался Фосс, поспешно подбирая с пола отрезанные пальцы. Одним из них он поскреб в собственном затылке, вызвав хохот присутствующих. Затем сунул оба пальца во внутренний карман пиджака Обера и направился к полковнику.

– Давайте дадим месье Оберу немного отдохнуть и как следует все обдумать, – сказал Шлегель. – Но скоро мы с ним снова увидимся. В конце концов, у него осталось еще целых восемь пальцев. Распорядитесь, Фосс, чтобы ему дали что-нибудь, чтобы остановить кровь. Я не хочу, чтобы он умер у нас на глазах. И позовите эту старуху – пусть приберет.

Лишка поднялся.

– Это было впечатляюще, полковник, – произнес он, покидая комнату для допросов. – Продолжайте!

Фосс вызвал из соседней комнаты двоих охранников, а потом крикнул куда-то в глубину коридора:

– Мари, старая ведьма, бери ведро, швабру и тащи все это сюда!

Стрелки подхватили Обера под мышки и поволокли прочь, словно мешок с брюквой. Как только они исчезли, в комнату вошла изможденная старуха в рваном платье цвета старого кирпича и, опустившись на колени, принялась смывать кровь с цементного пола. Офицеры следили за ней, ожидая, когда она закончит.

– Мне очень жаль, Мари, – проговорил Шлегель. – Больше это не повторится, обещаю, – сказал Шлегель.

– Вечно вы обещаете, господин полковник, и всегда после вас грязь, – проворчала старуха.

– Мари, а я и не думал, что у тебя все еще вполне симпатичная корма, – ухмыльнулся Фосс. – Ты точно была номером первым во времена Франко-прусской войны. – Солдаты заржали, а Фосс наклонился и звучно шлепнул Мари по заднице. Та, не обращая на них внимания, выжала окровавленную тряпку в ведро и продолжала уборку.

– Спасибо, господин лейтенант. Я и в самом деле когда-то была красоткой. Как-нибудь на досуге расскажу, как я трахалась с кайзером Вильгельмом. За что и была награждена Железным Крестом первого класса.

– Мари, дорогая, будь ты лет на двадцать пять помоложе, я бы взял тебя прямо здесь, на полу, – усмехнулся Шлегель и перед тем, как выйти, бросил несколько мелких купюр в ведро с грязной водой.

Как только комната для допросов окончательно опустела, Мари медленно, с трудом разгибая распухшие от артрита колени, поднялась, подошла к стоящему в углу письменному столу и принялась торопливо просматривать бумаги. Одна из них привлекла ее внимание, и она прочитала ее от начала и до конца. А затем, прихватив ведро, отправилась в свою каморку в конце коридора.

Глава 55

Разбирая чертежи вместе с Лабрюном, Люсьен вдруг кожей почувствовал: вокруг что-то изменилось.

Обычная суматоха строительной площадки в Трамбле прекратилась. Воцарилась мертвая тишина. Ни гула бетономешалок, ни визга пил, ни звонков перемещающихся кранов, ни криков и перебранки рабочих. Лабрюн тоже это заметил, и на его лице отразилось недоумение.

Люсьен огляделся и обнаружил, что все до единого уставились в одну-единственную точку, находившуюся где-то к востоку от здания. Что там такое? Неужели бомбардировщики союзников? Но на строительной площадке нет никаких укрытий и защититься от удара с воздуха людям совершенно нечем. Германское высшее командование в Париже сочло, что в этом пока нет никакой необходимости.

Однако, проследив за взглядом топтавшегося рядом землекопа с тачкой, архитектор наконец-то сообразил, в чем дело. Метрах в тридцати от края котлована, в восхитительном темно-синем платье и развевающемся сером шелковом шарфе, стояла Бетти. Сделав еще несколько шагов среди строительного мусора, она улыбнулась и помахала ему.

Люсьен огляделся – и был поражен. Все вокруг не сводили с нее глаз. Зрелище и в самом деле было невероятное – женщина такой красоты на строительной площадке. Сравниться с произведенным Бетти эффектом могло разве что прибытие марсиан.

– Здравствуй, – проговорила она, подходя вплотную к Люсьену. – Ты, кажется, удивлен, что я пришла сюда?

– Ну да – и со мной еще две сотни человек, – ответил он, кивком головы указывая на группу рабочих поодаль.

Бетти выглядела озадаченной.

– Они что, никогда не видели женщину на стройке?

– Только не такую, как вы! И это чистая правда, мадемуазель, – вмешался Лабрюн и тут же повернулся к Люсьену, ожидая, что его представят даме.

– Мадемуазель Тульяр, это месье Лабрюн, наш генеральный подрядчик!

– Бесконечно рад такому знакомству! – воскликнул старик, целуя руку Бетти.

– Я тоже. Люсьен постоянно говорит, что без вас здесь все пошло бы прахом.

Изборожденное глубокими морщинами лицо Лабрюна просветлело от удовольствия.

– Я знала, что удивлю тебя. У Карин, моей приятельницы, старенький «Рено» и капля бензина в баке. Она-то и подвезла меня, – сказала Бетти, снова поворачиваясь к Люсьену. – Сперва я заглянула к вам в студию, но этот паренек, Ален, сказал, что ты на объекте. Я подумала, что у вас скоро обеденный перерыв.

– Н-ну… Видишь ли, я сейчас основательно занят.

– Я бы не стал отказывать такой потрясающей женщине, месье Бернар, – снова вмешался Лабрюн, улыбаясь от уха до уха. – Ваш прямой долг – угостить ее хорошим обедом, и немедленно. Не заставляйте мадемуазель ждать ни секунды! – Он выхватил из рук Люсьена рулон чертежей и слегка подтолкнул его вперед. – Ступайте, ступайте, месье, мы и без вас вполне справимся!

– Ну что ж, тогда идем. Мой «Ситроен» вон там, за инструментальным складом.

Бетти вежливо простилась с Лабрюном и последовала за Люсьеном.

– И не спешите возвращаться, месье! Повеселитесь как следует! – крикнул им вслед Лабрюн.

– Какой славный старик, Люсьен! А ты говорил мне, что он проклятый сукин сын, – улыбнулась Бетти.

Тем временем Лабрюн, придя в себя, огляделся и завопил:

– А ну, ленивые ублюдки, живо за дело! Вы что, мерзавцы, никогда раньше женщину не видели?

По пути Бетти угодила правым каблуком прямо в лужу жидкого цементного раствора.

– Черт, мои лучшие туфли!

Люсьен рассмеялся:

– В следующий раз я бы советовал тебе надеть резиновые сапоги.

– У меня нет серых, а черные не подойдут к этому платью, черт побери!

Остановившись на миг, она сбросила перемазанную туфлю, и все оставшееся до машины расстояние с легкостью пропрыгала на одной ноге.

В салоне «Ситроена», она обхватила шею Люсьена и наградила его долгим-долгим поцелуем. Архитектора совершенно не тревожило, что кто-то может их увидеть. Наоборот – он был полон гордости и почти мальчишеского тщеславия.

По дороге в Париж головка возлюбленной все время лежала у него на плече.

У Бетти в прошлом было множество любовников, но все эти отношения напоминали череду посетителей, проходящих через вращающиеся двери. Среди них были красивые и не очень, молодые и пожилые, холостые и женатые, некоторые были богаты. Со временем она стала считать себя специалистом по части мужчин, и в конце концов разочаровалась в них. Один аристократ, когда-то ухаживавший за ней, научил ее держаться в седле, и верховая езда стала ее главной страстью. Бетти быстро поняла, что породистая лошадь – гораздо более надежный и верный друг, чем самый изысканный мужчина.

Ей было лет двадцать пять, когда она впервые тщательно проанализировала характеры и поведение всех мужчин, которых знала прежде и теперь. Словно антрополог, исследующий африканские племена, она разделила их на категории и сформулировала основные критерии. Ими оказались здоровье, происхождение, ум, образование, внешние данные, матримониальный статус и сексуальность. Меньшее значение имели специфические качества: отношение к алкоголю, сила воли и умение испытывать благодарность. Результаты своих аналитических выкладок она заносила в записную книжку, пытаясь найти нечто общее, объединяющее все мужские типы, и получала немалое удовольствие от своих исследований. Со временем она могла бы стать светилом в этой области. Большинство француженок на протяжении всей жизни имели дело всего с одним или двумя мужчинами, после чего давление общественного мнения вынуждало их вступать в брак. Бетти же было плевать на общественное мнение, она имела множество связей, и в своих изысканиях пользовалась тем, что социологи называют «широкой выборкой». А значит, совершала гораздо меньше ошибок.

Впрочем, во многих случаях анализ не требовался. Богачи были самовлюбленными, эгоистичными, скучными и чересчур требовательными. В отношениях с красивыми мужчинами действовал закон: чем более эффектной внешностью обладал любовник, тем большим дерьмом оказывался в итоге.

Что касается Люсьена, то он понравился ей буквально с первого взгляда. Необычным было и то, что он принадлежал к людям творческих профессий. Таких было немного в жизни Бетти, не считая тех живописцев и скульпторов, которые приглашали ее позировать за плату, рассчитывая в итоге с ней переспать.

Были у ее нового любовника и другие черты, не укладывавшиеся в привычные схемы. Почти все мужчины, которых она знала, когда требовалось в чем-нибудь проявить характер, самым жалким образом терпели крах. В итоге Бетти пришла к выводу, что у большинства мужчин нет внутреннего стержня. У любой лошади характера было больше, чем у какого-нибудь банкира или знаменитого кутюрье. Ей было хорошо с Люсьеном и днем, и ночью, но когда она узнала о Пьере, его рейтинг по шкале «характер» взлетел на недосягаемую высоту. Бетти была поражена этим открытием до глубины души. Ей никогда еще не приходилось сталкиваться с мужчиной, способным пойти на смерть ради чего-то такого, что не связано с его личным благополучием. Один отважный поступок в ее глазах был чем-то более весомым и ценным, чем обладание виллой на Лазурном берегу или роскошным «Бугатти». И хотя она знала, что поступает в точности так же, пряча у себя пару еврейских сирот, но у нее был врожденный материнский инстинкт, а это совсем другое дело. Люсьен проник в ее сердце так глубоко, как никто другой, а с возрастом и опытом Бетти гораздо лучше стала понимать, что такое на самом деле любовь.

– У меня есть одна любопытная идея, – наконец проговорила она, прервав долгую паузу. – Поскольку месье Лабрюн был так добр, что предоставил тебе свободу, почему бы тебе после обеда не показать мне все здания, которые ты строил в Париже и окрестностях? Я пока что видела только винный магазин на рю Вано.

– Ты видела его? – изумленно и одновременно польщенно спросил Люсьен.

– О, да! И мне ужасно понравилось, как изогнуты витрины. Они словно заманивают покупателей внутрь.

– Именно этого я и добивался.

– На входной двери великолепная решетка. Это настоящая бронза?

– Конечно, как и дверные ручки.

– И очень элегантный интерьер. Меня удивили полки для бутылок. Они тоже гораздо красивее обычных.

– Мне пришлось немало поломать голову над ними.

– Невероятно оригинально и изобретательно!

Люсьен, предполагавший весь этот день до самого вечера посвятить любовным утехам, невольно начал припоминать те уголки Парижа, где находились его работы, и обдумывать, как добраться туда самым коротким путем.