Текст книги "Хороши в постели"

Эйприл наклонилась, заглядывая в переноску.

– А ты, должно быть, малыш Нифти? – проворковала она.

Нифкин зарычал в ответ. Эйприл не обратила на это никакого внимания.

– Очень красивая собачка.

Я фыркнула от смеха, а Нифкин продолжал рычать так сильно, что переноска вся вибрировала. Что уж никак не входит в перечень многих достоинств моего песика, так это красота.

– Как прошел полет? – переключилась на меня Эйприл, часто моргая и все еще улыбаясь.

Теперь мне стало интересно, а со своими знаменитыми клиентами она так же общается? И являюсь ли я уже ее клиентом, подписала ли Макси договор кровью или чем еще, чтобы пользоваться услугами кого-то вроде Эйприл?

– Отлично. Правда, очень приятно. Я никогда раньше не летала первым классом.

Эйприл взяла меня под руку, как будто мы были школьными приятельницами. Ее предплечье легло аккурат под моей правой грудью, но я постаралась не обращать на это внимания.

– Привыкайте, – с материнской опекой посоветовала она. – Вся ваша жизнь вот-вот изменится. Так что садитесь поудобнее и наслаждайся поездкой!

Эйприл поселила меня в номере люкс в «Беверли-Уилшир», объяснив, что студия забронировала мне номер на ночь.

Даже если и всего на одну ночь, я чувствовала себя как Джулия Робертс в «Красотке», если бы ему прописали другой финал, где проститутка остается одна, беременная и утешить ее может лишь ее песик.

В таком люксе вполне могли снимать «Красотку». Большой, светлый и роскошный во всех отношениях. На стенах красовались обои в золотисто-кремовую полоску, полы устланы ультратонким бежевым ковровым покрытием, а ванная комната являла собой этюд из мрамора, пронизанного золотыми жилками. Сама комната была больше, чем моя гостиная, а в ванне можно было непринужденно играть в водное поло, если бы мне захотелось.

– Супер-пупер, – отметила я для малыша и распахнула стеклянные двери.

За ними обнаружилась кровать размером чуть ли не с теннисный корт, застеленная белоснежными простынями и пушистым розово-золотым одеялом. Все вокруг было чистым, пахнущим новизной и настолько великолепным, что я почти боялась дотрагиваться. Рядом с кроватью меня ждал изысканный букет.

«Добро пожаловать!» – гласила записка от Макси.

– Букет, – сообщила я ребенку. – Наверное, очень дорогой.

Нифкин выскочил из переноски и теперь деловито обнюхивал номер. Мельком глянув на меня, он встал на задние лапы и сунул нос в унитаз. Закончив инспекцию, песик бросился в спальню.

Я уложила его на подушку, приняла ванну и завернулась в шелковый халат. Позвонила в обслуживание номеров, заказала горячий чай, клубнику и ананас. Достала из мини-бара воды и упаковку шоколадного печенья «Шоко Лейбниц», короля всех печений, даже не вздрогнув при виде цены втрое выше той, что была бы в Филадельфии.

Откинувшись на две из шести подушек на кровати, я радостно захлопала в ладоши и громко засмеялась.

– Я здесь! – воскликнула я, и Нифкин залаял со мной за компанию. – Я смогла!

Затем я позвонила каждому, кого смогла вспомнить.

– Если будешь ужинать в любом из ресторанов Вольфганга Пака, возьми пиццу с уткой, – посоветовал Энди в режиме ресторанного критика.

– Пришли мне документы по факсу, прежде чем подписывать, – настаивала Саманта и еще минут пять тарахтела по-адвокатски, пока я ее не уняла.

– Все записывай! – велела Бетси.

– Все фоткай! – наставляла мама.

– Ты же захватила мои снимки? – спросила Люси.

Я честно пообещала Люси продвигать ее фото, Бетси – делать заметки для будущих статей, маме – фотографировать, Саманте – присылать по факсу все, что касается юридических вопросов, а Энди – обязательно попробовать пиццу с уткой.

Положив трубку, я заметила на подушке визитную карточку. На ней было выгравировано «Макси Райдер», а под именем единственное слово – «Гарт», номер телефона и адрес на бульваре Вентура.

«Будь там в семь вечера. Потом будут выпивка и развлечения».

– Выпивка и развлечения, – пробормотала я и вытянулась на постели.

До меня доносился запах свежих цветов и слабый шум машин, гудящих тридцатью двумя этажами ниже. Я закрыла глаза и проспала до половины седьмого. Плеснув в лицо водой, я поспешно влезла в туфли и бросилась за дверь.

Гарт оказался тем самым Гартом, парикмахером звезд, хотя сначала я подумала, что такси высадило меня у художественной галереи. Легко ошибиться. В салоне Гарта не было типичных атрибутов: рядов раковин, стопки пролистанных журналов, стола администратора. Казалось, что в комнате с высоким потолком, украшенной единственным стулом, единственной раковиной и единственным антикварным зеркалом от пола до потолка, вообще никого не было, кроме… Гарта.

Я сидела в кресле, в то время как мужчина, выпрямлявший волосы Бритни Спирс, делавший мелирование Хиллари и красивший хной Дженнифер Лопес, приподнимал и осматривал пряди моих волос, изучая их с холодной отстраненностью ученого.

– Понимаете, – пыталась я хоть как-то оправдаться, – красить волосы во время беременности нежелательно. А я не ожидала беременности, поэтому и сделала тогда мелирование. А потом полгода волосы просто отрастали. Знаю, выглядит ужасно.

– Кто это сделал? – спокойно спросил Гарт.

– Ребенка или мелирование?

Мастер улыбнулся мне через зеркало и поднял еще одну прядь.

– Вы делали окрашивание не… здесь? – деликатно спросил он.

– О нет! В Филадельфии. – Мой ответ не вызвал у Гарта никакой реакции. – В Пенсильвании.

Честно говоря, я красилась в школе красоты в центре города, и мне казалось, что они довольно хорошо справились, но по выражению лица Гарта было видно, что он уж никак не согласен.

– Ох, милочка, – тихо выдохнул он.

Помедлив еще минуту, Гарт взял расческу и маленькую бутылочку с водой.

– Вы очень трепетно относитесь к… э-э-э…

Мне показалось, он пытался подобрать самое доброе слово, чтобы описать происходящее у меня на голове.

– Я трепетно отношусь много к чему, – облегчила я жизнь стилисту, – но не к волосам. Делайте со мной что хотите.

У нас ушло почти два часа. Сначала стрижка, потом расчесывание, потом формирование концов, затем нанесение на голову гранатово-красного раствора, который, Гарт клятвенно меня заверил, был полностью натуральным, без химических веществ, полученным только из чистейших органических овощей, и абсолютно гарантированно не повредит моему нерожденному ребенку.

– Вы сценарист? – спросил Гарт.

Стилист держал меня за подбородок, аккуратно наклоняя мою голову то так, то эдак.

– В процессе.

– Все получится. У вас особая аура.

– О, наверное, это просто мыло из отеля.

Гарт наклонился ближе и начал выщипывать мне брови.

– Не обесценивайте себя, – сказал он мне.

От Гарта пахло каком-то чудесным парфюмом, и совсем вблизи его кожа была безупречна. Придав форму бровям, он вымыл мои волосы, высушил, уложил и потратил еще полчаса, нанося на мое лицо различные кремы и пудру.

– Я почти не пользуюсь косметикой, – возбухнула я. – Гигиеническая помада, тушь. Ну и все.

– Не волнуйтесь, все будет очень тонко.

У меня были основания опасаться обратного. Он нанес уже три оттенка теней на мои глаза, в том числе чисто фиолетовый. Но когда он сорвал с меня накидку и развернул лицом к зеркалу, мне стало стыдно, что я посмела усомниться даже в мыслях.

Моя кожа сияла. Мои щеки были идеального цвета спелого абрикоса. Губы стали полными, теплого винного оттенка, изогнутые в легком подобии улыбки, хотя я даже не понимала, что улыбаюсь. Я не заметила теней на веках, разве что глаза стали больше и намного привлекательнее. Я выглядела собой… но словно самая лучшая, самая счастливая версия себя.

И мои волосы…

– Лучшей стрижки мне не делали никогда в жизни! – сказала я Гарту.

Я запустила пальцы в блестящие пряди. Он превратил мое мышиное каре с несколькими случайно затесавшимися прядями посветлее в потрясающий каштан, пронизанный золотыми, бронзовыми и медными нитями. Гарт остриг волосы коротко, так что завитки едва касались щек, и позволил остаться естественной волне, с одной стороны заправив волосы за ухо, делая меня похожей на озорную девчонку-сорванца. Немножко беременную, правда… но кто я такая, чтобы жаловаться?

– Ни у кого в мире такой крутой стрижки еще не было!

От двери раздались аплодисменты. Там стояла Макси в черном платье-комбинации и черных сандалиях. В изящных ушках сверкали бриллиантовые серьги-гвоздики, на шее – еще один бриллиант на тонкой серебряной цепочке. Тонкие бретельки платья завязывались на шее, оставляя спину обнаженной почти до ложбинки ягодиц. Я видела нежные бутоны ее лопаток, каждый позвонок, выступающий под кожей мраморным шариком, идеально симметричную россыпь веснушек на плечах.

– Кэнни! Боже мной, – воскликнула она, изучая сначала мои волосы, потом мой живот. – Ты… ух ты!

– А ты думала, я пошутила? – хмыкнула я и засмеялась, такое благоговение было у нее на лице.

Она опустилась передо мной на колени.

– Можно мне?..

– Конечно, – кивнула я.

Макси осторожно положила руку на мой живот, и мгновением позже ребенок покладисто пнулся.

– О-о-о! – вскрикнула Макси, отдергивая руку, словно обожглась.

– Не бойся, ты ей не повредишь. Или мне.

– Так будет девочка? – спросил Гарт.

– Пока неизвестно. Просто предчувствие, – ответила я.

Макси тем временем поднялась и кружила вокруг меня, осматривая, как товар, который она собиралась приобрести.

– Что по этому поводу говорит Брюс? – осведомилась Макси.

Я покачала головой:

– Ничего, насколько я знаю. Я не получила от него ни слова.

Макси остановилась и уставилась на меня широко раскрытыми глазами:

– Ничего? До сих пор?

– И опять я не шучу.

– Хочешь, его убьют? Я устрою, – предложила Макси. – Ну, хотя бы изобьют. Можно отправить к нему, скажем, с полдюжины разгневанных регбистов с битами, пусть сломают ему ноги…

– Пусть лучше сломают ему бонг, – заметила я. – Это его куда сильнее расстроит.

Макси усмехнулась:

– Ты хорошо себя чувствуешь? Хочешь кушать? Или, может, спать? Ты в настроении куда-нибудь прогуляться? Потому что если нет, это вообще не проблема…

Я улыбнулась ей и встряхнула потрясающей прической.

– Конечно в настроении! Я в Голливуде! Меня накрасили! Поехали!

Я протянула Гарту кредитку, но он выпроводил меня, сказав, что уже обо всем позаботились, а если я пообещала бы вернуться через шесть недель, подстричь концы, он бы счел эту оплату достаточной. Я благодарила его снова и снова и продолжила бы, если бы Макси не утащила меня за дверь. Ее маленькая серебристая машина ждала у обочины.

Я осторожно села в нее, помня, что у меня сместился центр тяжести… и помня, что рядом с Макси, даже с потрясающей новой стрижкой и великолепным цветом лица, спасибо Гарту, даже в довольно модной черной тунике, юбке и туфлях я все еще чувствовала себя корявым дирижаблем. Но хотя бы озорным дирижаблем, думала я, пока Макси неслась через три полосы гудящих машин и ускорялась, проскакивая на желтый сигнал светофора.

– Я договорилась, чтобы портье заглянули проведать Нифкина в отеле, если мы задержимся! – громко проговорила Макси, пока теплый ночной воздух обдувал нам лица. – Кроме того, я арендовала для него домик.

– Ого! Счастливчик Нифкин.

Только через два светофора я догадалась спросить, куда мы вообще едем.

– Бар «Звезда», – мигом оживилась Макси. – Обожаю его!

– Там вечеринка?

– Там всегда вечеринка. И к тому же отличные суши.

Я тяжко вздохнула. Мне же нельзя сырую рыбу и алкоголь.

И хотя мне безумно хотелось отметить событие и увидеть звезд, я знала, что пройдет совсем немного времени, и больше всего на свете мне захочется вернуться в роскошный большой гостиничный номер и лечь спать. Я не любила посиделки допоздна или шумные вечеринки даже до того, как забеременела, и теперь они мне нравились еще меньше.

Посижу недолго, уговаривала я сама себя, а потом сошлюсь на усталость, как типичная беременная дама, и рвану к себе.

Макси кратко ввела меня в курс дела – кого мы можем встретить в баре, – а также выдала обязательный ликбез для любого новичка вроде меня. Например, женатая уже семь лет пара, актер и актриса, как я узнала, все это время притворялись.

– Он гей, – негромко сказала Макси, – а она уже много лет трахается со своим личным тренером.

– Как шаблонно! – шепнула я в ответ.

Макси рассмеялась, наклоняясь ближе.

Инженю, звезда второго по величине боевика прошлого лета, могла предложить мне экстази в дамской комнате («Мне вот предлагала», – сообщила Макси). Принцесса хип-хопа, которая, по официальной версии, не делает ни шагу без вооруженной Библией матери-баптистки, оказалась настоящей оторвой. Спит и с мальчиками, и с девочками, и с обоими одновременно, пока маман проводит религиозные бдения в Вирджинии.

Пятидесятилетний режиссер только что вышел из клиники Бетти Форд, ведущему актеру сорока с чем-то лет поставили диагноз «сексуальная зависимость» во время последнего пребывания на лечении в фонде Хазельден, а режиссер артхауса, о которой так много сплетничали, на самом деле не была лесбиянкой, хотя с огромным удовольствием подпитывала слухи.

– Гетерила какую еще поискать, – комментировала Макси с отвращением в голосе. – Кажется, она даже мужа где-то в Мичигане припрятала.

– Ужас! – шепотом воскликнула я.

Макси хихикнула, подхватывая меня под руку.

Лифт раскрылся, и два великолепных парня в белых шортах и белых рубашках распахнули высокие стеклянные двери, открыв бар, выглядевший так, словно он висел посреди ночного неба. Окна шли по всему периметру помещения. Внутри стояли десятки маленьких столиков, покрытых белыми скатертями на двоих и на четверых, с мерцающими свечами. По стенам струились тонкие занавески цвета слоновой кости, которые мягко ласкал ночной ветерок. Бар подсвечивался голубым неоном, а барменом была рослая женщина в темно-синем комбинезоне, разливающая мартини с великолепным и неподвижным, как резная африканская маска, лицом.

Макси последний раз сжала мою руку, прошептала:

– Я мигом, – и бросилась расцеловывать людей, которых я видела только в кино.

Я же прислонилась к колонне и постаралась не слишком пялиться.

Вот принцесса хип-хопа с тоненькими косичками, каскадом спускающимися почти до талии. Вот давно женатые суперзвезды, в которых весь мир видел преданную пару, и нелесбиянка-режиссер в накрахмаленной рубашке-смокинге с красным галстуком-бабочкой. Вокруг сновали десятки официантов и официанток. Все в белом: белые брюки, белые шорты, белые майки и безукоризненно чистые белые кроссовки. Все это делало бар похожим на самую шикарную больницу в мире. Правда, вместо уток здесь носили большие бокалы с мартини, а все люди поражали красотой. У меня руки чесались от желания взяться за ручку и блокнот. Мне было нечего делать в этом месте, среди всех этих людей, кроме как делать заметки для будущих статей, не лишенных сарказма. Сама по себе я в этом мире лишняя.

Я подошла к окнам, выходящим на освещенный бассейн, в котором никто не плавал. Там же располагался гавайский бар с типичной соломенной крышей и факелами, и толпились люди – как на подбор молодые, прекрасные, многие щеголяли пирсингом и татуировками – создавалось впечатление, что они собрались здесь для съемок музыкального клипа. А за всем этим – смог, рекламные щиты Кельвина Кляйна и сверкающие огни города.

И там, спиной к остальному пространству со стаканом в руке, уставившись в ночь, стоял… боже, неужели?! Да! Адриан Штадт. Я узнала его по форме плеч, по очертаниям фигуры. Господь свидетель, уж сколько я предавалась мечтаниям и страданиям над его фотографиями. Его волосы были коротко подстрижены, а над воротником виднелась светлая полоска кожи.

Адриан не был красив в классическом понимании брутального актера первого плана, и он не принадлежал к последнему поколению андрогинных смазливых мальчишек. Он больше походил на «соседского парня» – среднего роста, правильные черты лица, ничем не примечательные каштановые волосы и совершенно обычные карие глаза. Что делало его особенным с точки зрения внешнего вида, так это улыбка – милая, кривая усмешка, которая обнажала слегка сколотый передний зуб (он всегда говорил на интервью, что сломал его, когда выпал из домика на дереве в возрасте девяти лет). И эти обычные карие глаза могли передать тысячу вариаций недоумения, смущения, замешательства – короче говоря, весь набор, необходимый, чтобы сыграть главную роль в романтической комедии. Взятые сами по себе, кусочки этого пазла не представляли собой ничего особенного, но сложите их вместе, и получится правомерный голливудский красавчик. По крайней мере, так его назвали в «Мокси» в выпуске «Мужчины, которых мы жаждем!».

К счастью, я была не подвержена подростковым увлечениям, никогда не оклеивала школьный шкафчик фотографиями или чем-то еще, но таки питала слабость к Адриану Штадту. Я смотрела выпуски «Субботнего вечера!», где он съеживался и скулил в скетче про «пацана, которого выбрали последним в команду по кикболу», или изображал псевдооперную арию «Плач матери из родительского комитета», и я чувствовала, что, если бы мы познакомились, мы могли бы стать друзьями… или больше. Конечно, с его-то популярностью то же самое чувствовали миллионы женщин. Но сколько из них стояло в баре «Звезда» в Лос-Анджелесе теплой весенней ночью, когда перед ними был объект их вожделения?

Я отступала назад, пока не вжалась в колонну, пытаясь спрятаться и получить возможность без помех рассмотреть спину Адриана Штадта, а еще решить, кому я позвоню с новостями первой: Люси или Саманте. Все шло хорошо, пока стайка тощих девушек на шпильках не ворвалась в зал и не встала передо мной, позади и вообще повсюду. Я почувствовала себя слоном, который случайно забрел в стадо гладких, быстрых, великолепных антилоп и не знал, как удрать.

– Подержи секундочку? – обратилась ко мне самая высокая, светловолосая и худая, указывая на свою серебристую шаль из пашмины.

Я машинально взяла шаль, затем уставилась на девушку, чувствуя, как у меня отвисает челюсть. Это же Беттина Вэнс, солистка пауэр-панк группы «Скримин Офелия», рвущей все чарты, под которую я танцевала ночами, когда накатывало плохое настроение.

– Обожаю вашу музыку, – выпалила я, когда Беттина подхватила бокал мартини.

Она глянула на меня затуманенными глазами и вздохнула:

– Давали бы по пять центов за каждую толстушку, которая мне это говорит…

Я опешила, как будто она плеснула мне в лицо ледяной воды. Весь этот макияж, моя великолепная прическа, новая одежда, весь мой успех, а такие, как она, все равно будут видеть только очередную толстушку, которая сидит одна в своей комнате и слушает песни рок-звезд о жизни, которую даже представить не может, не то что увидеть наяву.

И тут ребенок толкнулся. Маленький острый кулачок сурово постучал мне изнутри, словно напоминая о чем-то. «Да и пошла она к черту, – вдруг подумала я. – Я тоже не пустое место».

– А зачем тебе пожертвования? Ты разве еще не разбогатела? – ехидно поинтересовалась я.

Несколько газелей захихикали. Беттина прищурилась. Я полезла в сумочку и, к счастью, тут же нашарила то, что нужно.

– Ну держи. – Я с милейшей улыбкой протянула пять центов. – Как раз начнешь копить на следующую пластику носа.

Хихиканье перешло в откровенный смех.

Беттина Вэнс не сводила с меня пристального взгляда.

– Ты кто? – прошипела она.

На ум пришло несколько ответов. Бывшая фанатка? Злая толстушка? Твой худший кошмар? Но я выбрала простой, элегантный и абсолютно правдивый ответ.

– Писатель, – негромко произнесла я, заставляя себя не отступить и не опустить глаз.

Беттина пялилась на меня как-то уж совсем невероятно долго. А потом вырвала свою шаль и гневно удалилась, уводя за собой остальное худосочное стадо. Я привалилась спиной к колонне и, дрожа, провела рукой по животу.

– Вот стерва, – прошептала я ребенку.

Мужчина, стоящий с краю толпы, улыбнулся мне, а затем ушел, прежде чем я успела сообразить, кто он такой. А когда меня осенило, рядом уже нарисовалась Макси.

– Что это было?

– Адриан Штадт, – кое-как выдавила я.

– Разве я не говорила, что он здесь? – нетерпеливо отмахнулась Макси. – Господи, что это с Беттиной?

– Пофиг на Беттину, – пробормотала я. – Мне только что улыбнулся Адриан Штадт! Ты его знаешь?

– Немного. А ты?

– Да, конечно, – закатила я глаза. – Мы с ним в одной лиге по боулингу в Филадельфии.

– Разве он не из Нью-Йорка? – оторопела Макси.

– Да шучу я. Разумеется, я с ним не знакома! Но я большая поклонница.

Я умолкла, размышляя, можно ли сказать Макси, что, по сути, Адриан Штадт и вдохновил меня на сценарий. Как Джози Вайс была мной, так Эйвери Трейс был Адрианом, только с другим именем и без раздражающей склонности встречаться с супермоделями. Пока я решала, сказать или не сказать, Макси сама сложила два и два.

– Знаешь, а ведь он же идеальный Эйвери, – пробормотала она. – Надо бы с ним поговорить.

И направилась к окну. Я впала в ступор.

– Ты чего? – обернулась Макси.

– Я не могу просто так подойти к нему и заговорить.

– Почему? – удивленно вскинула бровь Макси.

– Потому что я…

Я судорожно попыталась придумать хороший эквивалент объяснения, мол, куда мне до вашей, кинозвездной лиги, но смогла выдавить только…

– …беременна.

– Мне кажется, – изрекла Макси, – что закон пока не запрещает беременным разговаривать с небеременными.

Я опустила голову:

– Я стесняюсь.

– Чего ты стесняешься? Ради всего святого, Кэнни, ты же репортер!

А она была права. На работе я обычно так и поступала – запросто подходила к людям, гораздо более влиятельным, знаменитым или привлекательным, чем я. Но Адриан Штадт – совсем другое дело. Тот, о котором я позволила себе размечтаться на сто страниц сценария. Что, если я ему не понравлюсь? Или он не понравится мне? Разве не лучше просто фантазировать дальше?

Макси переступила с ноги на ногу.

– Кэнни…

– Я лучше общаюсь по телефону, – выдавила я через силу.

Макси очаровательно, как и все, что она делала, вздохнула.

– Жди тут, – скомандовала она и поспешила к бару.

Когда она вернулась, в ее руке был сотовый телефон.

– О нет! – сразу возмутилась я. – С этим аппаратом мне уже один раз не повезло.

– Это другой, – Макси сощурилась на цифры, которые нарисовала прямо на ладони чем-то похожим на карандаш для губ. – Меньше. Ярче. Дороже.

Пошел вызов. Она протянула телефон мне.

На другом конце комнаты, перед окнами во всю ширину, Адриан Штадт открыл свою «раскладушку». Я видела, как в отражении стекла шевельнулись его губы.

– Алло?

– Не прыгайте, – сказал я.

Это было первое, что пришло мне в голову. Говоря, я отступила за колонну, задрапированную белым шелком, скрытую от его взгляда, но так, чтобы все еще видеть его отражение в окне.

– Не прыгайте, – повторила я. – Не может же быть настолько плохо.

Он коротко печально усмехнулся:

– Откуда вам знать.

– О, я знаю, – ответила я, мертвой хваткой сжимая телефон во внезапно вспотевшей руке.

Я поверить не могла, что все это происходит наяву. Я разговаривала – я флиртовала! – с Адрианом Штадтом.

– Вы молодой, красивый, талантливый.

– Лесть, – хмыкнул Адриан.

У него был такой удивительный голос, низкий и теплый. Почему тогда в фильмах он вечно то бубнил, то плакался?

– Но это правда. И вы в чудесном месте, вокруг прекрасная ночь. И звезды.

И опять взрыв горького смеха.

– Звезды, – хмыкнул он. – Сдались мне они.

– Не те звезды, – вернула я смешок. – Посмотрите в окно.

Я следила за его взглядом, пока он делал то, что я говорила.

– Посмотрите вверх. – Он поднял голову. – Видите яркую звезду, справа?

Адриан прищурился:

– Ничего не вижу. Световое загрязнение.

Он отвернулся от окна, разглядывая толпу.

– Где вы?

Я сдала еще дальше за свою колонну. От волнения я сглотнула и услышала, как что-то щелкнуло в горле.

– Хотя бы скажите мне, кто вы?

– Друг.

– Вы в этом зале?

– Может быть.

В голосе Адриана прорезались легкие дразнящие нотки.

– Я могу вас увидеть?

– Нет. Пока нет.

– Почему нет?

– Я стесняюсь, – пробормотала я. – И потом, вам не хотелось бы узнать меня поближе так?

Он улыбнулся. Я видела в стекле, как изогнулись его губы.

– Откуда мне знать, что вы настоящая?

– Ниоткуда, – произнесла я. – Я могу быть выдумкой, плодом вашего воображения.

Адриан быстро обернулся, и на секунду я почувствовала на себе его взгляд. Телефон выпал из руки, я его подхватила, выключила связь и вернула трубку Макси, и все это одним движением, которое, мне бы хотелось так думать, было плавным. Но сомневаюсь.

Телефон тут же зазвонил. Макси откинула крышку:

– Алло?

– Выдумка? Выдумка, это ты?

– Секунду, – решительно сказала Макси и сунула мне телефон обратно.

Я снова спряталась за колонну.

– Определитель номера – это проклятие рода человеческого, – начала я. – Куда делась анонимность?

– Анонимность, – медленно повторил Адриан, словно впервые в жизни произнося это слово.

– Только подумайте, – продолжала я, – о поколении несчастных мальчиков, достигших половой зрелости, которые никогда не смогут позвонить девушкам, в которых влюблены. Только представьте, как они будут страдать.

– А ты забавная.

– Защитная реакция.

– Так я могу тебя увидеть?

Я сжала телефон изо всех сил и молчала.

– Я буду продолжать названивать, пока ты не разрешишь тебя увидеть.

– Зачем? – глупо переспросила я.

– У тебя очень приятный голос. Могу я угостить тебя выпивкой?

– Я не пью, – ответила я.

– Даже когда мучит жажда? – спросил он, и я невольно расхохоталась. – Дай мне на тебя посмотреть.

Я глубоко вздохнула, поправила тунику, быстро огляделась, убеждаясь, что поблизости нет Беттины Вэнс, подошла к Адриану со спины и похлопала его по плечу.

– Привет, – сказала я, надеясь, что он по достоинству оценит мою прическу и макияж прежде, чем доберется до живота.

Он медленно обернулся. В жизни Адриан был совершенно очарователен. Выше, чем я себе представляла, и милый, очень милый на вид. А еще он был пьян. И очень сильно.

Адриан мне улыбнулся, я подняла руку с телефоном. Он тут же ухватил меня за запястье.

– Нет, – пробормотал он, – лицом к лицу.

Я сбросила звонок.

Вблизи Адриан был таким красивым. На экране он выглядел симпатичным, но не великолепным. Адриан во плоти был потрясающим, с красивыми карими глазами… и…

– Ты беременна! – выпалил он.

Ладно, не то чтобы новость, но уже что-то.

– Ага. Я беременна. Я Кэнни.

– Кэнни, – повторил он. – А где твой… эм…

Он неопределенно взмахнул рукой, что, насколько я могла понять, переводилось как «отец ребенка».

– Я здесь одна, – ответила я, решив этим и ограничиться. – Вернее, я здесь с Макси Райдер.

– А я здесь один, – тяжко сказал Адриан, будто не слыша меня. – Я всегда один.

– Да ну, это точно неправда, – укорила я его. – Я, так уж вышло, знаю, что ты встречаешься с немецкой студенткой-медиком по имени Инга.

– Грета, – пробормотал он. – Мы расстались. А у тебя хорошая память.

Я скромно опустила глаза и пожала плечами.

– Я поклонница, – пояснила я и задумалась, будет ли совсем бестактным попросить у него сейчас автограф, как вдруг Адриан схватил меня за руку.

– Есть идея, – быстро проговорил он. – Не хочешь выйти на улицу?

– На улицу?

Хотела ли я, с Адрианом Штадтом? Да я закивала так сильно, что голова чуть не оторвалась, и бросилась обратно в толпу коротких рукавов и мини-юбок в поисках Макси. В конце концов та нашлась в давке у бара.

– Макси, – позвала я, – я на минутку выйду с Адрианом Штадтом.

– Ой, неужели, прям так и выйдешь?

– Ты не о том подумала.

– Нет?

– Ему просто немного… одиноко.

– Хм-м, – протянула Макси. – Не забывай, он актер. – Она на минутку задумалась. – Хотя не совсем, он комик, который снимается в фильмах.

– Мы просто выйдем прогуляться, – сказала я, разрываясь между желанием не расстраивать и не обижать Макси и желанием поскорее вернуться к Адриану.

– Ну смотри, – беззаботно улыбнулась Макси. Она быстро нацарапала свой номер на салфетке и протянула руку за мобильником. – Позвони мне, где бы ты ни была.

Я вернула ей телефон, сунула салфетку с номером в сумочку и закатила глаза.

– Да, конечно. Пойду его соблазнять. Будет очень романтично. Мы прижмемся друг к другу на диване, я его поцелую, и он скажет, что обожает меня, а потом мой нерожденный ребенок пнет его в ребра.

Макси перестала дуться.

– А после я сниму все на видео и продам права «Фокс». А они сделают огненный сюжет. Под названием «Самый извращенный секс втроем в мире».

Макси рассмеялась:

– Ладно, просто будь осторожна.

Я чмокнула ее в щеку и, вернувшись, обнаружила – о боже! – что Адриан Штадт все еще ждет. Я улыбнулась ему, и он повел меня к лифту, вниз и за дверь, где мы оказались перед чем-то похожим на шоссе. Ни скамеек, ни травы, ни даже скромной автобусной остановки или тротуара, по которому бы прогуляться.

– Хм-м… – протянула я.

Адриан тем временем выглядел еще более пьяным, чем в баре. Свежий воздух, похоже, не оказал того отрезвляющего эффекта, на который я надеялась. Адриан схватил меня за ладонь, ухитрившись вместо этого поймать запястье, и притянул ближе к себе… Ну, насколько позволял мой живот.

– Поцелуй меня, – сказал он, и я рассмеялась вслух над абсурдностью происходящего. Поцелуй меня! Прямо как в фильме! Я смотрела через его плечо в ожидании неизбежной вспышки ярких огней, мельтешащих статистов и режиссера, готового крикнуть «Снято!», как вдруг Адриан провел большим пальцем по моей щеке, затем вниз по губам. Тем самым движением, которое я совершенно точно видела у него на экране… но меня это не очень-то волновало.

– Кэнни, – прошептал Адриан.

От того, как он произнес мое имя, у меня запульсировало в тех местах, о существовании которых я планировала забыть до самого появления ребенка.

– Поцелуй меня. – Он низко склонился ко мне, я запрокинула голову и позволила себе забыться, когда его рука обхватила мою шею, поддержала мою голову словно великую драгоценность. О, как сладок поцелуй, подумала я, а затем его губы снова прижались к моим, сильнее, его рука стала настойчивее, а мимо все несся поток машин, и я вся таяла, забывая свою решимость, свое прошлое, свое имя.

– Идем со мной, – предложил Адриан, осыпая поцелуями мои щеки, губы, веки.

– Я остановилась в отеле… – слабо пробормотала я, поняв, как только слова слетели с моих губ, насколько дешево все это звучало.

И вообще, что здесь происходит? Неужели он и правда настолько одинок? Или у него стоит на беременных? Или это он так шутит странно?

– А ты не хочешь, может… – Я попыталась быстро подобрать что-нибудь разумное.

Если бы я была в Филадельфии, стояла на улице и меня лапал объект моих грез, который очень-очень пьян, что бы я предложила? Разумеется, в голове оказалось совсем пусто, никаких идей. Такого и близко никогда не случалось в моей жизни.

– …пойти в бар? – наконец предложила я. – Может, перекусить?