Текст книги "Пятая профессия"

Или – в сердце?

10

– Здание Таро-сэнсея – автаркическое, – объяснил Акира.

Они сидели по-турецки на подушках возле небольшого столика из кипарисового дерева. Небольшая комната была разгорожена тонкими, как бумага, стенами с изысканными картинами, написанными тушью. Вся обстановка напоминала Сэвэджу дом Акиры.

Но, показывая, в чем состоит отличие, Таро не стал пользоваться услугами слуги, и налил чай сам в маленькие, тоненькие керамические чашечки с изящными рисунками, изображающими природу (водопад, цветущую вишню), сделанными минимальным количеством мазков кистью.

Акира продолжал объяснение:

– Пятый этаж – это додзе. На других этажах находятся опочивальни, храм, библиотека, столовая и кухня, тир… В общем, все, что необходимо ученикам Таро-сэнсея для идеализации и сведения в одно целое разума, духа и плоти.

Акира прервал объяснения, чтобы отпить глоток чая: он взял чашку, подставив левую руку под донышко, а правой поддерживая ее сбоку. Отпив глоток, он похвалил напиток:

– Идеально, Таро-сэнсей.

Сэвэдж внимательно наблюдал за Акирой, стараясь копировать все его движения. Перед тем, как улететь из Америки, Акира постарался объяснить тонкости чайной церемонии. Священная традиция ее восходила к четырнадцатому столетию. Вдохновленная дзен-буддизмом ритуальная церемония должна была вызывать чувство чистоты, спокойствия и гармонии, известной у японцев как ваби. Настоящая церемония длилась несколько часов подряд и включала в себя несколько перемен, сервировок, сопровождаемых различными съестными блюдами. Каждую сервировку церемониймейстер начинал с добавления в чай горячей воды и помешивания его в бамбуковом чайничке. Разговор сводился к ненавязчивым, приятным темам. Участники церемонии чувствовали себя освобожденными от бремени и давления окружающего мира.

Но на сей раз церемония была сведена к минимуму. Чисто по необходимости. Но уважение к ритуалу все равно осталось. Уловив серьезность Акиры и его сэнсея, Сэвэдж отложил до времени вопросы и поднес к губам прозрачную чашку, вдыхая аромат дымящегося чая и отпивая чистую, изумительно пахнущую жидкость.

– Мой дух чувствует успокоение, Таро-сэнсей, – сказал Сэвэдж и поклонился.

– Чай успокаивает мою душу, тушит пожар жажды, – добавила Рэйчел. – Аригато, Таро-сэнсей.

Таро усмехнулся.

– Мой высокочтимый ученик, – кивнул он в сторону Акиры, – неплохо вас подготовил.

Коричневое лицо Акиры залилось красной краской. Он униженно опустил голову.

– Так редко можно встретить цивилизованного гайдзина. – Таро улыбнулся и поставил чашку с чаем. – Вот тут Акира упомянул, что в этом здании есть библиотека. Большинство сэнсеев не дозволяют своим ученикам читать. Мысли препятствуют действиям. Слова заражают рефлексы. Но незнание само по себе является врагом. Факты могут стать оружием. Я бы никогда не позволил своим ученикам читать фантастику. Романы, – он сделал рукой пренебрежительный жест, – тоже. А вот поэзия – дело другое, и я всячески поощряю в учениках стремление к композиции, предлагаю им самим сочинять хокку, изучать произведения таких классиков, как, например, Мацуо Басе. Но мои ученики больше всего читают вещи информативного толка. Исторические книги – в большинстве своем историю Японии и Америки. Сочинения по оружию – как древнему, так и современному. Строения замков, детекторов вторжения, электронного наблюдения и различных инструментов их непосредственного ремесла. Еще – языки. Я настаиваю на том, чтобы, кроме японского, мои ученики знали еще три языка, один из которых обязательно дожжен быть английским.

Сэвэдж украдкой глянул на Акиру, наконец, поняв, почему его соратник настолько хорошо знает его родной язык. “Но почему такой упор на английский? – удивился Сэвэдж. – Потому, что это общенациональный язык, на котором разговаривают во всем мире? Или же потому, что Америка победила Японию во Второй мировой войне? Почему выражение лица Акиры стало таким печальным, стоило Таро упомянуть о знаниях его учеников американской истории и английского языка?” Таро замолчал и отпил чай.

Акира пристально наблюдал за своим сэнсеем. Решив, что на данный момент его учитель не собирается больше ничего говорить и что вставить в молчание свою реплику будет вполне уместным, он решил предложить свое объяснение услышанному.

– Когда мне было десять лет, – сказал Акира, – отец привел меня к Таро-сэнсею и отдал к нему, чтобы я изучал боевые искусства. Пока я учился в высшей школе, я приходил сюда пять раз в неделю на двухчасовые занятия. Дома я благоговейно повторял то, чему меня научили здесь. Большинство студентов мужского пола совмещают занятия в высшей школе с интенсивной домашней подготовкой, полностью отдавая себя стремлению сдать приемные экзамены в университет. Это начинается в феврале или марте и называется “экзаменационным адом”. Провалиться на экзаменах в университет, в особенности в Токийский, – означает покрыть себя несмываемым позором. Но когда мои занятия с Таро-сэнсеем стали чрезвычайно интригующими и захватывающими, я понял, что вовсе не стремлюсь попасть в университет и что его институт вполне способен стать моим университетом. Несмотря на всю мою ничтожность, Таро-сэнсей принял меня для дальнейшего обучения. В свои девятнадцать лет я вступил сюда с несколькими необходимыми вещами и не выходил из этого здания в течение четырех лет.

Пальцы Сэвэджа сильно сжались на чашке. Повернувшись к Рэйчел, он увидел, что удивление, написанное на ее лице, выражает и полностью передает и его чувства.

– Четыре года? – он был очень удивлен.

– Умеренное количество времени, если припомнить главную цель, – пожал плечами Акира. – Стремление стать самураем. В наш продажный и бесчестный двадцатый век единственная возможность для японца посвятить себя благородным традициям своей нации и стать самураем – присоединиться к пятой профессии. Стать современным эквивалентом самурая. Исполнительным защитником. Потому что сейчас, как и в прошлом, самурай без хозяина – это воин, у которого нет цели, несостоявшийся, бесцельно слоняющийся бродяга, попросту говоря, ронин.

Сэвэдж еще сильнее сжал чашку, но, опасаясь раздавить хрупкий фарфор, несколько ослабил хватку.

– И все эти мужчины в додзе…

– Лучшие, ученики Таро-сэнсея. Многие из них вскорости должны сдать выпускные экзамены – после четырехлетнего обучения у моего учителя, – ответил Акира. – Ты вправе сравнить их с монахами. Или отшельниками. Кроме бакалейщиков и других торговцев, поставляющих сюда необходимое, аутсайдерам не разрешен вход в это здание.

– Но ведь входная дверь открыта, – сказал Сэвэдж. – Так же, как и дверь, ведущая в додзе. Если честно, то я даже замка не видел. Сюда любой может зайти.

Акира покачал головой.

– На каждой двери есть скрытый замок, управляемый электронно, хотя сегодня – это правда – двери были оставлены открытыми. На тот случай, если бы моим врагам захотелось отправиться за мною в это здание. Приманка. Чтобы их можно было захватить в плен и допросить. Сама лестница является ловушкой, стоит только запечатать дверь.

Сэвэдж поджал губы и кивнул. Таро тихо вздохнул.

Акира поверялся к нему, поняв, что наставник хочет говорить.

– Несмотря на то, что мои ученики отделены от внешнего мира, – сказал он, – они живут, все о нем зная. Пользуясь средствами печати – журналами, газетами – и телепередачами, они узнают обо всех текущих событиях. Но в этом уединенном месте они учатся постигать настоящее с такой беспристрастностью, как и прошлое. Они отстоят от него – наблюдатели, но не участники событий. Потому что лишь объективный защитник эффективен. Сущность самурая – оставаться нейтральным, без надежд, поддерживая спокойствие своей сущности.

Таро поразмыслил над собственными словами, склонив на бок голову, а потом отпил чай, дав таким образом остальным сигнал к продолжению разговора.

– Прошу прощения, Таро-сэнсей. Но у меня возник очередной потенциально неделикатный вопрос, – сказал Сэвэдж.

Таро кивнул, дав разрешение на продолжение.

– Вот тут Акира упомянул продажный век, в котором мы живем, – заговорил не без усилия Сэвэдж. – В этом случае несколько молодых людей – даже японцев – пожелают закрыться, отгородиться от него стенами и посвятить себя такой трудной задаче.

– Да, их несколько. Но зато очень способных, – ответил Таро. – Путь самураев по самому определению оставлен для самых и наиболее непреклонных. Ты ведь сам, как мне рассказывали, полностью отдался службе в самых жесточайших условиях команды SEALs – американской армии.

Сэвэдж напрягся. Он изо всех сил старался не нахмуриться и не бросить недовольного взгляда на Акиру. Что еще открыл о нем своему учителю Акира? Взяв себя в руки и постаравшись ничем не выдать тревоги, он ответил:

– Но от мира меня ничто не отгораживало, а военное министерство платило за мое обучение. Эта же школа… Четыре года в изоляции… Думаю, что заплатить за подобное обучение могут лишь немногие…

Таро усмехнулся.

– Правильно. Ты меня предупредил. Вопрос действительно неделикатный. Американцы говорят то, что думают, – веселый тон едва скрывал неодобрение. Он посерьезнел. – Ни один из моих учеников не несет финансовых нагрузок, придя сюда. Единственными критериями отбора являются способность к обучению, упорство и непреклонность. Вооружение, еда, принадлежности – все, что им требуется, дается бесплатно.

– Но как вы можете себе такое… – Сэвэдж почувствовал, как у него захватывает дух, и постарался удержаться от того, чтобы не задать еще более неделикатный вопрос.

Таро не собирался ему помогать, и лишь молча изучал его лицо.

Молчание тянулось, как патока.

Его прервал Акира.

– С вашего позволения, Таро-сэнсей.

Сверкнувшие глаза показали: да.

– Мой учитель является также и моим агентом, – сказал Акира. – Как и для всех остальных учеников, у которых хватило терпения и упорства закончить курс обучения. Таро-сэнсей организует мои назначения на работу, продолжает наставлять меня и получает часть моего заработка – до конца жизни.

Сэвэдж почувствовал удар. Мысли метались в голове. Если Таро был агентом Акиры…

Значит, он должен был, по идее, иметь информацию о Кунио Шираи, которого Сэвэдж знал как Муто Камичи – человеке, которого он видел разрубленным напополам в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте.

Акира говорил, что в Америке он пользовался услугами американского агента, Грэма. Но главным агентом был не Грэм. А Таро. Значит, у Таро могут оказаться необходимые Сэвэджу ответы. “Но Камичи-Шираи никогда не был в Горном Приюте. Он был там не больше, чем мы с вами”, – подумал Сэвэдж.

Он вздрогнул. И снова закрутилась, завертелась, захватила и подчинила его существо проклятое жамэ вю.

“А если мы никогда не встречались с Камичи, то, значит, нас не могли нанять для его защиты! – думал Сэвэдж. – Таким образом, Таро о нем ничего не известно.

Но ведь кто-то все подстроил, кто-то сделал так, чтобы мы с Акирой представили себе, что нас нанимали. Но кто? И когда? В каком месте жамэ вю пересеклось с реальностью?”

Но в чем теперь был уверен Сэвэдж, так это в том, что Акира придерживал информацию, не раскрывая ее до конца. Подчеркивая то, что его агентом был Грэм, он тем самым уводил расследование от Таро.

Мог ли Акира быть врагом? Сэвэджа снова охватило все то же старое подозрение – душа заледенела. Чувство реальности было настолько сильно поколеблено, что ему казалось, что он больше никому и ничему не сможет доверять.

“Даже Рэйчел? Нет, я должен ей верить! Если я смогу на нее положиться, то остальное значения не имеет!”

И снова он оказался перед дилеммой: стараясь защитить себя, так же, как и Рэйчел, он словно стал своим собственным принципалом. И ему теперь, как никогда, был необходим не вовлеченный со стороны защитник, но на данный момент подобная роскошь была ему недоступна.

– Боюсь, что я окажусь грубым и бестактным, – сказал наконец Сэвэдж. – Я знаю, что разговор за чаем обязан быть успокаивающим. Но я слишком обеспокоен, чтобы действовать по правилам и повиноваться установкам. Акира, что, черт побери, произошло с того самого момента, как мы расстались?

11

Вопрос повис в воздухе. Акира, в тот момент потягивавший чай, никак не показал, что его слышал. Он отпил очередной маленький глоток, прикрыл глаза и стал смаковать вкус, затем поставил чашку на стол и взглянул на Сэвэджа.

– Полиция быстро прибыла на место, – он говорил отрешенно, и это создавало странное впечатление, словно все происшедшее касалось не его самого, а кого-то другого. – Вначале одна машина, затем вторая, третья – с расширением информации о серьезности дела. Прибыл коронер. Полицейские фотографы. Судебные исполнители. Высшие полицейские чины. Одновременно я насчитал в доме двадцать два следователя. Они выслушали мою версию. Заставили меня повторить ее несколько раз. Вопросы, которые они задавали, касались все более и более мелких деталей, их лица становились все более и более мрачными. Перед их приездом я хорошо отработал и запомнил историю. Я приготовил сцену к приему гостей, и она стала соответствовать моему рассказу о том, что воры пришли в ярость, и их реакция оказалась губительной. Для них самих. Но здесь не Америка, где одновременное убийство нескольких человек не считается чем-то из ряда вон выходящим. Здесь жестокое убийство с использованием огнестрельного оружия – редкость. Поэтому следователи были угрюмы и дотошны. К моему счастью, то, что я, хотя и применил пистолет одного из грабителей, чтобы его обезвредить, все-таки воспользовался мечом, защищая собственный дом, и это – как я и предполагал – пробудило высокие чувства, заставило вспомнить о традициях и сделало меня в их глазах настоящим героем.

В полдень меня все еще допрашивали. Предполагая, что вы станете волноваться, если я не позвоню в назначенное время в ресторан, я попросил извинения у следователей и позвонил с тем, чтобы отменить запланированную встречу. Поймите мое удивление и тревогу, когда я узнал, что вас в ресторане даже не было. Скрыв обуревавшие меня чувства, я продолжал отвечать на вопросы. Потом тела были увезены. Эко собралась с силами и, скрывая горе, поехала в морг, дабы подготовить и организовать все к похоронной церемонии. После этого следователи решили, что я должен отправиться с ними в полицейское управление и написать формальное заявление. На улице полицейские машины привлекли огромное количество репортеров. Стараясь не производить впечатления человека, которому есть что скрывать, я все-таки постарался избежать съемок, но по крайней мере одному удалось меня сфотографировать.

Голос Акиры стал мрачнее, и Сэвэдж отлично понял, почему. Защитник должен быть безлик. Если фотографию Акиры напечатают, это может повредить его работе, потому что возможный убийца сможет опознать его и напасть на него прежде, чем на основную добычу – принципала. В подобном случае потенциальные сложности становились еще более серьезными. Газетное фото Акиры сможет привлечь внимание его и сэвэджских охотников и расстроить все их планы расследования.

– Тут уж ничего не поделаешь.

– В полицейском управлении, пока я делал заявление, следователи проверяли мое прошлое. Я сказал, что я специалист по защите. Несколько промышленных предприятий, на которые мне доводилось работать, дали мне отличные оценки. Но я чувствовал, что полицейские проверяют и другие источники. Но с кем бы они ни переговорили, полицейские вскоре стали относиться ко мне совершенно иначе. С почтительностью. Их реакции я не понял, но, разумеется, спорить, когда мне разрешили уйти, не стал. Правда, мне посоветовали далеко не уезжать. Пояснили: мы захотим побеседовать с вами еще раз.

– А после? – спросила Рэйчел полусознательно напряженным голосом. Это был первый вопрос и ее первая реплика за довольно продолжительное время.

– Противник совершенно спокойно мог следить за полицейской машиной, везущей меня в управление, – сказал Акира. – Когда полицейские проявили ко мне столько почтения, что даже предложили отвезти меня обратно домой, я вежливо, но твердо отказался, ссылаясь на то, что хочу для проветривания мозгов пройтись. Совершенно озадаченный их волнением, я вышел из полицейского управления с черного хода и попытался смешаться с толпой. Но вскоре обнаружил сопровождающего. Японца. Обученного вести слежку, хотя и недостаточно хорошо. Потом я заметил еще людей. В общем, в течение последующих нескольких часов я старался от них оторваться. Приближались шесть неумолимых часов. Мне удалось использовать платную телефонную будку, чтобы позвонить в ресторан, и вы можете понять, насколько я был шокирован, узнав, что вас снова нет в ресторане. Явно что-то пошло наперекосяк!.. Что с вами случилось?

– Узнаешь, – сказал Сэвэдж, – сначала сам закончи свой рассказ.

Акира угрюмо поглядел в свою чашку.

– Пока я искал убежища на людях – в каком-нибудь не слишком переполненном баре, в котором я смог бы засечь входящих преследователей, – я увидел за стойкой телевизор, а по нему – новости. Кунио Шираи. Очередная демонстрация, – он в отчаянии покачал головой. – Но на сей раз она оказалась намного многочисленнее и интенсивнее, чуть ли не бунт. Перед американской военно-воздушной базой. Что бы Шираи ни делал, он все драматизировал.

– Мы видели этот репортаж, – лоб Рэйчел пошел глубокими морщинами.

– Мы каким-то образом с ним связаны, – сказал Сэвэдж, – С ним или с человеком, которого мы знали как Муто Камичи и с которым никогда не встречались.

– Но видели его разрубленным напополам в несуществующем Мэдфорд Гэпском Горном Приюте. – Вены пульсировали на висках Акиры. – Безумие. – Его глаза горели двумя страшными огнями. – Я знал, что выход у меня один – искать убежища у моего учителя, – он посмотрел на Таро, – Я не рискнул возвращаться домой. Но я не мог оставить Эко на произвол судьбы. Я перед ней в долгу. Поймав момент, когда она вернулась из морга, я позвонил из бара домой и вдруг, к своему удивлению, услышал “хай” – сигнал к бегству. Я быстро спросил у нее: “Почему?” И услышал в ответ булькающее: “Незнакомцы”. А затем: “Гайдзин. Пистолеты”. И тут кто-то вырвал трубку из ее руки. Американец говорил по-японски. “Мы хотим тебе помочь. Возвращайся”. Прежде, чем им удастся засечь, откуда я говорю, я бросил трубку. Американцы с огнестрельным оружием? В моем доме? И они еще говорят, что хотят помочь? Ну, уж, нет! Ведь полиция должна была поставить возле дома охрану на тот случай, если непоседливым репортерам захочется пробраться внутрь. Каким образом американцам удалось проникнуть в дом? – Акира вспыхнул, выпустив, наконец, свои чувства на свободу. – Если бы я смог добраться до Эко и спасти ее…

– Мы ей тоже звонили, – сказал Сэвэдж. – В одиннадцать вечера. Она успела предупредить нас прежде, чем американец выхватил у нее трубку. Она им нужна. Ее допросят, но она ничего не знает. Они будут ее запугивать, но она нужна им в качестве заложницы. Не думаю, что ей причинят вред.

– “Не думаю” меня не устраивает, – крикнул Акира. – Она мне как мать!

Таро поднял изборожденные морщинами руки, призывая к молчанию. Затем заговорил с Акирой по-японски.

Акира ответил. Его печаль сменилась спокойствием, и с просветленным взором он повернулся к Сэвэджу.

– Мой сэнсей поклялся спасти Эко. Его наиболее способные ученики пройдут выпускной экзамен несколькими неделями раньше. Сегодня их ночь. И – освобождение для Эко.

“Это уж точно, – подумал Сэвэдж. – Похоже, что для этих ребят нет и не может быть никаких препятствий. Кто бы ни сидел в доме Акиры, они даже не поймут, что это их стукнуло”.

Сэвэдж поклонился Таро.

– Благодарю вас за моего друга.

Таро нахмурился.

– Ты называешь Акиру своим другом?

– Мы вместе перенесли очень много бед.

– Но эта дружба невозможна, – сказал Таро.

– Почему? Из-за того, что я гайдзин? Тогда называйте это уважением. Мне нравится этот человек.

Таро загадочно улыбнулся.

– А мне – как это по-твоему – нравишься ты. Но нам никогда не стать друзьями.

– Вам же хуже, – пожал плечами Сэвэдж.

Таро в мятежном смятении поднял голову вверх. Акира вмешался и что-то успокаивающе заговорил, обращаясь к наставнику по-японски. Таро кивнул.

– Верно. Непочтительная попытка пошутить. Очень по-американски. Забавно. Вот тебе еще одна причина, почему нам не быть друзьями.

– Давайте скажем так. Я – защитник. И даже неплохой. И прошу оказать мне профессиональную любезность, – Сэвэдж не дал Таро возможности ответить. Быстро повернувшись к Акире, он спросил: – И значит, ты пришел сюда?

– Где и ждал… на тот случай, если сюда заявятся мои враги. Я не мог даже предположить, почему вы не пришли в ресторан, как мы условились. Я боялся, что, позвонив утром, я снова вас там не застану.

– Так же, как мы боялись за тебя после предупредительного сигнала Эко.

– Так что же случилось?

Сэвэдж сосредоточился, пытаясь унять эмоции, объективно оценить все, через что им пришлось пройти: погоню в храме Мэйдзи, бегство из парка, атаку на улице.

– Но мы не знаем вот чего: сидели ли в фургоне люди Хэйли или же они по нему стреляли? – голос Рэйчел в отчаянии заглох, чтобы снова возродиться. – Возникает вопросов больше, чем ответов.

– Может быть, в этом и состоит определенная цель, – сказал Акира, – заставить нас запутаться. Выбить из равновесия.

– Гонки с препятствиями и охота за грязью, – сказал Сэвэдж.

Акира не понял.

– Так Грэм видел жизнь. Тут все, мне кажется, правильным. Пока мы ищем ответы, мы стараемся избежать тех, кто хочет нас остановить.

– Но мы не знаем, кто, с кем и где? – сказал Акира. И повторил слово, которое уже говорил сегодня. – Безумие.

– Может быть, я смогу быть вам полезным, – подал голос Таро. – Относительно Кунио Шираи.

Сэвэджу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что именно сказал Таро. Чувствуя, как стеснилась грудь, он с удивлением посмотрел на обманчиво хрупкого старика.

– Прежде, чем я начну объяснять, мне кажется, – сказал он Сэвэджу, – вы нуждаетесь в гарантиях. Я никогда не был представлен ему под тем именем, под которым он представился вам… или ложно помнили, что он представляется вам… в Америке. Кажется, вы называете это жамэ вю.

Сэвэдж нахмурился, выпрямился, напрягся.

– Не стоит волноваться. Мой лучший ученик, – он кивнул в сторону Акиры, – немного раньше описал мне невероятные события, которые произошли с вами в несуществующем Горном Приюте. Вы видели смерть друг друга. Видели, как некоего Муто Камичи – которого вы сейчас называете Кунио Шираи – перерубили катаной пополам. Но ничего этого на самом деле не происходило. Жамэ ею. Правильно. Описание, не хуже любого другого. Я буддист. Я верю в то, что мир – это иллюзия. Но также верю в то, что землетрясения, морские приливы и извержения вулканов – реальны. Так что, мне приходится через силу, но держать себя на грани иллюзорного и реального. Кунио Шираи – реален. Но я никогда и не под каким видом не просил своего ученика сопровождать его в Америку. Я никогда с ним не встречался. Никогда не имел с ним дела через посредников. Прошу поверить мне в этом на слово.

Сэвэдж прищурился, почувствовав, как расслабились мышцы плеч, и кивнул. Захваченный в плен тошнотворным, зыбким помрачением рассудка, он лишь повторил про себя любимое изречение Рэйчел: “Авраам верил…”

– Очень хорошо, – откликнулся Таро и повернулся к Акире. – За последние шесть месяцев твоего отсутствия здесь произошло множество различных событий. Здесь, я имею в виду – в Японии. Или по крайней мере в незримом мире Японии. – глаза старика изменили выражение: зрачки расширились, словно сосредоточились на каком-то далеком-далеком предмете. – Тайная сила постепенно стала набирать мощь. Это началось, разумеется, не полгода назад, а раньше. В январе тысяча девятьсот восемьдесят девятого. Со смертью нашего уважаемого императора Хирохито, когда в погребальный ритуал были вовлечены запрещенные синтоистские ритуалы.

Сэвэдж с Рэйчел переглянулись за его спиной, вспомнив разговор в Гинзе.

Внезапно взгляд Таро посветлел и сосредоточился, переместившись с далекого воображаемого предмета, на них и, словно лазеры, стали просвечивать Сэвэджа.

– Религия и политика. Послевоенная конституция разделила их, настаивая на том, чтобы никогда больше воля бога не довлела над правительством этого народа. Но слова на документе, составленным гайдзином, не отменили традицию и не подавили народный дух. Все делалось по старинке. В карманах люди показывали завоевателям фиги. Все это происходило между настоящими патриотами, одним из которых был Кунио Шираи. Его предки восходят к зениту японской культуры, началу сегуната Токугавы в шестнадцатом веке. Богатый, целеустремленный, ненавидящий и презирающий наше современное коррумпированное положение в мире, он хотел возвращения старых традиций. Другие разделяли его убеждения. Очень могущественные другие. Они верили в богов. Верили в то, что Япония – земля богов. В то, что каждый японец – потомок богов. Верили в Аматерасу.

– Что?

– АД.

Это имя, воскрешающее в памяти какой-то странный мрак, заставило Сэвэджа вздрогнуть. Он попытался вспомнить, где слышал его раньше, и тут же оно всплыло: его упоминал на пути в аэропорт Даллеса Акира, когда учил Сэвэджа и Рэйчел тому, как следует вести себя в Японии.

– Аматерасу, – кивнул Сэвэдж. – Точно. Богиня солнца. Предок всех императоров. Вечная и единственная мать японцев с незапамятных времен…

Таро склонил седую голову: он явно не ожидал от Сэвэджа, что тот вспомнит это имя.

– Лишь некоторые из гайдзинов могли… Позволь выразить комплимент за знание нашей культуры.

– Все поздравления – Акире. Он такой же превосходный учитель, как и ученик… Аматерасу? И что это такое?

Старик заговорил с явным уважением.

– Она символизирует величие Японии, нашу чистоту и достоинство до того времени, как нашу нацию развратили. Кунио Шираи выбрал ее для возведения в ранг святыни своего дела, источника своего вдохновения. В общественном смысле он назвал свое движение Традиционной Японской Партией. Среди своих же он со своими ближайшими соратниками назывался Силой Аматерасу

Сэвэдж резко выпрямился.

– О чем мы говорим? Об империализме? Неужели Шираи старается воскресить то, что было здесь в тридцатых годах? Соединение религии, патриотизма и морали с тем, чтобы постараться захватить власть в тихоокеанском регионе…

– Нет, – оборвал его Таро. – Совсем наоборот. Он хочет закрыть Японию от всего остального мира.

Объяснение оказалось настолько потрясающим, что Сэвэдж не смог подавить напора, прозвучавшего в его голосе, когда он наклонился вперед:

– Это идет вразрез со всем, что…

– Япония после оккупации завершила свой жизненный цикл. – Таро жестом руки выразил свое отношение к этому. – Экономическое чудо. Япония стала самой могущественной в финансовом отношении страной в мире. То, что ей не удалось сделать с помощью военной силы в тридцатых и сороковых, свершилось в семидесятых и восьмидесятых. Она подчинила экономически другие страны. В тысяча девятьсот сорок первом мы бомбили Гавайи, но не смогли их захватить. Теперь же мы их покупаем. Точно так же, как и другие куски американской земли, да и земли других народов тоже. Но за ценой, оплачиваемой деньгами, стоит другая – все возрастающее разрушение надпей культуры.

– Я все еще не… – Сэвэдж сжал руками колени и растерянно проговорил: – Чего же хочет Шираи?

– Я упомянул, что его родословная восходит к шестисотым годам нашего тысячелетия, к началу сегуната Токугавы. Может быть, Акира объяснил вам, что происходило в те времена? – спросил Таро.

– Очень кратко. Слишком много приходилось заучивать, и слишком мало было времени для этого… Расскажите лучше вы.

– Надеюсь, ты признаешь значимость истории.

– Меня обучили верить в то, что на ошибках можно чему-то научиться, если вы имеете в виду это, – сказал Сэвэдж.

– Не только на ошибках, но и на успехах. – Таро расправил плечи. Несмотря на хрупкость тела, казалось, он стал более статным. Глаза его снова стали разглядывать нечто, находящееся в далекой дали. – История… В средние века наша страна не раз наводнялась иноземными захватчиками. И на нее влияли разные культуры. Китайцы, корейцы, португальцы, англичане, испанцы, голландцы. Если по-честному, не все эти культуры были так уж плохи или оказывали дурное влияние. Китайцы принесли нам буддизм и конфуцианство. Так же, как и систему письма и администрирования. Негативными проявлениями я считаю влияние португальцев, познакомивших нас с огнестрельным оружием, очень быстро распространившимся в Японии и практически разрушившим бусидо – древний и благородный путь воина с мечом. Испанцы принесли с собой христианство, которое, по их мнению, должно было заменить наших богов, и таким образом отринуть мнение, что все мы – потомки Аматерасу.

– В шестнадцатом веке Токугава Иеяцу победил много японских военных правителей и взял власть над Японией. Он и его потомки вернули Японию японцам. Одного за другим они выставляли иностранцев – англичан, испанцев, португальцев – всех, всех из страны. Единственным исключением стала небольшая почтовая голландская станция на одном из юго-восточных островов возле Нагасаки. Христианство было уничтожено. Воспрещено путешествовать в другие страны. Корабли, на которых можно было достигнуть азиатского побережья, – разрушены. Разрешалось строить лишь небольшие рыбацкие лодки, само строение которых вынуждало рыбаков жаться к японским берегам. А последствия? – Таро улыбнулся. – Более чем на двести лет Япония оказалась отрезанной от остального мира.

– Мы пережили, наслаждаясь, продолжительный мир и величайший расцвет японской культуры. Райскую жизнь.

И тут лицо старика вновь помрачнело.

– Но все это закончилось в тысяча восемьсот пятьдесят третьем, когда один из твоих соотечественников, коммодор Перри, завел эскадру американских военных кораблей в залив Иокогамы. Их до сих пор называют по их унылым пророческим бортам: черные корабли Перри. Он потребовал, чтобы Япония открыла свои порты для международной торговли. Вскоре сегунат пал. Император, формально содержащийся в изоляции в Киото, был переведен в Эдо, вскоре переименованный в Токио, где в скором времени стал пешкой в руках ненасытных до власти политиков. Это назвали Реставрацией Мэйдзи. Я верю в императора, но из-за реставрации заразное влияние гайдзин стало возрастать… шириться… и наше положение ухудшаться.

Таро замолчал, наблюдая за произведенным эффектом.

Рэйчел выдохнула:

– Значит, Кунио Шираи хочет вернуть Японию в карантин, установленный когда-то Токугавским Сегунатом?

– Его намерения понять легко, – ответил Таро. – В качестве племени мы больше не подчиняемся древним законам. Наша молодежь не уважает старших и с пренебрежением относится к традициям. Нас окружает сплошная мерзость. Западная одежда. Западная музыка. Западная еда. Гамбургеры. Жареные цыплята. Тяжелый рок. – Губы Таро поджались от отвращения. – К несчастью, Япония, словно губка, готова впитывать в себя все самое отвратительное, что есть в других культурах, и вскоре одни лишь деньги – никак не Аматерасу – будут нашим богом.