Текст книги "Хороши в постели"

14

– Каждая одинокая женщина должна усвоить, – проговорила Саманта свежим апрельским утром, когда мы шли по Келли-драйв, – что, если мужчина захочет поговорить, он позвонит. Надо просто повторять себе как мантру. Если он захочет, он позвонит.

– Я понимаю, – печально сказала я, положив руку на живот, что уже могла делать, потому как с неделю назад бросила все скрывать.

Беременность – странная штука, но у моего положения оказалось несколько преимуществ. Если раньше люди… ой, ладно, мужчины смотрели на меня равнодушно или презрительно, потому что я была ПЫШНОЙ ДАМОЙ, то теперь на меня, очевидно беременную, смотрели с добротой. Приятная перемена. Я даже стала спокойнее относиться к своей внешности, по крайней мере иногда и на несколько минут.

– На самом деле мне уже лучше, – произнесла я. – Пытаюсь действовать на опережение. Всякий раз, когда меня одолевают мысли о Брюсе, я заставляю себя переключаться на ребенка. Что я должна сделать, купить или куда записаться.

– Звучит неплохо. Как на работе?

– Нормально, – ответила я.

Честно говоря, на работе происходило что-то непонятное. Так непривычно: то, что всего лишь год назад взволновало бы меня… или заставило понервничать… или обрадовало, сейчас казалось настолько малозначимым. Личная встреча с Крейгом Килборном за обедом в Нью-Йорке, обсудить направление, в котором развивается его шоу? Ну ладно. Неприятная перепалка с Габби на тему, кто будет писать прощание с сериалом «Няня»? Да пофиг. Меня не трогали даже удивленные и не такие уж тайные взгляды коллег, снующие с моего живота (растущего) на безымянный палец левой руки (без кольца). Они никак не решались спросить напрямую, но даже если бы кто-то таки набрался храбрости, я была готова к вопросам.

Да, я сказала бы, я беременна. Нет, заявила бы, с отцом ребенка мы расстались. И перевела бы тему на их собственные истории о беременности, рождении и воспитании детей.

– Итак, что у нас сегодня на повестке? – поинтересовалась Саманта.

– Очередные покупки.

Саманта застонала.

– Прости, но мне правда нужна еще пара вещей из отдела для будущих матерей…

Я знала, что во время шопинга Сэм старается держаться бодрячком, но видела, что ей нелегко. Во-первых, в отличие от любой другой женщины, которую я когда-либо знала, она ненавидела ходить по магазинам. Во-вторых, я была почти уверена, что ее тошнило от того, что все считали нас парочкой лесбиянок.

Пока Саманта нахваливала достоинства каталогов для заказа товаров по почте и покупок в Интернете, мимо нас пробежал мужчина.

Высокий, худощавый, в шортах и потрепанной толстовке с логотипом какого-то колледжа. Типичный любитель бега трусцой, каких на Келли-драйв полным-полно. Этот, правда, почему-то остановился.

– Привет, Кэнни!

Я застыла, сощурилась, машинально прикрывая живот. Саманта, тоже замерев, разинула рот. Таинственный незнакомец снял бейсболку.

Это был доктор Кей.

– Привет! – заулыбалась я.

Ого! Без белого халата и очков он оказался симпатичным… для мужчины постарше.

– Представь меня своему другу, – практически промурлыкала Саманта.

– Доктор Кушелевански, – медленно выговорила я, и тот улыбнулся. – Он из программы Филадельфийского университета, в которой я участвовала.

– Прошу вас, зовите меня Питер.

Во время рукопожатия нас едва не сшибли двое роллеров.

– Нам лучше не стоять, – заметила я.

– Я пройдусь с вами, если вы не против, – ответил доктор. – Мне нужно остыть…

– О, конечно! Разумеется! – горячо заверила Саманта.

Она бросила на меня короткий многозначительный взгляд, буквально кричащий: «Если он холост и если он еврей, то какое у тебя есть оправдание тому, что ты о нем ни разу не упоминала?!»

Я пожала плечами и приподняла брови, что Сэм наверняка поняла как: «Я понятия не имею, холост он или нет, и разве ты не занята?» Саманта, судя по всему, преодолев свою черную полосу третьих свиданий, все еще встречалась с инструктором по йоге. Многие наши беседы, не касающиеся Брюса, были посвящены вопросу, не слишком ли он увлечен дзеном для потенциального супруга?

Тем временем, совершенно не замечая наш обмен движениям бровей, доктор Кей знакомился с Нифкином, которого я несколько раз упоминала на занятиях.

– Так вот ты какой, знаменитый малыш!

Нифкин демонстрировал зачет по прыжкам в высоту, с каждым разом взлетая все выше и выше.

– Ему надо выступать в цирке, – восхитился доктор Кей, энергично поглаживая Нифкина за ушами. Ниф аж надулся от гордости.

– Да. Еще несколько килограммов, и я тоже смогу выступать. Интересно, туда еще нанимают толстых женщин?

Саманта впилась в меня мрачным взглядом.

– У тебя очень цветущий вид, – проговорил доктор. – Как работа?

– В целом хорошо.

– Я читал твою статью о «Точке зрения». И полностью согласен… очень напоминает «Тандердоум».

– Пять войдут, одна уйдет, – пропела я.

Доктор рассмеялся.

Саманта посмотрела на него, на меня, произвела в уме пару-тройку быстрых расчетов и ухватила Нифкина за поводок.

– Что ж, спасибо, что проводила меня, Кэнни, – весело сказала она. – Но мне пора.

Нифкин жалобно заскулил, когда она потащила его в сторону своей машины.

– Увидимся позже! – махнула Сэм. – Хороших покупок!

– Собиралась по магазинам? – спросил доктор.

– Да, нужно кое-что купить… – на самом деле мне нужно было новое нижнее белье, потому что мое уже с трудом прикрывало фасад, но будь я проклята, если скажу ему об этом. – Продукты. Я собиралась в продуктовый…

– Не против, если я составлю тебе компанию? – спросил он. – Мне тоже кое-что нужно. Я могу тебя подвезти.

Я глянула на него, прищурившись от солнечного света.

– А знаешь что. Если есть время, то давай встретимся через час, позавтракаем и тогда уже по магазинам.

Выяснилось, что доктор прожил в Филадельфии семь лет, но так ни разу не бывал в моей любимой закусочной «Доброе утро», где подавали изумительные завтраки. А одно из моих любимых занятий – знакомить людей с моими кулинарными находками.

Я вернулась домой, приняла душ, надела очередную вариацию стандартного наряда (черные бархатные легинсы, гигантская туника, низкие кеды на шнуровке нежного оттенка барвинка, которые я ухватила на распродаже). И мы встретились в закусочной, где не оказалось очереди – неслыханная удача, в выходные-то.

Мы уселись в кабинку, и все было очень даже ничего. Доктор прекрасно выглядел. Он, по виду, тоже принял душ, переоделся в брюки цвета хаки и клетчатую рубашку.

– Держу пари, тебе странно выходить с людьми куда-то поесть, – хмыкнула я. – Им наверняка ужасно неловко заказывать то, что им действительно хочется.

– Да. – Он кивнул. – Я замечал подобное.

– Ну, готовься к морю удовольствия, – объявила я и поймала официантку с дредами, топом на бретелях и татуировкой, змеящейся по обнаженному животу. – Я буду итальянский омлет с сыром проволоне, жареным перцем, бекон из индейки, булочку, и можно, пожалуйста, добавить и картофель, и кукурузную кашу, а не что-то одно?

– Конечно! – ответила девушка и махнула ручкой в сторону доктора.

– Я буду то же, что и она.

– Хороший мальчик, – резюмировала официантка и рванула в сторону кухни.

– Это поздний завтрак, – попыталась оправдаться я.

Доктор беззаботно пожал плечами.

– Ты ешь за двоих. – Он помедлил. – Как… все… проходит?

– Если под «всем» ты имеешь в виду мое положение, то хорошо. На самом деле сейчас я чувствую себя намного лучше. Немного уставшей, но и только. Больше никакого головокружения, тошноты и полного бессилия, от которого засыпаешь в уборной на работе…

Доктор рассмеялся:

– Такое случалось?

– Всего раз, – улыбнулась в ответ я. – Сейчас лучше. Несмотря на осознание того, что моя жизнь превратилась в одну из непопулярных песен Мадонны, я хромаю вперед. – Я театрально приложила руку ко лбу. – О-о-одна!

– Это вроде репертуар Гарбо? – сощурился доктор.

– Эй, не донимай беременную даму!

– Худшего подражания Гарбо я в жизни не слышал.

– Что ж, у меня выходит лучше, если выпить. – Я вздохнула. – Господи, как я скучаю по текиле.

– О, и не говорите! – воскликнула официантка, появляясь у столика и расставляя перед нами полные тарелки.

Мы устроились поудобнее.

– Очень вкусно, – заметил доктор, жуя.

– Правда, ну? – Я довольно хмыкнула. – Они делают лучшие бисквитные булочки. Секрет в жире.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Гомер Симпсон.

– Очень хорошо.

– Гомер у тебя выходит лучше, чем Гарбо.

– Да. Интересно, как это меня характеризует? – Я резко сменила тему прежде, чем он успел ответить. – Ты когда-нибудь думал о сыре?

– Постоянно, – откликнулся мой собеседник. – Очень страдаю. Лежу без сна по ночам и думаю… о сыре.

– Нет, я серьезно. – Я ткнула пальцем в свой омлет. – Например, кто изобрел сыр? Кто сказал: «Хм, держу пари, молоко будет вкуснее, если дать ему постоять, пока не вырастет кожура из плесени»? Сыр, скорее всего, возник случайно.

– Никогда об этом не думал, – произнес он. – Но задавался вопросом о сырном соусе «Чиз Виз».

– О, национальная еда Филадельфии!

– Ты когда-нибудь читала состав? – приподнял доктор бровь. – Он откровенно пугает.

– Хочешь поговорить о пугающем? Я покажу тебе брошюру по рассечениям промежности, которую мне врач дала, – хмыкнула я.

Доктор с трудом сглотнул.

– Так, ладно, не за едой, – сдала назад я. – Но правда, что не так с представителями медицинских профессий? Вы пытаетесь запугать человеческую расу до полного воздержания?

– Нервничаешь из-за родов? – спросил доктор.

– Черт возьми, еще как! Я пытаюсь найти больницу, где вводят в полусон. – Я с надеждой смотрела на доктора. – Ты же можешь выписывать рецепты на лекарства, а? Можешь мне что-нибудь подсунуть, когда начнется веселье?

Доктор смеялся надо мной. У него и впрямь была очень милая улыбка. Вокруг пухлых губ собрались смешливые морщинки. Я лениво размышляла, сколько ему на самом деле лет. Моложе, чем я думала, но все равно годков на пятнадцать старше меня. Обручального кольца нет, но это еще ничего не значит. Многие мужчины их попросту не надевают.

– Ты справишься, – сказал он.

Доктор поделился со мной булочкой и даже не вздрогнул, когда я заказала горячий шоколад. И настоял на том, что поздний завтрак был за его счет, аргументируя это тем, что теперь он у меня в долгу за знакомство с такой чудесной закусочной.

– Куда дальше? – спросил он.

– Ой, просто высади меня у «Фреш Филдз»…

– Нет-нет, я в полном твоем распоряжении.

Я покосилась на него.

– Торговый центр «Черри-Хилл»? – я спросила, почти не надеясь на согласие.

Этот торговый центр находился за рекой в Нью-Джерси. Там был нужный мне универмаг, два магазина для беременных и корнер «М.А.С.». А мою машину одолжила на выходные Люси, которая, в ожидании взлета своей карьеры модели, устроилась на работу поющей разносчицей цветов, искренне заверив начальство, что да, у нее есть свой транспорт.

– Поехали.

Машина доктора была изящного серебристого цвета, что-то вроде тяжелого седана. Двери закрылись с властным щелчком, мотор зазвучал куда более весомо, чем у моей скромной малышки-«Хонды». В салоне было безукоризненно чисто, а пассажирское сиденье выглядело… недостаточно использованным. Как будто обивка еще ни разу не познала прикосновения человеческих ягодиц.

Мы вырулили на трассу 676, проехали по мосту Бена Франклина, через реку Делавэр, сверкавшую расплавленным золотом. Деревья были покрыты едва заметным зеленым пушком, а солнце отражалось от воды.

Ноги приятно устали от прогулки, а желудок был умиротворяюще сыт. Я сложила руки на животе и почувствовала то, что мне не сразу удалось опознать. Я счастлива, дошло до меня наконец.

Я чувствовала себя счастливой.

На стоянке я предупредила доктора:

– Когда войдем, все подумают, что ты… э-э…

– Отец?

– Ну, да.

– Как ты хочешь, чтобы я на это реагировал? – улыбнулся он.

– Хм…

Эту часть я не продумала до конца, слишком охваченная восторгом от этой большой, устойчивой, мощной машины, от весны за окном и накатившего счастья.

– Давай по ситуации.

Все оказалось не так уж и плохо на самом-то деле. В магазине, где я купила комплект для беременных (длинное платье, короткое платье, юбку, брюки, тунику, все из какой-то искусственной, неубиваемой, эластичной и гарантированно устойчивой к пятнам черной ткани), было полно народу, на нас не обращали внимания.

То же самое было и в магазине игрушек, где я покупала кубики, и в магазине товаров для детей, куда у меня были купоны на детские салфетки и подгузники по акции два по цене одного. Я заметила, что продавщица в одном магазине поглядывала на меня и на доктора, но промолчала. Не то что женщина в другом, куда мы на прошлой неделе ходили с Самантой, которая заявила, мол, какие мы храбрые, или еще одна, которая увидела, как я примеряю легинсы, и заявила, что они «непременно понравятся папочке!».

С доктором было очень приятно ходить по магазинам. Тихий, но готовый высказать свое мнение, когда его спросят, и нести все мои пакеты и даже держать мой рюкзак. Он купил мне обед на фуд-корте (звучит низкопробно, однако фуд-корт в «Черри-Хилл» на самом деле довольно приятный) и, похоже, ничуть не возражал против моих четырех походов в туалет. Во время последнего он даже заскочил в зоомагазин и купил сыромятную кость размером с Нифкина.

– Это чтобы песик не чувствовал себя обделенным, – пояснил доктор.

– Он тебя полюбит, – засмеялась я. – И такое будет с ним впервые. Обычно Нифкин работает у меня первой линией фильтрации для…

Я чуть было не сказала «свиданий», но вовремя вспомнила, что мы не на свидании.

– …новых друзей, – наконец нашлась я.

– Ему нравился Брюс?

Я улыбнулась, вспоминая, как эти двое существовали в хрупком подобии перемирия, которое мгновенно переросло бы в полномасштабную войну, стоило бы мне отвернуться достаточно надолго. Брюс неохотно признал право Нифкина спать в моей постели, как тот привык, а Нифкин неохотно признал, что Брюс вообще имеет право на существование. Но между ними случалось много криков, оскорблений и жеваных ботинок, ремней и кошельков.

– Думаю, Брюс с удовольствием бы выбросил Нифкина куда подальше. Он просто не собачник. Да и у Нифкина тяжелый характер.

Я откинулась на спинку пахнущего новой кожей сиденья, чувствуя, как послеполуденное солнце струится сквозь люк в крыше и греет мне макушку.

– Устала? – с улыбкой спросил доктор.

– Немного, – признала я и зевнула. – Посплю, когда вернусь домой.

Я объяснила, как проехать на мою улицу, и он кивнул, сворачивая на нее.

– Симпатично.

Я осмотрелась, пытаясь увидеть все его глазами: деревья в только что распустившихся листочках, выгибающиеся арками над тротуарами, горшки с цветами перед кирпичными домиками.

– Да, – согласилась я. – Мне повезло найти такое место.

Доктор вызвался помочь мне отнести вещи наверх, а я не стала отказываться. Хотя и задумалась, поднимаясь по лестнице с пачками подгузников в руках: каким покажется ему мое жилище?

Он, вероятно, жил в пригороде, в каком-нибудь величественном старом доме на первой линии, где-то с шестнадцатью спальнями и ручьем, протекающим через передний двор, не говоря уже о кухнях, не оскверненных дешевой бытовой техникой семьдесят восьмого года издания. По крайней мере, убеждала я себя, у меня дома опрятно.

Я открыла дверь, и Нифкин по воздуху катапультировался в коридор. Доктор Кей рассмеялся.

– Привет, Ниф, – поздоровался он, когда Нифкин учуял сыромятную кость через три пакета и его обуял припадок радости.

Бросив сумки на диван, я поспешила в ванную, пока Нифкин пытался зарыться в сумку.

– Располагайся! – крикнула я.

Когда я вышла, доктор стоял во второй спальне, где я мучила кроватку, которую пожертвовал кто-то из подруг моей матери. Кроватка попала ко мне в разобранном виде, без инструкции и, возможно, без важных деталей.

– С ней что-то не так, – пробормотал он. – Не возражаешь, я попробую?

– Нет, конечно! – пораженно и довольно воскликнула я. – На самом деле, если тебе удастся ее собрать, я буду тебе очень обязана.

– Ты ничем мне не обязана, – улыбнулся он. – Я чудесно провел время.

Прежде чем я успела сообразить, что это все значит, зазвонил телефон. Я извинилась, схватила трубку и неуклюже плюхнулась на кровать.

– Кэнни! – ворвался в трубку знакомый британский акцент. – Где тебя носило?!

– По магазинам, – ответила я.

Вот и еще один сюрприз. Мы с Макси переписывались по почте и время от времени созванивались по рабочим телефонам. Она рассказывала о своих мучениях на съемках «ПлагИна», футуристического научно-фантастического триллера, в котором она снималась с горячим молодым актером. А тому требовался не один, не два, а сразу три штатных «менеджера трезвости», чтобы держать его в узде. Макси направляла мне по почте советы по инвестированию и статьи, как создать фонд для ребенка.

В ответ я рассказывала ей о работе, друзьях… о планах, какими бы они ни были. Макси не задавала много вопросов о предстоящем главном событии. Наверное, просто была хорошо воспитана.

– У меня новость, – проговорила Макси. – Большая, огромная. Гигантская. Твой сценарий, – задыхаясь от эмоций, начала она.

Я с трудом сглотнула. О чем мы только ни говорили после встречи в Нью-Йорке, но тема сценария не всплывала ни разу. Я полагала, что Макси просто забыла про него, не читала или, наоборот, прочитала и решила, что он ужасен настолько, что ради нашей дружбы лучше просто про него забыть.

– Мне так понравилось! – выпалила Макси. – Твоя героиня Джози – идеальна! Она умная, и упрямая, и забавная, и грустная, и для меня было бы честью ее сыграть.

– Конечно, – пробормотала я. – Угощайся на здоровье.

– Я влюбилась в эту роль, – продолжила Макси, не слушая, перескакивая с одного слова на другое, все быстрее и быстрее. – И знаешь, у меня договор с этой студией, «Интермишн»… я показала сценарий своему агенту. Она показала его студии. И им понравилось! Особенно представление меня в роли Джози. И поэтому, с твоего разрешения, конечно… «Интермишн» хочет купить твой сценарий, чтобы я сыграла главную роль. Разумеется, ты будешь участвовать на протяжении всего производства… думаю, мы обе должны будем иметь возможность подписывать изменения в сценарии и, конечно, принимать основные решения насчет кастинга, не говоря уже о выборе режиссера…

Я уже не слушала. Я откинулась на спину на кровати, мое сердце внезапно яростно застучало, странно, невероятно возбуждающе. Я буду снимать свой фильм. От этой мысли на лице сама собой расползалась широкая улыбка… Боже мой! Свершилось! На самом деле – кто-то снимет мой фильм! Теперь я писатель, я добилась успеха. И, может, я даже стану богатой!

И тут я почувствовала, как внутри меня будто поднимается волна. Словно я в океане, а прибой мягко накатывает и омывает меня снова и снова. Я уронила телефонную трубку, приложила обе руки к животу. В ладони отдалось едва ощутимое, почти вопросительное тык-тык. Шевельнулся.

Мой ребенок шевельнулся.

– Ты здесь, – прошептала я. – Ты действительно здесь?

– Кэнни? – озадаченно спросила Макси. – С тобой все хорошо?

– Я в порядке! – произнесла я и засмеялась. – Все идеально!

Часть четвертая
Сьюзи Лайтнинг [12]12
  Героиня одноименной песни Уоррена Зивона.


[Закрыть]

15

Мне никогда не везло с Голливудом. Для меня киноиндустрия была парнем, на которого капаешь слюнями с другого конца школьного кафетерия. Таким красивым, совершенным, который никогда в жизни не обратит на тебя внимания, и если ты на выпускном попросишь его подписать на память ежегодник, он тупо уставится на тебя и спросит имя.

Вот такая безответная любовь, но я не прекращала попыток добиться взаимности. Каждые несколько месяцев приставала к агентам с запросами, не заинтересует ли их вдруг мой сценарий. И получала шиш в виде заранее напечатанных открыток с отказом («Дорогой начинающий писатель» – гласила первая строка) или более личное послание, в котором мне сообщали, что больше не принимают материалы не от агентов, материалы неизвестных авторов, начинающих авторов, неизданных авторов, или использовали любой другой актуальный на конкретный день уничижительный термин.

Однажды, за год до знакомства с Брюсом, со мной таки встретился агент. Самое яркое воспоминание о той встрече: в течение всех десяти минут или около, которые он мне выделил, он ни разу не произнес моего имени и не снял солнцезащитные очки.

– Прочитал ваш сценарий, – сказал он, подталкивая его через стол ко мне кончиками пальцев, как будто бумаги было неприятно касаться. – Мило.

– Мило – это плохо? – спросила я, делая совершенно очевидный вывод из выражения его лица.

– Мило – это для детских книг и пятничных вечеров на семейном канале. Для фильмов… мы бы предпочли, чтобы ваша героиня что-нибудь взорвала.

Он постучал ручкой по титульному листу. «Звездная болезнь» – гласила надпись. К буквам «З» агент пририсовал маленькие клыки, как змеям.

– Кроме того, должен вам сказать, в Голливуде найдется только одна толстая актриса…

– Неправда! – взорвалась я, отказавшись от стратегии молчать и вежливо улыбаться. Не знаю, что больше меня задело, «толстая актриса» или мнение, что она всего одна.

– Одна приемлемая толстая актриса, – уточнил агент. – В действительности причина такова: никто не хочет смотреть фильмы про толстяков. Фильм – это побег от реальности.

Что ж.

– И… что мне теперь делать? – спросила я.

Агент покачал головой, уже отодвигаясь от стола, хватаясь за сотовый и парковочную квитанцию.

– Я просто не вижу смысла участвовать в этом проекте, – заявил он мне. – Мне жаль.

Очередная типичная для Лос-Анджелеса ложь.

– Мы антропологи, – пробормотала я Нифкину и малышу, пока мы пролетали над чем-то вроде Небраски.

Я не взяла с собой ни одной детской книжки, но решила так: если не могу читать, значит, буду объяснять что к чему.

– И это у нас такое приключение. И домой вернемся скоро, оглянуться не успеете. В Филадельфию, где нас ценят.

Мы – я, Нифкин и мой живот, который вырос уже настолько, что его можно воспринимать как отдельный предмет, – летели первым классом. Точнее, мы представляли собой весь этот первый класс. Макси прислала к моему дому лимузин, который отвез меня в аэропорт, где на мое имя был зарезервирован блок на четыре посадочных места, и никто даже глазом не моргнул при виде маленького испуганного рэт-терьера в зеленой пластиковой переноске. В настоящее время мы летели на высоте почти девять тысяч километров. Я, положив ноги на подушку и укрыв их одеялом, держала в руке стакан охлажденной воды с кусочком лайма и рассматривала глянцевый веер свежих журналов на соседнем кресле, под которым устроился Нифкин.

«Космо», «Гламур», «Мадемуазель», «Мирабелла», «Мокси». Новехонький апрельский выпуск «Мокси».

Я вытащила его, чувствуя, как тут же бешено заколотилось мое сердце, как засосало под ложечкой, как выступил холодный пот.

Положила журнал на место. Зачем расстраиваться? Я счастлива, успешна, я летела в Голливуд первым классом получать огромный гонорар, какого Брюс в жизни не видывал, не говоря уже об обязательном и тесном общении с суперзвездами.

Взяла журнал. Вернула обратно. Снова взяла.

– Да чтоб тебя, – выругалась я себе под нос и открыла рубрику «Хороши в постели».

«То, что она оставила», – прочитала я заголовок.

«Я ее больше не люблю», – начиналась статья.

Я просыпаюсь, и она не первое, о чем я думаю, – рядом ли она и когда я ее увижу, когда снова смогу обнять. Я просыпаюсь и думаю о работе, новой девушке или даже о моей семье, о маме, о том, как она справляется после недавней смерти моего отца.

Могу услышать «нашу» песню по радио – и не переключать волну. Могу увидеть под заголовком статьи ее имя – и не чувствую, как кто-то большой и злой топчет мое сердце. Могу пойти в закусочную «Тик-Ток», куда мы обычно ходили поздно вечером за омлетом и картошкой фри, сидели бок о бок в кабинке и глупо улыбались друг другу. Я могу сидеть в той же кабинке и не вспоминать, как она сначала усаживалась напротив меня, а потом вставала и плюхалась рядом.

– Я просто хочу пообщаться, – говорила она каждый раз. – Вот иду к тебе в гости. Привет, сосед! – говорила она и целовала меня до тех пор, пока официантка с высоким блондинистым начесом и кофейником в каждой руке не останавливалась и не качала головой.

Я вернул себе «Тик-Ток». Когда-то он был наш, а теперь снова мой. Он прямо по дороге с работы, и мне нравится омлет со шпинатом и фетой, и я даже иногда могу его заказать и не вспоминать, как она показывала зубы на парковке, требуя посмотреть, не застрял ли у нее шпинат.

Меня всегда больно цепляют подобные мелочи.

Подметая вчера вечером – должна была прийти моя новая девушка, и мне хотелось, чтобы дома был порядок, – я нашел гранулу собачьего корма, застрявшую между плитками.

Я, конечно же, вернул очевидные вещи: одежду, украшения, а остальное выбросил. Ее письма сложены в коробку в шкафу, фотографии отправились в изгнание в подвал. Но как быть готовым к тому, что крошечная гранула корма ее собаки каким-то чудом переживет несколько месяцев незамеченной, а потом вдруг – оп – и появится в совке и снова пошатнет равновесие? Как такое пережить?

У каждого своя история, говорит моя девушка, пытаясь меня успокоить. У каждого свой багаж, каждый носит с собой частичку прошлого. Она воспитательница в детском саду, студентка социологии, профессиональный эмпат; она знает, что нужно говорить. Но я прихожу в ярость, когда обнаруживаю вишневую гигиеническую помаду К. в бардачке, одинокую голубую варежку в кармане моего зимнего пальто. А еще я прихожу в ярость из-за вещей, которые не могу найти: майку тай-дай и футболку с Сыроназавром Рексом, которую я получил за отправку трех корешков в «Крафт макарони энд чиз». Потому что я знаю – они у нее, и я никогда их не верну. Я думаю, что, когда отношения заканчиваются, должен случаться День амнистии вещей. Не сразу, когда вы оба еще кипите, сломленные, измученные и, вероятно, склонные к опрометчивому сексу. Но в некотором будущем, когда вы все еще можете общаться цивилизованно и до того, как превратите бывшую любовь в простые воспоминания.

«Превратите бывшую любовь в простые воспоминания».

Так вот что он делает, печально подумала я. Есть только маленький нюанс. Ладно превращать бывшую, а вот ребенка – в ничего не значащую помеху, о которой даже не стоит беспокоиться?! Что он там писал про ярость? Вот где ярость. Опрометчивый секс, ты смотри! А как насчет последствий этой маленькой оплошности?!

А пока что я вызвал клининг. Полы, сказал я, показывая им гранулу и бормоча мрачные предсказания о жуках, мышах и других разнообразных паразитах. Но на самом деле меня преследуют воспоминания.

Я больше ее не люблю. Но это не значит, что мне не больно.

Уф! Я откинулась на мягкое, обтянутое кожей сиденье повышенной комфортности и закрыла глаза, чувствуя такую острейшую, сильнейшую смесь печали и ярости – и внезапной всепоглощающей надежды, – что на миг мне показалось, будто меня сейчас стошнит. Брюс написал это три месяца назад. Именно столько времени журналы готовили материал в печать. Видел ли он мое письмо? Знал ли он, что я беременна? И что он чувствовал сейчас?

– Он все еще по мне скучает, – пробормотала я, положив руку на живот.

Так значит ли это, что надежда все еще есть? На минуту я подумала, что, может, я отправлю-таки ему эту футболку с Сыроназавром Рексом в знак… в качестве предложения мира. Потом я вспомнила последнее, что я отправила ему по почте, а это известие, что у меня будет его ребенок, а он даже не потрудился снять трубку и спросить, как я себя чувствую.

– Он меня больше не любит, – напомнила я себе.

И мне стало интересно, что чувствовала Э., читая эту статью? Воспитательница в детском саду с ее милыми разговорами о багаже и маленькими мягкими ручками. Задавалась ли вопросом, почему он писал обо мне спустя столько времени? Ее интересовало, почему ему все еще не плевать? А ему не плевать, или я просто выдавала желаемое за действительное? А если бы я позвонила, что он бы мне сказал?

Я беспокойно завозилась в кресле, перевернула подушку, затем прижала ее к окну и прислонилась. Снова закрыла глаза, а когда открыла, капитан уже объявлял о заходе на посадку в прекрасном Лос-Анджелесе. Здесь светило солнце, дул юго-западный ветер и воздух был прогрет до идеальных двадцати шести градусов.

* * *

Я сошла с самолета с карманами, полными маленьких подарков, которые мне насовали стюардессы: мятные конфетки, шоколадки, бесплатные маски для глаз, мочалки и носки. В одной руке я держала переноску Нифкина, в другой – сумку со своими вещами. Я упаковала нижнее белье на неделю, комплект для беременных, за вычетом длинной юбки и туники, которые были на мне, и несколько пригоршней различных гигиенических средств, которые побросала в последнюю минуту. Ночная рубашка, кроссовки, записная книжка, блокнот и экземпляр книги «Ваш здоровый ребенок» с загнутыми уголками страничек.

– Надолго едешь? – спросила мама накануне вечером.

Коробки и пакеты с тем, что я купила в торговом центре, все еще валялись в коридоре и на кухне, как павшие тела. Но кроватка была собрана идеально. Должно быть, доктор Кей управился, пока я разговаривала по телефону с Макси.

– На выходные. Может, еще на пару дней, – ответила я.

– Ты же рассказала этой Макси о ребенке?

– Да, мам, она в курсе.

– И ты будешь мне звонить, так?

Я закатила глаза, согласна угукнула и повела Нифкина к Саманте, сообщить ей хорошие новости.

– Подробности! – потребовала она, протягивая мне чашку чая и устраиваясь на диване.

Я рассказала все, что знала сама. Буду продавать свой сценарий студии, нужно найти агента, и я встречаюсь с несколькими продюсерами. Не стала упоминать, что Макси убеждала меня найти временное жилье и остаться в Калифорнии на случай неизбежных изменений и переписываний.

– Это просто невероятно! – воскликнула Саманата и обняла меня. – Кэнни, это прекрасно!

И это действительно прекрасно, размышляла я, спускаясь по трапу. Переноска Нифкина билась о ногу.

– Аэропорт, – тихонько объяснила я малышу.

И там, возле входа, меня ждала Эйприл. Я мгновенно узнала ее по той встрече в Нью-Йорке. Те же черные сапоги до колен, только волосы собраны в высокий хвост прямо на макушке. И что-то странное случилось на лице, между носом и подбородком… я не сразу поняла, что это она улыбается.

– Кэнни! – позвала она, помахав, а потом взяла меня за руку. – Мне так приятно наконец-то с вами познакомиться!

Она окинула меня взглядом, на одно или два мгновения задержавшись на животе, и снова засияла дежурной улыбкой.

– Выдающийся талант! Мне так понравился сценарий. Я просто влюбилась. Как только Макси дала мне его, я сразу же сказала ей две вещи: Макси – ты Джози Вайс! И я не могу дождаться встречи с гением, который ее придумал!

Я на мгновение подумала, стоит ли напомнить Эйприл, что мы вроде как знакомы, и это был худший журналистский опыт месяца, а то и года. Мне стало интересно, услышит ли она, если я скажу «лицемерка» малышу. Но потом решила: зачем раскачивать лодку? Может, она и правда меня не узнала. Я не выглядела беременной в тот раз, а она не улыбалась.