Текст книги "Парижский архитектор"

Глава 26

– Я снимаю повязку. Ты готова?

Адель нравилась эта игра, возбуждающая и эротичная. После того как она и Шлегель пообедали в маленькой таверне в Саврани, он завязал ей глаза и повел к машине, сказав, что приготовил замечательный сюрприз. Странное ощущение, когда едешь с завязанными глазами. Ее слух и обоняние мгновенно обострились. Она ощущала неровности дороги, запах свежескошенной травы в полях, мимо которых они проезжали. Наконец машина остановилась. Гестаповец бережно помог ей выйти и повел по вымощенной каменными плитами дорожке.

– Я просто схожу с ума от любопытства!

– Еще пару шагов, дорогая.

Шлегель остановился и сорвал с ее лица белый платок.

– Боже, как красиво! – воскликнула Адель.

– Это все твое, дорогая. Все тридцать комнат. Пока рейх не решит, как этим распорядиться.

Перед Адель высился охотничий дом семнадцатого века, с башенками по углам и остроконечной кровлей. Дом окружал густой лес, вековые деревья закрывали небо.

– Он так же красив, как замок Шамбор. Однажды я обедала там. Я, кажется, рассказывала тебе?

– Да, дорогая, не меньше сотни раз, – ответил Шлегель. – Теперь у тебя есть собственный замок, делай с ним, что хочешь.

– Мне уже не терпится показать его Бетти, она просто лопнет от зависти! – хихикнула Адель. Ее высокие каблучки застучали по дорожке, пока она бежала к парадной двери. Когда она распахнула ее, Шлегель вошел вслед за женщиной. Адель в экстазе принялась носиться по комнатам.

– Он полностью меблирован, представляешь! – закричала она.

– До последней кастрюли на кухне, а сама кухня огромная, как бальный зал.

– Да тут можно устроить вечеринку на две сотни гостей!

– Да уж, не меньше, – отозвался Шлегель.

Адель видела, что ее любовник доволен собой.

Очевидно, надеется, что таким роскошным подарком окончательно завоюет ее сердце.

– Как же ты нашел это место?

– Дом принадлежал одному французскому аристократу. Он прятал здесь евреев, но они умудрились сбежать.

– Это тебя, конечно, огорчило, любовь моя? – игриво поинтересовалась Адель.

– Поэтому дом и конфискован в пользу Германии.

– А что случилось с аристократом?

– Он в Швейцарии, его нога больше никогда не ступит на порог этого дома.

– Какой идиот! Лишиться всего из-за каких-то евреев. – фыркнула Адель.

– Ты бы удивилась, если б узнала, сколько французов рискует из-за них жизнью.

Адель уже потеряла интерес к этой теме и направилась к парадной лестнице.

– Давай посмотрим, что здесь еще есть! Я поднимусь наверх, – проговорила она, сбрасывая туфли.

Шлегель последовал за ней по изящно изогнутой лестнице. Адель неслась впереди, радостно вскрикивая всякий раз, когда обнаруживала какую-нибудь ценную вещь.

Наконец она появилась в конце коридора, прислонилась плечом к дверному косяку и соблазнительно изогнула бедро.

– Верите ли, господин полковник, я нашла хозяйскую спальню! – проворковала Адель, неторопливо расстегивая белую шелковую блузку, чтобы продемонстрировать черное белье, которое особенно нравилось Шлегелю.

– М-м, хотелось бы взглянуть на твое открытие, – отозвался он.

Проходя в комнату, Шлегель слегка потерся грудью о бюст Адель, затем бросил фуражку на кровать и принялся снимать китель. Когда он обернулся, то обнаружил, что женщина совершенно обнажена. У нее был повод для гордости – полковник однажды заметил, что ни одна из женщин, которых он знал, не умела раздеваться так быстро.

Шлегель отбросил китель и поцеловал Адель долгим поцелуем. Она обвила шею полковника обеими руками и повисла на нем, забросив обе ноги на его бедра. Он принялся носить ее по спальне, осыпая страстными поцелуями.

Поравнявшись с покрытыми ковром ступенями, ведущими в маленький кабинет, он уложил на них Адель и одним толчком вошел в нее. Ей всегда нравилось заниматься любовью в самых неожиданных местах – например, в прогулочной лодке на Сене или на колокольне собора Нотр-Дам. Секс на ступенях также отчаянно возбудил ее. Шлегель был не менее возбужден, чем она, и яростно двигался. Его ноги упирались в пол спальни – но что-то было не так, и он никак не мог понять – что.

К великому разочарованию Адель, он вдруг остановился на полпути и удивленно взглянул на ступени.

– Ты чувствуешь, как они шевелятся под нами? – спросил он. – Эта лестница все время чуть-чуть приподнимается и опускается.

– Нет, дорогой, ничего не чувствую. Мне так хорошо, прошу тебя – не останавливайся!

Шлегель сделал еще одно резкое движение.

– Лестница двигается, – объявил он и поднялся, оставив женщину на ступенях.

– Да что же это такое, черт побери!.. – закричала Адель.

– Вставай! – рявкнул полковник.

Женщина поднялась и застыла рядом с ним.

Шлегель наклонился, схватился за край нижней ступеньки и рванул вверх. Заскрипев, лестница целиком оторвалась от пола. Под ней открылись уложенные в ряд матрасы.

– Что это? – вскрикнула Адель. – Откуда тут этот хлам, и кто его сюда притащил?

Шлегель тем временем поднимал и опускал лестницу.

– Верх посажен на петли, а внутри, на нижней ступеньке, – запор и болт. – словно размышляя, проговорил он.

На лице полковника появилась улыбка, он оставил в покое лестницу и вдруг безудержно расхохотался.

– Чертовски ловко! – восхитился он. – Это же тайник, где прятались евреи, пока мы их искали по всему дому! Не удивительно, что мы ни черта не нашли, хотя они все время были здесь. А мы-то решили, что они удрали через черный ход!

– Тогда почему ты так доволен? – спросила Адель, уже начиная дрожать от холода.

– Я восхищен их изобретательностью. Клянусь, мои солдаты проходили по этой лестнице не меньше десятка раз, пока искали их.

Шлегель уселся на ступеньку.

– Интересно, это тот француз, бывший хозяин дома, придумал такую штуку?

– Аристократы слишком тупы, они не способны на такое. Это сделал кто-то дьявольски умный.

– Мой приятель Люсьен – архитектор. Может, он попробует что-то разузнать, порасспрашивать в своем кругу? Он знаком со многими людьми, связанными со строительством.

– Это тот самый твой любовник, архитектор-модернист?

– Бывший любовник. Сейчас он проектирует важные военные объекты для рейха.

Адель уселась на лестнице рядом со Шлегелем, обняла его и принялась нежно покусывать его ухо. Однако полковник небрежно оттолкнул ее.

– Весь вопрос в том, что. Или это уникальная ситуация. Может, здесь есть еще какие-то тайники? А что, если и в других домах и квартирах, где мы безуспешно пытались захватить евреев, они тоже прятались прямо у нас под носом?

Адель вздохнула. Она подошла к кровати, стащила покрывало и завернулась в него. Затем вынула из портсигара полковника сигарету и закурила.

– У евреев полно денег, они могут купить кого угодно. У каждого своя цена, даже если приходится рисковать жизнью. А значит, такие тайники разбросаны по всему Парижу, их много. Вы перекрыли евреям пути к бегству из Франции, а они научились надежно скрываться, не выезжая за ее пределы. Черт, я тоже уверена, что они были здесь и смеялись над вами, пока вы переворачивали вверх дном весь дом! – усмехнулась Адель.

Она уже лежала на кровати, натянув на себя покрывало, но ее последнее замечание явно задело полковника. Шлегель принялся натягивать рубашку, не скрывая ярости и смущения, а она продолжала наблюдать за ним с холодным любопытством.

Он ненавидел евреев и считал их недолюдьми, его арийская гордость была уязвлена. Но, по крайней мере, никто, кроме них двоих, пока не знал об унижении, которое ему довелось испытать. Шлегель уже застегивал пуговицы, когда Адель одним движением сбросила покрывало и раздвинула ноги.

– Господин полковник, мне кажется, у рейха имеются кое-какие незаконченные дела! – проговорила она трогательным голоском обиженной девочки.

Шлегель повернулся к ней, рассмеялся, сорвал с себя рубашку и нырнул в постель.

Они занимались любовью в течение нескольких часов, но все это время Адель чувствовала, что в мыслях у полковника – совершенно другие вещи.

Глава 27

Люсьен ненавидел полковника Либера – тот постоянно критиковал его и вмешивался в его работу. Но сейчас он ненавидел его вдвойне – ему приходилось буквально на себе тащить эту пьяную свинью по темным улицам.

Либер вливал в себя спиртное начиная с девяти вечера, и к полуночи превратился в сущее бревно. Кафе закрылось в половине двенадцатого из-за приближения комендантского часа, и теперь ему вместе с Херцогом и Мане приходилось волочить Либера туда, где еще можно было выпить. На улице не было ни души. Французы сидели по домам, немецкие солдаты находились в казармах, поэтому улицы Парижа принадлежали немецким офицерам, для которых комендантского часа не существовало. С полуночи в городе воцарялась глубокая тишина, нарушаемая только грохотом кованых сапог немецких патрулей, одиночными винтовочными выстрелами или далекими пулеметными очередями. Проносящийся мимо автомобиль означал одно: гестапо арестовало очередного несчастного.

Обычно Люсьен избегал приглашений Либера, но сегодня его заарканил Херцог, вынужденный, как и он сам, вопреки собственному желанию составлять компанию полковнику. Офицеры явились в кафе в сопровождении трех довольно пьяных проституток-француженок, каждая из которых имела при себе бутылку шампанского. Девочки были из борделя, обслуживающего исключительно немцев, – одного из семнадцати, функционировавших в Париже. Рейх беспокоили связи между француженками и немецкими солдатами – опасность венерических заболеваний была велика, поэтому контакты военнослужащих в приказном порядке ограничивались теми шлюхами, которых содержали в чистоте и подвергали регулярным медицинским осмотрам.

Люсьен знал, что эти проститутки – из числа тех девушек, которые в военное время перебрались в город из деревни, чтобы избежать голода, который грозил им из-за потери мужей или любовников. Селин, Жанна и Сюзи (если, конечно, это были их подлинные имена) все еще выглядели привлекательными и совсем не походили на дешевых размалеванных шлюх. Особенно его впечатлило то, что у каждой из девушек имелись визитки, где на немецком и французском перечислялись доступные клиентам услуги с указанием цены. Его собственная визитка выглядела куда скромнее.

Заслышав на улице женское кудахтанье и пронзительный смех, некоторые обитатели ближайших домов включали свет и выглядывали из-за штор. Как правило, немецкие офицеры не ходили пешком, но сегодня по какой-то причине и Либер, и Херцог остались без машины, и всей компании пришлось тащиться пешком по ночному Парижу. Вдобавок сентябрьская ночь оказалась необыкновенно сырой и холодной, а вскоре заморосил мелкий дождь.

– Проклятье, Бернар, нам немедленно нужна крыша над головой! Девочки совсем замерзли, так не может продолжаться! Найдите какое-нибудь теплое местечко, и немедленно! – распорядился Либер. Шлюхи одобрительно взвизгнули, одна из них чмокнула Либера в щеку.

Люсьен ясно видел, что Херцогу больше всего хотелось бы оказаться дома, в собственной постели, и не скрывал, что вполне разделяет это желание.

– Что это за улица, Люсьен? – спросил майор.

– Рю Риволи, – хмыкнул Люсьен, вместе с Мане поддерживая вдребезги пьяного Либера.

– Мане, а разве у вас нет апартаментов на рю Риволи? – обратился Херцог к промышленнику. – Помнится, это где-то совсем рядом…

Мане внезапно отпустил руку полковника, и тот наверняка рухнул бы на тротуар, если бы Люсьен не успел его подхватить. Мане огляделся, словно пытаясь сориентироваться. Все молча ждали, что он ответит.

Мане неожиданно улыбнулся.

– А вам это откуда известно, майор? Вы, должно быть, шпионили за мной? – шутливо поинтересовался он.

– Вермахт тщательно проверяет всех, с кем сотрудничает, – проквакал Либер. – Мы должны быть уверены, что вы не якшаетесь с евреями и коммунистами. Вы же не еврей, Мане?

Услышав вопрос, девушки покатились со смеху. Сюзи поцеловала Мане в щеку.

– Как по мне, он вовсе не выглядит евреем, Макси! – проговорила она, проведя кончиком пальца по носу Мане.

– Так что же: есть у вас квартира на рю Риволи или нет? – потребовал прямого ответа Либер.

– Ну… Погодите… Это действительно рю Риволи, и…

– Черт побери, вы что, не в курсе, где находится ваша собственность? Или ее так много, что вы окончательно запутались, бедняга?

Девушки сочли комментарий полковника невероятно смешным.

Мане взглянул на Люсьена – на лице архитектора явственно читалась паника.

– Ну же, отвечайте, – продолжал допрос Либер. – Какой номер дома?

– Двадцать. девять, – невнятно пробормотал Мане.

– Вы сказали двадцать девять, месье Мане? – переспросил Херцог.

– Именно так, – ответил Мане. – Следуйте за мной.

Люсьен готов был броситься наутек. Однако все же сумел взять себя в руки, подхватил Либера и повлек его на другую сторону улицы.

– Ночь еще впереди, – прохрипел тот куда-то в холодный ночной воздух. – Дамы, не пролейте ни капли божественного нектара, он еще понадобится нам сегодня!..

Девушки рассмеялись, прижимая к себе бутылки.

Когда вся компания добралась до дома номер двадцать девять, Мане сказал, что сходит разбудить консьержку и попросил подождать его внизу. Он колотил в дверь каморки привратницы не меньше минуты, пока ему не открыла сонная злая старуха. Она уже была готова разразиться отборной бранью, но внезапно сообразила, что перед ней – владелец дома. Мане вошел в каморку и прикрыл за собой дверь. Прошло несколько минут, и Либер затосковал:

– Что он так долго возится? Все, что нужно, – это взять ключ.

Люсьен точно знал причину – Мане воспользовался телефоном консьержки, чтобы предупредить «гостей», поскольку не мог подняться наверх без своих спутников.

Наконец он вернулся с ключами.

– Прошу прощения, что заставил так долго ждать. Мадам Форнье повесила ключ не на место.

– Уволить старую суку! – рявкнул Либер. – Я бы поступил именно так.

Херцог закатил глаза и подтолкнул полковника к лифту. К счастью, кабина находилась на четвертом этаже, и им пришлось подождать, пока она спустится. Люсьен молился, чтобы Либер окончательно осоловел и заснул, но у немецкого чурбана внезапно открылось второе дыхание.

Все семеро ввалились в лифт. Пока тот поднимался на пятый, тросы скрипели от чрезмерной тяжести, а кабина подрагивала. Мане отпер дверь – и Люсьен затаил дыхание. В квартире было темно и тихо. Может, в тайнике никого и нет. Снимая пальто, он то и дело поглядывал на камин, но так и не понял, сдвигали фальшпанель или нет. Все выглядело как обычно.

Люсьен улыбнулся. Его идея с убежищем в камине явно превосходила тайник под лестницей в охотничьем доме.

– Дамы, пора выпить! – провозгласил Либер. – Мане, в такой квартире просто не может не быть бокалов. Где они?

Квартира выглядела совершенно нежилой. Ни следа человеческого присутствия. Но когда Мане вернулся из кухни, поднос с бокалами в его руках слегка подрагивал, стекло звенело, и Люсьен безошибочно прочитал страх в глазах этого пожилого человека. Следовательно, евреи были здесь.

Вечеринка продолжалась. Либер растянулся на антикварном диване. Селин уселась у его ног и, поглаживая голенища сапог полковника, стала нахваливать кожу, из которой они были сшиты. Херцог опустился в мягкое кресло в противоположном конце комнаты, поглядывая на Либера с нескрываемым отвращением. Когда к нему подошла Жанна и попыталась усесться на подлокотник, он отмахнулся от девушки, и та присоединилась к Люсьену.

– Мане, для веселья не хватает музыки, – заявил Либер.

– Сейчас включу радио, полковник, – отозвался Мане и направился к радиоприемнику.

Вспыхнул зеленый глазок, негромкая танцевальная музыка заполнила комнату. Французская радиостанция, транслировавшая немецкую пропаганду, в эту ночь молчала, зато запрещенные музыкальные каналы Швейцарии и Англии были слышны на редкость чисто.

– Мане, ваша компания делает уйму работы для рейха. Если мы вместе будем производить военную технику и оружие, то обеспечим ею германские войска на многие годы. За вас, месье! – прохрипел Либер, салютуя Мане бокалом. Тот вежливо приподнял свой.

– И вы, Херцог, за заслуги перед отечеством станете полковником уже в следующем году!

Херцог также поднял бокал в знак признательности и продолжил листать книгу, которую снял с одной из полок книжного шкафа. Сидя на подлокотнике кожаного кресла рядом с Люсьеном, Жанна вытянула стройные ножки, положила их ему на колени и снова наполнила свой бокал шампанским.

– Как они тебе, милый? – спросила она, оглаживая свои бедра.

– Просто прелесть. Не так уж много девушек в Париже могут позволить себе шелковые чулки, – заметил Люсьен.

– Ты такой особенный. и, к тому же, знаешь важных людей, – проговорила она, поглядывая на Либера.

– А я уверен, что и ты знаешь важных людей – в своем деле.

Жанна рассмеялась. Смех прозвучал слишком жестко, резанув Люсьену слух.

– У нас позволено бывать только офицерам, и никому из нищих ублюдков, возомнивших себя мужчинами. Офицеры знают, как обращаться с девушками. – Она поднесла свой бокал к губам Люсьена.

Это было настоящее вино, и он осушил бокал одним глотком. А затем улыбнулся, взглянув на ее кукольное личико. Он не осуждал ее за связи с бошами. В мирное время таким, как она, не было места в приличном обществе, а в ту пору, когда шли боевые действия, ее бы наказали за связи с врагом. Но сейчас, когда враг у власти, эти женщины берут свое, а заодно пытаются доминировать над теми, кто прежде их презирал.

– О! У кого-то сильная жажда! Налить еще?

– Не сейчас, дорогая.

– Так чем зарабатывает на жизнь такой красивый мужчина? – спросила она, гладя Люсьена по волосам. Он знал, что скоро она попытается затащить его в спальню, но ее услуги слишком дороги для него.

– Я архитектор.

– Разве это профессия?

Ее вопрос вызвал удивление на лице Херцога.

– Я строю дома.

– Как инженер?

– Не совсем.

– Как художник по интерьерам?

– Все, забудь, лучше налей мне еще.

«А что ты хотел? – подумал Люсьен. – Если даже почтенные господа понятия не имеют, чем занимается архитектор, то чего ждать от проститутки?»

Сюзи, сидевшая в кресле напротив Либера, энергично потерла руки и бросила на полковника жалобный взгляд.

– Ты, я вижу, все еще мерзнешь, дорогуша, – тут же отозвался Либер. – Мане, у вас здесь чертовски холодно. Вы, французы, понятия не имеете о паровом отоплении. В немецких домах в холода тепло и уютно, а у вас повсюду, как в погребе.

– Ну что вы, господин полковник! – запротестовал Люсьен. – Совершенно не холодно. Сейчас ведь только конец сентября.

– Центральное отопление в доме еще не работает, – сказал Мане. – Радиаторы отключены.

– Чепуха, я вижу дрова в камине, – заявил Либер. – Разведите огонь, чтобы девочки хоть немного согрелись!

Глава 28

Мане, как раз в это время подносивший к губам бокал, оцепенел. В его глазах плеснулся и тотчас пропал ужас. Он взглянул на Люсьена, но тот сидел, прикрыв глаза и опустив голову на руку Жанны. Даже захмелевший Либер почувствовал, как растет напряжение в комнате, и отставил бокал, сверля взглядом Мане. Как и прочие немецкие офицеры высокого ранга, он не привык, чтобы французы ему отказывали.

– Месье Мане, вы слышали меня? – на удивление вежливо произнес он. – Я просил развести для нас огонь.

– Да, Макси, камин – это так романтично! – поддакнула Селин, продолжая строить глазки майору Херцогу.

– Но полковник, здесь вовсе не холодно, – учтиво воспротивился Мане. – Может, еще немного вина, чтобы согреться?

– Вот дерьмо! Камин исправен, да? – отрывисто вопросил Либер. – Так в чем, черт побери, проблема?

– Помнится, был какой-то непорядок с дымоходом. Я вызывал трубочиста, но не знаю, привел ли он его в порядок. Ведь мы не хотим задохнуться, верно?

Люсьен взглянул на Херцога. Тот отложил книгу и напряженно следил за этим обменом репликами.

Майор – и Люсьен знал это – глубоко уважал промышленника, и ему претило то, что Либер так пренебрежительно обращается с ним.

В конце концов Херцог поднялся и направился к камину.

– Прошу прощения, месье Мане! Давайте все-таки разведем огонь, но сперва я проверю дымоход.

Херцог повернул чугунную ручку заслонки вправо, опустился на колени и заглянул в трубу.

– Я вижу звезды, следовательно, дымоход чист.

Он тотчас поджег зажигалкой газету, от нее – длинную смолистую щепку, и через минуту пламя в камине буквально заревело. Девушки столпились у огня, растирая озябшие руки и ноги. Селин даже задрала юбку и под восхищенный визг подруг попыталась согреть свой круглый задок. Мане вернулся к креслу в углу комнаты, опустился в него и уставился в пол. Люсьен отвернулся – он не мог заставить себя даже взглянуть на камин.

– Так-то лучше, – довольно проговорил Либер, опустошая еще один бокал. – Пусть девочки согреются – им еще работать и работать.

Все три шлюхи дружно прыснули и начали перешептываться, обсуждая, кому какой клиент достанется. Наверно, каждой хочется быть с Херцогом – мягким, сдержанным не лишенным обаяния, подумал Люсьен.

* * *

Серро знал, что Мане не сможет помешать немцам развести огонь в камине. Поэтому, услышав, как чиркнула спичка, он обнял жену и крепко прижал ее к себе. Софи положила голову ему на грудь и закрыла глаза.

– Почему, Альбер, почему?.. – прошептала она.

– Моя дорогая, – только и ответил он, обнимая ее еще крепче.

Сейчас все упиралось во время – как долго немцы останутся в квартире, и как быстро прогорят дрова. Супруги Серро спали, когда Мане разбудил их телефонным звонком, поэтому они не успели даже переодеться. Их убежище было довольно просторным; они могли выпрямиться в полный рост, и по обе стороны от них оставалось достаточно свободного пространства. Они даже не думали, что им когда-нибудь придется воспользоваться тайником. Через три дня их должны были переправить в Швейцарию. Невозможно вообразить, что сейчас творится в душе Мане! Но ему остается одно – сидеть и следить за тем, как пылают поленья. Если он сейчас объявит немцам, что за задней стенкой камина прячутся двое евреев, все они будут арестованы, включая молодого архитектора, чей голос Серро тоже узнал.

В тайнике было темно; он не мог видеть даже лица Софи, только чувствовал тепло ее тела и слышал, как колотится ее сердце. Музыку, звучавшую по радио в гостиной, тоже было хорошо слышно. Серро осторожно прикоснулся к внутренней стороне фальшпанели камина.

– Альбер, я боюсь. Что с нами будет?

– Ты помнишь зиму, которую мы провели в Марокко – в Рабате? Когда это было? – шепнул Серро.

– В девятьсот восьмом. или нет – в девятьсот девятом.

– Окна нашего номера выходили на пляж, и в первый вечер, как мы там поселились, мы даже не вышли прогуляться. Мы остались в номере и смотрели, как солнце уходит за горизонт. Ты помнишь, какой удивительный свет лежал на поверхности моря?

– Да, прекрасный насыщенный оттенок красного, скорее оранжево-красного. Да, ты прав, было невероятно красиво. Я никогда больше не видела подобной цветовой гаммы.

– Забавно, что такие мелочи навсегда остаются в памяти. Будто все это было вчера.

– Знаешь, по-моему, Марокко было самым красивым местом, где мы с тобой побывали, согласен?

– Даже пустыня поражала великолепием. Просто дух захватывало.

– А ночью в небе – сплошное покрывало из звезд, и казалось, что они падают прямо на нас.

– Можно протянуть руку и схватить одну, – сказал Серро.

– Положить в карман и увезти домой, – заключила Софи с беззвучным смешком.

Сначала запах едва чувствовался, но вскоре стал намного сильнее. Он все быстрее просачивался сквозь щели фальшпанели, и Серро узнал его – такие же буковые дрова он использовал для растопки камина в своем доме. А еще через несколько минут в убежище уже было полно дыма.

– Да, из всех мест, где мы с тобой побывали, Марокко красивее всех, – повторил Серро, услышав, что дыхание Софи стало тяжелым и хриплым. У него тоже саднило горло, дышать было так трудно, словно легкие забиты хлопком.

– Мне так нравилось ходить. по марокканским базарам, все эти прекрасные мелочи. И звуки, словно из «Арабской ночи», – с трудом прошептала Софи. Ее шепот состоял из серии судорожных вдохов.

– Я до сих пор ношу с собой купленный в Рабате кожаный бумажник, представляешь?

– Конечно, он такой. такой красивый. красный сафьян, золотое тиснение.

Воздуха почти не осталось. Густой дым заполнил убежище, разъедая слезящиеся глаза. Софи закашлялась, но как она ни старалась заглушить кашель, зажав рот ладонью, Серро все равно услышал. Кашель не унимался. Он нащупал ее лицо, наклонился и поцеловал.

– Я бы не просил у Господа лучшей жены.

– А Господь не дал бы мне лучшего мужа.

Серро вынул носовой платок из кармана халата.

Софи и засунул его в рот жены, прижимая ее голову к своей груди. Свой платок он затолкал себе в рот сам.

* * *

Поленья догорели, оранжевые угли превратились в пепел. Вечеринка продлилась еще с четверть часа, не больше. Полковника Либера вывернуло на алый персидский ковер, и он, наконец-то, отключился. Херцог тут же позвонил в штаб и вызвал машину, а затем с помощью Мане и Люсьена затащил Либера в лифт, не забыв о троице проституток. Люсьен отказался от предложения Херцога подвезти его, но дождался, пока лифт спустится вниз. Мане уже наполнил в кухне кастрюлю водой и залил остатки углей, затем с помощью Люсьена отодвинул фальшпанель.

– С ними все в порядке, месье. Не тревожьтесь, все будет хорошо, – уверенно приговаривал Люсьен.

Однако их взорам предстали две фигуры в халатах и шлепанцах, стоящие на коленях.

– Месье, мадам, мы здесь! – окликнул Мане.

– Держитесь, сейчас мы вытащим вас оттуда! – подхватил Люсьен.

Они не без труда извлекли из тайника два безвольных тела – очень худую женщину лет семидесяти и старика, в котором Люсьен тут же опознал еврея, которого однажды вечером встретил в этой квартире. Оба были мертвы. Содрогаясь от ужаса Люсьен убедился, что у обоих в рот засунуты носовые платки. Мане неподвижно застыл над мертвыми, Люсьен же был ошеломлен увиденным.

– Господи, этого же просто не может быть, – бормотал он. – Смотрите, эта труба внизу выводит дым наружу!

В верхнюю часть стены тайника действительно была вмонтирована металлическая труба диаметром сантиметров в пятнадцать.

– Говорю же вам, естественная тяга должна была удалять дым и горячий воздух. Смотрите!

Люсьен сунул руку в трубу, но та во что-то уперлась.

– Что за дьявольщина? – вскричал Люсьен, пытаясь просунуть руку глубже. Мане отодвинул архитектора, чиркнул зажигалкой и заглянул внутрь.

– Птичье гнездо. Полностью перекрыло отток воздуха, – произнес он.

Люсьен удивленно взглянул на плотный шар из веточек, травинок и обрывков ткани, перемешанных с глиной, который забил дальний конец отводящей трубы. Он походил на комок серого папье-маше.

– Проклятое гнездо! – стиснув зубы произнес Люсьен. – Мне такое и в голову не могло прийти, когда я проектировал эту трубу. Если б я подумал об этом, то забрал бы наружный конец трубы проволочной решеткой. Господи, какой же я идиот! Я убил их – и все из-за чертового гнезда.

Люсьен, пошатываясь, выбрался из камина, раскинул руки и оперся о каминную полку.

– Я должен, должен был подумать об этом. Боже праведный, я обязан был все предусмотреть!

Он взглянул на мертвых стариков и внезапно опустился рядом с ними на колени. Протянул руку и погладил мягкие снежно-белые волосы пожилой женщины. Даже в свои годы она была необыкновенно красива. Он вытащил у нее изо рта платок и коснулся ее щеки. Так продолжалось до тех пор, пока Мане не тронул Люсьена за плечо, но тот, казалось, этого не заметил. Мане резко встряхнул его, и, наконец, Люсьен очнулся.

– Я должен позвонить, чтобы о них позаботились, – произнес Мане.

Люсьен вдруг всхлипнул, его тело затряслось от рыданий.

– Господи, что же я натворил!

– Это Либер их убил, Люсьен.

– Нет, – ответил Люсьен, глядя на Мане. – Я убил их.

– Прошу вас, не говорите так. Это был несчастный случай. Господня воля.

– К черту Господа, – закричал Люсьен, вытаскивая платок изо рта старика.

– Идемте, Люсьен, нам пора, – сказал Мане. – Я сделаю для них все, что должен. Прошу вас, идемте домой.

– Как их звали?

– Я не знаю, да это и к лучшему.

– К черту эти увертки, как их звали?

– Альбер и Софи Серро.

– Кем они были? Это ваши друзья? – настаивал Люсьен. – Отвечайте, черт бы вас побрал!

– Да, я их хорошо знал. Альбер приехал из Нима подростком и со временем создал строительную фирму.

– Ну и?

– Обычная история. Он работал, как вол, добился успеха. Еще в начале века ему хватило ума, чтобы понять – будущее строительства за железобетонными конструкциями. Поэтому он занялся ими и заработал состояние. В Первую мировую Альбер героически сражался. Мог бы отсидеться, но отправился на фронт, у него немало наград за отвагу. Фош и Клемансо[21]21
  Фердинанд Фош (1851–1929) – французский военачальник времен Первой мировой войны, маршал Франции. Жорж Бенжамен Клемансо (1841–1929) – французский политический и государственный деятель, премьер-министр Франции.


[Закрыть] лично вручали ему медали.

– Он упоминал о том, что воевал.

Мане озадаченно взглянул на архитектора.

– Вы виделись с ним? Когда?

– Когда возвращался в квартиру, чтобы сделать замеры. Он был здесь. И объяснил мне, почему не покинул Францию. Он не верил, что такое может произойти.

– Почти все старики так и поступили: отправили детей, а сами остались. Словно окончательно устали убегать. Не удивительно, если помнить, что их народ преследуют на протяжении двух тысяч лет.

– Посмотрите, как она красива даже в смерти! Представляю, какой она была в молодости.

Люсьен опять опустился на колени, и Мане уже не пытался его удержать.

– Я уверен, что они жили вместе долго и счастливо.

– Нам пора, Люсьен, – мягко проговорил Мане, беря архитектора под руку и помогая подняться.

– Они спасли нам с вами жизнь, вы поняли это, месье? Если бы Либер обнаружил их – и вы, и я были бы уже на пути в Дранси, если б нас не пристрелили на месте, – проговорил Люсьен, глядя в глаза Мане.

– Да, я это хорошо понимаю.

– Серро во время нашей случайной встречи сказал одну странную вещь. Дескать, я – добродетельный человек, потому что совершаю добродетельные поступки. А я ответил ему, что это глупость.

Мане взглянул на тело Альбера Серро и печально улыбнулся.

– Он всегда был чертовски проницателен.

Следуя за Мане к выходу, Люсьен все еще пребывал в шоке. Оказавшись на улице и вдохнув холодный ночной воздух, он почему-то не мог вспомнить, как они спускались в лифте. Комендантский час еще не закончился, улицы были безлюдны. Люсьен прислонился к стене дома и посмотрел налево и направо вдоль рю Ренар – не видно ли немецких патрулей. Но вокруг было тихо, и он медленно зашагал вниз по улице к набережной Кэ-де-Жевр, а потом спустился по гранитным ступеням к Сене.

И набережная, и река были пустынны. Люсьен опустился на колени у края воды, и его стошнило горькой желчью. Затем Люсьен сел на каменные плиты под защитой парапета и незряче уставился в пространство. Его чувства, словно маятник, колебались от нестерпимого чувства собственной вины до слепой ненависти к бошам. Даже если бы евреи были худшими людьми на земле, как считали многие, они человеческие существа и не заслуживают подобного конца. Никто не должен умирать так!