Текст книги "Бузина, или Сто рассказов про деревню"

 
                                        х х х
 

Как снег пошел, так и Дедулик примчался. Главное дело, снег такой, что Дедулика и не видать, только мотор тарахтит да скрипит седло. Потёртое.

– Ты прям как всадник Апокалипсиса, – сказал муж и вогнал топор в пенёк. Муж колол дрова, а я их складывала, в ожидании зимы.

– А – пока – липнет, ужас! – расслышал Дедулик, – Точно! А лучше сухой, да. Этот прям повезде как не надо…

Помолчали. На двор ложился крупный, неправдоподобно белый снег. Фунт нарезал круги, а Лёва их описывал. Кот, держась за челюсть, скорбно прошел мимо

– Чей-то он? – Дедулик всегда благоволит к котам.

– Да тут битва была. С котом британским Прошкой. Из Мякишкино аж пришёл.

– Ой епть праздник светлый а то я бы сказал как! Этого Прошку на. Хотел я ему внушение сделать, ага. Это ж троллейбус какой-то, а не кот! Он у меня опрокинул банку сметаны с города три литра каких денех! И чё?

– Зуб выбил Симбе… вишь, кровищи сколько, – муж показал на пятачок, залитый кровью. Снег падал, но кровь проступала сквозь него… кот сидел на верстаке и страдал от потери красоты и от того, что теперь опасно есть хрустишки…

– Вона да… это они по породе определялись, – Дедулик снял рукавицы и стал похож на академика Иоффе, потому как усы его поседели от снега, а взгляд помягчел, – наши простые коты. Если что – загрыз на хрен и зубов ваще не будет. Интеллигенты, мать их…

– Это любовь, – подсказал муж.

– А ты мне Дарья, скажи? – Дедулик заглянул в выхлопную трубу.

– Сказала, – ответила я.

– Не, скоко живут такие собаки с ушами до полу а ноги короткие и хвост навроде укорочен но не к концу?

– Думаю, это спаниель?

– Во-во!

– Лет пятнадцать, если в болото не засунешь!

– А ежели засунуть, как?

– Если утонет, считай до того дня, как утоп, – пояснил муж.

– Я тогда поспешу, – Дедулик надел шапку, на неё шлем, и стал похож на артиста Кадочникова в фильме «Укротительница тигров», – а то этот сукин с ушами шпаниель придурок гуся мово загрыз!

– Так ему сколько лет-то?

– Придурку?

– А кому же? Не гусю?

– Ну, как … – Дедулик сдул снег с усов, – считай, бабка Матрена помёрла до перестройки. Её дом откупил сосед их тогдашний Витька. Потом Витька сел, потом вышел, потом его Зинка опять посадила, дом продали, Зинка дом пропила, а потом Зинка с трактора упала, в больнице отлежавши… на семнадцатой минуте былины муж сказал:

– Не трогай собачку. Ей лет двести.

– А и так! – обрадовался Дедулик, – я тада яво себе возьму. Назову Дунькой, а не? Все скотинка брехучая. Будет жонку мне напоминать!

– Разве что этим … – сказал муж, и Дедулик, счастливый, помчался подманивать собаку с ушками.

 
                                        х х х
 

Дедулик сегодня розов, как персик в лучах заходящего солнца. Картина такая – «Дедушка с персиками». Вот. Мы с порога начинаем обниматься, но расстояние в три метра блюдем.

– Хорош орать! – рявкает муж, забыв, что у нас с Дедуликом осложнение на уши, – сядьте по разным углам, наушники возьмите… чай будем?

– Ну, если с вареньем? – Дедулик шоколад дарит мне, – тогда можно. Я вот смотрю собачка у вас умная! – Фунт стоит на Дедулике и воображает.

– Куртку порвет! – ору я.

– Ну её на хрен, ту куртку. У меня была куртка! Ох, красивая! А деверь взял и снохе отдал, на? Я иду – моя куртка идет.

– А как узнал?

– А там написано ТОРОПЕЦЪ, мне Зинка покойная еще вышивала. Криво, но ярко.

– Померла не от этого?

– Да не! Зачем! Она уж и не ходила. Вышивать, вышивала и все. Куда ей было, когда она Ленина помнит, на?

– Давай отнимем? – муж склонен к экспроприации, – наваляем снохе, не?

– Не… я ей газ вчера ставил. Неловко. Вчера ставил, а сегодня в ухо. Не. Обождем! А ты помнишь совецку власть?

– Еще бы! – теперь кричит муж, – а Дарья вообще как сама за нее боролась!

– Во! А я тада пошел арматурщиком учиться. Ох, ну… берешь арматуру, и…

– В глаз?

– Не! Как ты её из бетона на? Не… а и девки были! Штукатурки!

– И ты их арматурой? – не унимается муж.

– Да за что? На них и жениться можно было! В армию сходил-пришел, права дали, разряд дали, комнату дали и…

– На девку-штукатурку можно?

– Во!

– А сейчас?

– Сейчас нет. Ты мне, Дарья, объясни нащот возраста. На что они в америсе такого царя поставили, что он падает? Встанет, главно дело, и падает? В телевизоре показали. Завалящий, как прям.

– А мимо рта не пронесет! – кричит муж, – это у них главное!

Тут слышен лай. Это наш лабрадор Лёва требует обеда, и мы расходимся. Продолжая думать – каждый о своем, о девичьем.

 
                                        х х х
 

У Дедулика две собаки. Ту, что побольше, Дедулик считает овчаркой и потому обозначил, как Мухтара. Впрочем, Мухтарка овчаркой считает Дедулика, и норовит приучить его к ЗКС – «защитно– караульной службе». Если Мухтарка видит проходящего мимо дома Стасика (а Стасик живет бок о бок с Дедуликом и шляется туда-сюда весь день), он лает. Тогда Дедулик приседает от ужаса и бежит задергивать занавески. Мухтарка, считая, что Павлов был прав, но в отношении Дедуликов, тут же ложится на диван и ласково повизгивает – а теперь, Дедулик, я сказал – ПИЩА! И, покорный, Дедулик спешит за кошачьим кормом, так как в сельпо собачьего нет. Вторая собака – Дунька. Это полная катастрофа конца света, – жалуется Дедулик, – это даже не кошка, а мышь какая. Дунька состоит из нескольких собак. Видать, Дунькина мать, пробегая по Мурманску, откуда дети и привезли Дуньку, вобрала, как пылесос, все разнообразие мурманской фауны. И флоры. Потому как усы у Дуньки в пыльце, а хвост напоминает мох ягель. Дунька невротик. Она даже псих. Она падает в обморок, когда Дедулик шелестит газетой. Чтобы накормить Дуньку, Дедулик садится на ковер типа палас, окружает себя и Дуньку игрушками, и кормит это чудовище с ложечки. Мухтарку в эти часы кормления изгоняют на улицу, предоставив ему возможность сожрать Стасика. Если поймает, конечно. Дедулик педант, кормит Дуньку по часам, поэтому в 9 вечера Стасик сидит на чердаке и кидает в Мухтарку мелкие предметы быта. Крупные Мухтарка приносит к дому Стасика. Так они и живут. Являя собой единство и борьбу противоположностей.

– Ты бы бабу себе завел, что ли? – жалеет муж Дедулика.

– Ну ее на х..! – Дедулик пугается, – как я её кормить буду? Что ты!

– А ты не корми, – муж гладит Дуньку, которая объедает в это время шерстяной мужнин носок.

– Чу! Не корми… тада она сама пойдет кормиться… к Стасику…

– Так он на чердаке, нет?

– Ради чужой бабы слезет, паче, что-то моя буит, – горюет Дедулик и рассказывает про какую-то Клавку, которой и двух мужиков будет для счастья мало… в это время Мухтарка чует проползающего под окнами Стасика и рявкает так, что Дунька заглатывает мужнин носок. Вместе с большим пальцем…

 
                                        х х х
 

Только сегодня муж случайно уехал, я сразу легла в халате – читать. Изображать из себя барыню. За окном дождь, в печке дрова трещат, у меня в одной руке яблоко, в другой «Сандро из Чегема». Ну, что еще женщине нужно? Правильно. Тепло мужской ласки. И тут звонит-звонит-звонит! Кнопку звонка вдавил и ждет. Выхожу. Ну? Десантник. Дедулик.

– А где Сашка? – спрашивает. А муж ему навстречу три минуты назад выехал. Ага. И дорога – одна. Тут разминуться, надо исхитриться. Сели чаи гонять. Туда-сюда.

– Как, – смотрю на помолодевшего за весну Дедулика, – обстановка в садах? Полях? Как поросята? Как отёл? Как гуси-лебеди?

– Дня не вижу, – Дедулик вытирает лицо кепочкой, как бы смахивая с себя трудовой пот, но деликатно, – даже иной раз и не знаю – спал? Вот, поверишь? Поросю что даю? Бульончик отварю, туда картошечки, морковки, лучку, капустки.

– Морковь пассеруешь?

– Что ты! – пугается Дедулик, – мытая! Я все лучшее!

– А что, – перевожу я разговор на тему любви, – Ленка к тебе ходит?

– Зачем? Зачем??? – Дедулик оглядывается по сторонам, – я ж того! Холостой навечно!

– А вот новый сосед у тебя, Пал Палыч, не поженить его на Ленке-то?

– А это зачем? – Дедулик так пугается, что роняет конфетку. Лёва, лежащий у ног Дедулика с открытой пастью, глотает. – Эта не надо! Ленка она разве для замужа? Нет?!!

– А для чего?

– О! Ленка она для печки! Ну, зимой… ну, сама понимаешь…

– Так Палыч зимовать будет, нет?

– Незачем! Пусть к себе в Новгород едет. Чо ему тут? Мёду тута нету! А то приедут! Новгорода ему мало! Там Ленок ого! Я с парашютом туда прыгал! И эта… ты ему тогда скажи, чтобы он Мишке не поручал за избой глядеть, во!

– А почему?

– А приедет он, Палыч твой, весной – все! Обреудит тот подчисто! И еще скажет – а мне, мол, надо было. Ага. Ой, чистый змей тот Мишка! У меня была лодка, а в ней грузила … (на втором часу рассказа про блесны приехал, наконец, муж).

– У тебя там поросёнок картошку роет, – подал руку Дедулику, – куры на дороге все, а корова не доена!

Дедулик испугался, и улетел на своем самокате.

– Так он картошку не сажал вроде? – я ставлю чайник.

– Так у него и коровы нет, – муж посмотрел на меня ясными глазами.

 
                                        х х х
 

– Ты как на пенсию-то живешь? – спрашивает муж Дедулика.

– А хто на её живет-то? На её тянут! Я ж не эта… ну эта… Шамбибулина? Про неё пропечатали в газете, так миллионы у ей зарплата.

– А сверху?

– Про сверху знают кто сверху! – Дедулик тычет пальцем в потолок, – мы раньше тожа! Не ровён как щас!

– Ты ж в Мурманске был? – уточняет муж.

– Я при деньгах был! – Дедулик снимает кепчонку и с печалью отмечает, что она изношена, – страшно сказать! Тыщи шли по карманам рассоваты. Бабе своей получку отдам – а себе в гараж сложу.

– Машина была?

– А не! Волга! У меня в МурмАнске и сейф был! В огнетушителе. Нипочем не узнаш.

– И никто не прознал? – я даже кота уронила.

– А кто прознат? Стоял себе, я его краской мазал кажно лето.

– И? – муж работал в ГУМе, ему насчет сейфов интересно.

– Я в рейс пошел, – Дедулик гладит якорь на руке, – а баба моя сука и дура была зараз. Ей свой нос везде, где щель! Ну, и сдала мой огнетушитель в пожарку, а то грит, там срок вышедши!

– И?

– Я с рейса пришодши, где? Кричу главно дело… где??? Либо, думаю, на дачу свезла еще ничего…

– Ну?

– Развелся. Прям тут на пирсе и развелся. Две печати ей поставил в оба глаза. И всё.

Больше в этот вечер Дедулик ни слова не сказал.

 
                                        х х х
 

Ну, в такую слякоть мало кто поедет по дороге. Совсем никого ни вдоль, ни поперек. А нет! Поднимая фонтаны брызг, рассекая волны, с другого берега приплыл Дедулик. Сырой такой. Даже собаки его обнимать не стали. Раздели мы его до приличного исподнего, и давай компот пить. Брусничный. Заодно про папанинскую бабку вспомнили:

– Вот, – говорю, – бабка то была!

– Чья? Тут бабок валом было, – Дедулик разминает ягодку, – бывалоча выйдешь – блин… одне бабки повсюду. Девок нет. А бабок! И стоят, и бегут, и на лисапеде бывалоча… свесит все окорока и крутит педали. А то не папанинска бабка была, не!

– Как? А чья?

– То МАМКИ Папанина. Оне ж Пскопские, да. Холмского уезду. Как Луки раскатал фашист, всё. Бабка в леса ушла с партизанами. Говорят, она уж война кончилась, а все партизанила, такая была пока ей орден не дали. Токо тада и успокоивши.

– Ну, бабка ж??? Не дедка? – не унимаюсь я.

– Мамкина бабка! Прабабка! А то и ваще не поймешь. Чистый ящер Бросненский. Она Ваньку лопатой била. Он у ей чекушку обреудит, она его – по всем местам!

– Я помню, она еще меня муриев просила вывести … – зарделась я, вспоминая первые годы жизни в деревне.

– А вывела? – Дедулик смотрит на толстую муху, лениво ковыряющую сахарный песок.

– Не, – каюсь, – сикахи то ушли, а мурии – не.

– Сикахи фигня, – Дедулик прячет ложку в сапог, – а мурии, они спать не дадут. Из всей гадости гадость.

– Ты че приплыл-то? – спрашивает муж.

– Плавает я те объясню без Дарьи че, а мне четыре дырки высверлить надо, и на болту резьбу нарезать.

– Пошли?

– А и да…

– Так, а что с бабкой-то? – я дрожу от любопытства.

– А че? – Дедулик стряхивает с себя Фунтика, – снова партизанит, должно. Ванька-то спивши…

 
                                        х х х
 

– Будем Дедулика брать, – Егоровна поправила фальшивую розу на шапочке, – а то, что он? Если бы не мы, он бы как? А так с людями, и давай по походу заберем Мишку с Петькой. И Наташку!

– Легко! – согласился муж, – но они пойдут пешком!

Улица была покрыта темнотой, как пирог черникой. Фонари горели только около дома Дедулика, но разом два. Тянуло дымком и подгоревшей кашей,

– Еда будет, – сказал Мишка.

– Но горелая, – утешил Петька.

В сенцах топтался Дедулик, громыхая ведрами.

– Чего так рано? – Дедулик пятился в избу, – дольше сидеть будем, а еды мало! – тут все стали поздравлять Дедулика, намекая на день рождения. Дедулик принимал подарки, прижимая к груди пакетики, как Дед Мороз наоборот. Мы с Егоровной вынесли стол, а Дедулик кружился, как бородатая Волочкова, и уставлял скатерть тарелками. После второй все посмотрели на Петьку:

– Жанить яво надо! – сказала Егоровна.

– Это да, – сказал муж, – одному мне страдать?

– Я на Дашке жениться не буду, – Петька помахал куриной ногой, – мне молодая нужна.

– А Ленка? – Егоровна листала в уме списки жителей, – Валька? Людмила Петровна? Катерина либо наша, либо Пантелеевская?

– В плане возраста, – Дедулик накатил торгового вина, – лучше брать до пенсии!

– А после пенсии, зачем брать? – Мишка выпил Петькину рюмку.

– Так деньги? – Егоровна поправила розочку, – опять же, она никуда бегать не будет?

– Она и ходить, поди, не сможет! – крикнул Дедулик, и все посмотрели в телевизор. – А когда я в армию уходил, за мной вертолет прилетел, – добавил Дедулик непонятно к чему. Все разом погрустнели, а Дедулик принес коробку с фотографиями.

– А чай? – спросил муж, – пирог же?

– Тут память жизни, – сказали хором Егоровна, Петька и Мишка, – а чай ты и дома можешь попить…

Наташки мы так и не дождались, и вышли в глухую ночь. Подсвеченный телевизором, сидел на кухне Дедулик, и, перекладывая фотографии, пил чай с черничным пирогом, не забывая облизывать сладкие от варенья пальцы…

 
                                        х х х
 

Дедулик сегодня приехал на зимнем тракторе. Спешился, помял дутыми сапогами снег, поохал и зашел чаю попить. Всё лицо его было обернуто в шарф. Дамский такой, в нежные полосы.

– Ты чего? – спросил муж, снимая кота со стола и расчищая место, – джихад, поди, объявил?

– Да не до баб мне! – взмолился Дедулик, – зуб ноить и ноить! Какие тут, к лешему, девки!

– А лечить?

– А ездил в Торопец! Ну, корова т и корова! С таким выменем ей одно молоко давать! А она …щяпцами по рту, жуть что!

– Видать, молодая, – муж заинтересовался, – неопытная еще?

– Где молодая? Где? – Дедулик лег подбородком на стол, грея зуб о чашку, – молодые замужом все! А энту, видать, за страх такой, что над людями делает и не женить никогда…

– Так выдрать?

– Куда? Она мне там точила дыру-то, точила… пенёк оставши, снутри пустой весь! А был зуб новый! На ём золота коронка…

– Да выдери ты!

– А коронку куда?

– Во! – муж почесал за ухом, – я тебе дырку в ней высверлю, и дырку в ухе проткнем – будешь носить… а чего – золото!

– А и ведь! – обрадовался Дедулик, – я чисто цЫган буду!

– Ну! – поддержал его муж, – а лошадь мы тебе справим…

– Так и тогда и сведу у кого… раз цЫган-то!

На том и порешили.

 
                                        х х х
 

– Раньше на работе о бабах, а на бабе – о работе, – говорит Свербигуз, поглаживая небольшую, с блюдце, лысину, – а теперь не так!

– А как? – Дедулик пытается налить в блюдце сгущенное молоко, – теперь же работы нет, если на пенсии?

– У кого пенсия, хорошо, – муж пододвигает Свербигузу колбасу, – а у кого нет, тому плохо!

– А у кого и баба, и пенсия, – тому и работать не нужно, – Свербигуз пьет водку, как минералку – глоточками, – а баба, от неё убыток. Что пенсии, что зарплате. Я всегда нычки делал, у меня собака была овчарка. Я к нему в будку, что прикопил, и прятал. Жене, зачем к собаке интерес иметь? Она в будку задом не пролезет же. И хранил.

– Не нашла? – муж косится на меня, – а то некоторые где хочешь, найдут!

– Не нашла, – Свербигуз промокает лысину вафельным полотенчиком, – а потом собака ощенилась на хрен и все. Щенки сожрали деньги. В муку!

– Так кобель же? – Дедулик берет кружочек колбаски и кладет на печеньку, – ты ж говоришь «к нему»?

– А ты не придирайся! – Свербигуз надувает щеки, – не кобель же съел? А чё ты в гостях сгущёнку ешь и кофе пьёшь, я ж не спрашиваю!

– А я любил повариху! – Дедулик дует на кофе, и рябь бежит по блюдцу, – в армии у нас повариха была…

– Красивая? – спрашивает муж.

– Женщина ж, говорю! – Дедулик злится, – я ж говорю – в армии! Причем тут «красивая», вот, что ты в армии не служил видно сразу! В армии кому красота нужна? И еще у нее сахар с маслом был. И я как-то раз…

Тут я понимаю, что я чужая на этом празднике жизни, и деликатно выхожу, громко хлопнув дверью – пусть о работе поговорят. На ночь-то?!

 
                                        х х х
 

Мчим в Торопец. Впереди нас, вздымая валы снега и вихри песка, мчит Дедулик на машине – жертве импортозамещения. Жертва громыхает, но летит изрядно. Останавливаемся у железнодорожного переезда по надобности – девочка остается в машине, мальчики – налево. Пользуясь моментом, мальчики проверяют машинное нутро. Естественно, тут же заходит разговор о любви в виде воспоминаний. Склоняясь над мотором, Дедулик сладчает лицом:

– Ох, скажу я тебе, Сашка, была у меня первая жонка.

– Это до Ленки? Тоже Мурманская, поди?

– Куда! Это еще после учебки, когда мы на стапелях варили крейсер! Ленка, почитай, финишная ленточка. Хоша я еще на Любку поглядываю. На райповскую, да. Но та была… епть как жа её?

– Её звали Нинка! – кричу я в окно. – Эту легенду в исполнении Дедулика я слушаю восьмой раз.

– Точно! Нинель. Она. Красоты была такой, я её в дому держал. Обженились затемно, и всё.

– А какой красоты? – муж мечтательно щурится.

– Дикай! Носик бубочкой, волоса пухлатые, льненые, сама… дробненькая, но злючая, как стрекалка и хуже. Я ей говорю за твой характер язвенный, я буду тебе держать в занавеске на лице как женщину востока. А она? Ты мне еще в дощатый сортир запри, я в нем по селу буду бегать! Не, на?

– «На» – полное, – подтверждает муж.

– Вот. А тут она меня омманувши, и я довез её до города который порт каких морей не знаю, мол, к дохтуру по женскому. Я сел у колидоре, стерягу. Она шелыгает-шелыгает, то с банками какими, то со склянками, то ей шприца, горстьми таблетки, то еще чаво. Отвлекся. Задремал. Проснулся – а няньки полы моють. Где, обспрашиваю на предмет культурности обращения, моя Нинель? Нянька в слёзы – а уже всех уложили, кого надо, оставши разбежавши.

– Ну?

– Вот те ну. И не видел ее больше. Видать, схарчил кто. Либо сманили. Дорога т рядом. Документы подал в загс, все – свободна. Я в Мурманск. Мореманом. Потом другая была, еще после и до Ленки.

– Так Нинель? – я аж выпадаю из окна от любопытства.

– А че? Помёрла. Да. В печали дней. Это мне семнадцать лет как назад соопчили. Адмирал её видал. Буфетчицей она была на гражданском каком судне. Каботаж близ берегов Родины. У нас с ей родни обсчей по деревне жительства полно было, а так сошло, что одна она вовсе и была т. Потому вино любила, громкую музыку и красота смутила ей ум.

Я вижу, как муж сочувственно кивает головой, а Дедулик утирает лицо ветошкой. Мимо идет пава, на высоких каблучках, в полушубочке.

– А! – толкает Дедулик мужа в бок, – а?

– Ты бы уж лучше рыбу ловил, ей-Богу, – укоряет его муж, и они погружаются в машинные кишочки.

 
                                        х х х
 

По воскресеньям к нам заезжает Дедулик. У него маршрут выходного дня. К Егоровне, к Васильевне, к деду Петру, к бабе Вале. А как же! В будни всех не обскачешь… дела-дела…

– А вот ты, мне Саня, какую вещь скажи, – Дедулик обмакивает баранку в варенье, – вот какой враг шкворня эти точил? – Дедулик достает из сумки металлический хлам и устанавливает его на столе. Муж надевает очки.

– Руки бы поотрывать тому, кто бронзу на медь тут заменил! – замечает муж сурово.

– А вот, найди! Найди, попробуй! Я продавца пытать начал, а тот что-то…

– Раскололся?

– Да не… заплакал, так ему меня жалко стало…

И они уходят в гараж – видимо, что бы заставить шкворня забронзоветь?!

 
                                        х х х
 

Бородулин с мужем моим прилаживают куйню на старый холодильник. Холодильник гнётся и трещит, и, в конце концов, сплющивается.

– Хреновые холодильники раньше делали, – говорит Борода.

– Зато куйни хорошие, – замечает муж, подкатывая старую электроплиту, – давай сюда наладим.

Тут пришел Дедулик.

– Хреновая плита, металлу никакого, щас продавит.

Продавило.

– Давай либо из кирпича сложим?

– Сварим?

– А ну её на землю, и ну её на?

Сидят, думают. На куйню планируют берёзовые листья, кленовые самолётики и яркие бабочки.

– А либо завтра ВДВ? – Дедулик почесывает тельник свободной от куйни рукой.

– И либо чё? – Борода курит, стряхивая пепел на сапог Дедулика, – фонтана нету?

– А либо в озеро?

– А фонтан?

– Один на, вода на?

– А помнишь, в 94-м, пригнали из пожарки? – Бородулин улыбается и роняет куйню на сапог Дедулика. Когда мат рассеивается в бледном шешуринском небе, Бородулин продолжает прерванный рассказ.

– Мужики помнишь, на? Шланги подали в озеро, а мы с брандспойту вверх дали? На? Не фонтан?

– Я лучше в баню пойду, – Дедулик смотрит, как сапог надувается изнутри, – ты мне ногу сломал!

– Во! – радуется Бородулин, – в фонтан опустишь – и перелома не будет…

– Саш, а ты где служил? – спрашивает мужа Бородулин.

– В Караганде, – остроумничает тот.

– Тогда тебе тоже – в фонтан…

 
                                        х х х
 

Больше всего мне любопытны разговоры мужчин о «бабах». При мне – бесконечные мормышки, глушители, маржа, биржа, техосмотр и кровельные саморезы. Но! Если их (мужчин) соберется штук пять – зуб дам! – трое пройдутся по «бабам». Двое могут и про масло для двухтактных. Могут. А тут собрались – Стасик. Юный сосед Федя. Дедулик. Бородулин и казак Свербигуз. Муж всем этим руководил. Первые полчаса продержались на теме «на что берет налим и есть ли он вообще», но плавно съехали на «баб», едва я отвернулась к плите.

– Вот, Фёдор, доложи обстоятельно, как теперь с женским полом в столице городов, – Свербигуз лыс и пышно усат, – как себя девушки? Блюдут?

– Дядь Данила, вы типа насчет горизонтального промысла? – Федя пьет прибалтийское светлое. – Это сколько хочешь!

– Горизонтальные карьеры были на Воркуте, – Бородулин сероглаз, лучист и пьет только подсоленную воду, – мы там срока мотали. С пассажиром одним, так вот – если залегает…

– Кстати, залегает? – Свербигуз облизывает кончики усов, – насчет залегания прошу в подробностях!

– Мы в учебке под Витебском, – Дедулику не встрять, а поделиться хочется, – такую медсестру видали! Что ты! Пальцы оближешь, даже если в ихтиолке… я потом кино видел, она стала моделью. Заграницею. Или не она?

– На женщине всегда нужно жениться вовремя, – Бородулин макает сушку в солёную воду. Сушка растворяется и оседает хлопьями, – я всегда женился.

– Тебе бы в Воркуте навалили бы, если б не женился, – Свербигуз чешет волосатую грудь, – у меня друган конвойным был. Хошь, спою?

Все дружно умоляют Свербигуза не петь. Стасик, переставляя стопочки с разноцветной водкой, говорит:

– А я семь раз был женат!

– И что?

– Могу и в восьмой себе позволить!

Над величием этого момента задумываются все. Такого опыта нет ни у кого, даже у Дедулика. Бьется муха под потолком, орет застрявший под шкафом кот, шкворчат грибы на сковородке. Любовь – это сила, – думаю я про себя.

 
                                        х х х
 

Есть особы ветреные, им нравится, когда дует. Есть особы плаксивые, они дождь любят. Я же люблю снег хлопьями и яркое, жаркое солнце. А тут развезло, замочило и стало холодно, сыро и зябко. Дедулик всегда в такую погоду тарахтит мимо нас. Отважный водолаз он, я так думаю. А тут зашёл, весь в дождевых струях, кепку снял, выжал на коврик, наступил на кота, прослезился, затанцевал на месте, наступил на Лёву, и муж, во избежание порчи движимого имущества, ловко подставил под Дедулика табуретку.

– Я, Дарья, тебе каво? Что? Я тебе, вот. Потому как Сашка твой мне всегда, ну, и я ему для тебя через. – На этих словах Дедулик стал шарить у себя за пазухой и извлек пластиковое корытце. Покашляв, Дедулик достал что-то розовое и длинное. – На. Када диета, хорошо. А то так бегал. Када без дела.

– Что это? – я вглядываюсь в содержимое корытца.

– Заиц. – Дедулик шмыгнул носом. – Я, значицца ехал, а он бежит када я иду. И все.

– Убил? – Я не могу сдержаться, чтобы не заплакать. Нежный розовый нос, серые ушки с розовой изнанкой, косые глаза, полные разочарования в жизни … – Зачем?

– Нет, ну, правда? – муж смотрит на стол, – пусть бы себе бегал. А теперь еще дробь выковыривать!

– Так, а что? – Дедулик поднимает брови и сам становится похож на зайца, – я не со зла? Он как заиц предмет добычи?

– У него ж семья была, – я смотрю в окно, умытое дождем, – мама была. Бабушка даже!

– Бабушку, наверное, Бородулин убил, – муж осуждает Бородулина, как охотника на зайцев, – а дедушку, я думаю, могла и Машка Перевозчикова грохнуть. Скалкой. Нет, печаль же?

– Да не то слово! Всю семью разметали! – перед моим мысленным взором плывет заяц, запеченный, украшенный клюквой и загорелым картофелем, – но, раз уж такая беда … – я тяну руку к зайцу. Дедулик, рыдая так, что слёзы от него разлетаются, как брызги от поливальной машины, хватает зайца, запихивает его назад, в миску, запахивает куртчонку, на рукаве которой почему-то написано «Harley Davidson forever», и, мельтеша руками, бежит к двери. Через минуту слышен веселый пук-пук мотоцикла, и стук дождевых капель по крыше мужниной бетономешалки.

– Зря ты, насчет семьи, – муж смотрит, как поднимается пар над кастрюлей с картошкой, – заяц сейчас самое был бы оно…

– Да ты тоже, с бабушкой, нет? – мне тоже жалко упущенной добычи, – чего тебя-то понесло? Теперь Дедулик выбросит зайца!

– Или продаст? – муж смотрит в то же окно, что и я. За стеклом виден мокрый кот. В дверь стучат. Входит Мишка Воробей.

– Ну? Вам зайца не надо? Задешево?

– ДАААА! – кричим мы хором.

 
                                        х х х
 

По причине дождя Дедулик и приехал. Потому как, в вёдро смысл ездить? А тут – события кругом и везде.

– Знаешь, на? – Дедулик ласково почёсывает наколку «люблю братку Борика», – теперь повалило ужас!

– Чего?

– Всего повалило. Прям я в лес заехал – леса нет, на. Всё повалено!

– Это лесоповал, – уточняет муж, – щуку будешь? У нас еще кусочек есть?

– Щуку не на. Я тут взял на, а она не. Я даже коптить не стал. Я землянику взял. По шестьсот литр!

– Дорого?

– А на, поползый! Что ты! Там змеев стоко! Никаких денег! А так, из пенсии отщипнул, сиди дома ешь. Можно с сахаром или так.

– У тебя свет в твоём Барабашкино есть?

– В Машкино, – Дедулик гордится названием деревни и даже написалв районную газету статью «Как Машкино стало Машкиным».

– Барабашкино длиннее, – соглашается муж. – Так, что, свет есть, или опять керосиновую лампочку доставать?

– Когда был, когда нет, – Дедулик не любит про политику, – уезжал, не было. Приеду – кто знаит? Тута Стасик с горы на велике мне чуть между фар не съездил, а ты говоришь електричество … – и они с мужем идут в гараж, потому что там стучит генератор и воздух приятственный. А снаружи дождь. И кот спит дома, значит, дождь – надолго.

 
                                        х х х
 

Дедулик совсем пропал. Кругом зимняя рыбалка, шутка ли?

– Куда тебе столько рыбы? – спрашивает муж завистливо.

– А мне не на! мне – на не на!

– А зачем?

– А ей проветривание организму делаю, да. – Дедулик примеривает спортивную кепку с ушами на меху, – на что щука в озере? Во! Я та щука и есть. Она знаш, как бегат?

– Из лунки не выпрыгивает? – мужу еще сильнее завидно.

– Када как. Скрывать сил нет, но бывает. – Дедулик горд. – Рыба ж хочет ко мне, навроде скучат. А! Вот! – и Дедулик достает полиэтиленовый мешочек. В мешочке что-то сгоревшее в муках на костре.

– ЭТО КТО? – я в ужасе.

– Это, девка, кура и есть. Вот, голову ей. И тебе принес. С головой, но без.

– Больная, что ли? – пугается муж.

– Не кашляла, – Дедулик двигает ко мне мешочек. Открываю – птица, навроде колибри, но крупнее. И – мясо у нее – коричневое! Коричневое, а не розовое, как у птиц с фабрики!

А потом я варю суп. И запахи кружат мне голову. Курица была соратницей Ленина, судя по возрасту. Она не уваривается, но уменьшается, будто съеживается… Но как же это вкусно!

Вот вам – и супчик куриный! Да с потрошками!

 
                                        х х х
 

Едем на родник – в глухой лес. 10 км от нас. Дорога вихляет бедрами, облизывают ручейки колеса машины, выскакивает очумевший от комаров и слепней заяц, машину трясет на пригорках… набрав в канистры воды, ледяной, от которой перехватывает дух, бредем болотцем к машине. Слепни гудят, как бомбардировщики. Быстро прыгаем в машину, Дедулик закрывает окна. Рвем с места и видим, что сзади летит черная, гудящая туча. Авангард мотается по салону.

– Тормози. – командует муж.

– Да брось! нельзя! – Дедулик жмет на газ, – сожрут!

– А увезем их, – муж волнуется, – как они потом дорогу назад найдут-то?

– ГЛОНАС пусть купят, – отрезает Дедулик и, не отпуская руля, начинает хлопать газетой по стеклу.