Текст книги "Парижский архитектор"

Немецкий патруль с автоматами через плечо прошагал в каких-то пяти метрах от Люсьена, не заметив его. А он так и просидел до самого рассвета, сжимая в руке платок, принадлежавший Альберу Серро. Наконец, вместо того чтобы выбросить этот платок в Сену, Люсьен сунул его в боковой карман пиджака и поплелся домой.

* * *

В течение следующих недель он не мог думать ни о чем другом – перед глазами у него стояли мертвые лица обоих Серро с платками во рту. Ничто не могло заставить его забыть их – они даже снились ему ночами. Всякий раз, как Люсьен закрывал глаза, перед ним проносились картины его собственной жизни, которые мало-помалу превращались в какое-то сюрреалистическое кино с участием этой пожилой пары. Однажды ему приснилась его детская, где в ногах кровати стоял сундук, и когда Люсьен открывал его, то видел внутри Альбера Серро – тот сидел за кукольным столиком, накрытым к кукольному обеду, да и сам был не больше куклы, а вокруг него летала стая крошечных птиц. Люсьен кричал на них, но птицы и не думали улетать. В другой раз ему приснилась машина незнакомой модели, а в ней – Серро, который сосредоточенно вел машину в окружении пейзажей, напоминающих Северную Африку. На заднем сиденьи находились отец Люсьена и Селеста – почему-то с мертвым кроликом на руках. Все время, пока машина двигалась, отец что-то кричал Люсьену прямо в ухо, но нельзя было разобрать ни слова.

Когда ему снились такие вещи, Люсьен просыпался в холодном поту, затем вставал, выходил в кухню и закуривал. Даже архитектура, которая была смыслом его жизни, перестала иметь значение; теперь он почти не подходил к чертежной доске. Всю рутинную работу он взвалил на Алена, почти перестал бывать в студии. Оставаться дома Люсьен также не мог, поэтому он целыми днями бродил по улицам или сидел на берегу Сены. Ходить в кино было бесполезно – он все равно потом не помнил, о чем шла речь в том или ином фильме. И что еще хуже – после той ужасной ночи ему не хватало мужества встретиться с Мане.

Теперь Люсьен всегда носил с собой носовой платок Серро и принимался комкать его в руке, как только в памяти всплывал образ погибшего старика. Он словно постоянно втирал соль в открытую рану, пытаясь хотя бы так наказать себя за слепое высокомерие и гордыню.

Глава 29

«Ситроен» перевалил через водораздел и начал спускаться по причудливо петляющей дороге. И вдруг старый каменный дом, стоявший в долине, и ветхий амбар рядом с ним показались Люсьену смутно знакомыми. Как и маленькая таверна справа на обочине. Кажется, он уже бывал здесь, но когда?..

Адель, болтавшая без умолку, не давала ему сосредоточиться. Ее рот не закрывался с той минуты, как они выехали из Парижа. Как Люсьен и предполагал, она впала в эйфорию, едва увидев под окном его новую машину. Через минуту она уже спорхнула вниз и уселась рядом с ним. Люсьен планировал романтический ужин в Сен-Дени, но Адель настояла на том, чтобы отправиться на юго-запад от Парижа – как раз в противоположном направлении. Ей ужасно хотелось показать ему, какое замечательное гнездышко для отдыха у нее появилось. Поэтому, пока машина мчалась по проселочным дорогам, Адель, как настоящий штурман, указывала Люсьену направление движения.

– Здесь поворот направо, любовь моя, – командовала она. – Еще пять минут – и мы на месте. Ты будешь поражен новым домиком твоей маленькой Адель.

Люсьен пропустил мимо ушей последнюю фразу, так как в этот момент его внимание привлекла захудалая лавчонка слева от дороги. И ее он уже когда-то видел.

– В доме есть абсолютно все, даже простыни, представляешь? Я уже устроила там одну вечеринку, и она удалась на славу, – продолжала болтать Адель.

– А меня почему не пригласили? – поинтересовался Люсьен.

Адель, осознав свою оплошность, попыталась исправить ситуацию.

– О, там были только люди из индустрии моды, кошмарная скука, дорогой. Будешь заглядывать ко мне почаще – сам убедишься. А у нас с тобой вечеринки для двоих, – проворковала она, поглаживая внутреннюю сторону бедра Люсьена.

Этот жест возбудил Люсьена. Он втайне радовался, что справился с депрессией и позвонил Адель, чтобы удивить ее новой машиной. Поездка за город пойдет ему на пользу, развлечет и поможет расслабиться. Однако его хорошее настроение мгновенно улетучилось, как только он увидел перед собой чугунные ворота, а за ними – каменный особняк. Стало трудно дышать, словно кто-то схватил его за горло.

– А вот и он! – воскликнула Адель. – Ну разве не прелесть? Готова держать пари – ты думал, что это какой-то крохотный заброшенный летний домик. Признайся, ведь думал?

Люсьен припарковался у ворот и воззрился на особняк, все не веря глазам. Перед ним был охотничий дом в Ле Чесне – тот самый, с тайником под лестницей. Теперь все встало на свои места. И не было ничего удивительного в том, что дорога показалась ему знакомой. Он уже бывал здесь раньше. Дважды, глубокой ночью, но при этом все еще помнил придорожные ориентиры. Его первым инстинктивным движением было – развернуться и удрать. Но внутренний голос тут же успокаивающе шепнул: «Не паникуй! Спокойно!»

С трудом изобразив на лице улыбку, Люсьен повернулся к Адель:

– Это действительно великолепно, душа моя!

Адель решила, что странное выражение на лице Люсьена связано с тем, что он потрясен красотой особняка. Ее охватила радость – она гордилась собой и произведенным эффектом. Подпрыгивая от возбуждения на сиденье, она бросилась обнимать Люсьена.

– Идем скорее, я хочу показать тебе, что там внутри!

– Конечно. – ответил Люсьен без энтузиазма.

Адель вытащила его из машины за рукав, повела к дому и втолкнула в парадную дверь, которая оказалась незапертой.

– Ну, и что скажешь?

– Это. это просто невероятно, – пробормотал Люсьен. Ситуация складывалась – хуже некуда.

Не выпуская руки Люсьена, Адель провела его по всем комнатам первого этажа, затем второго, демонстрируя ему все, что он уже когда-то видел.

Хозяйскую спальню она приберегла напоследок.

– А здесь, любовь моя, у нас будет привал, – провозгласила Адель, взглядом указывая на кровать. – Но перед тем как устроить маленький праздник для нас двоих, я покажу тебе одну вещь, которую случайно обнаружила здесь.

Все это время Люсьен старался даже не смотреть на лестницу, ведущую в кабинет бывшего хозяина. Но, к его ужасу, Адель потащила его именно к ней. Он попытался было воспротивиться, но отступать было некуда.

– Возьмись за первую ступеньку, потяни вверх – и увидишь, что произойдет! – предложила Адель.

Люсьен уставился на лестницу, спрашивая себя, за что ему выпали все эти испытания. Всего несколько недель назад он едва пережил катастрофу с камином, а теперь еще это. Он наклонился и сделал то, о чем просила Адель. С трудом подняв лестницу, он увидел в тайнике матрасы.

– И что ты об этом думаешь? – с любопытством спросила Адель. – Может, тебе известно, кто мог соорудить что-то подобное?

Люсьен вернул лестницу на место и хмуро взглянул на Адель.

– Почему тебя интересуют. эти вещи?

Адель на пару секунд умолкла, о чем-то раздумывая.

– Я всего лишь подумала, что это великолепное убежище, и меня оно впечатлило, только и всего.

– М-да, забавная конструкция. Неглупо придумано, но я понятия не имею, кто его мог создать. Может, убежище существует со времен постройки дома. Или его соорудили во времена Революции.

– Вот уж не думаю. Петли и болты современные, это же очевидно!

– А как ты обнаружила тайник? – поинтересовался Люсьен.

– Прислуга чистила ковер и случайно наткнулась на него.

– Вот оно что, – проговорил Люсьен, вернулся к кровати и уселся на нее. – Может, все-таки расскажешь, как ты стала хозяйкой этого скромного маленького домика? Здесь, по-моему, не меньше трех десятков комнат. Сдается мне, он тебе не по карману.

Адель расстегнула черную юбку, сбросила ее на пол и стащила с себя бежевый свитер.

– Глупыш! Его приобрел один из моих клиентов и позволил мне пользоваться этим домом до конца года – причем бесплатно. Разве это не великодушно с его стороны?

– Должно быть это особый клиент, если он так поразительно щедр. Я знаком с ним?

– О Боже! Нет, ты его не знаешь. Это один из старых придурков, которые крутятся в мире моды еще с середины двадцатых годов.

Зная историю особняка, Люсьен заподозрил, что этот «клиент», скорее всего, носит серо-зеленый мундир вермахта. Разумеется, ему было известно, что он не единственный любовник Адель. Алчная и беспринципная, эта женщина не гнушалась ничем, лишь бы пробиться на самый верх. Прежде эти темные стороны ее натуры интриговали Люсьена, но если Адель в самом буквальном смысле слова делила постель с врагом, то тем самым становилась не только предательницей, но и прямой опасностью для него самого.

Адель сняла лифчик и толкнула Люсьена на подушки. Но даже занимаясь любовью он не мог отвести взгляд от лестницы, от этих четырех ступеней. Странно, думал он, может, все к лучшему? Это непонятное и жуткое совпадение отвлекло его от воспоминаний о супругах Серро – тот самый случай, когда один кошмар вытесняет другой. Теперь он не будет думать о пожилой чете по ночам. Отныне на уме у него будет другое – приведет ли этот тайник под лестницей к нему, и кто еще знает о его существовании?

Глава 30

– Прекрасное здание. Ты можешь гордиться этой работой!

Люсьен действительно гордился, да так, что втайне даже начал мечтать о награде Французской академии архитектуры за проект завода двигателей в Шавиле. Стоя рядом с майором Херцогом, он смаковал каждую деталь – сильные горизонтальные линии стеклянных лент оконного остекления, вертикальный акцент выложенного кирпичом входа, прекрасный изгиб арочной бетонной крыши, достаточно прочной, чтобы выдержать удар союзников с воздуха. У Люсьена и Селесты не было детей, но ему всегда казалось, что завершение такого масштабного проекта больше всего похоже на рождение ребенка.

– Я верил, что если мне дадут шанс, я создам хорошее здание, – сказал Люсьен, обращаясь, скорее, к себе, чем к кому-либо еще.

– И далеко не последнее, – заметил Херцог, похлопывая архитектора по спине рукой, туго затянутой в перчатку. – Ваш проект завода в Трамбле гораздо лучше, чем этот.

Люсьен просиял. После трех месяцев сотрудничества он считал этого немца почти другом. Неловкость от того, что он испытывает дружеское расположение к оккупанту, испарилась. Однако его все еще раздражало отношение к этому Селесты – жена продолжала считать его коллаборационистом, не считаясь с тем, что он обычный архитектор, которому требуется работа, а предложение сотрудничать могло поступить только от немцев. Херцогу нужны фабрики и заводы – и Люсьен создавал их для него. Фактически же, он работал на Огюста Мане, который сотрудничал с немцами, чтобы его предприятия не конфисковали те же немцы. Единственно разумный ход. Мане не был спекулянтом, загребающим миллионы, и Люсьен также ни в коей мере не разбогател от всех этих проектов для рейха.

– Вы действительно думаете, что корпуса завода в Трамбле лучше? – спросил Люсьен.

– И намного. Бетонная конструкция гораздо динамичней, чем эта. Прекрасный образец функционализма[22]22
  Функционализм – направление в архитектуре ХХ века, в основе которого лежит строгое соответствие зданий и сооружений протекающим в них производственным или бытовым процессам.


[Закрыть].

Эго Люсьена унеслось в стратосферу. Наконец-то он доказал себе и всем остальным, что способен творить. Все, что ему было нужно – это шанс. В тот миг он чувствовал, что в архитектуре ему все по плечу. А кроме того, надеялся на увеличение суммы комиссионных.

Люсьен и Херцог медленно обходили здание, восхищаясь каждой деталью. Туда уже въезжали грузовики со станками и оборудованием, которое должно было заработать на следующей неделе. Хотя Мане и торопил рабочих, чтобы закончить стройку раньше срока, они все еще сверялись с чертежами и исправляли мелкие огрехи. Несмотря ни на что, все было сделано в соответствии с проектом. В мирное время на такое нельзя было даже надеяться. Клиенты считали себя в праве произвольно убирать некоторые детали, на их взгляд бесполезные и ненужные. Поэтому результат этой работы Люсьену очень нравился.

– Открою вам один секрет, – сказал Херцог. – На юге, во Фресне, планируется строительство нового военного завода. Когда я уезжал из Берлина на прошлой неделе, рейхсминистр Шпеер как раз об этом и говорил. Все пока еще на стадии переговоров, но контракт будет заключен, уверяю вас. Поэтому, благодаря успеху здесь, вы можете рассчитывать на новые гонорары.

– Насколько большим предполагается этот завод? – спросил Люсьен.

– Он займет свыше пятидесяти гектаров. Огромный комплекс, целый город.

Теперь Люсьен уже не мог думать ни о чем другом. Он начисто забыл о здании, находившемся перед ним. Уже через десять секунд он мысленно рисовал план. Здания должны быть соединены между собой, чтобы образовалось единое целое. Люсьен настолько погрузился в мысли, что не заметил появления полковника Либера. Херцог кашлянул, вернув Люсьена на землю.

– Хорошее здание, Херцог, – сказал Либер. – Есть, конечно, некоторые излишества, но все равно хорошо. Мои поздравления, майор. Берлин доволен моей… то есть вашей, работой.

– Благодарю, полковник. Но это проект месье Бернара. Благодаря его дизайну наше производство станет предельно эффективным, – ответил Херцог, кивая в сторону архитектора.

Либер едва удостоил Люсьена взглядом.

– Да-да, любопытное здание, месье.

Когда клиент говорит, что здание «любопытное», это обычно означает, что оно ему не нравится, но он не хочет сказать об этом прямо. Люсьен улыбнулся полковнику и учтиво поклонился. С той ночи на рю Ренар его ненависть к этому скоту многократно выросла. Но, как не раз повторял Мане, с этим ничего не сделаешь. Либер – зло, с которым приходится смиряться.

– Рейхсминистр Шпеер – выдающийся зодчий, – провозгласил Либер. – Он личный архитектор фюрера и создал целый ряд прекрасных зданий. Большой Зал в Берлине способен вместить двести тысяч человек. А его новый Рейхстаг – это нечто невообразимое!

Херцог, стоявший рядом с полковником, закатил глаза, а Люсьен уставился на носки своих туфель, стараясь сдержать улыбку. Здания Шпеера были настолько напыщенными и безвкусными, что свидетельствовали только об эгомании его главного заказчика. Гитлер, который в молодости дважды пытался поступить в Королевскую академию искусств в Вене и дважды провалил экзамены, всегда питал слабость к архитектуре и проявлял обостренный интерес к застройке нового Берлина. Но Люсьен не винил Альберта Шпеера в том, что тот стремился угодить фюреру. Может, в глубине души Шпеер и сам ненавидел неоклассицизм, который боготворил Гитлер. Архитекторы готовы целовать задницу любого клиента, лишь бы получить заказ, это неотъемлемые издержки их работы.

Люсьен видел репродукции акварелей Гитлера и понимал, что тот обладает некоторым, пусть и небольшим, талантом. Он бы, может, даже нанял его производителем работ при постройке одного из своих зданий. Просто вообразить невозможно, как бы изменился мир, если б мечта Гитлера исполнилась, и он поступил в венскую академию!

Глава 31

– Значит, ты не хочешь даже взглянуть на мою работу?

Селеста продолжала стоять спиной к Люсьену, гремя грязной посудой в раковине. Шум текущей воды заглушал слова. Архитектор шагнул к жене. Было время, когда он нежно целовал ее стройную шею, но эти времена давно прошли. Поэтому он проговорил ей прямо в ухо:

– Но почему?

– Ты уже слышал мой ответ, – ответила Селеста.

Люсьен вернулся к столу, сел и принялся играть маленькими эмалированными весами, с помощью которых они взвешивали порции приготовленной еды. Все парижане поступали так же, чтобы растянуть еду подольше. Люсьен прижал палец к металлической чашке весов. Стрелка остановилась на отметке двести граммов. В нем уже закипал гнев, но на этот раз он решил сдержаться.

– Хорошо. Ты, конечно, не обязана. И никто тебя не принуждает. Но можешь ты проявить уважение ко мне и объяснить, почему не хочешь пойти со мной?

– Я не хочу, чтобы меня видели с коллаборационистом.

– Ты считаешь меня коллаборационистом?

– Ты и этот твой Мане, вы пользуетесь безвыходным положением французов. И помогаете бошам убивать тех, кто борется с ними. И хуже всего то, что тебе это нравится. Ты продал душу за эти проклятые проекты. А еще ты без конца лижешь задницу этому своему майору. Ты проводишь с ним столько времени, что я иногда думаю, может ты – pеdе[23]23
  Гомосексуалист, голубой (фр.).


[Закрыть].

– А ты заметила, что мы едим три раза в день, у нас приличная одежда и нам не приходится бегать в поисках вещей первой необходимости? – ответил Люсьен, все еще сдерживаясь, чтобы не дать волю гневу.

– Но какой ценой, Люсьен?

– Ты хочешь сказать, что я предатель?

Селеста швырнула тарелку в раковину и на мгновение заколебалась, словно раздумывая, стоит ли вообще отвечать. Это еще больше взбесило Люсьена. Наконец она проговорила:

– Нет, предатель – не то слово. Ты что-то вроде Фауста от архитектуры. Ну, ты знаешь, – того, который продал душу дьяволу, чтобы получить заказ.

Люсьен никак не отреагировал на это, просто сидел и впитывал ее слова, мысленно повторяя их снова и снова. Он не знал, что сказать в свою защиту.

– Поэтому даже не проси меня идти и таращиться на твое здание. Я все равно не пойду.

– Не беспокойся, я тебя больше не потревожу. В конце концов, ты не горела желанием видеть мои работы и до войны, так что особой разницы нет.

– Тебе повезет, если после войны тебя не сочтут виновным в сотрудничестве с бошами. Это позор. Тебя могут просто вздернуть на первом же каштане.

– Постучи по дереву. Никто меня не повесит, ведь я не помогаю немцам. Я строю то, что поможет Франции подняться из руин после войны.

– Наивный рационализм – или, может, лучше назвать его фантазией? Твои здания пока что служат бошам, не забывай об этом.

– Ты ни черта не смыслишь, женщина. Я сражаюсь с ними!

– Ты? Отличная шутка.

– Я спас жизнь нескольким французам.

– Единственная жизнь, о которой ты всегда заботился, это твоя собственная.

– Дерьмо! В конце концов, я спас двух евреев, – в ярости бросил Люсьен.

В кухне повисла звенящая тишина. Он понял, что совершил ужасную ошибку. На лице Селесты появилось выражение отвращения. Она обошла стол, села напротив мужа и с трудом сглотнула.

– Люсьен, ты сошел с ума? Признайся, ты ведь не помогал никаким евреям. Ты что, не понимаешь, что подписал нам обоим смертный приговор? Прошу тебя, скажи, что ты солгал!

– Я больше ничего тебе не скажу.

– Всю семью Гомон с рю Руссель расстреляли за то, что они прятали еврейского ребенка. Они выдавали его за своего четырехлетнего племянника-христианина. Мать, отец, дедушка, бабушка и дети – все мертвы. И все из-за какой-то нелепой любви к ближнему.

– Может, и не нелепой.

– В военное время нужно думать не о заповедях веры, а о спасении собственной шкуры. Да, это трусливо и неблагородно, но это жестокая правда.

– Причина была не в этом.

Селеста улыбнулась.

– А я-то ломала голову, откуда у тебя деньги. Догадывалась, что не от бошей. Те не платят так много. Значит, не справился с соблазном заработать на евреях? Чтобы покупать тряпки себе и своей любовнице?

При этих словах Люсьен, до этого сидевший, пряча лицо в ладонях, удивленно взглянул на Селесту.

– Я всегда говорила, что ты идиот, – продолжала она. – Жена всегда знает такие вещи.

– Я делал это ради нас, веришь ты или нет.

– Не верю. Но твоя игра за две команды одновременно впечатляет. Выходит, ты получал деньги от евреев и проектировал свои обожаемые здания для немцев? Что ж, можешь взять с полки пирожок. Но себя ты все-таки подставил. Тебя либо прикончат в гестапо за пособничество евреям, либо свои за сотрудничество с наци. Я не знаю, во что ты вляпался, да и знать не хочу. Я могла бы смириться со шлюхой, которую ты завел на стороне, но только не с этим. Я не хочу, чтобы меня замучили или отправили в концентрационный лагерь из-за твоей тупости.

– И что ты собираешься сделать?

– Уйти от тебя!

– Что?

– Ты слышал. Наш брак исчерпал себя, да он и с первых дней был не слишком-то прочен. Пользуясь твоими архитектурными словечками – построен на ненадежном фундаменте и дал трещину.

– Ты права, в военное время приходится принимать жестокие решения. Я.

– А ты принял ошибочное. Не важно, как ты видишь это, но на самом деле ты облажался. Прекрати себя обманывать, Люсьен, ты не человек высокой морали. Ты, как я уже сказала, архитектор, продавший душу сатане.

Люсьен больше не мог сдерживать себя. Он вышел из кухни, схватил пиджак и выскочил из дома, с грохотом захлопнув за собой дверь. У него не хватило терпения дождаться лифта, и он сбежал по лестнице вниз. В эту минуту в нем бушевала такая ярость, что ему понадобилось немало времени, чтобы хоть немного прийти в себя.

Только тогда он заметил, что уже успел отмахать с десяток кварталов по рю Сен-Дени. Но к тому моменту, когда сумерки окончательно сгустились, Люсьен уже боролся с желанием вернуться и упросить Селесту не уходить. Но, пожалуй, ей следовало дать еще немного остыть.

Тремя часами позже он вернулся домой и обнаружил, что ни Селесты, ни ее вещей там уже нет.