Текст книги "Парижский архитектор"

Глава 56

– Большое удовольствие наконец-то познакомиться с вами, месье Бернар! Я слышал о вас и вашей работе самые благожелательные отзывы.

Когда немец отпускает комплимент французу, следует поразмыслить – сделано это искренне или с задней мыслью. Определить это по лицу полковника было непросто, но Люсьен, питавший слабость к подобным вещам, решил, что за этой похвалой ничего особенного не стоит, кроме обычной вежливости.

После двадцати минут напряженного ожидания он наконец-то смог немного расслабиться. Сидя на неудобном стуле и считая минуты, Люсьен не мог удержаться, чтобы время от времени не поглядывать в окно на дом номер двенадцать по рю Сос-сэ, который находился как раз напротив кабинета Шлегеля.

Когда раздался телефонный звонок гестаповца, Люсьен так испугался, что готов был тут же швырнуть трубку, прыгнуть в машину и гнать ее, не разбирая дороги, до самого побережья Ла-Манша. Но полковник был на удивление приветлив, бурно восхищался его архитектурным талантом, ссылаясь на мнение немецких инженеров, работавших при штабе немецкого командования, что архитектор немного успокоился. Очевидно, Херцог рассказывал о нем Шлегелю, следовательно, особых причин для паники нет.

Под конец разговора полковник попросил Люсьена ненадолго заглянуть к нему на рю Соссэ и назначил время визита.

Это приглашение могло быть вполне безобидным – какая-нибудь дизайнерская работенка, оформление помещения или что-то в этом роде. Но могло оказаться и ловушкой, чтобы заманить его в гестапо и под пыткой вырвать все, что ему известно о делах Огюста Мане. В конце концов он позволил своему эго убедить себя, что речь идет исключительно об архитектуре, и явился к назначенному часу. Тем более что отказаться все равно было невозможно.

После стычки с людьми из Сопротивления Люсьен убедился, что ни в коей мере не является коллаборационистом. Никакой симпатии к немцам и оккупационному режиму он не испытывал. Но работать на гестапо – это уже чересчур. Если его заставят что-то строить для тайной полиции, это может плохо кончиться – его просто задушат или пристрелят в темном углу свои же соотечественники. Тем более, что их агенты наверняка зафиксируют его визит в гестаповское логово.

И снова он первым делом подумал не о собственной судьбе, а о том, что станется с Пьером.

– Благодарю вас, полковник!..

На ответный комплимент у него не хватило духу. Сказать, что он слышал о работе гестапо только хорошее, было бы слишком явной ложью.

– Вы создали для рейха превосходные здания. Я видел их. С моей точки зрения они несколько авангардны, но высшее командование довольно, а это главное. Вы согласны?

– Министерство военной промышленности и сам рейхсминистр одобрили мои проекты. Если бы это было не так, я полагаю, мне бы не поручили новую работу.

– Вполне согласен, месье Бернар. Вы сейчас, должно быть, ломаете голову, с какой целью я пригласил вас сюда? Так вот: мне необходима консультация серьезного специалиста по одному необычному вопросу, связанному с архитектурой.

Поток комплиментов отчасти рассеял тревогу Люсьена, но после этого вступления он весь подобрался и стиснул подлокотники кресла, в котором сидел. Вот оно! Если Шлегель сейчас заговорит о тайниках для евреев, выражение лица немедленно его выдаст. Надо во что бы то ни стало контролировать себя, сохраняя полную невозмутимость.

Казалось, прошли целые годы, прежде чем полковник задал следующий вопрос.

– Мы обнаружили некое убежище. Очень остроумно придуманный и изготовленный тайник под лестницей в одном загородном доме. И теперь пытаемся найти, кто в Париже мог выполнить такую превосходную столярную работу. Кажется, так это звучит по-французски – столярная работа?

– Именно так. Продолжайте, пожалуйста, господин полковник.

– Это подъемная лестница, соединяющая две комнаты, под которой могут укрыться даже два человека.

Значит, Адель – любовница Шлегеля. Что ж, ее можно понять. Шлегель по-мужски красив, но главное – обладает беспредельной властью. Он может сделать или приказать сделать все, чего бы она ни пожелала. Этот тайник находится в доме, который, по словам Адель, предоставлен ей в пользование, точнее – в спальне, где она занималась любовью и с Люсьеном, и с этим немецким офицером.

Именно она могла сказать Шлегелю, что Люсьен как архитектор может что-то знать об этой чертовой лестнице. Окажись Адель сейчас здесь, он бы задушил ее прямо на глазах у проклятого боша…

Несмотря на смятение, Люсьен понимал, что следующие несколько минут могут решить его судьбу. Поэтому все, что он сейчас скажет, должно звучать естественно и убедительно.

– Эта лестница совершенно новая?

– Нет, очень ловко переделанная старая.

Люсьен улыбнулся.

– Действительно, довольно изобретательно. И как она действует?

– Просто четыре ступени, ведущие в маленький кабинет. Вверху они закреплены на скрытых петлях, так что лестницу можно целиком приподнять и спрятаться под ней.

– И как же вы обнаружили тайник, если он так хорошо скрыт?

Шлегель слегка запнулся, подыскивая слова.

– Я… Это произошло совершенно случайно. При других обстоятельствах мы бы его ни за что не нашли.

– По-моему, в Париже нашлось бы несколько мастеров, которые могли бы смастерить такую штуковину, но двое из них мертвы, еще один, насколько мне известно, уехал на юг. Пожалуй, только они бы и справились.

– Вы говорите о работе или о самом замысле? Мне нужно знать, кому могла прийти в голову такая идея.

Люсьен едва не выпалил, что плотник или столяр никогда не додумались бы до такого, но вовремя прикусил язык.

– Опытный мастер-краснодеревщик вполне мог бы и рассчитать, и соорудить подобный тайник.

– Вы не припоминаете больше никого, кто мог бы за это взяться?

– Нет, полковник, к сожалению.

– Ну, хорошо. Но если вдруг.

Тираду Шлегеля прервал вошедший без стука дежурный офицер.

– Вас желает видеть полковник Херцог из отдела вооружений.

– Черт побери, лейтенант, я знаю, из какого он отдела. Пусть пару минут подождет.

Внезапно дверь снова распахнулась. Херцог, оттолкнув офицера, шагнул в кабинет.

– Что это значит, Шлегель? Зачем вам понадобился мой архитектор?

– Успокойтесь, полковник. Ваш сотрудник консультирует меня по одному сугубо архитектурному вопросу. У меня и в мыслях не было отнимать его у вас. Все мы знаем, какую важную работу он делает. Месье Бернар не арестован, если вы это имели в виду, – проговорил Шлегель.

Херцог подозрительно уставился на гестаповца.

– И в чем же заключается этот вопрос?

Шлегель немного поколебался, но все-таки пояснил:

– Какие-то ублюдки прячут евреев в тайных убежищах в разных концах города, полковник. Над созданием этих убежищ работают очень квалифицированные люди, в том числе столяры, штукатуры и слесари.

Херцог недоуменно взглянул на Люсьена, а затем обернулся к полковнику.

– Евреи в тайных укрытиях? При содействии столяров? Кто внушил вам эту гениальную мысль?

Шлегель поднялся со стула, и оказался лицом к лицу с разъяренным Херцогом. Казалось, оба сейчас схватятся врукопашную, и предсказать исход такой схватки Люсьен бы не взялся: противники были в одном весе и в превосходной форме.

– Уверен, господин полковник, что вы, как и я, сознаете, что международные еврейские кланы – серьезная угроза для рейха. И разбираться с ними и их пособниками необходимо быстро и предельно жестко. Фюрер считает это задачей номер один.

– А я-то, наивный, думал, что задача номер один – победить в войне с красными и силами союзников, – отрезал Херцог, – а не рыскать по Парижу в поисках горстки до смерти перепуганных евреев. Вермахт, в котором служат настоящие солдаты, до такого не опустится.

– Я был бы осторожнее в высказываниях. Такими разговорами вы можете рассердить очень влиятельных людей.

– Вы начнете называть меня юдофилом, а?

Шлегель расхохотался Херцогу в лицо.

– Вовсе нет. Просто человеком, препятствующим достижению целей рейха. А это очень серьезное обвинение, полковник.

– Можете катиться к чертовой матери с вашими обвинениями. Но на случай, если вы захотите на меня донести – вот прямой телефон рейхсминистра Шпеера. – Херцог нацарапал карандашом номер на промокательной бумаге, лежавшей на столе Шлегеля. – Для начала свяжитесь с ним. Может, и у него под кроватью найдется парочка евреев, которых вы сможете арестовать. Вставайте, месье Бернар, мы уходим!..

Глава 57

– Ну что, Люсьен, поделишься работой? Хотя бы ради старой дружбы.

Люсьен никогда не считал Анри Деверо другом. Тот был мелочным и себялюбивым ублюдком, который, получив заказ, тут же принимался обзванивать знакомых и хвастаться своим успехом. Впрочем, несмотря на то что Люсьен ненавидел Деверо, иногда ему хотелось быть похожим на него – тот имел обширные связи и постоянно получал заказы на масштабные проекты.

Люсьен был поражен, когда Деверо позвонил ему сам и предложил встретиться и выпить по стаканчику. До войны ничего подобного не случалось. Заносчивый придурок не считал Люсьена достаточно известным, чтобы сидеть с ним за одним столом. А теперь они сидят в кафе, потягивая кисловатое винцо и обмениваясь неискренними любезностями. Люсьен знал, что Анри вот-вот перейдет к сути дела, и тогда станет ясно, что его сюда привело.

– Ну, у бошей свои принципы подбора сотрудников, – заметил Люсьен.

Оба знали, что это пустые слова. Другие архитекторы, друзья Люсьена, тоже получали немецкие заказы. А Деверо почему-то сидел совершенно без дела и синел от злости, глядя на то, как другие получают хорошую работу.

– Меня даже не волнует то, что это оружейные заводы, – продолжал Деверо. – Я хочу делать хоть что-то стоящее. Во время войны все архитекторы только тем и занимаются, что строят в воображении. Но воображаемые здания – не в счет. Проект должен воплотиться в стали, стекле и камне. Знаешь, иногда мне кажется, что я схожу с ума от безделья. К тому же, у меня кончаются деньги.

– А что же твои прежние клиенты и подрядчики? – спросил Люсьен, пряча усмешку. Ему было отлично известно, что все клиенты Деверо бежали из страны, а подрядчики, которых до войны он всячески оскорблял и унижал, теперь ни за какие посулы не обратятся к нему. Не только он ненавидел Деверо за заносчивость, и теперь тот получает по заслугам.

Деверо пропустил его слова мимо ушей, и вместо ответа спросил:

– Разве Рауль Кошен не получил заказ на новые казармы в Жуанвиле? Помнится, он был твоим другом.

– Конечно, я его знаю, но мы давно не виделись, если ты это имеешь в виду.

– Значит, этот заказ на него с неба свалился?

– Возможно. У всех свои связи, а ты же знаешь: связи – это заказы. – Люсьен пожал плечами.

– У меня больше нет никаких связей.

Люсьену хотелось рассмеяться в лицо Деверо, но вместо этого он принял озабоченный вид.

– Во время войны непросто получить работу. Тебе, конечно, тяжело, учитывая, как замечательно шли у тебя дела раньше. Казалось, все заказы в Париже – твои, верно?

Люсьен сыпал соль на его раны, испытывая самое искреннее удовольствие от сокрушенного вида Деверо.

– Да, раньше я пользовался успехом, тебе ли этого не знать! Я был одним из самых популярных архитекторов в столице. Иногда мне даже приходилось отказываться от работы и передавать своих клиентов другим.

– Что-то я не помню ничего такого.

– Как же так, Люсьен, дорогой! Клянусь, я лично направил к тебе одного или даже двух клиентов, – соврал Деверо.

– Ошибаешься. Ты меня никому не рекомендовал. Я бы запомнил, поверь. Такие события происходят не чаще, чем появляется комета Галлея.

– А месье Ренье? Он носился с проектом автомобильного салона, и я сказал ему, что это как раз по твоей части.

Пора было заканчивать эти бессмысленные посиделки. Удача отвернулась от Деверо – и была совершенно права.

– Анри, мне было приятно повидаться с тобой, вспомнить прошлое. Уверен, ты вспоминаешь его с нежностью и сожалением, в особенности те великолепные заказы, которые получал когда-то. Но мне пора, у меня через час совещание насчет строительства нового завода боеприпасов. Я собираюсь спроектировать корпуса из монолитного железобетона, это придаст особую выразительность всей конструкции, согласен? Когда начнутся работы, я приглашу тебя взглянуть.

Для Деверо это было слишком. Он грохнул кулаком по столу. Зазвенели стаканы, хозяин кафе покосился на эту пару с неудовольствием. Люсьен саркастически улыбнулся. Последняя стрела угодила точно в цель. Он ожидал взрыва, и дождался.

– Ах ты сукин сын! – рявкнул Деверо. – Как могло произойти, что такой пигмей, как ты, такое ничтожество загребло под себя всю работу, а мне, подлинному таланту, не досталось ничего?

Люсьен продолжал улыбаться, наслаждаясь моментом. Зная Деверо, он понимал, что это всего лишь начало.

– Я видел фабрику в Шавиле, которую ты проектировал. Это жалкое дерьмо! Ты не смог бы отличить стиль модерн от собственной задницы. Кем ты себя считаешь – самим Гропиусом?

Люсьен хохотал так, что ему пришлось глотнуть воды. Это еще больше вывело из себя Деверо, его голос сорвался на крик.

– И вот что я тебе скажу, приятель! Мне ни к чему все эти вонючие заказы. Я не проклятый коллаборационист, чтобы гнуть спину на бошей. Ты – паршивый предатель, и после войны за это заплатишь. Я дождусь этого дня, и посмотрим, чей будет черед смеяться!

– Классический случай, когда виноград чересчур зелен, Анри, – ответил Люсьен, все еще отдуваясь после приступа хохота. – Если наци завтра предложат тебе спроектировать солдатский нужник на десять очков, ты возьмешься за дело, даже глазом не моргнув.

Люсьен поднялся из-за стола.

– Позволь мне заплатить, Анри, – он бросил пару купюр на скатерть. – Это того стоило.

– Я еще надеру тебе задницу, Бернар, будь ты проклят! – проорал Деверо, когда дверь заведения уже закрывалась за Люсьеном.

Глава 58

Бетти заставила их почти минуту колотить в дверь, прежде чем открыла.

– Какого черта вам здесь понадобилось? – накинулась она на пару офицеров гестапо в штатском. Зловещее выражение на их лицах тут же уступило место ошеломлению.

Бетти стояла перед ними в черном лифчике и трусиках. Этот наряд дополняли подвязки и тонкие черные шелковые чулки. Офицеры застыли, приоткрыв рты. Наконец тот, что был повыше и носил очки в стальной оправе, что-то произнес, слегка заикаясь.

– Что вы там, черт возьми, бормочете? – поморщилась Бетти.

– Я… я говорю: у нас ордер на обыск вашей квартиры.

– Могу я спросить, что именно вы собираетесь найти?

– Нас информировали, что вы можете скрывать у себя врагов рейха.

– У вас есть основания? И кто наплел вам эту чепуху? Должно быть, мой сосед снизу, сексуальный маньяк, держу пари.

– Это вас не касается. Позвольте нам пройти, – сказал другой офицер с такими оттопыренными ушами, что Бетти показалось – если б он мог взмахнуть ими, то взлетел бы в воздух.

Бетти не шелохнулась и продолжала стоять в дверном проеме, уперев руки в бедра и широко расставив ноги. Она хотела, чтобы они как следует рассмотрели то, что многие считали одной из самых лучших женских фигур в Париже. Дав им полюбоваться еще немного, она отступила в сторону.

– Входите, мальчики. Я не стану препятствовать офицерам гестапо исполнять свои обязанности.

Офицеры медленно, почти смущенно, вошли и принялись без особого рвения обыскивать гостиную. Бетти прошла к окну, под которым прятались Эмиль и Каролин, отодвинула в сторону цветочный горшок, уселась на подоконник и, улыбнувшись лопоухому гестаповцу, закинула ногу за ногу. А затем начала медленно и аккуратно стаскивать с себя чулки.

Офицеры молча проследовали в спальню, затем в ванную. Один окинул взглядом потолок.

– Я нуждаюсь в подсказке, – кокетливо произнесла Бетти. – Что вы, собственно, ищете? Может, я смогу вам помочь.

– Врагов рейха, я уже сказал, – буркнул офицер в очках, снова возвращаясь в гостиную.

– А, вы имеете в виду евреев? Ну да, у меня их тут штук пять или шесть. Ищите внимательно. Если угодно, я буду помогать: как в детской игре «тепло – холодно».

Она рассмеялась, но офицер в очках не счел это забавным.

– Холодно, старина… теплее… нет, опять холоднее…

Гестаповец тем временем начал рыться в кладовке, находившейся в конце коридора. Все детские игрушки и книжки Бетти спрятала в ящик, стоявший в глубине, а сверху навалила груду картонных коробок со всяким хламом.

Она видела: гестаповцы уже сообразили, что попусту теряют время, но как истинные сыновья своего народа методично продолжают поиски. Лопоухий вернулся в спальню и открыл дверцу стенного шкафа. Бетти слегка напряглась. Надо срочно что-то предпринять!

– Послушайте, мальчики, раз уж вы здесь, окажите мне небольшую услугу. Минутку! – она подошла к стопке плоских коробок в углу и сняла крышки с двух из них. Офицеры с любопытством следили за тем, как она вынимает оттуда одно за другим два великолепных платья – одно вечернее, цвета красного вина, и другое – снежно-белое.

– Какое из них мне надеть сегодня вечером? Меня интересует мнение настоящих мужчин. – Бетти приложила белое платье к груди, а затем, классическим шагом модели на подиуме, прошлась по комнате. Затем вернулась и проделала тот же трюк со вторым платьем. Затем добавила: – В конце концов, разве не для вашего удовольствия мы, девушки, все это надеваем? Итак?

– Они оба очень элегантны, мадемуазель. И вы в них просто великолепны, – промямлил гестаповец в очках.

– Как мило с вашей стороны! И все же? Бордовое или белое? – спросила Бетти.

– Скорее, бордовое, – с видом знатока вмешался лопоухий.

– Вы оба в этом уверены? – Бетти еще раз окинула взглядом бордовое платье, держа его на вытянутых руках.

– Да, – в один голос подтвердили оба.

– Хорошо, господа, будь по-вашему. Я вам очень признательна. А теперь хотела бы хоть немного вознаградить вас.

Бетти знала, что в головах у них мелькнула одна и та же фантазия: когда она отложила платье в сторону и шагнула к бару с напитками, оба выглядели слегка разочарованными.

– Уверяю вас, этот коньяк совсем не плох. Только не говорите, что служебные обязанности вам не позволяют!

Бетти подала бокалы гостям со словами:

– Мне ужасно жаль, что вы так и не смогли найти ни одного еврея. Обычно их тут тьма тьмущая – нараспев читают Тору, молятся, пересчитывают свои гнусные деньги.

Офицеры обменялись взглядами, рассмеялись и в два глотка прикончили свой коньяк.

– Полагаю, это всего лишь недоразумение, мадемуазель, – сказал лопоухий. – Простите, что пришлось вас побеспокоить. Надеюсь, мы вас ничем не огорчили.

– Что вы! Такие вещи теперь происходят сплошь и рядом. Вы, мальчики, просто исполняли свой долг.

– Вы совершенно правы! Нам пора – мы и без того отняли у вас массу времени.

Бетти проводила их до двери, и оба, окинув ее напоследок голодными взглядами, удалились.

Как только дверь за гестаповцами захлопнулась, она привалилась к ней спиной и судорожно вздохнула. Затем, припав ухом к филенке, выждала, пока лифт спустится вниз, и снова направилась к бару. Ей не обойтись без глотка чего-нибудь покрепче, иначе не справиться с нервами. Когда какой-то незнакомец позвонил ей, чтобы предупредить о визите гестапо, у нее оставалось всего десять минут, чтобы спрятать детей и их вещи, а самой раздеться.

Она взглянула в сторону окна и улыбнулась. Эмиль и Каролин не издали ни звука. Сердце ее сжалось от любви к ним. Какие они храбрые, ее малыши!

Бетти три раза постучала по подоконнику, и Эмиль с удивительной для шестилетнего мальчугана ловкостью тут же отпер обе задвижки. Она подняла доску: дети все еще лежали в глубине ниши, крепко обняв друг друга. Бетти едва не расплакалась, но справилась со слезами, и наклонилась, чтобы вынуть Каролин первой.

– Вот и все, зайчата мои, все в порядке! Теперь вас никто не обидит.

Она прижала к себе девочку и провела ладонью по ее шелковистым каштановым волосам. Эмиль выбрался самостоятельно и, стоя рядом, обхватил ее ногу. Бетти еще раз осмотрела убежище, сооруженное Люсьеном. Он спас ее и детей, и теперь она любила его еще сильнее. Было бы славно, если б он всегда был рядом с ней.

Наконец Эмиль отпустил ее ногу и спросил:

– Тетя Бетти, а вам не холодно в трусиках?

Глава 59

Ален был уверен, что Люсьен направляется к тайнику. Он все время петлял и озирался, пытаясь обнаружить возможную слежку. Ален на его месте действовал бы точно так же. Но, разумеется, он не был настолько сумасшедшим, чтобы пособничать евреям.

Люсьен неторопливо прогулялся по садам Тюильри, затем пересек площадь Согласия, где дважды обошел установленный в центре обелиск, прежде чем направиться на север по рю Рояль. Добравшись до церкви Мадлен, он и ее обошел дважды, притворяясь, что любуется великолепными неоклассическими формами, а затем повернул на запад по рю Сент-Оноре, свернул направо по рю Анжу, а затем налево – по рю Серен. Сворачивая за угол, Ален вспомнил, что, следуя за Люсьеном в прошлый раз, потерял его на рю Соссэ, которая находилась всего в квартале отсюда, поэтому постарался держаться как можно ближе к архитектору. Не доходя до перекрестка с рю Монталиве, Люсьен остановился в проеме какого-то подъезда и закурил, пристально разглядывая здание штаб-квартиры гестапо напротив.

Ален перебрался на другую сторону улицы, откуда он мог хорошо видеть все передвижения своего шефа. В то же мгновение Люсьен стремительно выскочил на тротуар и скрылся в дверях дома номер двенадцать.

Ален снова перебежал через улицу и, приоткрыв одну из дверных створок, заглянул в вестибюль. На ступенях лестницы, ведущей наверх, мелькнул левый ботинок Люсьена. Ален юркнул в вестибюль и спрятался сбоку от лестничного пролета, одновременно с облегчением заметив, что консьержа нет на месте. Сверху доносились звуки торопливых шагов Люсьена, и когда тот добрался до площадки и повернул, Ален начал подниматься вслед за ним, прижимаясь к стене, чтобы Люсьен не заметил его, если случайно взглянет в пролет. Когда Люсьен достиг второго этажа, Ален находился всего на один лестничный марш ниже.

На третьем Люсьен направился к двери одной из квартир и постучал: три удара, а затем еще три. Ален осторожно выставил голову в пролет, чтобы видеть, куда он войдет. Это ему удалось. Он выждал несколько секунд, а затем подобрался к самой двери. Из-за нее глухо доносились мужские голоса, но даже приложив ухо к замочной скважине, он не смог разобрать ни слова. Пришлось отступить, предварительно запомнив номер квартиры – 3А, и спуститься вниз.

На улице Ален тщательно осмотрел фасад здания и убедился, что окна квартиры на третьем этаже выходят на улицу. Затем снова перешел на противоположную сторону и спрятался в подворотне – на случай, если Люсьен решит выглянуть в окно. Впрочем, все окна квартиры 3А были наглухо зашторены.

Он попытался представить, где Люсьен мог бы спрятать еврея. Но, не зная планировки квартиры, не стоило и гадать. Под полом? В нише камина за двойной стенкой? И скорее всего, никакого еврея там еще нет. Люсьен пришел, чтобы проверить работу тех, кто сооружает тайник, а еврей появится позже – вероятно, ночью. Но даже если квартира окажется в какой-то момент пустой, Алену все равно туда не попасть. Можно, конечно, попробовать подкупить консьержа, но тот, кто организовал все это, посадил в подъезде преданного человека. Если бы это было кино, Ален ночью проник бы в дом и взломал замок, но он понятия не имел, как взламывают замки.

Оставалось ждать, пока Люсьен и все остальные, кто там находился, покинут дом. Поскольку у гестапо везде осведомители, выходить они будут, разумеется, поодиночке, чтобы не привлекать внимания. Неглупая, кстати, идея – устроить убежище в каких-то двадцати метрах от гестапо. Что ж, по крайней мере, можно будет понять, кто в этом участвует. Впрочем, в доме мог быть черный ход – во всех этих старых зданиях он обычно имеется. Если пособники евреев им воспользуются, он никого не увидит.

Выглянув из своего укрытия, Ален поискал глазами ближайшее кафе, где можно было бы посидеть, не теряя из виду вход в здание. Но кафе поблизости не было. Пришлось остаться на своем посту и ждать. Сумерки вскоре сменились темнотой, и теперь он уже не боялся, что его заметят.

Прошло примерно четверть часа – и дверь дома медленно отворилась. Из подъезда выскользнул Люсьен и торопливо зашагал по тротуару. Еще через пятнадцать минут Ален почти потерял интерес к слежке: ужасно хотелось есть, в горле пересохло, вдобавок мочевой пузырь был переполнен. Какое ему дело до каких-то там сообщников? Если гестапо схватит одного Люсьена – этого будет вполне достаточно. Он исчезнет, как исчезли тысячи парижан, а его место освободится.

Ален вынул сигарету и стал разминать ее, катая между пальцами, когда дверь дома номер двенадцать снова открылась, и он увидел выходящего оттуда Огюста Мане. Вот кто, скорее всего, был «мозгом» всей этой операции. Промышленник неторопливо двинулся вниз по рю Соссэ. Вид у него был совершенно беззаботный, словно он вышел подышать свежим воздухом, не больше.

Старый дурак рискует жизнью и состоянием, ввязавшись в какую-то опасную и безрассудную авантюру, – мелькнуло в голове Алена. Координировать создание целой сети убежищ – дельце не из простых. Ален много раз виделся с промышленником в офисе и обсуждал с ним детали проектов новых предприятий. Он был настоящим аристократом, принадлежал к самому высшему обществу. Зачем такому человеку помогать каким-то там евреям? Уж точно не ради денег – ведь он один из богатейших людей в Париже. Может, его вовлекли в эту затею шантажом? А вот Люсьен – и Ален, черт побери, прекрасно это знал! – которому немцы платят за его работу гроши, точно взялся за эту работу из-за денег.

Двигаясь по направлению к рю Фобур, Мане миновал дряхлый грузовичок, припаркованный у бордюра, и проходя мимо, вскинул свою трость на плечо. Из кабины сразу же выбрались двое дюжих мужчин средних лет. Обойдя грузовик, они не без усилий выгрузили из кузова здоровенный чемодан и, взявшись с двух сторон, кряхтя поволокли его вверх по улице.

Ален рассмеялся – он точно знал, что в нем находится.

Этот еврей, должно быть, настоящий громила, если двое крепких мужчин с трудом смогли дотащить чемодан до дверей дома номер двенадцать.

В эту минуту он ликовал: самое время звонить дяде. Бессмысленно обращаться к нему без уверенности, что пташка в клетке. Только поставишь родственника в неловкое положение, а то и рассердишь. Но уж теперь гестапо точно получит своего еврея. Алену не терпелось броситься в ближайшую телефонную будку на рю Фобур, однако он решил еще немного подождать. Надо дать им время выгрузить свое сокровище.

Прошло еще полчаса, и мужчины с изрядно полегчавшим чемоданом снова вышли на улицу.

Алену хотелось помчаться вприпрыжку, но он сдержал себя и пошел не спеша. У него слегка кружилась голова от одной мысли о том, как гестаповцы ворвутся среди ночи в квартиру Люсьена и арестуют его. Было уже около восьми, улицы обезлюдели, поэтому, когда он добрался до телефонной будки, вокруг не было ни души. Ален знал, что дядя уже ушел из офиса, поэтому набрал его домашний номер, надеясь, что тот еще не отправился куда-нибудь поразвлечься. Монетки со звоном упали в таксофон; от возбуждения его руки так дрожали, что он едва сумел набрать номер. И к его великому облегчению, дядя взял трубку после второго гудка.

– Здравствуйте, это.

Ален оборвал себя на полуслове. Буквально в метре от него стоял Пьер. Щенок смотрел ему прямо в глаза с такой ненавистью, что Ален выронил трубку и отпрянул назад к стене будки. Пьер улыбнулся и ничего не произнес. Ален смотрел на него, не веря своим глазам, словно увидел привидение. Через минуту он пришел в себя, и его захлестнула волна ярости.

– Ты что тут ошиваешься, дерьмо собачье? – он чувствовал себя жестоко оскорбленным: этот никому не нужный ублюдок начисто испортил ему такой грандиозный момент. Трубка болталась на шнуре, оттуда доносился голос дяди:

– Кто это? Кто говорит?..

– Какого дьявола тебе здесь понадобилось? Отвечай, урод! – потребовал Ален, хватая трубку и снова прикладывая к уху.

Продолжая смотреть прямо ему в глаза, Пьер сделал резкое движение вперед. Ален внезапно ощутил странное жжение в груди. Он опустил глаза – из его груди, чуть пониже последнего ребра, торчала черная рукоять кухонного ножа.

Ален задохнулся и, уронив трубку, вцепился обеими руками в стенки будки. Он хотел позвать кого-нибудь на помощь, но слова застряли в горле, словно кто-то с чудовищной силой сдавил шею. Из раны сочилась кровь, пятно на его белой рубашке росло на глазах. Наконец, захрипев, он сполз на пол. Глаза его широко раскрылись от изумления.

Пьер продолжал молча следить за ним. На его лице не дрогнул ни один мускул. Ален сложился пополам на полу будки, подтянул колени к животу, вздрогнул и затих. Пьер пнул его ногой, чтобы удостовериться, что тот мертв, а затем протянул руку и повесил все еще болтающуюся трубку. После наклонился, вынул из кармана пиджака Алена бумажник и не спеша пошел прочь.

Сегодня, выходя с наступлением сумерек из дома, Пьер знал, что сделает это. Другого выбора у него не было. Особенно после того как он догадался, чем в действительности занимается человек, вернувший ему дом и ощущение семьи. Если Люсьен спасает его народ, он обязан его защитить.

В ту минуту он испытывал только гордость: он все сделал сам, как и подобает настоящему мужчине.