Текст книги "Хороши в постели"

8

Я пыталась. Честное слово. Но страдания по Брюсу настолько меня захватили, что с трудом получалось хоть что-то делать по работе. На этом я и была сосредоточена, пока скоростной поезд мчал меня к Нью-Йорку и Макси Райдер, славившейся гривой локонов и тем, что ее часто бросали. Она засветилась в прошлогодней романтической драме «Трепет», номинированной на «Оскар», где сыграла блестящего нейрохирурга, которую в конце концов одолевает болезнь Паркинсона.

Британке Макси Райдер было двадцать семь или двадцать девять лет, смотря какому журналу верить. В начале карьеры за ней закрепилась слава гадкого утенка, но потом благодаря чудесам строгой диеты и пилатеса (плюс, как судачили по углам, аккуратной пластике) она превратилась в прекрасного лебедя размера XS. Вообще-то она была такой изначально, но набрала десять килограммов для судьбоносной роли в зарубежном фильме «Программа повышенной трудности», где сыграла застенчивую шотландскую школьницу, у которой случился бурный роман с директрисой.

К тому времени как фильм добрался до Штатов, Макси сбросила эти десять кило, перекрасила волосы в темно-рыжий, порвала со своим британским менеджером, заключила договор с самым популярным агентством в Голливуде, основала собственную продюсерскую компанию («МАКСИмум», как она ее назвала) и появилась на развороте журнала «Вэнити фэйр», посвященного домам, соблазнительно свернувшись под заголовком «Гнездышко Макси» в одном боа из черных перьев. Другими словами, Макси пошла далеко.

Но при всем таланте и красоте Макси Райдер продолжала терпеть крах на любовном фронте. Причем самыми публичными способами, какие только можно придумать.

Она шла по типичнейшей для двадцатилетней старлетки кривой дорожке, которую проложила Джулия Робертс и истоптало все последующее поколение: влюблялась в коллег по площадке. Но если Джулию тащили к алтарю, бедняжке Макси разбивали сердце снова, и снова, и снова. В тот раз тоже все вышло громко и некрасиво. Помощник режиссера, в которого она влюбилась на съемках «Программы углубленного изучения», засветился на «Золотом глобусе», где сосался с девушкой из «Спасателей Малибу». Коллега по «Трепету», с которым Макси сыграла с десяток жарких любовных сцен, где химия между ними была настолько ощутима, что буквально капала с экрана зрителю в попкорн, сообщил новость о разрыве ей и одновременно всему миру в эфире «Десяти самых удивительных людей» Барбары Уолтерс. И девятнадцатилетний рокер, которого Макси подцепила, чтобы утешиться, женился в Лас-Вегасе через две недели после знакомства… и не на Макси.

– Потрясающе, что она вообще с прессой общается, – сказал мне Роберто из «Миднайт Ойл» неделю назад.

«Миднайт Ойл» была крохотной, ничем не прославившейся нью-йоркской пиар-фирмой, которой никак не сравниться с теми, с кем обычно имела дело Макси. Но между «Программой углубленного изучения» и «Трепетом» она провела шесть недель в Израиле на съемках махонького фильма – исторической зарисовки о кибуце во время Семидневной войны. А у махоньких фильмов обычно бывают махонькие рекламные агентства, откуда на сцене и появился Роберто.

«Семидневный солдат» никогда бы не попал в американский прокат, если бы Макси не номинировали на «Оскар» за «Трепет». А сама Макси, скорее всего, не стала бы участвовать в продвижении фильма, если бы не подписала договор задолго до того, как пришла слава, а значит, согласилась получить в качестве гонорара гроши и продвигать фильм «любым способом, который продюсеры сочтут целесообразным».

Само собой, продюсеры увидели шанс сорвать куш хотя бы на премьерных выходных на волне популярности Макси. Они привезли ее со съемок в Австралии, поселили в пентхаусе отеля «Ридженси» Верхнего Ист-Сайда и пригласили, как выразился Роберто, «группу избранных репортеров» насладиться двадцатиминутной аудиенцией. И Роберто, благослови Господи его верное сердце, первой позвонил мне.

– Ты заинтересована? – спросил он.

Еще бы я не была! И Бетси пришла в восторг, как обычно случается с редакторами, когда на голову сваливается жирная сенсация, хотя Габби ворчала об актерах одной роли и мыльных пузырях.

Я была довольна. Роберто был доволен. А затем на авансцену вышел личный пиарщик Макси.

Я торчала за своим столом, считая дни с последнего разговора с Брюсом (десять), продолжительность разговора (четыре минуты), и прикидывала, не записаться ли на прием к нумерологу, чтобы выяснить, принесет ли нам будущее хоть что-то хорошее, как вдруг зазвонил телефон.

– Это Эйприл из ЭНБ, – протараторили на другом конце провода. – Мы так понимаем, вы заинтересованы в беседе с Макси Райдер?

– Заинтересована? Я беру у нее интервью в субботу в десять утра, – ответила я. – Роберто из «Миднайт Ойл» все устроил.

– Да. Хорошо. У нас есть несколько вопросов, прежде чем мы одобрим проведение интервью.

– Еще раз, кто вы? – переспросила я.

– Эйприл. Из ЭНБ.

Название принадлежало одной из крупнейших и наиболее скандальных фирм по связям с общественностью в Голливуде. Это те люди, которым ты звонишь, если знаменит, моложе сорока и вляпался в неприятную и/или незаконную ситуацию, Роберт Дауни нанимал ЭНБ, когда отключился в чужой спальне в героиновом угаре. Они же переделывали имидж Кортни Лав, после того как та переделала нос, грудь и обновила гардероб, сгладив переход от сквернословящей богини гранжа к одетой от-кутюр сильфиде. В «Икзэминере» мы расшифровывали их аббревиатуру как «Этого Не Будет». Ну, из-за ситуаций вроде: «Надеялись взять интервью, опубликовать очерк? Этого Не Будет». А теперь, очевидно, их поддержкой заручилась и Макси Райдер.

– Мы хотели бы получить гарантии, – начала Эйприл из ЭНБ, – что предстоящее интервью будет посвящено исключительно работе Макси.

– Работе?

– Ролям, – пояснила Эйприл. – Актерской карьере. Но не личной жизни.

– Она – знаменитость, – мягко возразила я, по крайней мере, мне показалось, что именно так. – Я считаю, это ее работа. Быть медийной персоной.

Голосом Эйприл можно было горячий шоколад замораживать.

– Ее работа – сниматься в фильмах, – отчеканила она. – Любое внимание, которое она получает, привлекает к ней только ее актерская игра.

В обычное время я бы просто пропустила это мимо ушей, стиснула зубы, ухмыльнулась и согласилась на все нелепые условия, которые они хотели навязать. Но я не спала прошлой ночью, а эта Эйприл еще дергала не те струны.

– Ой, да ладно, – протянула я. – Каждый раз открывая «Пипл», я вижу ее в юбке с разрезом и больших темных очках в стиле не-смотри-на-меня. И вы мне говорите, что она хочет быть известна лишь как актриса?

Я надеялась, что Эйприл воспримет мои слова в полушутливой манере, как они были поданы, но оттепель не настала.

– Вы не можете спрашивать ее о личной жизни, – строго повторила Эйприл.

Я тяжко вздохнула.

– Отлично, – буркнула я. – Превосходно. Как угодно. Мы поговорим о фильме.

– То есть вы согласны на условия?

– Да. Я согласна. Никакой личной жизни. Никаких юбок. Ничего.

– Тогда посмотрим, что я могу сделать.

– Я же сказала, что Роберто уже назначил интервью!

Но ответом мне была глухая тишина.

Две недели спустя я наконец ехала на интервью. На дворе стоял конец ноября и такое дождливое субботнее утро, когда кажется, что все, у кого есть возможность и деньги, покинули город и отправились на Багамы или в загородный домик в горах Поконо, а улицы заполняют лишь те, кого они тут бросили. Конопатые разносчики, перегруженные неоплачиваемой работой стажеры, неряшливые дредастые белые ребята на велосипедах. Секретари. Японские туристы. Парень с бородавкой на подбородке, из которой торчали два кудрявых длинных волоска, достававших почти до груди. Он улыбнулся и погладил их, когда я прошла мимо.

Мой счастливый день.

Я прошла двадцать кварталов по городу, стараясь не думать о Брюсе и не совсем уж намочить волосы. Вестибюль «Ридженси» встретил меня огромным, благословенно тихим, мраморным великолепием, отделанным зеркалами, что позволило мне с трех разных ракурсов насладиться видом вскочившего на лбу прыща.

Я пришла раньше срока и решила побродить. Сувенирный магазин отеля мог похвастаться типичным ассортиментом халатов по завышенным ценам, зубных щеток за пять долларов и журналов на многих языках, среди которых оказался ноябрьский «Мокси». Я схватила его и открыла колонку Брюса. «Спускаемся ниже, – прочитала я. – Оральные приключения одного мужчины».

Ха! Оральные приключения – вообще не сильная сторона Брюса. У него была небольшая проблема с переизбытком слюны. Однажды, поднабравшись «Маргаритой», я назвала его человеком-биде. Да, тогда все было настолько плохо. Разумеется, он ни словом бы о таком не обмолвился, самодовольно подумала я. И уж тем более о том, что я была единственной, с кем он вообще пытался провернуть этот маневр. Но вернемся к колонке.

«Однажды я случайно услышал, как моя девушка назвала меня человеком-биде», – прочитала я броскую цитату.

Он это слышал? Я вся вспыхнула от стыда.

– Девушка? Вы журнал покупать собираетесь? – подала голос женщина за прилавком.

Я так и поступила, прихватив пачку жевательной резинки «Джусси Фрут» и бутылку воды за четыре бакса. Потом устроилась на диване в льдисто-прохладном вестибюле и приступила к чтению.

СПУСКАЕМСЯ НИЖЕ

Брюс Губерман

Когда я был пятнадцатилетним девственником, когда я носил брекеты и узкие трусишки, которые покупала мне мама, мы с друзьями частенько до упаду хохотали над выступлениями Сэма Кинисона.

– Женщины! – злопыхал он, откидывая волосы за плечо, и метался по сцене, как маленький, кругленький, одетый в берет зверек в западне. – Поведайте нам, чего вы хотите? Ну почему, – он падал на одно колено, умоляя, – почему так СЛОЖНО сказать ДА, вот так ХОРОШО или НЕТ, НЕ ТО! Скажите же, ЧЕГО вы ХОТИТЕ? – вопил он под гогот зрителей. – И МЫ ЭТО СДЕЛАЕМ!

Мы хохотали, не понимая толком почему. Что может быть такого сложного? Мы недоумевали. Секс, насколько мы успели его испытать, не был биномом Ньютона. Намылить, смыть, повторить процедуру. Таков был наш репертуар. Легко и просто, никакой путаницы.

Когда К. развела ноги, а потом раздвинула себя кончиками пальцев…

Господи ты боже мой! Это как если бы он сунул зеркало мне между ног и транслировал изображение на весь мир. Я с трудом сглотнула и продолжила читать.

…я внезапно ощутил всепоглощающее единение с каждым мужчиной, который потрясал кулаком в ответ на стенания Кинисона. Я словно всматривался в лицо без черт – вот лучшее сравнение, что пришло мне в голову. Волосы и живот, и руки сверху, кремовые бедра слева и справа, но передо мной загадка. Изгибы, складки, выступы мало напоминали ретушированную порнографию, которую я смотрел с пятнадцати лет. Или, может, все дело было в такой близости. Или я слишком нервничал. Прикоснуться к тайне – это страшно.

– Скажи мне, чего ты хочешь? – прошептал я. Помню, какой далекой в тот момент казалась ее голова. – Скажи, чего ты хочешь, и я это сделаю.

Но потом я понял, что, сказав мне о своем желании, она признала бы… что она знает, чего хочет. Что кто-то другой уже заглядывал в это странное, непостижимое сердце, изучил его географию, раскрыл ее секреты. И хотя я знал, что у нее были любовники, это казалось чем-то другим, более интимным. Кто-то другой уже видел ее здесь, вот так. И я, будучи мужчиной и бывшим слушателем Сэма Кинисона в придачу, решил привести ее в рай, заставить мяукать, как сытую кошечку, и стереть из ее памяти все следы Того, Кто Бывал Тут Прежде.

Странное непостижимое сердце, фыркнула я. Тот, Кто Бывал Тут Прежде. Кто-нибудь, дайте мне лопату!

Она пыталась. Я тоже. Она показывала это кончиками пальцев, словами, нежным нажимом, вздохами и всхлипами. Я старался. Но язык – не палец. Моя бородка сводила ее с ума, но совсем не в том смысле, в котором ей хотелось. И когда я однажды услышал, как она по телефону назвала меня человеком-биде… что ж, пожалуй, лучше ограничиться тем, что у меня точно получается лучше.

Кто-нибудь из нас знает, что мы делаем? Хоть кто-нибудь из мужчин? Я спрашивал друзей – все сначала хохочут и уверяют, что потом им приходится отскребать своих женщин с потолка. Тогда я беру им пиво, слежу, подливаю до краев и через несколько часов получаю более правдивую историю – все мы понятия не имеем. Все до единого.

«Она говорит, что кончает, – печально говорит Эрик. – Но не знаю, старик…»

«Это же не очевидно, – подтверждает Джордж. – Так и откуда нам знать?»

Действительно, откуда? Мы мужчины. Нам нужна надежность, нужны твердые (или даже жидкие) доказательства, нам нужны диаграммы и пошаговые инструкции, нам нужно раскрыть тайну.

И когда я закрываю глаза, все еще вижу ее, как в тот первый раз, плотно свернутую, как крылья крошечной птички, розовую ракушку, вкусом напоминающую океанскую воду, полную крошечных жизней, того, чего я никогда не увижу, не говоря уже о том, чтобы понять. Я бы хотел. Жаль, не вышло.

– Ладно, Жак-Ив Кусто, – пробормотала я, с трудом поднимаясь на ноги.

Закрывая глаза, он все еще видит меня, написал Брюс. Ну и что это значит? И когда он это написал? А если он все еще по мне скучает, то почему не звонит? Может, думала я, есть надежда? Может, я сама позвоню ему позже. Может, у наших отношений есть шанс.

Лифт поднял меня на двадцатый этаж в представительский номер, где на диванах сидело и курило энное количество бледной, как личинки, молодежи в различных вариациях черных брюк, черных боди и черных же ботинок.

– Кэнни Шапиро, «Филадельфия Икзэминер», – представилась я той, что сидела под картонной фигурой Макси Райдер в полный рост в военной форме, с пулеметом «узи» наперевес.

Девушка-личинка томно пролистала несколько страниц, заполненных именами.

– Не вижу вас в списке, – произнесла она.

Прекрасно.

– Роберто здесь?

– Вышел на минутку, – небрежно махнула девушка в сторону двери.

– Сказал, когда вернется?

Она пожала плечами, видимо, исчерпав словарный запас.

Я вгляделась в бумаги, пытаясь прочесть вверх ногами. Там было мое имя: Кэндис Шапиро. Его перечеркивала жирная черная линия. «ЭНБ» – гласила пометка на полях.

И в комнату ворвался Роберто.

– Кэнни, что ты тут делаешь?

– Это ты мне скажи, – ответила я, пытаясь выдавить улыбку. – Насколько я знаю, беру интервью у Макси Райдер.

– О боже, – всполошился Роберто. – Тебе никто не звонил?

– По поводу?

– Макси решила… кхм… сильно сократить количество печатных интервью. Она оставила только «Таймс» и «Ю-эс-эй тудэй».

– Ну, мне никто не сказал. – Я пожала плечами. – Я здесь. Бетси ждет статью.

– Кэнни, прости, пожалуйста…

«Не извиняйся, идиот, – думала я. – Сделай что-нибудь».

– …но я ничего не могу сделать.

Я одарила его лучшей улыбкой. Самой очаровательной из моего арсенала, которую, как я надеялась, моя манера а-ля «я-работаю-на-крутую-важную-газету» только подчеркивал.

– Роберто, – пропела я, – у нас запланирован разговор. Мы оставили место, рассчитываем на статью. Никто мне не позвонил… я притащилась сюда в субботу, а это мой выходной…

Роберто начал заламывать руки.

– …и я была бы очень, очень признательна, если бы нам удалось провести с ней хотя бы пятнадцать минут.

Теперь Роберто заламывал руки, и кусал губу, и переминался с ноги на ногу. А это все плохие знаки.

– Слушай, – тихо сказала я, наклоняясь ближе. – Я смотрела все ее фильмы, даже те, что вышли сразу на видео. Я типа как полный эксперт по Макси. Неужели ничего нельзя сделать?

Роберто уже колебался… но тут в его поясном чехле зазвонил сотовый телефон.

– Эйприл? – сказал он в трубку.

«Эйприл», – одними губами произнес он мне. Роберто – душка, но не самый смекалистый парень.

– Дай трубку? – шепнула я, но Роберто уже убирал телефон в чехол.

– Она сказала, что их не очень устроило твое, кхм, согласие.

– Что? Роберто, я согласилась на все условия…

Я невольно повысила голос. Личиночные существа на диванах слегка встревожились. Как и Роберто, пытавшийся потихоньку дезертировать в коридор.

– Дай мне переговорить с Эйприл, – взмолилась я, протягивая руку к его телефону.

Роберто помотал головой.

– Роберто. – Я будто со стороны слышала, как срывается мой голос от одной мысли о злорадной ухмылке Габби, когда я вернусь в редакцию с пустыми руками. – Я не могу вернуться без статьи!

– Слушай, Кэнни, мне очень, очень жаль…

Он колебался. Я же видела! И вот тогда миниатюрная женщина в черных кожаных сапогах до колен, цокая высокими каблуками, прошла по длинному мраморному коридору. В одной руке – сотовый, в другой – портативная рация, на гладком, тщательно нарисованном лице – самое серьезное выражение. Она могла сойти либо за очень зрелую двадцативосьмилетнюю, либо сорокапятилетнюю с великолепным пластическим хирургом. Эйприл, как пить дать.

Она окинула меня холодным пренебрежительным взглядом, увидела и прыщ, и гнев, и черное платье, и сандалии с прошлого лета, гораздо менее модные, чем у любой из диванных личинок. Затем повернулась к Роберто:

– Проблемы?

– Это Кэндис, – робко указал на меня тот. – «Икзэминер».

Эйприл пристально уставилась на меня. Я прямо почувствовала – буквально почувствовала! – как от ее взгляда прыщ на лбу стал увеличиваться в размерах.

– Проблемы? – повторила Эйприл.

– Еще пару минут назад не было, – ответила я, стараясь выдержать ровный тон. – У меня назначено интервью на два часа. Роберто говорит, что его отменили.

– Все верно, – любезно произнесла Эйприл. – Мы решили ограничить печатные интервью крупными изданиями.

– По воскресеньям «Икзэминер» выходит тиражом в семьсот тысяч экземпляров, именно в этот выпуск мы планировали статью о Макси. Мы четвертый по величине город на Восточном побережье. Плюс никто не потрудился мне сообщить, что интервью отменяется.

– Это обязанность Роберто. – Теперь Эйприл устремила пристальный взгляд на него.

Для Роберто это явно было новостью, но перечить мисс кошечке с хлыстом он не собирался.

– Прости, – промямлил он мне.

– Извинения – это хорошо, – ответила я, – но, как я уже говорила Роберто, в воскресном выпуске у нас теперь дыра и я впустую потратила на вас выходной.

Чисто технически – я преувеличивала. Статьи частенько срывались, и, как, вероятно, знала Эйприл, мы просто закрывали дыру чем-то еще. Касаемо же потраченного выходного, то, каждый раз получая бесплатный билет до Нью-Йорка, я всегда находила, чем заняться.

Но меня переполняла ярость. Вот это у людей наглости хватает! Так со мной обращаться и нисколечко этого не стесняться!

– Неужели Макси не сможет уделить мне всего несколько минут? Раз уж я здесь?

Тон Эйприл стал много менее любезным.

– Она и так опаздывает и сегодня днем вылетает обратно на место съемок. В Австралию, – подчеркнула Эйприл, словно я, деревенская мышь, ни разу о таком месте не слышала. – К тому же, – продолжила она, открыв маленький блокнот, – мы уже запланировали телефонное интервью с вашим начальником.

Начальником? Немыслимо, чтобы Бетси пошла на такое, и еще более немыслимо, что она меня не предупредила.

– С Габби Гардинер, – закончила Эйприл.

Я ошеломленно моргнула:

– Габби не мой начальник!

– Мне жаль, – отрезала Эйприл, – но таковы наши договоренности.

Я попятилась вглубь номера и плюхнулась в кресло у окна.

– Слушайте, – попробовала я еще раз, – я уже здесь, и, уверена, вы согласитесь, что гораздо лучше для всех нас провести личное интервью, пусть совсем короткое, с тем, кто смотрел фильмы Макси и потратил время на подготовку к встрече, чем по телефону. Я с радостью подожду.

Эйприл помолчала.

– Мне позвать охрану? – наконец спросила она.

– Не вижу ни малейшего повода, – ответила я. – Я просто посижу тут, пока мисс Райдер закончит разговор с кем бы то ни было, и, если случится у нее свободная минута-другая, прежде чем она поспешит в Австралию, я проведу обещанное мне интервью.

Я сжала кулаки, чтобы никто не заметил, как меня трясет, и выложила последний козырь.

– Но если у мисс Райдер не найдется для меня пары минут, – сладко протянула я, – я потом напишу целую простыню о том, что здесь произошло. Кстати, как ваша фамилия?

Эйприл не сводила с меня глаз. Роберто придвинулся к ней ближе, быстро переводя взгляд с меня на нее, словно мы играли партию в теннис. Я, в свою очередь, смотрела только на Эйприл.

– Это невозможно, – произнесла она.

– Интересная фамилия, – хмыкнула я. – Вы с острова Эллис?

– Мне жаль, – сказала Эйприл еще раз, – но мисс Райдер не будет с вами говорить. Вы были слишком саркастичны в разговоре со мной…

– Ой, саркастичный репортер! Держу пари, такого в вашей практике не случалось!

– …и мисс Райдер не нуждается во внимании таких…

– И все бы ничего! – взорвалась я. – Если бы хоть кто из ваших лакеев, халдеев или стажеров потрудился сообщить мне об этом до того, как я проделала долгий путь!

– Это должен был сделать Роберто, – упрямо повторила Эйприл.

– Что ж, он не сделал. – Я скрестила руки на груди.

Ничья.

Эйприл меня разглядывала. Я свирепо пялилась в ответ. Роберто привалился к стене и откровенно дрожал. Личинки выстроились в ряд, стреляя глазенками туда-сюда.

– Вызовите охрану, – наконец велела Эйприл и, развернувшись на каблуках, метнула на меня взгляд через плечо: – Вы можете писать все, что вам угодно. Нам все равно.

И на этом они удалились. Роберто, бросавший на меня ужасно виноватые взгляды, личинки в черных ботинках, Эйприл и все мои шансы встретиться с Макси Райдер. Я сидела на месте, пока все они не втиснулись в лифт. Только потом я позволила себе заплакать.

В общем и целом уборные комнаты в вестибюле отеля – отличное место для нервного срыва. Люди, живущие в отеле, обычно пользуются туалетами в номерах. Люди на улице не всегда понимают, что могут просто войти в вестибюль даже самого модного отеля и беспрепятственно воспользоваться туалетом. А уборные там, как правило, просторные и модные, со всеми удобствами, от лака для волос и тампонов до настоящих полотенец для вытирания слез и рук. Иногда там даже есть диван, на который можно рухнуть.

Я проковыляла по коридору, спустилась на лифте и сквозь дверь с золотой замысловатой табличкой «Дамы» потащилась к кабинке для инвалидов навстречу тишине, покою и одиночеству, попутно захватив два свернутых полотенца.

– Сраная Макси Райдер! – прошипела я вслух, захлопнула дверь, уселась и прижала кулаки к глазам.

– Э? – донесся откуда-то сверху знакомый голос. – Почему?

Я подняла взгляд. Из-за перегородки торчало лицо.

– Почему? – снова спросила Макси Райдер.

Она была так же очаровательна в жизни, как и на экране: эти огромные голубые глаза, кремовая кожа в легких веснушках, каскад рыжих кудрей, блестящих, казалось, куда больше, чем способны простые человеческие волосы. В маленькой ручке с голубыми венами она сжимала тонкую сигарету. Пока я ее рассматривала, Макси глубоко затянулась и выдула дым в потолок.

– Не кури здесь, – ляпнула я первое пришедшее в голову, – запустишь сигнализацию.

– Ты меня ругаешь за то, что я курю?

– Нет, за то, что ты меня кинула.

– Что?

Две ноги в кроссовках прошагали по мрамору и остановились напротив моей кабинки.

– Открой, – сказала Макси, постучав в дверь. – Я хочу разобраться.

Я ссутулилась на сиденье унитаза. Сначала Эйприл, теперь это! Неохотно потянувшись, я открыла дверь. Макси стояла у кабинки, скрестив руки на груди.

– Я из «Филадельфия Икзэминер», – начала объяснять я. – Должна была брать у тебя интервью. Но твоя маленькая гестаповка сообщила, причем когда я уже добралась аж из Филадельфии, что интервью отменено и переназначено с женщиной из моей редакции, которая просто… – я сглотнула. – Тошнотворна. И это сильно испоганило мне день, не говоря уже о воскресном выпуске. – Я вздохнула. – Но ты-то не виновата, наверное. Так что прости, я зря выругалась.

– Чертова Эйприл. Она мне даже не сказала.

– Не удивлена.

– Я прячусь, – внезапно призналась Макси Райдер и нервно хихикнула, – как раз от Эйприл.

Вживую ее голос был мягким, интеллигентным. Макси была одета в расклешенные джинсы и розовую футболку с круглым вырезом. Волосы уложены в высокую прическу, которую парикмахер наверняка возводил с полчаса, и украшенную сверкающими заколками-бабочками. Как и большинство звезд женского пола, которых мне довелось встречать, она была нереально худой, почти прозрачной. Настолько, что мне было прекрасно видно кости ее запястий и предплечий, бледно-голубой узор вен вдоль шеи.

Пухлые губки были накрашены алым, глаза – аккуратно подведены. А по щекам текли слезы.

– Прости за интервью, – сказала Макси.

– Ты не виновата, – повторила я. – Так что тебя сюда привело? Разве у тебя нет личной уборной где-нибудь в другом месте?

– Ох. – Она прерывисто вздохнула. – Ну, знаешь.

– Ну, не будучи худой, богатой, успешной кинозвездой, скажу честно – вряд ли.

Уголок рта Макси дернулся вверх, но затем губы снова сложились в дрожащий алый бантик.

– Тебе разбивали сердце? – дрожащим голосом спросила Макси.

– Таки да, – отозвалась я.

Макси закрыла глаза. Нереально длинные ресницы коснулись усыпанных веснушками бледных щек, из-под век снова потекли слезы.

– Это невыносимо, – прошептала она. – Знаю, как звучит…

– Нет-нет, я понимаю. Знакомое чувство.

Я протянула ей одно из прихваченных с собой полотенец. Макси взяла его и посмотрела на меня. Проверка, подумалось мне.

– Дома полно вещей, которые он мне подарил, – начала я, и Макси яросно закивала, сотрясая кудряшки.

– Все так, – пробормотала она. – Все так и есть.

– На них больно смотреть, но и убрать их тоже больно.

Макси осела на пол туалета и прислонилась щекой к прохладной мраморной стене. Я немного поколебалась, но последовала ее примеру, пораженная абсурдностью происходящего и тем, как это может стать отличной вводной для статьи: Макси Райдер, одна из самых известных молодых актрис своего поколения, плачет на полу туалета.

– Мама всегда говорила – лучше любить и потерять, чем не любить никогда, – нарушила я молчание.

– Ты в это веришь? – спросила Макси.

Я раздумывала всего с минуту.

– Нет. Думаю, она и сама не верит. Лучше бы я никогда его не любила. Лучше бы никогда не встречала. Потому что, каким бы хорошим ни было наше время вместе, оно не стоит того, как я себя сейчас чувствую.

Мы посидели рядышком.

– Как тебя зовут?

– Кэндис Шапиро. Кэнни.

– А его?

– Брюс. А у тебя…

– Я Макси Райдер.

– Это я знаю. Я имела в виду, как его звали?

Макси скорчила жуткую гримасу:

– Ой, только не говори, что не знаешь! Все знают! «Энтертейнмент Уикли» выпустил целую статью. С блок-схемой!

– Ну, мне категорически запретили даже упоминать о личной жизни, – плюс кандидатов было, вообще-то, несколько, но об этом я благоразумно промолчала.

– Кевин, – прошептала Макси.

Ага, то есть Кевин Бриттон, ее партнер по фильму «Трепет».

– Все еще Кевин?

– Все еще Кевин. Всегда Кевин, – грустно произнесла Макси, неловко доставая еще одну сигарету. – Кевин, которого я не могу забыть, даже перепробовав все… выпивку… наркотики… работу… других мужчин…

Ого. Я внезапно ощутила себя просто монашкой.

– А ты что делаешь?

Я поняла, о чем она.

– О, знаешь, наверное, то же самое. – Я приложила руку ко лбу, изображая высокомерную усталость от всего сущего. – Сначала сбежала на личный остров с Брэдом Питтом, пыталась заглушить боль покупкой ранчо с ламами в Новой Англии…

Макси стукнула меня по руке. Удар сжатого кулачка оказался легким, как порыв ветерка.

– Ну серьезно! Может, есть что-то, до чего я не додумалась.

– На самом деле еще больше всякой бесполезной всячины. Ванна, душ, велосипедные прогулки…

– Я не могу кататься на велосипеде, – угрюмо сказала Макси.

– Из-за папарацци?

– Нет, просто так и не научилась.

– Правда? Брюс, мой бывший, тоже не умел… – Я умолкла.

– Боже, тебя это не бесит?

– То, как совершенно несвязанные вещи напоминают о человеке, которого всячески пытаешься забыть? О да. Бесит.

Я посмотрела на Макси. На фоне мраморной стены она выглядела хоть сейчас готовой сниматься крупным планом. То ли дело я, вся опухшая и сопливая. Нет в жизни справедливости, подумалось мне.

– Чем ты занимаешься? – спросила я, пытаясь отвлечься.

– Инвестирую, – без запинки откликнулась Макси. – Управляю своими деньгами и средствами родителей. Раньше управляла и деньгами Кевина. Жаль, он не предупредил, что собирается меня бросить. Я бы так глубоко зарыла его в «Планету Голливуд», что он бы в массовке телешоу снимался, лишь бы на оплату аренды хватило.

Я глянула на Макси с внезапным уважением.

– То есть ты типа… – Я поднапрягла мозги, подыскивая в словарном запасе нужное слово. – Занимаешься внутридневной торговлей?

Она помотала головой:

– Не-а. У меня времени нет весь день возиться у компьютера. Я покупаю акции, выбираю возможности для инвестиций. – Макси поднялась, потянулась, упирая руки в отсутствующие бедра. – Покупаю недвижимость.

Мое уважение перерастало в благоговейный трепет.

– В смысле, дома?

– Ага. Покупаю, потом нанимаю команду для ремонта и продаю с прибылью. Или живу в них какое-то время, если оно у меня есть между съемками.

Ладонь сама собой, без моего участия, потянулась за ручкой и блокнотом. Макси Райдер – магнат недвижимости: такого я не читала ни в одном из бесчисленных очерков о ней. Роскошная сенсация!

– Слушай, – решила я рискнуть, – как думаешь… я понимаю, что ты занята, но может… побеседуем пару минут? Для статьи?

– Конечно. – Макси пожала плечами и огляделась, как будто только сейчас осознала, что мы в туалете. – Давай выбираться отсюда. Не против?

– Разве ты не улетаешь в Австралию? Мне Эйприл сказала.

Макси раздраженно дернулась:

– Я улетаю завтра. Эйприл солгала.

– Кто бы мог подумать.

– Нет, правда… О, я поняла, ты шутишь, да? – Макси улыбнулась. – Забываю, какие бывают люди.

– Ну в целом почти все крупнее тебя.

Девушка тяжко вздохнула, посмотрела на себя и глубоко затянулась сигаретой.

– Когда мне стукнет сорок, – проговорила она, – клянусь, брошу все. Построю на острове крепость, окруженную рвами и электрифицированными заборами, и буду ходить седая, есть заварной крем, пока не отращу четырнадцать подбородков.

– А «Мирабелле», – хмыкнула я, – ты сказала совсем другое. Что хочешь сниматься в одном качественном фильме в год и растить детей на загородной ферме.

Макси приподняла бровь.

– Ты это читала?

– Я все о тебе прочла, – сообщила я.

– Ложь. Все ложь, – почти весело откликнулась Макси. – Вот сегодня, например, я должна ехать в место под названием Мума…

– Мумба, – поправила я.

– …и распивать там коктейли с Мэттом Дэймоном или Беном Аффлеком. А может, с обоими сразу. И чтобы мы были все из себя загадочные и влюбленные, чтобы кто-нибудь обязательно позвонил в желтую прессу и нас засняли. Потом мы пойдем в ресторан, который явно приплатил Эйприл заранее, но, разумеется, поужинать я не смогу. Потому что, не дай бог, кто-то сфотографирует меня с едой во рту или с открытым ртом. А то подумают, что я им делаю что-то еще, кроме как целуюсь с мужчинами…