Текст книги "Парижский архитектор"

Глава 60

– Добрый вечер, месье Бернар! Рад видеть вас снова.

Люсьен взглянул на сидящего на заднем сиденьи человека и узнал в нем главу группы Сопротивления, с которым беседовал несколько недель назад. Всего три-четыре минуты до этого Люсьен безмятежно шел по безлюдному переулку, когда рядом неожиданно притормозил темно-зеленый седан. Машина явно не принадлежала гестапо, и он не обратил на нее внимания. В следующее мгновение оттуда выпрыгнули двое мужчин, сгребли его в охапку и пинками затолкали на заднее сиденье. Все это заняло не больше двух секунд.

– Прошу вас, уделите мне пару минут для беседы, – проговорил пожилой человек, похлопывая по сиденью рядом с собой.

Люсьен откинулся, застегнул полуоторванную пуговицу и поправил галстук. Он был полон негодования, но сдерживал себя, чтобы не наговорить резкостей. Плохо, что Сопротивление опять заинтересовалось его персоной, да еще в такой демонстративной манере.

– Месье Бернар, у нас есть проблема, и только вы можете нам помочь.

– Если это в моих силах, – пробормотал Люсьен, мгновенно вспомнив, что в прошлый раз его обвинили в сотрудничестве с наци.

– Мы получили инструкции из Лондона. От нас требуют резко активизировать нашу деятельность. Теперь для нас главное – саботаж.

– Замечательно! Попробуйте перерезать телефонные кабели. Желаю удачи. И высадите меня на следующем углу, пожалуйста.

– Все намного сложнее. Мы должны сорвать производство боеприпасов и вооружений.

– Тогда пусть рабочие портят детали при сборке, либо ломают что-то в готовой продукции – например, во взрывателях. Боши даже не догадаются, пока не начнут стрелять. Это технически несложно. Ничего лучшего посоветовать не могу. Я свободен?

– Это не совсем то, чего мы добиваемся, месье. Нам нужно нечто более эффектное.

– Что именно?

– Мы взорвем пару заводов. Союзники еще не готовы осуществлять массированные авианалеты, и это сделаем за них мы.

Люсьен рассмеялся. Тупые догматики! На каждую их акцию, даже самую мелкую, немцы отвечали свирепыми репрессиями. Поезд с боеприпасами перевели на другой путь, он ушел в неверном направлении и опоздал к назначенному сроку – боши расстреляли двадцать ни в чем не замешанных французов.

– Вы окончательно спятили! Знаете, сколько людей заплатят за это головами? Не меньше тысячи! – выкрикнул Люсьен.

Пожилой быстро взглянул в окно.

– Да, это неизбежная плата за каждую акцию сопротивления, но результат того стоит.

– Ради всего святого! Вы же не станете утверждать, что для победы нужно обязательно умереть?

– Тем не менее, мы обязаны выполнять приказы и делать все, чтобы помешать наци. Союзники достигли замечательных успехов в Северной Африке, но на континенте немцы продолжают побеждать. И война далеко не закончена. Вы хотите, чтобы Франция стала провинцией Германии? Хотите жить под тевтонским сапогом?

– Но в войну уже вступили американцы. Рано или поздно они доберутся до Франции и разнесут бошей, – сказал Люсьен. – Все кончится, как в восемнадцатом году.

– Возможно, вы и правы. Однако я надеюсь на вас. У меня есть приказ.

– И как, черт побери, вы собираетесь взорвать завод? Он работает двадцать четыре часа в сутки, вы уничтожите сотни рабочих. Как вы заложите взрывчатку, если в здании постоянно находятся люди, в том числе и вооруженная охрана?

– Мы намерены взорвать завод в Трамбле, который еще не достроен.

Люсьен вздрогнул, словно от удара током. Он был совершенно ошеломлен.

– Но это же. это мой завод, – пробормотал он, немного успокоившись.

Мужчина, сидевший рядом с водителем, засмеялся.

– Арман, ты слышал этот бред? Его завод!

– Вы не можете его взорвать.

– Почему, месье?

– Потому что это я его проектировал. Хотя бы поэтому.

Теперь смеялись, качая головами, все трое. Люсьен чувствовал себя так, будто кто-то потребовал от него умертвить собственного ребенка. Как в Библии, когда Бог велел Аврааму принести в жертву сына Исаака. Но, в отличие от Авраама, Люсьен не собирался этого делать. Он всегда считал, что этот допотопный старец – то еще дерьмо, если был готов пролить кровь сына.

– Вы не понимаете, сколько труда я вложил в этот проект. Я продумывал каждую мелочь, каждую линию на чертеже. Это лучшее, что я создал в своей жизни.

– Арман, помнишь, ты как-то спросил меня, что я хочу в подарок ко дню рождения? Так вот: забудь о сосисках. Я хочу, чтобы мне позволили застрелить этого паршивого предателя, – проговорил пассажир с переднего сиденья.

– Держи себя в руках, Реми. Никто не собирается никого убивать, – отрезал пожилой и повернулся к Люсьену. – Месье Бернар, вы ошибаетесь. Это не ваш завод. Он принадлежит бошам. И будет производить боеприпасы, которые тысячами убивают французов и их союзников.

В тот момент Люсьену было непросто принять такую точку зрения. Он-то помнил другое: как скользил карандаш, вычерчивая линию за линией. Как эскиз шаг за шагом превращался в рабочие чертежи. Сколько идей в них вложено, сколько часов вдохновенного труда! В мирное время за этот проект он наверняка получил бы одну из престижных наград, возможно, даже международных.

– Вам известно, сколько людей умерло из-за вашего шедевра в Шавиле?

– Нет. Я просто не думал об этом, – ответил потрясенный Люсьен.

– Я хочу вам кое-что показать. Нечто такое, что вас, возможно, заинтересует.

Пожилой передал Люсьену пачку фотографий. В темноте машины было почти невозможно разглядеть, что на них изображено.

– Позвольте, я вам помогу, – вмешался пожилой, чиркая зажигалкой. – Так лучше?

На фотографиях были изображены трупы, лежащие рядами вдоль дороги, проходящей в пустынной местности.

– Позвольте пояснить. Это убитые солдаты в Северной Африке. Видите знаки различия? Они из Армии Свободной Франции. Их обстреляли истребители с двигателями «Хейнкель», которые производятся на вашем красивом заводе в Шавиле. А на этой фотографии – самые обычные мирные люди, их обстреляли с воздуха при попытке пересечь швейцарскую границу. Догадываетесь, какие двигатели были на этих самолетах?

Люсьен сидел молча, глядя в окно.

– Остановите машину, и я все-таки шлепну его, – опять потребовал мужчина с переднего сиденья. – Я знаю неплохое местечко, где можно закопать тело.

– Я же велел тебе заткнуться, Реми!

Фотографии выпали из рук Люсьена. Он все еще смотрел в окно. Машина уже выехала за черту города. Следя за тем, как мимо проносятся перелески и возделанные поля, Люсьен думал о последних словах Селесты. Она назвала его Фаустом от архитектуры. Тем, кто продал душу ради возможности творить. Создавать то, что потом принесет смерть его же соотечественникам. Селеста оказалась права: он переступил все мыслимые границы и стал пособником наци ради собственных амбиций. Здание завода в Трамбле могло получить хоть сотни чертовых призов, но при этом оно оставалось собственностью врага и работало на него.

Люсьен перебрал в уме все те, с виду логичные, объяснения, к которым прибег во время первой встречи с людьми из Сопротивления, – и отбросил их. В действительности он так радовался собственному успеху, что ему было совершенно наплевать, чему послужит его проект. С началом войны его профессиональная карьера забуксовала; казалось, ему уже никогда не получить ни единого заказа. Больше того – и тридцатые годы тоже не принесли ему признания. Никто не решился предложить малоизвестному архитектору масштабный проект, который принес бы ему долгожданную славу. Поэтому когда Огюст Мане заговорил с ним о заводе в Шавиле, Люсьен решил, что перед ним шанс, который нельзя упустить.

Дьяволом, купившим его душу, оказался Херцог, вовсе не похожий на обычного нацистского сатану с рогами, копытами и хвостом. Херцог был блестящим инженером, он любил архитектуру и хотел, чтобы у Люсьена была возможность создавать превосходные здания. Он не был варваром, как многие его соплеменники. Херцог разделял его страсть к зодчеству и помогал Люсьену, так как разглядел в нем творческий потенциал. А проекты двух заводов только подтвердили тот факт, что у Люсьена еще есть и талант.

Но теперь все это уже не могло служить доказательством его правоты. В глубине души Люсьен всегда знал, что лжет себе во имя того, что считает своим предназначением. И сейчас стыд лишил его последних остатков страха.

Наклонившись, Люсьен поднял фотографии и еще раз просмотрел их, внимательно вглядываясь в каждую деталь.

– Что, по-вашему, я должен сделать? – наконец спросил он.

– Британцы смогли перебросить нам только очень небольшое количество пластида, поэтому его необходимо закладывать в таких местах, чтобы он причинил максимальный ущерб, – ответил пожилой. – Мы хотим знать, где эти места. Кроме того, нам понадобятся копии чертежей, чтобы ориентироваться в здании. Мы сейчас вернемся в Париж и поднимемся в вашу студию. Реми поднимется с вами и заберет их.

– А если попытаешься смыться, получишь пулю, – добавил Реми, сияя улыбкой.

– Когда вы собираетесь это сделать?

– Сегодня ночью, – ответил пожилой. – После двух ночи на территории остаются всего два охранника. Вы поедете с нами и проверите, что все сделано как полагается. У нас всего одна попытка.

У Люсьена больше не было сил сопротивляться, и он решил покориться судьбе.

– Хорошо, месье, я с вами.

– Это хорошо. Месье Деверо недаром говорил, что вы настоящий патриот.

– Деверо, архитектор?

– Один из наших надежных друзей. Именно он предложил в качестве первого объекта для диверсии ваше здание и подчеркнул, что вам хорошо известно, как легче всего его разрушить. Он сказал: «Месье Бернар будет счастлив принести свой проект в жертву ради будущего Франции».

– Еще бы!.. – пробормотал Люсьен.

Глава 61

– Пригни голову, идиот!

– Он явно хочет засветить нас. Ты видел, Реми?

– Надеюсь, Альбер, что так оно и есть. Наконец-то мне представится возможность вышибить его дурацкие мозги!

Реми выглянул из-за поддона с кирпичами, и Люсьен тоже решил последовать его примеру. В конце концов, это его здание. Но Реми грубо оттолкнул его и заставил припасть к грязной земле. Секундой позже он опустился на землю рядом с архитектором.

– Охранник закончил обход, следующий – через полчаса. – Реми обращался к Альберу, игнорируя Люсьена, хотя тот сидел между ними.

– Слишком мало времени, вы не успеете, – сказал Люсьен.

– Я велел тебе раз и навсегда заткнуться, месье Архитектор. Ты здесь только для того, чтобы показать, где заложить заряды, – прошипел Альбер.

Люсьен был возмущен. Так не обращаются с профессионалами. Эти парни – сущие трущобные крысы. Ни образования, ни воспитания, и коммунистами от них разит на целый лье. Война разрушила сословные перегородки, перемешав всех и вся в одну кучу.

– Разверни чертеж и покажи еще раз эти колонны, – приказал Реми, доставая из кармана фонарик.

Люсьен разложил на земле чертеж и указал на колонны, которые еще до того пометил красным карандашом.

– На этих несущих опорах держится вся конструкция.

– Я не разбираюсь во всей этой мазне, так что пойдешь с нами, – распорядился Реми.

– Но Арман велел мне ждать снаружи!

– Ты что, будешь слушать этого подонка, Альбер?

– Тоже мне, патриот Франции! Чертов засранец! Давай шлепнем его после того, как дело будет сделано. А Арману скажем, что его боши подстрелили, – фыркнул Альбер.

– Слушай, ты, придурок, – просипел Реми, рванув Люсьена за воротник. – Здесь Армана нет, и командую я. Это значит, что ты идешь с нами.

– Хорошо, я пойду, – Люсьену едва удалось освободиться от хватки Реми.

– Мы теряем время, пора идти, – заторопил Альбер.

– Так где лучше всего заложить взрывчатку? – снова спросил Реми.

– Нужно обогнуть поддоны слева и войти в корпус с южной стороны.

– Там заперто?

– Дверь еще не установили.

– Хорошо, идем, – сказал Реми, толкая Люсьена вперед. Вся троица на четвереньках обогнула поддоны. В сущности, этого и не требовалось: они могли бы просто идти пригнувшись, и их все равно не было бы видно. Альбер нес брезентовый мешок с пластидом, Реми – детонатор и катушку провода.

Очутившись внутри заводского корпуса, Люсьен внезапно потерял ориентацию. Ночь стояла безлунная, внутри было темно, хоть глаз выколи. Как в кинотеатре, когда внезапно отключают электричество. Невозможно было разглядеть даже собственную вытянутую руку.

– Куда теперь? – прошипел Реми, которого раздражала нерешительность Люсьена.

– Сейчас, секунду. – прошептал Люсьен, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. – Идите за мной!

Две темные тени скользнули вслед за ним к последней опорной колонне в дальнем конце здания.

– Здесь, – сказал Люсьен, указывая на основание колонны.

Реми разместил заряд, вставил детонатор и подключил провод. Сделано было с впечатляющей ловкостью – чувствовался опыт.

– Молодец, – сказал Люсьен. – Здорово у тебя получается.

– Чего? – угрюмо буркнул Реми. – Ты что – моя мамаша? Вот уж в чем я не нуждаюсь, так это в твоем одобрении.

– Куда следующий? – спросил Альбер.

– Мы расположим заряды зигзагом, – прошептал Люсьен. – По два с каждой стороны.

– Ты уверен, что здание точно рухнет? – усомнился Реми.

Люсьена это задело.

– Я был лучшим студентом в группе по методике проектирования стальных конструкций. Еще бы я не был уверен!

Они протянули провод к следующей колонне и установили заряд, затем прошлись вдоль колонн с противоположной стороны, пока все четыре не оказались соединены между собой.

Альбер взглянул на часы.

– Охранник вернется через пять минут, уходим!

Люсьен удивился: похоже, Альбер теряет самообладание. Реми побежал первым, разматывая провод с катушки. Они миновали дверной проем, затем поддоны. Запыхавшийся Люсьен едва поспевал за парнями.

Наконец Реми остановился.

– Мы слишком близко к зданию, – вдруг запаниковал Альбер.

Люсьен подумал о том же.

– У нас что, есть выбор? – спросил Реми. – Провод кончился. Как только рванет – все бегом к лесу, да так, чтобы в ушах засвистело.

Он мгновенно подсоединил провода к подрывной машинке и повернул ручку на ее панели по часовой стрелке до упора.

– Ну, все, – вымолвил Реми, готовясь нажать на плунжер.

– Стойте! Это мое здание, я его создал, и я его уничтожу!

Люсьен произнес это с такой убежденностью, что Реми без единого слова уступил ему машинку.

Нажав на плунжер, архитектор ожидал, что тут же раздастся могучий грохот. Но до подрыва первого заряда прошло несколько томительных секунд, затем через короткие промежутки времени прогремели еще три. Несущие колонны почти одновременно как бы подпрыгнули и изогнулись от боли. Затем они начали рассыпаться, увлекая за собой легкие арки, которые с такой любовью проектировал Люсьен. Падающие железобетонные конструкции сокрушали кирпичную кладку стен, превращая сотни квадратных метров оконного стекла в груды сверкающих осколков.

Вместо того чтобы удирать, спасая собственную шкуру, Люсьен, словно загипнотизированный, не мог отвести глаз от здания, превращавшегося в груду щебня. Его сердце буквально разрывалось. Это и в самом деле походило на жертвоприношение, в котором на алтаре оказалось его собственное дитя.

Глава 62

– Сожалею, полковник. Я не ожидал, что так получится.

Полковник Шлегель и майор Хольвейг стояли над неподвижным телом столяра Обера. Хольвейг пнул тело сапогом в надежде, что старик очнется, но тот был безнадежно мертв.

– Герман, я же просил не переусердствовать, – с упреком произнес Шлегель. – Он уже почти сломался, а вы все равно продолжали орудовать своей чертовой дубинкой!

– Прошу простить меня, господин полковник. Я должен был прислушаться к вашим словам, – ответил, багровея от стыда, Хольвейг.

– Боже правый, ведь вы уже двоих угробили этой штуковиной! Поэтому я и передал дело Фоссу. Он никогда не выходит из себя. Черт подери, что с вами?

– Все одно к одному. Сначала смерть Хелены, затем убийство Алена. Я просто отвязался на упрямом старике, – ответил Хольвейг. – Мне очень жаль.

Шлегель положил руку на плечо майора.

– Да. Я тоже сожалею о вашем племяннике. Его убили и обобрали в соседнем квартале, у телефонной будки, верно?

– Французские ублюдки позарились на пару франков в его кошельке. Если я когда-нибудь поймаю этих вонючих лягушатников.

Шлегель раскурил сигарету и присел на край стола.

– Ваш племянник работал на архитектора Бернара?

Хольвейг опустился на стул в дальнем углу комнаты и спрятал лицо в ладонях.

– Он был его правой рукой. Талантливый мальчик, недавно закончил коллеж. Его ждало самое светлое будущее.

– Кто обнаружил тело?

– Прохожий. Он собирался позвонить, вошел в будку и…

– Это произошло ночью?

– Так утверждает криминальная полиция.

– А что он там делал ночью? Может быть, шел к вам?

– Не могу утверждать. Правда, был один довольно странный телефонный звонок. Когда я взял трубку, абонент произнес несколько невнятных слов и умолк.

Шлегель выглядел заинтригованным. Он швырнул окурок на пол рядом с телом Обера, растер его подошвой сапога и подошел к майору.

– Говорите, замолчал? И позвонили примерно в то же время, когда убили Алена?

– Да.

– Думаете, это он пытался дозвониться?

– Как знать? Я не разобрал ни слова, не узнал даже голос.

– Ступайте домой, Хольвейг, отдохните немного. И никаких дубинок, по крайней мере, сегодня.

Я хочу, чтобы вы расслабились. И выкиньте из головы этого Обера.

– Вот уж был тертый калач. Как подумаешь – лишиться всех до единого пальцев и все равно продолжать запираться! – медленно проговорил Хольвейг, вглядываясь в груду окровавленного тряпья, которая недавно еще была человеком. – Черт побери, он принял такие жестокие муки из-за кучки грязных жидов! Нет, не могу понять. У меня это просто не умещается в голове, господин полковник!

Майор, сутулясь, вышел из комнаты для допросов, оставив Шлегеля наедине с мертвым телом. Впрочем, полковника Обер занимал не больше, чем какой-нибудь коврик на полу. Он снова закурил, подошел к окну и распахнул его.

Стоял прохладный декабрьский день, солнце заливало фасады домов на противоположной стороне рю Соссэ теплым золотистым светом. Шлегель вернулся к столу, сел, и принялся еще раз обдумывать ситуацию. Он действительно рассчитывал, что Обер вот-вот заговорит и даст ему хоть какую-то зацепку, с помощью которой можно будет сдвинуть с места дело с тайниками. Но теперь приходилось все начинать с нуля, да еще и с Лишке, который не спускает с него глаз. В таких обстоятельствах остается одно: задержать и допросить всех, кто в Париже связан со строительством. Перспектива снова потерпеть неудачу, угнетала его, поэтому он еще долго сидел, неподвижно глядя в настежь открытое окно.

Яркий блик света напротив невольно привлек его внимание. Солнце отразилось на чем-то, что находилось в окне прямо напротив его кабинета.

Шлегель медленно встал и прищурился. Теперь он ясно видел щель между слегка раздвинутыми тяжелыми шторами, приоткрытую створку венецианского окна с двойными стеклами и мужскую руку, лежащую на кованом внешнем ограждении окна. На среднем пальце сверкало кольцо с огромным зеленым камнем – именно он и сверкнул, когда на него упал солнечный луч. Он сумел разглядеть даже тонкую струйку табачного дыма, тянувшуюся из комнаты наружу.

Полковник, не веря собственным глазам, отпрянул, одновременно ощутив странную тяжесть в желудке. В следующее мгновение рука исчезла за шторой, и окно захлопнулось.

Шлегель снова сел и попытался собраться с мыслями. В его крови бушевал адреналин, он испытывал неописуемую радость. Внезапно он начал истерически смеяться, и не мог остановиться, пока на его глазах не выступили слезы. Овладев собой, он стремительно бросился к двери, отрывисто выкрикивая распоряжения. К нему уже спешили младшие офицеры, и старуху Мари, которая не ко времени взялась мыть пол, едва не затоптали.

Собрав подчиненных, полковник сухо проговорил:

– Фосс, мне нужно чтобы вы отправили людей в штатском на противоположный тротуар и к черному ходу дома номер двенадцать по рю Соссэ. Хватайте всех, кто оттуда выйдет. Кроме того, пошлите людей следить за крышей дома, но так, чтобы их не засекли раньше времени. Рикель, бери с собой дюжину автоматчиков и ждите меня в вестибюле, но ни в коем случае не на улице. Нам понадобятся кувалды, топоры, ломики и ручные пилы. Пошевеливайтесь!

Не удержавшись, Шлегель снова рассмеялся. Фосс и Рикель удивленно переглянулись и со всех ног бросились вниз. Мари пришлось прижаться к стене, чтобы не оказаться у них на пути.

– И еще, Фосс! – крикнул полковник вслед лейтенанту. – Отправь пару человек за архитектором Люсьеном Бернаром. Если его не окажется в студии, значит, он у полковника Херцога или в отделе вооружений штаба вермахта. Во что бы то ни стало найди его и доставь ко мне!

Проводив взглядом Фосса, полковник направился к лестнице. По пути он заметил женщину со шваброй.

– Мари, старая шлюха! Если все пойдет как надо, я подарю тебе самое красивое платье в Париже, чтобы ты засунула в него свою красивую задницу, – обронил он, проходя мимо.

– Двенадцатый размер будет в самый раз, полковник. Только василькового цвета, это мой любимый! – крикнула она ему вслед. – Он прекрасно подходит к цвету моих глаз.

– Ты получишь его! – отозвался гестаповец через плечо.

Мари проводила его взглядом. Когда Шлегель исчез из виду, она бесшумно проскользнула в кабинет. Не глядя на мертвое тело, она сняла телефонную трубку и набрала какой-то номер. Выслушала четыре длинных гудка и положила трубку. Затем подошла к окну и окинула внимательным взглядом дом напротив.