Текст книги "Совесть негодяев"

Глава 21

– Как вы сказали? – спросил, заметно волнуясь, Дронго. – Вы сказали, что полковник Родионов жив?

– Почему вы, молодые, почти все так пренебрежительно относитесь к старикам? – спросил Иваницкий. – А ведь мы многое можем.

Дронго впервые за время разговора захотелось обнять и расцеловать этого мрачного и серьезного старика.

Родионов был жив. Впрочем, он обязан был догадаться. Или хотя бы до конца расспросить продавщицу мороженого. Какое непростительное упущение. Он был так расстроен предполагаемой гибелью своего старого товарища, что даже не подумал поинтересоваться, кто конкретно был убит рядом с издательством. В нем начал превалировать грех гордыни. Как сравнительно молодой человек, он решил, что Родионов подставился в силу своего возраста и поэтому не смог адекватно прореагировать на прямую угрозу.

На самом деле Родионов подъехал к зданию издательства, и к нему подошел какой-то парень. Он наклонился к машине и спросил полковника, как пройти в центр города. Уже в этот момент любой профессионал должен опасаться подвоха. Случайные прохожие на место встречи с агентом так просто не подходят. Когда Родионов пытался объяснить, где находится центр, он уже понимал, что произошло нечто серьезное. И когда этот молодой прохожий вытащил пистолет, он успел среагировать мгновенно. Два быстрых выстрела в нападавшего, и машина стремительно срывается с места, оставив труп на месте происшествия.

По договоренности с Иваницким Родионов перебрался на его дачу, где теперь и скрывался, пока милиция искала его машину и неизвестного убийцу, застрелившего случайного прохожего. В одном только Родионову не повезло. Он прореагировал, как и полагалось профессионалу, слишком быстро. Уже после первого выстрела парень отлетел к тротуару, выронив пистолет. Второй выстрел был уже в падающее тело. Но вся беда была в том, что пистолет свой этот нападавший уронил в салон автомобиля, и Родионов обнаружил его, лишь отъехав на достаточно приличное расстояние. Вернуться и подбросить пистолет его владельцу не было никакой возможности. Вот и получалось, что бывший полковник госбезопасности застрелил на месте случайного прохожего, который оказался человеком без определенных занятий, к тому же дважды судимым.

– Слава Богу, – вырвалось у Дронго, – я, честно говоря, подумал, что его… В общем, это здорово.

– Об этом знают только несколько человек, – строго предупредил Иваницкий.

– Вы могли бы не предупреждать.

– Я обязан об этом предупреждать всех, кто будет посвящен в эту тайну. Нашего коллегу решили убить, и мы до сих пор не знаем, кто это хотел сделать. В данном случае наша осторожность оправдана, и вы не должны обижаться.

– А я и не обижаюсь.

– Значит, мы договорились.

– Сколько вас человек? – неожиданно спросил Дронго.

Иваницкий смутился. Слишком явно, чтобы это скрывать.

– Почему вы спрашиваете? – поинтересовался полковник.

– «Узок круг этих революционеров, слишком далеки они от народа», – с улыбкой вспомнил Дронго, – так, кажется, звучали строчки, которые нас заставляли учить.

– С чего вы взяли? – понял его намек полковник.

– Знаю Родионова. Он не будет доверять каждому встречному. Не в его правилах. Сегодня вечером вы мне это косвенно подтвердили, из чего я могу сделать вывод, насколько большая у вас группа ветеранов. Думаю, всего несколько человек. Верно?

– Мы ищем контакты с «Фениксом», – почему-то перешел вдруг на шепот Иваницкий, – но не можем их найти. Пока. Думали, что вы сможете нам помочь.

– Они тоже ищут списки?

– Мы думаем, да.

– Это действительно такие важные списки?

Иваницкий замолчал. Потом наконец спросил:

– Вы знаете, где я работал в КГБ?

– Не знаю. Но догадываюсь, что не в разведке. Вы слишком осторожны, иногда даже чересчур.

– Это упрек?

– Это просто констатация. Так где вы работали?

– В Восьмом Главном управлении КГБ. Вы знаете, что это такое?

– Знаю. Связь и шифровальная служба.

– Верно.

– Вы отвечали за какое-то конкретное направление?

– Я возглавлял специальную группу по расшифровке сообщений особо важных агентов КГБ. Доступ к этим документам могли иметь только старшие и высшие офицеры КГБ. С личного согласия Председателя КГБ.

– Значит, – вдруг очень медленно сказал Дронго, – там списки не только внутренней агентуры.

Иваницкий, сделав страшное лицо, огляделся. Затем, чуть успокоившись, кивнул. Но ничего не сказал.

«Господи, – с ужасом подумал Дронго, – значит, там списки лучших агентов КГБ, в том числе и зарубежных. За этими списками будут охотиться все спецслужбы мира. Такая информация стоит не миллион, а миллиард долларов».

– Я вас понял, – сказал Дронго, – правда, вы не ответили на мой вопрос. У вас достаточно единомышленников?

– Не очень, – весьма неохотно выдавил Иваницкий.

– Вас уволили не сразу? – понял Дронго, вспоминая рассказ Родионова.

– А вы как думаете? – нервно дернулся полковник. – Разве можно сразу уволить человека, ответственного за связь с самыми ценными агентами КГБ последнего десятилетия?

– Вы подали рапорт сразу?

– В день отставки Шебаршина. Когда Бакатин понес схему в американское посольство, я отказался выходить на работу. Меня хотели даже арестовать.

– И чем это кончилось?

– Конечно, не уволили. Я был слишком ценный специалист Восьмого управления. Мне удалось уволиться только в начале девяносто третьего.

– И вы для «Феникса», конечно, предатель, соглашатель?

– Не говорите так, – дернулся Иваницкий, – я всю свою жизнь честно служил Родине.

– Плохо служили, полковник, – не выдержал Дронго, – Родины у нас теперь нет.

Он сказал «у нас» и этим выбил бывшего полковника КГБ из колеи. Иваницкий закрыл глаза. Кажется, он даже покачал головой.

– У меня отец погиб на фронте. Мне всего десять лет было, – вдруг сказал он, – мы и росли с двумя братьями и с больной матерью. Мать умерла девятого мая сорок пятого года. Вот такое совпадение. Потом меня нашел однополчанин отца и рассказал, как отец командовал ротой. Последние его слова были, когда он поднимал роту в атаку, – «За Родину!». Понимаете? Он бросился в атаку и погиб с этим криком. Не за Сталина, черт бы побрал этого усатого мерзавца, не за партию, в которой в последние годы преобладали маразматики и воры, а за нашу Советскую Родину.

Дронго молчал. За последние годы он слышал много таких откровений. И такой человеческой боли, столь понятной и трагичной одновременно.

– Я ведь не об империи тоскую, – сказал, помолчав немного, Иваницкий, – и не о стране от моря до моря. Мне непонятно – почему? Почему мы разрушили эту прекрасную страну? Почему мы ее не смогли сохранить? Я о молодости своей жалею. О своей вере. О своем молодом отце, погибшем в неполные двадцать девять лет.

– Знаете, сколько людей мне об этом говорили? – вдруг вырвалось у Дронго.

– Да, – внезапно остановился Иваницкий, – и что вы им отвечали?

– Ничего. Я в таких случаях просто молчал. Ничего.

– Наверное, вы правы. Это эмоции.

– Я вас понимаю.

– Спасибо.

– Я сам в похожем положении.

– Представляю.

В этот момент кто-то вышел на балкон третьего этажа и, всматриваясь в темноту, негромко позвал:

– Папа!

– Сейчас иду, – крикнул Иваницкий и, словно извиняясь, показал на дом. – Семья волнуется. Мы с вами, кажется, засиделись. Давайте вернемся к нашим делам, иначе рискуем проговорить до утра. Вы извините, что я вас не приглашаю в дом, там у меня двое внуков сейчас со мной живут. И потом, в моем доме все можно услышать. При желании, конечно.

– Понимаю.

– Вот-вот. Поэтому наиболее важные разговоры я веду здесь, на скамеечке. Я не ответил на ваш вопрос о нашей численности. Нас не очень много. Несколько человек. Мы тоже не хотим принимать в нашу тесную группу кого-то из посторонних. Единственное, чем мы можем помочь «Фениксу», – это найти документы раньше тех, кто тоже охотится за ними. Вы были в Ташкенте и пока не знаете. Здесь был убит еще один крупный предприниматель, некто Анисов, связанный с погибшим Караухиным. Прокуратура пока ничего не может обнаружить, как всегда, убийца неизвестен.

– Что я должен делать?

– Все по графику. Вам нужно лететь в Лондон. Срочно лететь. Там, в городке Хемел-Хемпстед, под Лондоном, в частной клинике выздоравливает Багиров. Вам нужно с ним встретиться и поговорить.

– Меня к нему пустят?

– Думаю, нет. У него очень хорошая охрана. Частные английские детективы и свои собственные боевики. Но вы все равно должны с ним встретиться и поговорить.

– О чем?

– Покушение на Багирова было совершено в день похорон Караухина. Теперь уже не вызывает сомнений, что это была спланированная акция людей Асланбекова. Но почему они это сделали? Может быть, Багиров как-то связан с Караухиным? Нет. Они были в достаточно натянутых отношениях. Тем не менее именно Багирова пытались убить. А недавно пытались убить лидера грузинских группировок в Москве Гурама Хотивари и заменившего Багирова на его месте Рауфа Сеидова. Тогда же был убит Исахан Караханов, другой лидер чеченских формирований, противник Асланбекова. Нам не нравятся все эти совпадения. У Багирова на этот счет должна быть своя точка зрения. И вам ее нужно выяснить.

– А как я к нему попаду?

– Не знаю, – честно ответил полковник.

– Я же не могу прорываться силой.

– Это ваше дело. Мы с трудом собрали деньги, понимая, что лучше вас этим делом не сможет заняться никто.

– А действительно интересно. Откуда у вас деньги, – вдруг, словно вспоминая, спросил Дронго, – вы же не могли платить мне свою пенсию?

– А мы на хозрасчете, – усмехнулся полковник, – иногда оказываем разные мелкие услуги некоторым коммерческим организациям. Так и зарабатываем себе на жизнь. Если бы кто-нибудь из нас был помоложе, конечно, мы бы вас не просили. Но у нас просто не было другого выхода. Вы ведь такой же пенсионер, как и мы, хотя и гражданин другого государства, но помоложе.

– Да, – согласился Дронго, – я действительно пенсионер. Настоящий пенсионер.

– Я не хотел вас обидеть, – спохватился Иваницкий.

– Я не обиделся. Вы правы, лучше меня никто не подойдет. Я полечу в Лондон первым же рейсом, как только смогу взять билет.

– Договорились, – Иваницкий встал, протянул руку. – Удачи вам. За Родионова не беспокойтесь. Он в надежном месте.

– Спасибо. Передайте ему привет.

– Обязательно. Как вы доберетесь домой? Уже так поздно.

– Я поймаю машину, – улыбнулся Дронго, – за меня не беспокойтесь. Не пропаду.

Оба, поняв двусмысленность ситуации, коротко рассмеялись и еще раз пожали друг другу руки.

На следующее утро Дронго отправился в билетные кассы покупать билет в Лондон, но, как он и предполагал, билетов не было. Не достав билетов в компаниях «Аэрофлота» и «Бритиш эйруэйз», он поехал в другую компанию – «Трансаэро». Здесь повезло больше, нашлось одно место бизнес-класса в Лондон, и он, наконец купив билет, вернулся в свою гостиницу. Весь следующий день он проспал, лишь дважды выходя из отеля, чтобы купить продукты и воду. Ташкентское противостояние отняло у него много сил и энергии, и он, словно верблюд, откладывающий пищу в горб, заряжался энергией на предстоящую поездку в Великобританию.

В воскресенье в одиннадцать сорок он вылетел из Шереметьево-I в Лондон. Только при посадке он узнал, что самолет полетит в Ригу и уже затем в столицу Англии. Это его взволновало. Он не был в Прибалтике с тех пор, как отделившиеся три республики объявили себя суверенными государствами и ввели свои визы для въезда.

Последний раз он был в Таллине в начале девяносто второго, когда познакомился там с Марией Грот. Или Ириной Кислицыной, чья жизнь так глупо и нелепо оборвалась в Бельгии, в красивом ухоженном лесу под Брюсселем. Она ошиблась тогда только один раз, но в проклятой работе, которой они занимались, ошибаться было нельзя. И тогда она недрогнувшей рукой приставила пистолет к своему сердцу.

Воспоминания о той последней встрече в Прибалтике были горькими. Но Рига… с ней были связаны и приятные воспоминания. Во время существования единой страны он часто приезжал в этот город по своим делам и останавливался в гостинице «Латвия». Лучшие номера этого отеля были расположены на каждом этаже в правой части здания, если смотреть со стороны входа. Внизу был неплохой диско-бар, считавшийся по тем временам просто рассадником человеческих пороков и неприятностей. На самом деле это было очень скромное и небольшое заведение, где играла не очень популярная западная и очень популярная советская музыка и куда приходили молодые парни и девушки просто потанцевать и весело провести время под надзором дежурных милиционеров, стукачей-швейцаров и барменов.

Среди посещавших диско-бар была и высокая красивая блондинка. Она была ширококостной, чуть полноватой и вместе с тем удивительно стройной девушкой. Волосы она распускала, но иногда появлялась и с собранными сзади. Немного вздернутый ровный носик и несколько круглое лицо с красиво очерченным подбородком только усиливали общее впечатление.

Он встречался с другими женщинами, но что-то мешало ему подойти именно к ней. Они часто виделись в этом баре, улыбались друг другу, иногда даже здоровались, но и только. Потом он встретил эту девушку в книжном магазине, совсем рядом с отелем. Она работала продавщицей в отделе, где выдавались очередные тома сочинений классиков. Он ее узнал не сразу. Она была в брюках, заправленных в сапоги, в светлой кремовой водолазке и красивой телогрейке, одетой сверху. Последний раз он был в Риге в декабре восемьдесят четвертого. И тогда твердо решил, что в следующий приезд обязательно заговорит с этой девушкой. Следующего приезда не получилось.

Через три дня в Риге была предпринята попытка пронести на борт самолета оружие, и все участники этой акции были арестованы. Выяснилось, что это оружие принадлежало офицерам госбезопасности и одному эксперту ООН, сотрудничавшему с Интерполом, которые просто не успели вовремя сдать свои чемоданы, опоздав на рейс. Ни один из троих задержанных не стал рассказывать о своей настоящей работе. По решению руководства КГБ настоящие пистолеты заменили на игрушечные и объявили, что кто-то пытался просто провести стартовые пистолеты-зажигалки. Всех троих тут же освободили, но строго-настрого приказали больше не появляться в Латвии без разрешения руководства.

Потом были другие страны – Югославия, Индонезия, Америка. Но уже никогда не было Латвии, и не было той высокой красивой девушки, которой он так и не успел ничего рассказать. Кроме того, в Латвии жила очень старая приятельница его матери, женщина героической судьбы, одна из первых комсомолок республики, не боявшаяся в страшные послевоенные годы ездить по деревням и встречаться с молодыми людьми. Однажды в клуб, где проходила встреча, неожиданно заявились «лесные братья», не щадившие ни коммунистов, ни комсомольцев. Ей повезло, в тот вечер их возглавлял не обычный командир, бывший офицер гитлеровской армии, а один из местных сельчан, разбогатевший за время фашистской оккупации и теперь люто ненавидевший новую власть. На его вопрос, кто она такая, девушка честно ответила, что она секретарь райкома комсомола. Бандиты ее не тронули, решив, что в столь юном возрасте можно быть лишь… секретарем при большом начальнике (в смысле секретарши), а не самой возглавлять райком комсомола.

Женщину звали Сюзанна Силиверстовна Яковлева, и потом много лет она проработала в Центральном Комитете местной компартии. Они любили отдыхать друг у друга. Его мать ездила в Ригу, а Сюзанна Силиверстовна приезжала к ним со своими тремя внуками. После распада страны связи оборвались, и мать боялась звонить в Ригу, опасаясь, что ее старой подруги уже нет в живых. Сюзанна Силиверстовна привозила в подарок изумительный латышский крестьянский черный хлеб и латышскую колбасу, вкус которой они за эти годы уже успели позабыть.

Теперь, подлетая к Риге, он думал о том, что сойдет на латышскую землю, пусть ненадолго, пусть всего лишь на час, но это будет впервые за последние одиннадцать лет. Однако его ждало горькое разочарование. В аэропорту, куда они приземлились, их просто не выпустили из самолета. Им объявили, что самолет и без того опаздывает и поэтому пассажиры, летевшие в Лондон, могут подождать и в самом самолете. Затем появилась новая бригада из бортпроводников и бортпроводниц, составленная из сотрудников латышских авиалиний. Интересно, что явно русские девушки, общаясь с пассажирами, говорили с латышским акцентом по-русски. Правда, по внутреннему радио передавали все сообщения только на английском и латышском языках, тогда как почти никто из сидевших в самолете не знал ни первого, ни второго.

А потом принесли обед. Кормили на всем протяжении пути просто великолепно, как обычно кормят в самолетах «Трансаэро», известных своим качеством обслуживания и сервисом. Но на этот раз принесли обед, очевидно, заказанный в Риге. И там лежал завернутый в целлофановый пакетик кусочек того самого черного латышского хлеба, который они все так любили. Он развернул целлофан и долго вдыхал аромат этого хлеба, гладил его, шептал какие-то слова. Хлеб был зримый, теплый, мягкий, на секунду подаривший ему ощущения детства, покоя, тепла.

В Лондон он прилетел умиротворенный. Не хотелось думать о списках, об убитых банкирах, об убийцах и следователях. Но и не думать было невозможно. Самолет приземлился в аэропорту Гатвика, и, довольно быстро пройдя таможенный и пограничный досмотр, он вышел в большой зал прилета, сразу заметив в правой стороне яркие рекламные плакаты туристического агентства Кука.

Подойдя к столику, где сидели девушки в фирменных блузках, он заказал номер в первом отеле, который ему предложили. Это был «Лондон Хилтон Парк лейн». Позже он узнал, что совершил ошибку, согласившись сразу ехать туда. Это был один из самых дорогих отелей английской столицы, расположенный совсем рядом с Букингемским дворцом. В этом отеле останавливались обычно американские миллионеры и арабские шейхи. Но он, прилетевший в Лондон после неудавшейся остановки в Риге, менее всего думал о цене отеля и месте, где будет жить.

Он обычно прилетал в другой аэропорт, расположенный гораздо ближе к центру столицы, чем Гатвик. Его путь всегда лежал через Хитроу. Но, забыв, что он прилетел в Гатвик, Дронго поймал такси и поехал в центр города. Позже он узнал, что это тоже была ошибка. Гатвик был расположен достаточно далеко от центра, и почти все отправлялись туда со станции метро «Королева Виктория» на специальном экспрессе, доставлявшем путешественников прямо в аэропорт. И, соответственно, обратно.

Правда, лондонское такси справедливо считается самым комфортабельным и удобным такси в мире. Это скорее огромный кеб на колесах. В кабину нужно залезать, а не влезать, как в остальные машины. В просторном салоне, отгороженном от водителя, можно вытянуть ноги, что особенно приятно для высоких людей, и даже лечь, если слишком далеко ехать. Напротив есть еще несколько откидывающихся сидений. И хотя такси в Лондоне, как, впрочем, и все остальное, стоит довольно дорого, это незабываемое удовольствие для человека, впервые оказавшегося в Англии. Дронго был в Англии не впервые и поэтому предпочитал такси всем остальным видам транспорта.

Машина довезла его до роскошного входа в отель более чем за час. На счетчике было около шестидесяти фунтов стерлингов. Огромная сумма, конечно, смутила Дронго, но в конце концов он сам выбирал себе средство передвижения. Пришлось платить.

В отеле его приняли сразу. Качество «Хилтона» не нуждалось в комментариях. Он помнил «Хилтон» в Будапеште, построенный на руинах старого замка, и «Хилтон» в Стамбуле, выходивший окнами на море. Он жил в «Хилтоне» Буффало, когда при входе попадаешь в настоящий лес, и в «Хилтоне» Нью-Йорка, этой огромной ультрасовременной гостинице, расположенной в самом центре Манхэттена.

Больше всех ему запомнился «Хилтон» в одном из самых красивых турецких городов – в Измире. Может быть, потому, что рядом с ним была прекрасная женщина. Может, потому, что сама атмосфера отеля глубокой осенью, когда почти нет гостей, навевала какую-то непонятную грусть. Но этот «Хилтон», возвышающийся изумительной башней в городе, почти рядом с бульваром, в окружении роскошных деревьев, был особенно запоминающимся. Хотя ради справедливости следует сказать, что лондонский «Хилтон Парк лейн» не уступал в роскоши и красоте своим братьям в других странах мира.

Дронго оставил вещи и спустился вниз в холл, чтобы пройти в ресторан, когда неожиданно услышал у себя за спиной:

– Здравствуйте, мой дорогой мистер Дронго.

Это было так неожиданно, что он не сразу повернулся.