Текст книги "Христианство. Три тысячи лет"

Именно забота об утверждении девственности Марии стоит за Матфеевым цитированием слов пророка Исайи в переводе Септуагинты (см. с. 647–648): «Се, дева во чреве приимет и родит сына, и нарекут имя ему: Еммануил». Греческий перевод здесь меняет (или, возможно, уточняет) смысл еврейского текста: пророк говорил о том, что сына зачнет и родит «молодая женщина», но Септуагинта переводит еврейское слово, означающее «молодая женщина», как «дева» (партенос).[109]109
  Ис 7:14 Мф 1:23.


[Закрыть] Такое использование Септуагинты христианами было либо причиной, либо результатом изменения представлений об Иисусе, точнее, вычленения определенной картины из той (судя по всему) мешанины образов и идей, которая царила в головах его первых последователей, пытавшихся разобраться в сущности этого экстраординарного явления. Большая часть этих идей для нас утрачена – в письменном виде они до нас не дошли; но следы их мы замечаем в библейском тексте, где Иисуса называют то Мессией от ветви Давидовой, то вторым Моисеем-Освободителем. Сами эти уподобления не исчезли, но ведущую роль получила иная, новая точка зрения – представление о том, что Отцом Иисуса был сам Бог: эта мысль и доминирует в Новом Завете.

В ТаНаХе Бог Израилев называется Отцом довольно редко; однако эта мысль пронизывает весь Новый Завет, в котором Иисус постоянно называет Бога Отцом. Причем в оригинале его слова звучат намного поразительнее и смелее, чем в переводе: он называет Бога «Авва», то есть, по-арамейски, «папа» – именование, неизвестное прежде в иудейской традиции и в силу своей новизны и необычности зафиксированное авторами грекоязычного Нового Завета в изначальной арамейской форме. Это доказывает, что в основе учения Иисуса действительно лежала идея глубокой и тесной близости, родительско-детских отношений между Богом и человечеством. В Молитве Господней – изначальной форме и основе всех христианских обращений к Богу – Иисус предлагает своим последователям молиться Отцу их, который на небесах – хотя в греческом тексте «авва» заменено обычным греческим словом «патер».[110]110
  J.Jeremias, New Testament Theology (London, 1971), 36–37, 61–68; Молитву Господню см. в: Мф 6:9–13, Лк 11:2–4. По-латыни «отец» звучит так же, как по-гречески – «патер»: поэтому в странах латинского Запада эта молитва получила широко распространенное название по первым словам: «Отче наш» – «Патер ностер».


[Закрыть]

Таким образом, истории о рождении и младенчестве Иисуса в евангелиях – отличный пример того, как библейские рассказы, будучи едва ли историчны сами по себе, многое сообщают нам о тех исторических обстоятельствах, в которых они создавались. Однако большая часть евангелий посвящена жизни Иисуса и тому, что произошло вскоре после его смерти. Итак, что же мы знаем о жизни Иисуса, его смерти и его учении? У нас нет даже точных дат – что, впрочем, неудивительно, учитывая, что речь идет о человеке родом из глухого провинциального уголка Древнего мира, чья смерть, как казалось поначалу, не была особо важна и заметна среди значимых событий Великой империи. Почти два века спустя Юлий Африкан, один из первых великих ученых-христиан Древнего мира, попытался составить связную хронологию событий жизни Христа. Рождество Спасителя он отнес к году, который определил как 5500-й от сотворения мира; это вычисление заимствовали у него позднейшие историки – например, историк VI века Дионисий Экзигвус («Малый»), которому, вместо Юлия, зачастую ошибочно приписывают установление летосчисления от Рождества Христова (Anno Domini). Увы, вычисления Юлия были ошибочны – они основывались на дате смерти Ирода Великого, которую он отнес на три года позже, чем это произошло.[111]111
  Причины ошибки в вычислениях Дионисия подробно исследованы в: G.Declercq, Anno Domini: The Origins of the Christian Era (Turnhout, 2000); однако честь этого достижения возвращена Юлию в: A.A.Mosshammer, Easter Computus and the Origins of the Christian Era (Oxford, 2008).


[Закрыть] Дело в том, что и Матфей, и Лука относят рождение Иисуса приблизительно к последнему году правления Ирода, а умер он на самом деле в 4 году до н. э.[112]112
  См. упоминания об Ироде в Мф 2 и Лк 1:5. Свидетельство о том, что Ирод умер в 4 году до н. э., подробно рассмотрено в: T.D.Barnes, “The Date of Herod’s Death”, JTS, n.s. 19 (1968), 204–209.


[Закрыть] Предположив (хотя это смелое, даже нелогичное предположение), что евангельским сообщениям о дате рождения Иисуса следует доверять больше, чем о месте, мы получаем, что Иисус, с большой вероятностью, родился в 4 году до н. э.

Оставив в стороне рассказы о рождении и детстве Иисуса, перешагнув через двадцать лет его жизни, о которых все четыре евангелия хранят почти полное молчание, мы достигаем краткого периода его служения людям – публичных проповедей, поучений и исцелений, – который освещается более обстоятельно. Однако историческая интерпретация Благой вести создает ученым множество проблем. Лишь одна дата выглядит более или менее несомненной: начало параллельного служения Иоанна по прозвищу Креститель, названного двоюродным братом Иисуса, Евангелие от Луки относит к 28–29 годам н. э., и далее говорится, что из рук Иоанна Иисус принял крещение на реке Иордан.[113]113
  См. датировку в Лк 3:1–2. Единственная погрешность в этой датировке – утверждение Луки, что в 28–29 годах Анна разделял первосвященство с Кайафой: Vermes, The Nativity, 90.


[Закрыть] Это непосредственно предшествовало самостоятельному появлению Иисуса на общественной сцене; судя по пламенным заверениям всех четырех евангелий, что Иисус выше Иоанна, возможно, в его деятельности имелся оттенок соперничества.[114]114
  О крещении Иисуса у Иоанна см.: Мф 4:13–17, Мк 1:9–11, Лк 3:21–22. Утверждения о том, что Иисус выше Иоанна, как правило, вложенные в уста самого Иоанна, см. в: Мф 3:11–14, Мк 1:7–8, Лк 3:16–17, Ин 1:6–8, 35–37; 3:25–30; 4:1–2.


[Закрыть] Лука утверждает, что Иисус начал общественную деятельность, будучи лет около тридцати: это позволяет датировать его смерть между 29 и 32 годами н. э., в зависимости от того, сколько лет он проповедовал, а рождение – около 4 года до н. э.[115]115
  О возрасте Иисуса на начало его служения см.: Лк 3:23.


[Закрыть] Евангелия не дают определенного ответа на вопросы о том, сколько продолжалось служение Иисуса – год (как у Иоанна) или три года (как у Матфея, Марка и Луки) и где именно в Палестине оно происходило. Евангелия от Матфея, Марка и Луки рассказывают в основном о служении в северных галилейских землях, с последующим путешествием на юг, в Иерусалим; евангелист Иоанн, напротив, сосредоточен на служении на юге, в Иудее, с особым вниманием к городу и Храму.

Уже более двух столетий западные христианские ученые и последователи Просвещения пытаются добраться через фильтры четырех евангелий и Павловых посланий до «реального» Иисуса и его «подлинных» слов: быть может, ни один другой набор текстов в истории человеческой мысли не подвергался такому тщательному, скрупулезному анализу. Многим христианам эти исследования представляются вредными и разрушительными; однако, даже неоднократно просеяв тексты через сито критики, мы все же можем узнать о проповеди Иисуса довольно много. Естественно, хочется спросить, что же было «нового» или «оригинального» в его учении, однако такой подход может увести нас в сторону от того, что в нем действительно важно. Бродячих учителей, подобных Иисусу, в те времена было немало, и вполне возможно, что именно те идеи, которые он разделял со своими современниками и предшественниками, представляли в его время особую значимость и обеспечивали ему внимание слушателей. Одна из основных заповедей Иисуса – общее место древней философии и заключение, к которому рано или поздно приходит почти каждая религия: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» – известное нам под названием Золотого правила.[116]116
  Мф 7:12; см. также Лк 6:31.


[Закрыть]

3. Палестина во времена Иисуса

И тем не менее стоит прислушаться к голосу Иисуса, особенно в тех трех евангелиях, где много общего материала, отредактированного в каждом на свой лад. Обычно считается, что древнейший из трех – текст Марка, а тексты Матфея и Луки представляют собой два варианта его редактирования и развития, с добавлением дополнительных материалов. Все они, по-видимому, были написаны в последние три десятилетия I века, примерно через пятьдесят лет после смерти Иисуса – очевидно, не позже, поскольку другие христианские тексты начинают цитировать их уже вскоре после 100 года н. э. Основывались они, по-видимому, на более ранних сборниках изречений Иисуса; создавались в разных христианских общинах, стремящихся ввести содержание Благой вести о жизни и воскресении Иисуса в какие-то рамки, а заодно и выразить свой собственный взгляд на эти события. Эти три евангелия называют синоптическими, чтобы отличить их от Евангелия от Иоанна, написанного, по-видимому, на десять–двадцать лет позднее; они излагают историю Иисуса очень сходно – и совсем не так, как Иоанн, то есть «смотрят вместе» в соответствии с буквальным значением греческого слова «синопсис».[117]117
  Мой легкомысленный пересказ, разумеется, и в малой мере не отражает глубины текстуальной проблемы, над которой бьются без каких-либо заметных результатов лучшие умы западной библеистики. Подробнее о ней вы можете прочесть, например, в: G.N.Stanton, The Gospels and Jesus (Oxford, 1989).


[Закрыть]

В синоптических евангелиях удивительно сохранены отличительные черты речи Иисуса, маркирующие его индивидуальный голос. Например, во всех трех евангелиях более сотни раз повторяется характерный для семитских языков прием – антитеза. Так, у Марка Иисус говорит: «Человекам это невозможно, но не Богу; ибо все возможно Богу». Аутентичность этого выражения подтверждается тем, что Лука, видимо, считая (как и во многих других случаях) буквальный перевод Марка громоздким, смягчает оригинальную формулировку – у него получается: «Невозможное человекам возможно Богу».[118]118
  Мк 10:27, Лк 18:27.


[Закрыть] Такая форма хорошо известна в еврейской литературе, которую Иисус должен был знать; однако стоит отметить, что, если в еврейских текстах ударение обычно стоит на первом члене антитезы, то Иисус ставит его на втором. Это придает его речениям остроту и выразительность пословиц, они врезаются в память – и нет сомнения, что слушатели запоминали их надолго и передавали из уст в уста.[119]119
  Jeremias, New Testament Theology, 14–18; этот прием носит научное название «антитетического параллелизма».


[Закрыть]

Еще одна характерная черта, кажется, не встречавшаяся прежде – склонность Иисуса восклицать «аминь» перед особенно важными и торжественными утверждениями: «Аминь, говорю вам…». Это слово считалось настолько важным, что в греческом библейском тексте сохранилось в своей изначальной форме; в английских переводах Библии XVI–XVII веков оно передается как «истинно». В Евангелии от Иоанна эта особенность отражена еще ярче, чем у синоптиков, – здесь восклицание дублируется: «Аминь, аминь, говорю вам…»; возможно, это дополнительное украшение речи отражает экзальтированный взгляд Иоанна на Иисуса как Спасителя мира.[120]120
  Jeremias, New Testament Theology, 35–36. Список всех случаев употребления «аминь» в евангелиях получится слишком длинным; для примера укажем Мф 5:18, Мк 3:28, Лк 4:24 (единичное употребление) и Ин 1:51; 5:19, 24, 25 (употребление с удвоением).


[Закрыть] Эффект его напоминает знаменитое выражение доктора Сэмюэля Джонсона: «Будьте уверены, сэр…», звучавшее всегда перед тем, как он отпускал какое-нибудь сокрушительное возражение, оканчивавшее все споры; оно подчеркивало уникальный личный авторитет говорящего и, возможно, воспринималось на контрасте с обычной передачей слов Бога в ТаНаХе: «Так говорит Господь». Иисус в евангелиях обладает собственным авторитетом. Ведь именно он впервые с нежностью обратился к Богу: «Авва».

Вместе с ощущением, что Иисус имеет право говорить с большей властью, чем пророки древности, мы слышим в его голосе иронию и загадку – особенно в таинственном выражении, доселе будоражащем умы ученых: «Сын Человеческий». В синоптических евангелиях Иисус ни разу не называет себя прямо Сыном Божьим – это происходит только у Иоанна (см. с. 125). Но он постоянно использует выражение «Сын Человеческий», например: «Суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы».[121]121
  Мк 2:27–28; см. ослабленные версии у Мф 12:8 и Лк 6:5.


[Закрыть] Во всех четырех евангелиях это выражение используется часто, хотя у синоптиков и у Иоанна – в разных речениях. Возможно, это свидетельствует о том, что Иоанн сочинял новые «речения Иисуса» в собственных целях. В дошедших до нас обширных текстах апостола Павла это выражение не употребляется, не встречается оно и на протяжении нескольких первых веков христианства, что неудивительно, ибо оно не помогло бы христианским авторам разобраться в вопросе о том, как Иисус Христос мог быть одновременно Богом и человеком. Из-за этого молчания выражение «Сын Человеческий», звучащее только в евангелиях и только в словах Иисуса,[122]122
  Единственное исключение из этого правила – Ин 12:34, где эти слова произносит народ; но народ здесь лишь повторяет пророчество самого Иисуса о том, что Сын Человеческий будет вознесен (Ин 3:14).


[Закрыть] еще более бросается в глаза. Оно напоминает слова «как бы Сын Человеческий» из Книги пророка Даниила, написанной за двести лет до проповеди Иисуса, где герой, «как бы Сын Человеческий», изгонит из физического мира демонические силы и установит свое вечное царство.[123]123
  Дан 7:13.


[Закрыть] Таким образом, это говорит о том, что сам Иисус считал и называл себя Мессией, которого ждали иудеи, – но говорит не напрямую, намеком. Нет никаких свидетельств, что во времена Иисуса какой-либо человек мог носить название «Сын Человеческий» как собственный титул; в сущности, в евангелиях ничего не говорится о том, что у Иисуса вообще был какой-либо особый титул – люди называли его по-разному. Скорее, греческое «Сын Человеческий» передает арамейское (язык, на котором говорил Иисус) выражение, означающее «кто-то вроде меня», порой, возможно, распространяющееся и на группу людей, удостоившихся чести слушать Иисуса – «люди вроде нас с вами».[124]124
  См. B.Lindars, Jesus, Son of Man (London, 1983), особенно 17–28, об арамейском бар энаша см.: 97–100, 156–157: G.Vermes, Jesus the Jew (London, 1973), 160–191. Предположение, что Иисус говорил о своем мессианстве намного более открыто, см. в: M.Hengel, Studies in Early Christology (Edinburgh, 1995), глава 1.


[Закрыть]

Через пропасть столетий всегда трудно уловить иронию и юмор; однако, если интонация и скрытое значение выражения «Сын Человеческий» от нас уже ускользает, куда проще расслышать живой голос в другой характерной черте Иисусовых проповедей: «притчах» – миниатюрах, освещающих те или иные стороны его учения. В писаниях прежних иудейских духовных учителей (раввинов) мы не встречаем ничего подобного: интересно, что притчи как литературная форма возникли в иудаизме только после смерти Иисуса. Быть может, эта форма его учения так впечатлила слушателей и оказалась столь успешной, что увлекла даже тех, кто не принадлежал к числу его последователей?[125]125
  J.Jeremias, Rediscovering the Parables (London, 1966), 10. Притчи собраны почти исключительно в синоптических евангелиях, у Иоанна можно найти только одну – Ин 10:1–6.


[Закрыть] Притчи – это сюжетные рассказы, поэтому они запоминаются лучше других, более общих объяснений Иисусова учения: добрый самарянин, мудрые и неразумные девы, зарытые в землю таланты – самим этим словом в его нынешнем значении, кстати, мы обязаны притче о талантах, в которой речь идет о монетах, именуемых талантами, и лишь в переносном смысле – о личных дарованиях. Все они глубоко индивидуальны, не в последнюю очередь – из-за своего неожиданного, порой парадоксального смысла.

Однако воздействие притчей Иисуса несомненно связано было еще и с тем, что многие из них были основаны на историях, хорошо известных обычным людям – например, на известной в Александрии еврейской сказке о похоронах богача и бедняка и о том, как изменились их судьбы в мире ином (на этом сюжете основаны две притчи: «Пир у богача» и «Притча о Богаче и нищем Лазаре»[126]126
  Там же, 145.


[Закрыть]). Как правило, притчи повествовали об определенной ситуации и были направлены на определенную аудиторию: так, Марк, а затем Матфей и Лука, развивающие текст Марка, приводя притчу о злых виноградарях, убивших сына хозяина виноградника, отмечают, что эта притча была рассказана в присутствии храмовых лидеров и «о них» – поэтому и вызвала их ярость.[127]127
  Мк 12:1–12, Мф 21:33–46, Лк 20:9–19.


[Закрыть] Иногда (как с притчей о богаче, устроившем пир, на который не пришли гости) создается впечатление, что авторы евангелий берут притчу, созданную в одном контексте, и переносят ее в другой, возможно, даже расширяют и усложняют историю, чтобы придать ей новый смысл, важный для следующих поколений христиан.[128]128
  См. вариации в Мф 22:1–14 и Лк 14:16–24 (вместе с версией неканонического Евангелия от Фомы), обсуждаемые в: Jeremias, Rediscovering the Parables, 50–53, 138–142.


[Закрыть]

При всех толкованиях притч, которые давались в течение многих столетий, прошедших после смерти Иисуса, их основная тема – грядущее Царство, которое превзойдет все надежды Израиля и повергнет в изумление власти предержащие. Необходимо бодрствовать в ожидании этого события, ибо оно неизбежно застанет нас врасплох: поэтому и мудрые, и неразумные девы задремали перед приходом жениха – но мудрые девы налили в свои светильники достаточно масла, так что когда жених разбудил их, светильники горели.[129]129
  Мф 25:1–13.


[Закрыть] Не без сарказма Иисус замечает, что хозяин дома не отдал бы свой дом на разграбление, если бы знал день и час, в который придет грабитель, – вот так и «в который час не думаете, придет Сын Человеческий». Что за неожиданная мысль: сравнить исполнение Божьего замысла с преступлением, да еще и насильственным![130]130
  Лк 12:39–40; в известной нам форме эта метафора не похожа на притчу, но именно так называет ее Петр, и, возможно, это часть не дошедшего до нас рассказа. О ее отголоске в гимне христианского поэта IV века Ефрема Сирина см. с. 193.


[Закрыть] В этих историях гремят шумные пиры и празднуются свадьбы, но порой безжалостно пренебрегается не только здравым смыслом, но и естественным чувством справедливости: работники в винограднике, трудившиеся весь день, получают такую же плату, как и те, кто проработал всего час, – и им еще говорят, чтобы не жаловались![131]131
  Мф 20:1–16.


[Закрыть] В грядущем Царстве – свои законы и правила. Впоследствии, взявшись за организацию повседневной жизни своих прихожан, Церковь постаралась приглушить это «неудобное» звучание притчей.

Мысль о том, что все правила теперь изменились, можно найти во многих изречениях Иисуса, особенно в тех, что в евангелиях от Матфея и от Луки собраны в антологию, известную под названием, данным Матфеем, – Нагорная проповедь. (Согласно Луке, эта проповедь была произнесена не на горе, а на равнине; но эта картина далеко не так воодушевляла христиан.[132]132
  Мф 5–7, Лк 6:17–49, а также другие фрагменты. Большая часть того же материала рассыпана по Евангелию от Марка.


[Закрыть]) Начинается оно красочными благословениями тем, кого в мире принято считать несчастными: нищим, голодным, плачущим, а также кого все ненавидят. Все они обретут блаженство, прямо противоположное их нынешним скорбям. На протяжении долгих веков эти «блаженства» остаются занозой в башмаках роскошно живущих церковников, утешением для угнетенных, а для многих христиан – практическим стимулом для поисков лишений и смирения: именно этим мотивом руководствовались монашеские братства, как мы увидим далее. И затем Иисус продолжает «переворачивать» традиционную картину мира: вслед за «блаженствами» идут традиционные цитаты – вроде восхитительного: «Не убивай; а кто убьет, подлежит суду» – и дальше они доходят до абсурда путем доведения их до логического конца. Так, физическое убийство в самом деле необходимо осудить – но то же касается тех, кто, гневаясь на брата своего, выплескивает свой гнев в убийственных выражениях: они подлежат геенне огненной.[133]133
  Мф 5:21–26.


[Закрыть] Вообще в речах проповедника то и дело сверкает адский огонь. В них нет ничего мягкого, кроткого, расслабленного: это пронзительный, как удар ножа, переворот привычных представлений и стереотипов. В этих мощных словах – новый строй жизни, где потоки любви направляются на тех, кого никто не любит, кого и любить-то невозможно; где о сложнейших проблемах говорится с острой, почти болезненной прямотой; где с презрительной усмешкой отвергаются любые советы «быть разумнее», «считаться с обстоятельствами» или «беречь себя». Вот что такое Царство Божье.

Постоянная мысль Иисуса о грядущем Царстве очевидна не только в Нагорной проповеди, не только в именовании себя, по Книге Даниила, «Сыном Человеческим», но и по Молитве Господней, которой он научил своих учеников и которая, в различных вариантах, включена в обе версии Нагорной проповеди.[134]134
  Мф 6:7–15, Лк 11:1–4; см. также Мк 11:25–26. Две последние – сокращение полной версии от Матфея.


[Закрыть] От обращения к Отцу Небесному молитва сразу переходит к призыву: «Да приидет Царствие Твое». Несомненно, что даже в своей греческой форме она принадлежит к древнейшему слою евангельских материалов, поскольку в одном из ее прошений содержится прилагательное, смысл которого позднейшие христиане понимали с трудом – «epiousios», очень редкое греческое слово. В современном английском переводе это слово не выглядит загадочным, смысл его ясен и вполне обычен: «Дай нам наш ежедневный хлеб». Но «эпиусиос» не значит «ежедневный»: значение этого слова – что-то вроде «сверх должного», «сверх необходимости» или, может быть, «на завтрашний день». В первом переводе латинской Вульгаты на английский, предпринятом в XVI веке Католической церковью, проблема была решена через заимствование латинского слова – «суперсубстанциальный»; однако строчка «хлеб наш суперсубстанциальный дай нам…», как нетрудно догадаться, не приобрела популярности в народе. Что означает «эпиусиос»? Возможно, это указание на все то же грядущее Царство Божье: в нем народ Божий будет испытывать новый голод, для утоления которого потребуется новое пропитание – но, поскольку Царство Божье вот-вот наступит, этим новым пропитанием лучше запастись уже сейчас.[135]135
  См. интересное рассуждение об этом в: T.G.Shearman, “Our Daily Bread”, Journal of Biblical Literature, 53 (1934), 110–117 (хотя выводы Ширмана могут показаться чересчур простыми), и в: E.Lohmeyer, “Our Father”: An Introduction to the Lord’s Prayer (New York, 1965), 141–151.


[Закрыть]

Твердая уверенность Иисуса в скором и неминуемом пришествии Царства Божьего тем более поражает, если вспомнить, что уже через несколько десятилетий после его смерти Церковь резко пересмотрела свое мнение по этому вопросу. Апостол Павел крайне редко передает то, чему, собственно, учил Иисус; тем более примечательна его ссылка на «слово Господне» о том, что «сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба» – фраза, отраженная (быть может, через несколько десятков лет после создания Павловых посланий) в Евангелии от Матфея.[136]136
  1 Фес 4:15–16, Мф 24:30–31 (изречение «Сына Человеческого»). Сам Павел очень мало говорит о «Царствии», а в Евангелии от Иоанна оно практически не упоминается (не считая Ин 3:3, 5).


[Закрыть] Вокруг себя Иисус собрал двенадцать ближайших учеников, так называемых апостолов, которым в его общественном служении была отведена особая роль: двенадцать – число рассеянных колен Израилевых, знак того, что расколотое прошлое и настоящее вновь собирается воедино. Согласно Новому Завету, поскольку Иуда, один из двенадцати апостолов, предал Иисуса властям и затем покончил с собой, после смерти Иисуса ученики выбрали из двух кандидатов нового апостола, Матфея, чтобы их снова стало двенадцать.[137]137
  Деян 1:21–26.


[Закрыть] То, что после этого большинство апостолов в раннехристианской истории почти не упоминаются, делает еще более примечательным тот факт, что евангельские рассказы об Иисусе уделяют такое внимание отбору Двенадцати и их роли в служении Иисуса.