Текст книги "Бузина, или Сто рассказов про деревню"

Разговор с Марком Анатольевичем состоялся трижды.

– Дарья Олеговна, – Марк Анатольевич по имени-отчеству обращался ко всем, даже к детям, – вы когда-нибудь жили в деревне?

– Нет, – я не смогла соврать, – никогда.

– Я бы вас понял, если бы вы решили поехать, скажем, во Французские Альпы. Вы уверены? В правильности своего выбора?

– Да, – сказала я, и соврала.

21 июля 1991 года грузовой полуприцеп, перегруженный сверх всякой меры, отчалил от дома №18 корпус 2 по улице Каховка и взял курс на Калининскую область. Я лежала в щели, укрытая брезентом, а на мне сидели две собаки – старенький фокс по имени Рафик, и молодая овчарка Валдай. Ирландский терьер Ежи ехал с мужем Митей в кабине. Когда грузовик дернулся, клён, росший напротив подъезда моего дома, провёл по моему лицу веткой – словно прощаясь. Господи, что же я делаю? – пронеслась мысль, и исчезла. Всё это было похоже на спектакль, и всерьёз не было понято мной. Через много часов мы добрались до деревни, и, на глазах у изумленных жителей, выгрузили всё свое движимое имущество. Бочку из-под кваса, шкафы, банки с краской, коробки с консервами, холодильники, чемоданы, матрасы, тюки, свертки, рюкзаки… Цирк приехал, – сказали местные, увидав троих наших собак. Ну, что, прошу, – Вовка Заяц открыл перед нами занавесочку, так как двери не было. Крыши тоже не было. Не страшно, – сказал Вовка, – дождя не будет. Той же ночью случилась гроза.

Вот, так и живем мы тут – 30 лет. Давно осталась в прошлом Москва, театр, муж Дима. Мы всё еще строим дом, но, теперь уже с мужем Сашей. С Митей мы расстались через 3 года. Из театра меня уволили по собственному желанию, когда я рассказала, что у меня боров весит 132 кг и картошки я убрала 12 мешков. Вот, к чему может привести случайно отчеркнутое мамой объявление – «Продается дом, для выращивания телят на коллективном подряде».

Дедушки-соседушки

Далеко от стольного града лежат наши деревеньки. Даже и не понять, где, собственно лежат? Нет у нас дорожных указателей, хорошо, если кто помнит – а то и почтальоны уже рукой махнули, куда письма да газеты доставлять? А деревенек у нас осталось порядочно – только дворов в них мало. Рассыпаны они – как будто кто взял горсть бирюлек в ладони, потряс, да и высыпал на землю – а дальше, кому как повезло. Сильнее всех повезло деревне Селифаново. Эти они просто лотерейный выигрышный билет вытащили! Селифаново на берегу озера приспособилось. Им как хорошо! И рыбалка, и на лодках катание, и плавание, кто любит, если вода теплая. В Селифаново у нас Бородулин живет. Бородулин бородат согласно фамилии, дядька крепкий, суровый, но ищущий жизненный смысл. Тоже одинокий, но надежды на счастье не теряет. Селифаново – деревня крепкая, почитай, с полсотни дворов, и всё народ основательный, избы с подызбицей, хлева рубленные, шифером крытые, колодцы с журавлями, а на столбах колеса от трактора, в которых аисты сидят. Там и народ, не шебутной какой, а вдумчивый. Безобразий не совершают, хотя участковый там частый гость – он тоже ихний, селифановский житель. Если взять вбок от Селифаново, то выйдешь на ровную дорогу. Иди по ней, иди, и будет тупик в виде забора. Это московский дачник огородил себе 100 гектар земли. Чтоб волки не шастали. А волкам оно надо? Им овца интересна, а не тощий дачник на джипе! Ну, забор обогнешь, и будет Бобровое болото. Нехорошее место, что и говорить! Зовут его Чёртов угол, или Машка-Кикимора. Сверху все зелененькое, яркое, как парниковый огурец зимой, а шаг в сторону – всё. Утоп. И пузыри только. Там, на болоте, есть трансформаторная будка. Вот, от неё надо взять левее, и выйдешь ровно в то самое Машкино. Машкино деревня негожая, живут в ней люди странные, должно быть от болотного духа. Там, в Машкино, и обитает наш Дедулик. Домик его славный, крашен голубеньким, наличники беленькие, кружавчиками, крыша красная, как клубника, и яблоневый сад вперемешку с грушами. Дедулик у нас просто Мичурин какой-то. Сажает, подстригает, вредителей выводит, а потом не знает, куда те яблоки девать. Для того завел кроликов. Ну, чтобы яблоками кормить. И морковку им посеял. Кролики у него живут сами по себе, вроде, как дикие. К кроликам и курочки потянулись, к курочкам гуси, утки, цесарки, даже противные бородатые индюки. Дедулик сам не местный, жил в Мурманске, был «мореманом», всех зовет «сухопутными галошами» и грезит о море. Был женат, но жена осталась в далёком Мурманске, в виде воспоминания. Дедулик кряжист, ноги ставит, как и положено моряку, переживающему качку, бороду носит окладистую, лысинку прикрывает банданой. У Дедулика от сухопутной жизни постоянно болят зубы, и он их лечит. Дружит он с моим мужем на почве авторемонта, сварки, ковки, и ненависти к своей машине «Нива». Со мной – на почве любви к собакам, варенью из брусники и к моему самогону. У Дедулика живут собаки – кобель Мухтарка и собачья дама Дуська.

Если взять за центральную точку Селифаново, то хутор казака Данилы Свербигуза и не сыскать вовсе. Как сам добрый казак находит свою Свербигузовку, знает только Свербигузова лошадь. Зовут её Петькой, в честь Чапая. В таких дремучих чащах затерялась Свербигузовка, что даже сам пан Голова махнул на неё рукой. Казак Данила из местных, предки его в 17 веке шли с соляными обозами к морю, но заблудились, и, распродав соль, так и остались – на берегу речушки. Настоящая фамилия Свербигуза – Чумаков, но Свербигуз звучит как у Гоголя! Данила холостой, занят коммерцией, натуру имеет мечтательную и строит обсерваторию. С 17 века Свербигузы сроднились с селифановскими, с машкинскими, с потапенковскими – и теперь, куда не плюнь, везде родня. Даже Дедулик, добро пришлый с моря-окияна, и тот считает всем себя роднёй. У Свербигуза смешное хобби, он сварщик. Двор его заставлен сварочными аппаратами, и на лошади своей Свербигуз всегда скачет, надев для верности маску сварщика. Жаль, железа в наших краях нет, потому и мается Свербигуз – без дела.

Мы же с мужем Сашей живем в деревне Шешурино, которая еще до конца 20-го столетия была густо населена – 20 дворов, 20 коров, овец без счета, куры-петухи! В деревне стояла больница, построенная еще при генерале А. Н. Куропаткине, аж в 1902 году! Пока больница стояла, а люди в ней лечились, то и деревня наша жила. Когда больницу закрыли, жизнь утекла – тоненьким ручейком. Осталось всего 5 дворов, 1 корова, а народу всего – и сказать смешно! Пальцев одной руки перечесть – хватит.

Всякие разные дачники проживают в наших деревнях, и, приезжая погостить на лето в свои дачи, вносят веселую сумятицу в нашу жизнь. С моим домом соседствует Изольда Александровна, натура жизнелюбивая, солнцепоклонница и пофигистка. За Изольдиной избой живет Ритка, моя стародавняя подруга. Стасик у нас гость наезжий-приезжий, из далеких стран. Есть еще и бабки – Николаевна, Петровна, Семёновна и разные другие, которые и сами не помнят, как называются. Все остальные дачники имеют место быть – есть у нас и Адмирал, и Вилен Шкапнер, и даже Кася Львовна. Каждому найдется место. Прошу любить – и слушать! А если кто будет какое сходство разыскивать, так я так скажу – от каждого по чёрточке – вот, и выйдет человечек!

 
                                        х х х
 

Просматривая вчера фотографии наших друзей, живущих неподалеку, я умиленно говорю:

– Саш, смотри! Как у нас тут чудесно! Какие люди живут в деревне! И артисты, и художники, и философы, и полярники, и поэты, и… кого только у нас тут нет!

– Крестьян, – мрачно замечает муж.

 
                                        х х х
 

Разрезая пелены дождя, ныряя в лужи, поднимая фонтаны брызг, прибыл внезапно Дедулик на мотоцикле. За спиной его мотался, громыхая содержимым, рюкзак. Охотничье ружье было приторочено к сиденью, как пленная княжна. Мотоциклетный шлем сидел на Дедулике, как баба на чайнике. Под шлемом был белый бабий платок в горошек.

– Егорыч, – муж обнял Дедулика промасленными руками, отчего на спине Дедулика обозначились черные крылья, – какой у тебя вид воинственный, ты что, в армию собрался?

– Какой в… армию на хрен, – прошамкал Дедулик, – жубы у меня болят. Дай прополоскать чем у Дарьи всегда есть либо она еще не гнала?

Оба посмотрели на меня вопросительно. Я пожала плечами и ушла в стену, где кладовка.

– Вам на калгане или чистую?

– Мне с анальгином, – у Дедулика улучшилась дикция.

– А мне с колбаской, – муж вытер руки губкой для посуды. Поставив на стол бутыль, я отвернулась – варить варенье.

– Шашка, – Дедулик разгрыз анальгин и лицо его стало ромбовидным, – вот, шкажи мне, на хрен аппендицит у человека?

– Раз есть, значит надо, – муж предпочитает туманные формулировки.

– А вот! – горделиво подбоченился Дедулик, – а у меня был! А теперича нету. Потому как этот шукин кот его вырезал. А теперь у меня жубы болят!

– Когда это тебе вырезали? У нас больницы нет, а ты все время на виду?

– В вошемьдешят втором, – Дедулик отвлекся и начал полоскать рот водкой, – аккурат. Шначала ничего, а теперь жубы болят. Шукин кот, как ешть! Хиюйг фигов!

– Мда, – протянул муж, – у тебя, видать, зубы как-то со всем организмом связаны. А тебе больше ничего не удаляли, чтобы знать, откуда ждать?

– Перелом был, – грустно сказал Дедулик, – поди узнай, что они в гипш мешали…

Беседу нарушали свистки чайника и капель в коридоре.

– Хорошая шучка у тебя Дарья, – Дедулик показал на дремлющего Фунтика, – надо ш моим Мухтаркой обженить, не?

Все помолчали, не решаясь будить спящего кобеля.

– Ну, а ружье тебе зачем? – прервал молчание муж.

– А хрен его жнает, – честно сказал Дедулик. – Времена больно нешпокойные…

 
                                        х х х
 

Я в тебе какую-то струну ощущаю, – говорит муж, подливая Дедулику молочка, – случилось либо?

– Моя со мной развестись учудила т, – Дедулик то разворачивает фантик, то сворачивает, – либо ты мне, говорит, удобства в дом с канализацией к соседям выведешь, да и еще в кафеле, и эту… жузю? не… дузю? Ну, корыто тако! С дыркам повезде! Чтоб как царицка кака лежала в пузырях! —

– А ты развелся же еще в Мурманске? – муж помнит биографию моряка.

– Так что? – Дедулик опасливо оглянулся, – я иной раз, и подженюсь? У нас, в Машкино бабель летом густо идёт. Как комар прям. Аж зудят повезде. Но на зиму не хочут. Вот, джузю дай. С пузырям.

– Так в корыто порошка, взболтай, нет? – муж сочувствует.

– А можно и Фэйри для посуды, – влезаю я, – мы так раньше собаку мыли. Ветврач сказал не хуже шампуня!

– Не… ей в прынцып дырков в джузе этой…

– А! джакузи! – соображает муж, – это в Москву. В Кремль!

– Чорта ей лысаго! – Дедулик до того домял конфету, что она тает у него в руках, – пущай идет за кого хошь идет! Бобылем буду! Без бабы! Один сам!

– Ты кузницу открой, – советует муж, – я тебе сварку дам.

– Во! – радуется Дедулик, – тогда ко мне все девки побегут! Кастрюли т лудить!

– Надо тебе только помощника, ты ж в годах? Как куйню поднимешь?

И тут открывается дверь и входит дядька. С чемоданчиком таким, как у водопроводчиков.

– Ты кто? – спрашиваем мы хором.

– Я сварщик, – говорит мужик и шмыгает носом, – Данила. А фамилие моё Свербигуз…2020
  прим. авт. СВЕРБИГУЗ – казак из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя.


[Закрыть]

 
                                        х х х
 

А Егоровна и говорит:

– У деда-то день рождения как никак, надо зайти, а то он не звал же!

И мы поехали. По пути еще Пашку Филина подобрали, потому что он шел в майке, засыпанный снегом.

– Пойдем, – позвала Егоровна, – погреешься.

И мы опять поехали. А тут Валька Волков идет. Трезвый, потому что идёт ровно.

– Пойдем, – позвала Егоровна Вальку, – выпьешь.

Ну, мы все к Дедулику и ввалились.

– Чего приперлись? – Дедулик жарил щуку и прикрывал её спиной, – чего? Снегу нанесли! Чего? А этого на что привели на выпить нету на! – Валька водил носом.

– Мы будем тебя поздравлять! – сказала Егоровна, – потому как в такой день одному нельзя, а тут коллектив и еще кто придет када огонек заметит.

Дедулик забегал, плотно занавешивая окна.

– А я т нарошно уехадши! Кубари сымать! Думал кто забудет если вспомнит! Ан нет выпить ни грамма! Но чаю много!

– С собою, – и Егоровна поставила бутылку «Шешуринской слезы». Хлебу дашь?

За плотно накрытый щукой и солеными груздями стол сели важно.

– Ты бы дверь заложил, – присоветовал Юрка, – я видел, как Наташка с пилорамы бежавши.

– Наташка такой силы женщина, от её не укроисси, – и все выпили. Заскреблась Наташка.

– А чай уже пили? – спросила она, стоя в хлопьях снега.

– СНЕГУРОЧКА, откуда не ждали, – сказал Егоровна, и все еще раз выпили.

– За что пьем-то? – спросил Валька.

– За любовь! – ответил Дедулик и посмотрел на Наташку. Та зарделась.

– А чай будем пить? – спросила Наташка. Дедулик принес зефир, привезенный мной в прошлое лето.

– А надо бы в вазочку, – умственно прошелся по этикету Юрка. Дедулик ссыпал зефир в вазу. Загрохотало. Наташка взяла зефир и постучала об стол. Зефир не дрогнул.

– Вона, вещь! – и замочила зефир в мисочке.

– А вчера Герке Ячкину язык пополам, да. – Егоровна дружит с Инной Тимофеевой, медицинской работницей в больнице.

– Как – пополам? – ужаснулась я.

– А на лесе был. Сук отхряснувши, и под кадык. Пол-языка, как и не было.

– Ужас, – говорит Наташка, которая говорит всегда, когда не ест, – и Герку и так не понять была – тстстст пспсмтс, тепереча вовсе что будет?

– Даже если подошьют, – Егоровна понимает в вопросе, – ясней не буит.

– Да как же язык он что, высунуши был? – Дедулик нервничает трагически, высовывает розовый, в селедке язык и трогает его пальцем. Примериваясь, высовывает язык на максимальную длину. Все смотрят на Дедулика с интересом.

– Так отхряснувши! – Юрка показывает, как гнутая ветка, обломившись, идет прямо под челюсть, и сам заваливается под стол.

Через 15 минут все высовывают языки, пытаясь угадать, как это нужно языком ворочать, чтобы – пополам. От внезапности испуга.

– А, – заключает под конец Валька Волков, – чё язык? Куму вот так яйцы отхряснувши, это да, проблема ужаса!

Тут уж все соглашаются, даже Егоровна. Когда все было съедено и выпито, все разом погрустнели.

– Ну, мы пойдем? – спросила Егоровна.

– Идите, идите, – замахал руками Дедулик.

 
                                        х х х
 

– Все одно зазря небо коптишь, – Дедулик размял ириску на клеенке чайной ложкой, – хоша б корову завел!

– А доброе дело, корова? – казак Свербигуз подхода к коровам не знал, – она ж гадит, не?

– Позём даёт, – Дедулик украсил ириску спичками, – гля? Чего вышло?

– Конденсатор? – спросил муж.

– Еловый лес? – встряла я.

– Твоя борода небритая, – неловко пошутил Свербигуз, скосив глаз на Дедулика.

– План ГОЭЛРО! – Дедулик потрогал спичечные головки, – это линии электрических передач, шагнувшие в светлое будущее! – мы замолчали, скрестив взгляды на керосиновой лампе. Электричества не было вторые сутки.

– Так того? – Свербигуз в темноте гладил Фунтика, спутав его с котом, – я насчет коровы не понял?

– А тебе где понять? – Дедулик аккуратно вынул спички, – это мы, безлошадные супротив тебя как обидно, на? Потому как улови мою мысль?

– Налить? – уловила я.

– Лей, – сказал муж, – все равно сидим, так хоть вспомним, какие они из себя, коровы?

– Я помню, у бабы Жени была корова, – Дедулик помнил неглубоко, но объемно, – с рогами. Так приехал дачник заночевать. И такой резонный. При крутых бабках. Отслюнил бабке пол-лопатника, говорит, корову хочу видеть. Бабка его в хлев сопроводила. А там корова стоит. Бабка корову доит, а тот стоит. И спрашивает – а чё у коровы вымя-т не убирается, на?

– Куда, – Свербигуз посмотрел на свои добрые шаровары, обросшие Фунтиковой шерстью, – вымя? Оно ж висит, не?

– А да, а дачник думал, что корова как самолет шасси вымя убирает! Втягиват!

– Брешешь? – муж вынул кота из супницы, – байка?

– Не, – Дедулик раскатал вторую ириску, – этот дачник и был наш казак Свербигуз!

– В жизнь с тобой за стол не сяду, трепло бородатое, – сказал Свербигуз и ушел седлать лошадь.

– Зря ты его так, – муж подавился смехом, – он же казак, а не доярка!

И тут дали свет…

 
                                        х х х
 

Что удивительно? А, вот что! Некое отсутствие Дедулика. Умом понимаешь – здесь он, неутомимый ледогрыз, упорный извлекатель пучеглазых рыб, кроличий сексопатолог, водознатный копатель колодезей. А сердцем, сердцем чуешь – нет его, хоть плачь. Кому теперь достаются шоколадки «Мишка на юге»? То-то! А в прошлый свой приезд с атлантическим холодильником в металлолом, Дедулик, бросив шапку оземь, зарыдал:

– Ты понимаш? Понимаш?

– Ну да, – вяло поддакнул муж, думая, что речь идет об ухудшении пластиковой фурнитуры в холодильниках «Атлант».

– Кур я зачем? И ланпочку им? Ты еще дал «жёлудь»? А я провел? А проводу купил на три сотни, не мене? А щитай, всякие чтобы есть сыпать покупал? Хотя одна сидит, как бы и ничего. И жрут?

– Да-а-а, – тяну я, памятуя о том, что под топор кур по деревне укладывает Дедулик, – куры, это да.

– Так нет! – парирует Дедулик, знатный десантник, – нет! И зачем?

– Типа «доколе»? – спрашивает муж.

– Вот! В телевизоре было что?

– Новогодний огонёк?

– Чуты, говна пирога, я спал. Я про любознательную передачу!

– А! «Загородный»!

– Во! Так кур сейчас искусственно делают так! То есть не курица сидит яйца несёт при помощи петуха!

– ?

– Теперь яйцы делают прям без кур! Собирают! Как на заводе! Белок-желток! Шкорлупкой накроют – жри. Потому – химия.

– Ужас! – говорю я.

– Так да! Я курей с гусями-утками держу, вот. – Дедулик незаметно пододвигает ногой шапку, на которую уже лег наш старый пёс Лёва. – Работы по горло уснуть некогда! А они? Влёгкую!

– Ну, ты же вряд ли можешь синтезировать белок-то? А желток тем паче, – у мужа по биологии был трояк, но по химии четверка.

– Я не, – Дедулик вылавливает клубничину из банки с вареньем, – я сам не.

– Ну, вот! И держи кур, чего ты?

– А как ты разумеешь, Сань, они либо и кролей так могут?

– Как?

– Ну, внутреннесть всяку напхать, а потом шкуркой обтянуть?

– Ты что! – успокаивает Дедулика муж. – Сколько шапок распускать! Не! Не могут!

А и пропал потом Дедулик. Муж говорит, должно жёнину дублёнку порезал, овечку Долли конструирует?

 
                                        х х х
 

Муж с Дедуликом уехали в соседнюю деревню искать другого Дедулика, который втулки точит. Последний такой Дедулик. Ну, продрогли в пути, по лесам-то, по болотам…

– Налей-ка нам грамм по двадцать-тридцать, – сказал муж, – и закусон легкий.

Я заметалась, потому, как на столе уже сидел кот и глодал куриную ногу, под столом Фунтик ел мужнин тапок, а старый Лёва страдал. Рюмки на стол, прыжок – к холодильнику, фуэте – банку с «горючим». Разлила, пошла кота со стола снимать. Слышу, чокнулись. А Дедулик и говорит:

– А чегой-то ягода какая настоена?

– Это чистая, – говорю, – настойка калгановая еще томится на подходе.

– Да не, – Дедулик берет ложку и извлекает из рюмки что-то небольшое и светлое… – ДАРЬЯ! Это ж – ЗУБ?!

– В смысле «зуб даю»? – я пугаюсь, кот орёт, Фунт лает.

– Не! Подлинный зуб! – и Дедулик несёт мне чайную ложечку.

– Ой! – я приседаю от смущения, – это ж коронка! С Сашкиного зуба! Я её в рюмочку положила, чтоб не потерять… ну, которую в Великих Луках «стАмАтолог», как он сам себя на бумажке с телефоном обозначил, ему поставил…

– На хрен ты ее хранишь? – кричит муж.

– А чего, – отвечаю я голосом Арцыбашева из фильма «Теория запоя», – коронки, они того, кариесом не болеют же… вдруг новая выпадет, а у нас того, запасная будет? До Лук сколько пилить-то…

 
                                        х х х
 

– Ох, и добрая сучонка у вас, – казак Свербигуз вытаскивает варежку из пасти Фунтика. Фунт упирается, усы у него топорщатся, он хочет одновременно визжать, лаять, разорвать варежку и напугать Свербигуза. – А что, Дарья, уступи мне собачку?

– Уступи – в каком смысле?

– Ну-у-у, – Свербигуз, изловчившись, поднимает варежку вверх. Фунтик, сомкнув челюсти, повисает на варежке, раскачиваясь, как маятник. – Пока она мне не народит таких, еще пару-тройку?

– Не народит, – я качаю головой, – зуб даю. Или два.

– Так молодая она?

– Молодой, – я беру Фунтика на руки, и он начинает измельчать Свербигузову варежку – как шрёдер, – но он того. Как бы кобель. Хотя и не кобель. Но не сучка.

– Это как? – Свербигуз вынимает из кармана свитки вторую варежку, – ешь, маленький, ешь. Я тебе в Свербигузовке таких рукавиц! Ты што! Дарья, собирай, чо у него в командировку есть? – Я кладу в сумку светящийся ошейник, миску, корм, подстилку, мячики, и беру на поводок Лёву.

– Не, этого я не возьму, – Свербигуз качает головой, – куда мне двух?

– А к Фунту еще и кот, – я снимаю со шкафа переноску, – иначе затоскует!

– Ты еще скажи тебя взять, Сашу, да полдеревни по-любому выйдет! Сиди, Фунтик, сиди… я тебе рукавицы сюда привезу, – и Свербигуз, оседлав кобылу, скрывается за поворотом. Фунт, сладко зевнув, устраивается в корзинку – досыпать…

 
                                        х х х
 

Следом за мужем пришел Дедулик.

– Ты знаш, – сказал он и плюхнул мне на стол пакет, сочащийся свежей кровью, – вот те подарок.

Дедулик всплакнул.

– Господи! – ужаснулась я, – ты, видать, кого близкого порешил-то?

– Овцу, – Дедулик всплакнул еще раз, – я их, бл… ей, ваще всех к зиме сведу! Такие б… ди! Сена не накосить! Огород потоптавши! Я глан дело, Ваське Грачёву чё – я ему как? Ты, грю, приди, и порешим одну. Прям сёдни с утра. Я грю, тебе самогону и две пачки курева, смогёшь? Он – да я за такую щедрость кого хошь прирежу, могу и тебя. Ага. Я ждамши – нет, нет. А овцу-то жальчей и жальчей… ну, я к Ефимовне – може, Васька у ей на сене. Нет. А Ефимовна – ну эта такая скажу женщина… она грит, не надо мне вина, я так, говорит, зарежу. Господи! – Дедулик перекрестился, – где живу! среди кого? Готовы за ни про что овцу порвать… вот, Серёга Тюремник за сто рублей взямши…

– Мда… – даже муж озадачен, – что уж… такое дело, печаль! Ну, может чего хорошего скажем – про овцу – то?

– Ты эта… доча, – Дедулик уже затягивает горлышко холщового сидора, – ты её погуще-т вари… ей, почитай, семь годов ужо было т…

– Самая пора в школу, – ляпает муж и Дедулик заходится слезой.

 
                                        х х х
 

Климат в избе банный. За столом сидят Дедулик, тракторист Стасик из деревни Потапово, и муж. Пьют – кто что. По времени дня. Разговор идет о рыбалке.

– Чу! – Дедулик смотрит мужнины рыбацкие штучки, – раньше крУчок гнули и орешину… щас – да!

– Раньше за хорошую цену совхоз рыбу покупал, – Стасик поднаторел на рижских шпротах.

– Тада да… рыбы было… да! – Дедулик мочит в водке сушку, – без трусов в воду не войдешь!

– Сейчас можно, – муж ест мороженое ложечкой.

– А баба раньше на колбасу хорошо шла, – вспоминает Дедулик блаженно.

– На червячка не?

– Не, с Москвы привезешь колбаску, они на запах прям бежали… да…

Входит соседка Ритка с банкой яблочного сока и в майке цвета увядшего цикламена.

– О! – ахает муж, – Донна Роза Кальвадос!

– Саш, у меня газонокосилка свистит … – Ритка косится на Дедулика, тот облизывается.

– А чего, мотив-то какой? – Ритка воспроизводит нехитрый мотивчик.

– Еще покоси, чтобы она Стаса Михайлова начала…

– Дураки вы, – Ритка уходит.

– Да, – тянет пиво Стасик, – сейчас с бабами тяжело как… Теперь на колбасу бабу не возьмешь!

– Ты бы шпрот привез, – советует муж.

– Чу! – Дедулик – на рыбу они никак… я вчера Нинке ведро подлещиков, а она…

Я ухожу. Купаться. Безо всякой опаски быть пойманной или съеденной. А колбасу в жару? Фи… пива бы, холодного?!

 
                                        х х х
 

Дедулик молод, еще восьмидесяти нет, самое начало за семьдесят, хоть и при внуках. Даже и дедом не назовешь – так, мужчина хоть куда. Но, борода, конечно, возрасту придает, аж солидно! Они с мужем нашли общий язык в пламени сварки и объединили усилия. Сейчас сидят, чаевничают. Дедулик любит чай с вареньем, потому ставлю им банку, чтобы блюдечки не мыть.

– Ты понимаш! – Дедулик багровеет шеей, – Мишка т сукин кот! А! А? – это он уже спрашивает, дескать, сукин ли кот – Мишка.

– Ну! – муж соглашается.

– Я оставивши на зиму лодку. С мотором. Мишке. Куды я в Мурманск лодку т попру? Ну?

– НУ!!!

– А вот! – Дедулик бросает в сердцах ложечку, – приехавши к лету, и к Мишке. Ну – лодку т конопатить, сё да как, мотору жизнь прогреться надо, ну?

– Ну!

– А нет!

– Ну?

– Вот те, ну… Я этому Мишке! где, кричу, мотор мой с лодкой, потому как чую – не то! А он мне – так я, грит, продал все, еще по весне… не, ну как? он грит – а мне жить не хватало на что! А? чужу лодку с чужим мотором! в сохран оставлено-то!

– Ну … – муж возмущен.

– Главно дело – я ж яму, чорту такому, в телефон звонил! Он сказал бы, я б яму денег выславши!

– Я бы убил, – муж думает о своей казанке, проданной ему быстроглазым цыганом из Витебска в 91 году, – прям не думая…

– Ну вот, Сань, пойдем ему ввалим-то, а?

– А давно продал?

– Дак годков пять тому назад!!!

– Тогда уже пора… пойдём!

 
                                        х х х
 

Дедулик, конечно, фрукт. Ананас, я бы так сказала. Или дуриан какой. Я ж спала! И было к полуночи. А тут звонок играет «Турецкий марш». Ой, думаю, это может быть что угодно. Кота выпустила вперед, Лёву прикрыла собой и пошла. А там, в лучах света – Дедулик.

– Дарья! – кричит, – Дарья! – и машет руками, как вентилятор какой. – Мне на минуту, – кричит. Думаю, раз на минуту, мужа будить не буду, управимся как-то сами. Если бы на час, то – да. А так – нет. Дедулик снял боты, носки и прошел босыми пятками в избу. – Всё, – сказал он, – теперь как быть не знаю. Конец.

Через сорок пять минут, оглушенная совершенно событиями и децибелами (а Дедулик в волнении дает как истребитель на взлёте), я поняла, что его, Дедулика, грозят убить во сне.

– Зарезать! – кричит Дедулик, – зарезать меня хочет! И Зинку привела! И Ленку конопатую! А та еще пианица какая горькая! А я как? Я как? Оне втроем?! Всё Машкино на меня поднялося, чистай бабий бунт!

– Так в глаз не проще, – проснулся муж и вышел с котом на шее, – дал в глаз, и тихо. А лучше табуретом, это и прочнее для мебели, и наверняка.

– А в тюрьму? задрожал Дедулик.

– Табуретки не сажают, – авторитетно заявил муж. – Это ж мебель. А мебель – как в шахматах ферзь – ходит, куда хочет.

– Я в шашки, загрустил Дедулик, – и только доской если чего-то по пальцам прям.

Пауза зависла в ночном воздухе.

– Ну, бывайте, люди добрые, – Дедулик хотел бить челом оземь, но не рассчитав, уперся лбом в нашего пса Лёву. Лёва заорал от ужаса и вспугнул кота, спящего на мужниной шее. Кот, не будь дурак, взвился, оставив на мужниной шее глубокие, как первая борозда, царапины. – Ой, мля! – сказал Дедулик, поднимаясь, – теперь мне точно в тюрьму.

– Давай я участковому сразу отзвонюсь, – предложила я, – чтобы утром его не будить. Сельский участковый был на задании в Селифаново, у кумы, и Дедулику посоветовали обратиться, если будут трупы, сразу в МЧС.

Когда за Дедуликом скрипнула дверь, муж спросил:

– А чего он приходил-то?

– Его бабы какие-то зарезать хотят, – пожала я плечами.

– До чего люди дошли, – удивился муж, – пожилой человек, козу держит, с парашютом прыгал, а его зарезать?

Утром вся деревня обсуждала одну версию – Дедулик приехал к Дашке ночью свататься, а тут Дашкин муж пригрозил его зарезать, и тогда бабка Ефимовна написала на Дашку донос участковому… а три бабки, которые лежали в больнице по старости лет, выступили свидетелями за справедливость наказания.

 
                                        х х х
 

Избу с бревенчатыми изнутри стенами только у городских и встретишь. Наш народ почище городских, и унылость бревна скрашивает разноцветьем обоев. Внуки, зная о таких пристрастиях к красоте, присылают дарёное им на новоселье весёлое китайское барахло – неработающие 3D —стерео панно с кислотно-зелёными водопадами или часы, золоченные с такой щедростью, что глазам больно и хочется часы немедля снести в ломбард. От этого в избе происходит сияние торжественных представлений о прекрасном. У Дедулика внуков полно, вот и шлют. Егоровна, заложив руки за спину, обходит места, куда открыт доступ, причмокивая от здоровой зависти. Особенно разит её в сердце новый буфет с золотенькими накладочками и застекленными дребезжащими дверцами.

– Чаво хранишь тута?

– А ничаво, – Дедулик бежит вытаскивать ключик из дверцы, но – поздно. Дверка открывается, и тут ахаю я. На самой верхотуре буфета стоит гипсовая модель гнома в натуральную величину, удачно раскрашенная в цвета Силезских штолен. Но стоит так хитро, что низом – вполовину на буфете, а вполовину-то! на дверке, то есть – откроешь дверку, а тебя гном – бах! и по башке. Тут не языка, жизни можно лишиться, не разобрав до конца щучью голову.

– Стой! – кричу, – лови! сейчас как… упадёт!

Егоровна глядит вверх.

– И кто-й тебе эту фигуру на шкап загнавши?

– Так Валентина Ильинична моя! – гордится Дедулик своей городской снохой, живущей в городских условиях Торопца, изредка заезжающей летом на грибы да ягоды, – она толк знает! Во, как обставлено!

– Вот ты в милицию её сдай, – советует Егоровна, – она тебя прибить видать и хотела. У ей чо там?

– Так вино заграничное! – хвастается Дедулик, поглядывая на нависшего гнома.

– От-то! – Егоровна поднимает кривоватый палец вверх и смотрит на Стасика.

– А я чё? – идёт он пятнами, – я ж рази дурак по сервантам тырить? Я на месте потребляю…

– Стало быть, не от тебя поставлено, – Егоровна задумается, – но ты бы, дед, избу обсмотрел, а то вдруг где еще капканы на тебя стоят, не?

 
                                        х х х
 

Невзирая на вывешенный на калитке плакатик со словами «ДО 16.00 – НЕ ЗВОНИ – УБЬЮ!» Дедулик поскребся в дверь в 15.00.

– А чево? – спросил он встревожено, встретив мой нехороший взгляд, – я же не звонил?

Пришлось ставить чайник. Обсевши аккуратно стол, дуем в блюдца. Дедулик варенье потребляет вприкуску, а конфекты – вприглядку.

– Вот, слушай, Дарья, какое дело… – говорит Дедулик, – в чем больше вредности для организму ежели прописан диабет?

– В сахаре, – уверенно говорю я.

– Не! В конфектах из шоколаду или в карамельках?

Зависает пауза. Лабрадор Лёва считает, что всё полезно, кот Симба ест только йогурт, муж Саша – конфеты «Откуси-выкуси» местной фабрики из Белоруссии. Решили, что лучше ловить рыбу, чем ну их конфеты совсем.

– Дарья! – Дедулик интересуется, – а вот, как ты глянешь, заяц домашний, что съест скорее – мякиш или корочку?

– Корочку, – отвечаю.

– А курям на сколько курей петуха если?

Так и вечеряем. Уходя, Дедулик говорит мне комплимент:

– Ты сегодня прям красиво выглядишь даже!

– Это я ей путевку в санаторий купил, – гордо говорит муж.

– Эх, Саня-Саня, – слышу я из сеней, – чо уж, один не справляешься-то?