Текст книги "Христианство. Три тысячи лет"

История Римской республики – это рассказ о постепенном захвате Средиземноморья. С греками римляне, по всей видимости, имели связи с древнейших времен своей истории – но во II веке до н. э. начали примериваться к греческим землям. Впрочем, постепенное завоевание Греции и Ближнего Востока (где правили Селевкиды, потомки одного из полководцев Александра Македонского) не планировалось заранее: отношения между государствами, поначалу дружественные, постепенно ухудшались, пока в правление Антиоха Селевкида III (192–188 годы до н. э.) не началась война. В результате Рим стал властителем Греции; а вскоре римляне продолжили завоевание средиземноморских берегов, покорив птолемеевский Египет. Результат хорошо известен и превратился в банальность – от этого не перестав быть правдой; банальность эту прекрасно выразил по-латыни римский поэт и почитатель императора Августа Гораций: «Греция, пленницей став, победителей диких пленила, в Лациум сельский искусства внесла».[39]39
  R.Rushton Fairclough (ed.), Horace: Satires, Epistles and Ars Poetica (Loeb edn, London and Cambridge, 1970), 408–409 [Epistles II.1.156–157].


[Закрыть] Отношения между пленницей и победителем не были гладкими: лучше всего символизирует их взаимные трения то, что официальным мифом нового, имперского Рима стал рассказ о происхождении римлян от потомков Энея, беглеца из Трои, архетипического города-врага греков из Гомеровского эпоса. Таким образом, римские победы на Ближнем Востоке рассматривались как реванш Трои над греками. И тем не менее римляне были заворожены греческой культурой и философией, хорошо дополнявшей их собственные военные, административные и юридические таланты. Греческий язык стал в Римской империи интернациональным, как и латынь. На Ближнем Востоке во времена Иисуса Христа он представлял собой lingua franca – именно на нем (в довольно вульгарной, уличной его форме) разговаривало в повседневной жизни большинство христиан в первые два столетия жизни Церкви. К VI–VII векам, при поддержке христианской церкви, греческий в этих краях вытеснил латынь и стал государственным языком Восточной Римской империи. Ни один другой язык побежденного народа не удостаивался такой чести; в этом видится доказательство чрезвычайной жизнестойкости и приспособляемости эллинистической культуры, продолжавшей жить и побеждать и через много столетий после гибели эллинистических монархий.

Римское правление, при котором жил Иисус, претерпело некоторые изменения: из республики Рим превратился в имперскую монархию. Удивительно, что республика сумела продержаться так долго – однако ее структуры все хуже и хуже справлялись с задачами по управлению непомерно разросшейся территорией. Бедность, недостаток земли и общее ощущение несправедливости существующего порядка к 100 году до н. э. достигли своего апогея – произошел взрыв. Гражданская война длилась, с перерывами, семьдесят лет: наконец, в 31 году до н. э., одна партия одержала верх над другой – Октавиан разбил Марка Антония и его союзницу, египетскую царицу Клеопатру, в морской битве при Акции. Октавиан, приемный сын убитого полководца и диктатора Юлия Цезаря, серией интриг добился единоличной власти над государством: теперь ему предстояло удержать эту власть и принести мир измученной раздорами стране. Этого он сумел достичь, скрупулезно сохранив все формы старого, республиканского, правления. Сенат и два ежегодно избираемых консула продолжали действовать еще столетия – в сущности, заседания Сената продолжались еще полторы тысячи лет, вплоть до гибели Восточной Римской империи в 1453 году.[40]40
  Классическое и непревзойденное описание этих событий можно найти в: R.Syme, The Roman Revolution (Oxford, 1939).


[Закрыть]

Сохранив привычный фасад государственной власти, по сути Октавиан произвел настоящую революцию. От ненавистного титула «царь» он отказался, однако организовал вручение себе Сенатом безобидного на вид титула «первый гражданин» (принцепс), а также взял себе новое имя «Август» – символ обновления и возрождения страны после ужасов гражданской войны. Именно Августом именуется он в христианских священных писаниях – книгах Нового Завета. Демонстрируя свои добрые намерения, Август милостиво согласился принять титул трибуна – единственного чиновника «старого режима», еще вызывающего какие-то симпатии у простого народа; а также принял почетный военный титул, который носил и Юлий Цезарь, – император («командующий»). Так началась последовательная линия римских императоров, продолжавшаяся до 1453 года. Серьезным значением обладал именно этот титул: он означал контроль над армией. Прежде он даровался в знак всеобщего восхищения победами полководца – теперь же стал основой реальной власти. Почти непрерывные войны, столь характерные для римского прошлого, привели к тому, что лучшим оправданием для притязаний на власть в Республике стал список грандиозных военных побед: отсюда значимость императорского титула. Август позаботился о том, чтобы придворные писатели и поэты расписали и прославили его военные успехи – в действительности очень скромные.[41]41
  R.H.A.Jenkyns, Virgil’s Experience: Nature and History, Times, Names, and Places (Oxford, 1998), 643–653.


[Закрыть]

Простой народ против новой роли Августа практически не возражал: Республика, на протяжении семидесяти лет сотрясаемая гражданскими войнами, не вызывала у людей ностальгии. Старые формы давно обветшали и превратились в фарс – так стоило ли возмущаться тем, что Август усложнил и углубил привычное лицемерие?

Особое внимание Август уделил украшению Рима. Основным символом его достижений стал грандиозный Алтарь мира (Ara Pacis), посвященный императору благодарным (или, во всяком случае, реалистически мыслящим) Сенатом; этим алтарем можно полюбоваться в Риме и сейчас, хотя теперь он стоит на новом месте, выбранном для него другим, не столь успешным Августом – Бенито Муссолини. Тема мира была выбрана очень удачно: большинство граждан интересовались не судьбой республики, а тем, что Август принес стране мир и процветание. Как ни сомнительны были его собственные военные таланты, Август и его преемники взяли под свой контроль все Средиземное море и, покончив с пиратством, создали условия для более или менее безопасных путешествий с одного края моря на другой. Первый великий проповедник христианства всему человечеству апостол Павел с удовольствием этим пользовался; то же можно сказать и о христианской вере в целом. Если бы Рим не принес Средиземноморью мир, едва ли христианство сумело бы распространиться на Западе.

Однако было сословие, которое новый порядок очень раздражал, – потрепанные остатки прежних римских высших классов. Украшая собой республиканскую витрину империи, на деле они значили в государстве так же мало, как и все остальные. Конечно, аристократы успешно пережили Республику – можно было надеяться, что так же успешно переживут и августовский режим; однако унижение их было почти невыносимо. И особенно тягостными для них оказались почести, все обильнее и усерднее воздаваемые Августу. На божественное достоинство он не претендовал, но не возражал против системы, в которой жертвоприношения и дары приносились его гению – божественной силе, духу-хранителю, руководившему его жизнью и делами: римская религия давно приучилась воздавать божественные почести таким абстракциям.[42]42
  H.-J.Klauck, “The Roman Empire”, in Mitchell and Young (eds.), 69–83, at 72.


[Закрыть] Во всяком случае, после смерти Августа преемники однозначно объявили его богом. Последующие императоры поступали со своими предшественниками так же, обнаружив в этой методе немалый практический смысл: обожествляя предыдущего императора, его наследник не только прославлял покойного, но и придавал вес и дополнительную легитимность самому себе. Некоторые из наследников Августа объявляли себя богами уже при жизни: поначалу это было связано с определенным политическим риском, но к концу III века стало обычным делом. Но римские аристократы не желали поклоняться человеку, который совсем недавно был с ними на равных. Нота сожаления о прошлом и неохотно выражаемого почтения к императору проходит через многие произведения периода ранней империи – в особенности заметна она в дошедшем до нас труде историка I века н. э. Тацита. Не случайно в Риме, как и в эллинистической культуре, одной из влиятельнейших философских школ стал стоицизм. До самой гибели Западной Римской империи это сожаление о прошлом не покидало старую аристократию, а также нуворишей, изо всех сил старавшихся усвоить аристократические манеры и взгляды.

Итак, на протяжении двух столетий (и даже более) Рим регулярно воздавал божественные почести политическим лидерам, часто захватывавшим власть с помощью грубой силы. Такой божественный лидер входил в число римских богов (пантеон которых очень напоминал греческий).

У многих римских аристократов подобное смешение политики и религии вызывало сложный комплекс эмоций. Традиционный долг требовал следовать древним культам: поклонение пантеону богов и связанные с этим жреческие обязанности были неотделимы от осознания себя римлянином, а это сознание порождало гордость, способную «перебить» отвращение к фимиаму перед императором. Что же касается массы обычных римлян – у них не было никаких причин разочаровываться в своих старых богах.[43]43
  Говоря об этом, я учитываю иное мнение, блестяще выраженное E.R.Dodds в его Pagan and Christian in an Age of Anxiety (Cambridge, 1965), особенно главы 1 и 132, где он пишет, что христианство заполнило эмоциональный вакуум, который не могла заполнить выхолощенная и официальная римская религия – и, таким образом, утратив поддержку властей, «язычество» сдало свои позиции практически без боя. Тезисы Доддса поддерживает R.Stark, The Rise of Christianity: A Sociologist Reconsiders History (Princeton, 1996), особенно 196–201. Сильные возражения см. в: K.Hopkins, A World Full of Gods: Pagans, Jews and Christians in the Roman Empire (London, 1999), особенно 22–31, 44–45, 78–88; из других работ, подчеркивающих силу и жизнестойкость нехристианских религиозных культов еще в III веке н. э., см., например, G.Fowden, “The World View”, in A.K.Bowman, P.Garnsey and A.Cameron (eds.), The Cambridge Ancient History XII: The Crisis of Empire, a.d. 193–337 (2nd edn, Cambridge, 2005), 521–537, и R.Lane Fox, Pagans and Christians in the Mediterranean World from the Second Century ad to the Conversion of Constantine (London, 1986), особенно 669–681.


[Закрыть] Сам культ императора свидетельствует о том, что римский пантеон продолжал привлекать массы, – иначе зачем объявлять правителя богом? Однако во взаимоотношениях религии и политики появилось еще одно измерение: многое теперь зависело от личного отношения императора к разнообразным религиям своих многочисленных подданных. Религиозные предпочтения того или иного императора определяли, кто войдет в фавор, кто будет влиять на политику страны. В Средиземноморье, объединенном римской военной силой, у римских богов обнаружилось множество неофициальных соперников всех видов и званий. С Востока пришли в Рим и экстатические культы плодородия, и более интеллектуальные религии – такие, как иранский культ Митры, видевший в жизни великую борьбу света и тьмы, добра и зла. Среди этого множества претендентов на внимание императора и римского народа новая эксцентрическая иудейская секта, скрывавшаяся на задворках синагог, поначалу не привлекала почти ничьего внимания – и едва ли кто-нибудь мог бы принять ее всерьез.

2. Израиль (около 1000 года до н. э. – 100 год н. э.)

На юго-восточном побережье Средиземного моря лежит земля, у которой много имен. В древнейшие времена она называлась Ханааном; позднейшие бурные события дали ей два названия – Израиль и Палестина; оба они употребительны и по сей день, и за каждым из них стоит целый клубок эмоций, связанных с борьбой за национальную идентичность. Для одного народа, евреев, эта земля – Земля Обетованная, торжественно обещанная Богом их далеким предкам в вечное наследие, в род и род. Самоназвание евреев «иудеи» происходит от Иуды (или, по-гречески, Иудеи): южной половины этой земли, сумевшей сохранять независимость от великих держав ойкумены дольше, чем второе, северное еврейское царство, присвоившее себе гордое имя Израиль. У христиан для Палестины, или Израиля, есть собственное название: они именуют эту страну Святой Землей, поскольку здесь родился и умер Иисус Христос. Его казнили недалеко от Иерусалима, недолгое время бывшего столицей единого Израиля. Название «Иерусалим» (или «Сион», по названию городской крепости) неустанно, с радостью и тоской повторяется в священных песнопениях иудеев – и христиане поют те же гимны.

Древние и средневековые стены Иерусалима сохранились до наших дней; и путника, впервые посетившего этот город, древний Иерусалим – даже перестроенный и расширенный римлянами, – удивляет своими небольшими размерами. Однако на этом пятачке пространства сосредоточились поистине великие человеческие страсти и стремления. Средневековые христиане изображали Иерусалим на картах в центре мира; в наши дни здесь кроме иудейских и христианских святынь, находится одна из древнейших и наиболее почитаемых исламских мечетей. Таким образом, в Иерусалиме встречаются три монотеистические религии – порой с трагическими последствиями, ибо в истории они не раз сражались за власть над этим маленьким городком.[44]44
  Прекрасный и подробный рассказ об Иерусалиме см. в: A.Elon, Jerusalem: City of Mirrors (rev. edn, London, 1996).


[Закрыть] Иерусалим – кровоточащее сердце Палестины, или Израиля, страны, чьи скромные размеры (около 150 на 100 миль) не умаляют ее значения для мировой истории. Не представляя себе ее географии и климата, невозможно вполне понять священные писания иудаизма и христианства, действие которых происходит в этих местах.

Для такой небольшой территории у Палестины довольно разнообразная география. Удобных для гаваней бухт на берегу немного, а теми, что есть, обычно владели иные народы – так что детям Израилевым не пришлось стать мореплавателями (и в иудейских священных писаниях море и морские твари обычно окрашены негативно). Вдоль берега тянется широкая плодородная равнина, ограниченная с востока цепочкой холмов, на севере вырастающих в горы; в центре этой холмистой местности стоит Иерусалим. Однако прежде чем перейти в горы, цепь холмов сворачивает к берегу, ограждая долину бегущей к морю реки Кишон. Через северные горы есть лишь один перевал, в древности охраняемый крепостью под названием Мегиддо. Через этот перевал шел торговый тракт, соединяющий Египет со странами Ближнего Востока и более отдаленными местами, в том числе с великими древними цивилизациями долин Ирака, Тигра и Евфрата. Неудивительно, что великие державы Древнего мира постоянно сражались за этот стратегически важный пункт. Эта географическая случайность придала Святой Земле важное международное значение – и отравила жизнь ее обитателям. Воспоминания о сражениях великих держав при Мегиддо привели к тому, что эта крепость стала символом битвы: христианам из их священных писаний она известна как Армагеддон – именно там, по словам автора Откровения, должна произойти последняя схватка сил зла с силами божественного добра.[45]45
  Откр 16:16.


[Закрыть]

Восточные склоны холмов спускаются в живописную долину реки Иордан, текущей с севера на юг. Эта речная преграда насыщена для иудеев глубокими символами – они помнят, что должны были пересечь ее, чтобы ступить на Землю Обетованную. К северу от реки – большое озеро, море Галилейское: в деревнях по его берегам родились Иисус и его первые ученики. С южной стороны река совершает странный фокус – впадает в Мертвое море: огромное озеро, намного больше Галилейского моря. Здесь, в центре сухой каменистой долины, миллионы галлонов иорданской воды, попадая в озеро, испаряются: в результате часть воды исчезает без следа, а оставшаяся часть оказывается настолько соленой, что держит на воде даже самых неопытных пловцов. Вообще вода для Израиля/Палестины – вечная проблема: с юга, с Синайского полуострова, и с востока, с Трансиорданских холмов, к стране подступают пустыни, и чем дальше на юг, тем меньше там дождей. Дождевые тучи обычно приходят с запада, с моря – а ветры с востока несут с собой лишь смертельный иссушающий зной. Лето – время тревог: весенний урожай уже собран, и земледельцы с нетерпением ждут дождя, который обеспечит им сбор урожая в следующем году. Будет ли урожай – в Израиле больной вопрос; тем более характерно резкое неприятие иудеями религий-соперниц, сосредоточенных вокруг природных циклов и плодородия, и в то же время – упрямая привязанность к своей суровой, неприветливой земле. Священные книги иудеев рассказывают о том, как, веря обетованиям Божьим, они сражались за эту землю, как однажды ее потеряли и затем вновь вернули себе. Рассказы об этом слышал в галилейской деревне мальчик по имени Иисус.

2. Палестина: география

Еврейские священные книги подробно описывают историю израильтян и их предков, вплоть до первых сотворенных Богом людей. Насколько все эти подробности соответствуют исторической истине, как понимают ее современные историки – вопрос деликатный, затрагивающий проблему «достоверности» религиозной литературы; несомненно, многие не согласятся с той попыткой реконструировать историю Израиля, которую я вам сейчас представлю.[46]46
  Еще одну попытку такого рода, выводы которой во многом совпадают с моими, хотя, возможно, более тщательно проработаны, см. в: R.Lane Fox, The Unauthorized Version: Truth and Fiction in the Bible (London, 1991).


[Закрыть] Первая книга писания – книга Бытие – рассказывает о племенных вождях, позднее получивших имя «патриархов»: первый из них, Аврам, происходил из Ура (современного Ирака) и получил от Бога несколько раз повторенное обещание, что потомки его будут владеть землей Израилевой; в честь этого обетования Бог дал ему новое имя – Авраам, т. е. «Отец множеств».[47]47
  Быт 13:14–17; 15; 17:5–6.


[Закрыть] Внук Авраама Иаков вел бурную жизнь: с его именем связано несколько приключенческих историй об обмане и хитрости, а заканчивается все тем, что однажды Иаков ночь напролет борется с таинственным незнакомцем – и тот, победив Иакова, дает ему новое имя Израиль, что означает «Тот, кто борется с Богом».[48]48
  Быт 32:28.


[Закрыть] Из этой битвы во мгле – битвы с тем, кто открыл силу Бога, с самим Богом, – вышли поколения детей Израилевых. Не у многих народов само их название свидетельствует о борьбе с тем, кому они поклоняются! Отношения Израиля с Богом – глубоко личные, напряженные, конфликтные. Тем, кто изучает религии, выросшие из этого ночного поединка, порой удается разглядеть за их страстной и пламенной враждой – самозабвенную любовь, за жестокостью, ужасами, уродствами – отблеск их истинного отношения к Богу.

Согласно внутренней хронологии самой Библии, обетования были даны патриархам около 1800 года до н. э. Однако даже при внимательном чтении самого библейского текста это вызывает вопросы. Примечательно одно умолчание: мы почти не встречаем упоминаний о патриархах у «позднейших» пророков – Иеремии, Осии и даже первого пророка, известного как Исайя, чьи предсказания датируются VIII–VII веками до н. э. Такое впечатление, что «изначальные» легенды о происхождении Израиля не были известны тысячу лет спустя. При этом в материалах VI века и более поздних мы находим множество упоминаний о патриархах. Видимо, следует предположить, что рассказы о патриархах в библейских текстах составлены не раньше, а позже книг великих еврейских пророков VIII–VII веков – хотя некоторые рассказы из книги Бытие, несомненно, относятся к глубокой древности.[49]49
  Из этого молчания есть, впрочем, одно исключение: пророк VIII века Осия рассказывает о наказании Иакова (Ос 12) – но это исключение лишь подтверждает правило.


[Закрыть]

Примечательно и то, что некоторые эпизоды истории патриархов, как в зеркале, отражают события намного более «исторического» времени – приблизительно через шесть веков после 1800 года до н. э. Особенно яркий пример – угрозы массового изнасилования чужестранцев в городе (с самыми ужасными последствиями для насильников), повторяющиеся в Быт 19 и в Суд 19. Таким же образом дети Израилевы с забывчивостью, которая привела бы в ужас леди Брекнелл, дважды – в Быт 34 и в Суд 9 – предают огню и мечу злосчастный город Сихем. А вот еще одна проблема: в рассказах о патриархах один или два раза упоминаются филистимляне – народ, относящийся к более позднему историческому периоду, и несколько раз – арамеяне, названные близкими родственниками патриархов; точно указано, в какой степени родства арамеяне состояли с Авраамом.[50]50
  Быт 22:20–24.


[Закрыть] В земли, соседние с Ханааном/Израилем/Палестиной, арамеяне переселялись постепенно, однако, согласно другим историческим свидетельствам, никак не могли появиться там ранее 1200 года до н. э. – время намного более позднее, чем предполагаемая эпоха патриархов, последовавшее за другим грандиозным переворотом в жизни детей Израилевых.[51]51
  T.L.Thompson, The Historicity of the Patriarchal Narratives (New York, 1974), 75–88, 299–307, 325; J.van Seters, Abraham in History and Tradition (London, 1975), 29–34.


[Закрыть] В целом хронология Книги Бытие, взятая в широком историческом контексте, попросту не соответствует историческим данным.

Книга Бытие и последующие четыре книги известны как Пятикнижие (точнее, «пять свитков»), поскольку вместе начиная с последних глав Бытия они составляют единое целое, повествование о новом перевороте в жизни Израиля: переселение детей Израилевых в Египет, последующее освобождение и возвращение на северовосток. В результате переселения в Египет дети Израилевы, потомки Иосифа, 430 лет прожили под властью фараонов. Эти четыреста лет повествование обходит полным молчанием – зато дальше следует очень подробный рассказ о массовой миграции или «исходе» из Египта с целью завладеть землей Ханаанской, обещанной Богом патриархам в книге Бытие. В ходе этого путешествия Бог дает израильтянам необыкновенно точные и подробные законы, регулирующие все стороны их повседневной жизни, а также указания по строительству и украшению храма, который будет построен лишь пару столетий спустя. И этот непоследовательный рассказ не менее сложно увязать с внешними историческими и археологическими свидетельствами. Однако в самом центре повествования о Египте и Исходе стоит факт, которого не смог бы выдумать ни один израильский фантазер – слишком уж он «неудобен»: главный герой этого рассказа, вождь Исхода, человек, якобы написавший само Пятикнижие, носит не просто не еврейское, но откровенно египетское имя: Моисей.[52]52
  H.Jagersma, History of Israel (London, 1982), 37.


[Закрыть] Итак, имя Моисея – ключ к связи людей, заселивших Ханаан/Израиль/Палестину, с массовым исходом из Египта. Быть может, бежавшие из Египта были лишь малой частью этого народа – однако история миграции стала одним из важнейших элементов национального самосознания народа, с которым мы встречаемся уже в Земле Обетованной, на страницах книг Иисуса Навина и Судей.

В Книге Судей наконец начинается рассказ, более или менее подтверждаемый иными историческими и археологическими свидетельствами, – и эти свидетельства относятся к периоду 1200–1050 годов до н. э. Израиль в этих библейских текстах – еще не монархия, а конфедерация племен, управляемых «судьями», военными вождями и правителями в мирное время; власть их не наследственная – по Библии, каждый из них лично избран Богом. Израиль постоянно воюет с другими народами, населяющими эту землю: полностью их победить так и не удается – горькая и реалистическая тема, лежащая в основе этой книги. Особенно заботит автора Книги Судей угроза, исходящая от одного из этих народов – филистимлян. Именно филистимляне дали этой земле одно из ее имен, в котором сохранилась память о врагах Израиля – «Палестина». Впрочем, они оказали своим врагам услугу – их присутствие в Книге Судей позволяет точно ее датировать. Источники, открытые современными историками, показывают, что филистимляне воевали не только с Израилем – случались у них частые конфликты и с Египетской империей. Поэтому о них немало упоминаний в египетских источниках: оттуда можно узнать, что филистимляне приплыли по морю с запада и заняли побережье Палестины между 1200 и 1050 годами до н. э., в ходе той же средиземноморской катастрофы, что разрушила Микены (см. с. 44).