Текст книги "Зеленая"

Я подошла к стражникам, звеня колокольчиками. Прятаться или притворяться не было смысла. Один из них, с золотой пряжкой на плече его темно-зеленого шерстяного мундира, обернулся ко мне:

– Эй, ты… не вздумай выходить в эту дверь!

– Почему? – спросила я, стараясь держаться с достоинством.

– Потому что те, снаружи, тебя на куски разорвут, – ворчливо ответил стражник. – Все плохо!

Я решила, что все бессмертные соратники Правителя действительно превратились в пыль вместе с ним. Мне крупно повезло. Видимо, эти стражники понятия не имели, кто я такая. Я поблагодарила всех богов за то, что по пути сюда мое лицо было скрыто капюшоном.

– Спасибо. Я приходила сюда в гости. Откуда я могу выйти?

– Попробуй выбраться через Военно-морскую галерею. Она вон там, слева.

Второй стражник сказал:

– Девочка, постарайся вылезти в окно. Окна Морской галереи выходят в Кленовый сад. Оттуда ты выйдешь на Горную улицу. Мятежники, похоже, забыли, что у дворца много входов и выходов, помимо парадного.

– Давай отсюда! – добавил капрал. – Нечего здесь ошиваться!

Я поверила им на слово и побежала налево, надеясь, что Военно-морская галерея действительно там. Никто не закричал мне вслед, не направил в другую сторону.

Вскоре я поняла, что меня не обманули. Потолок в галерее, где я очутилась, был расписан сценами битв с участием старинных кораблей, какие строились в давно минувшие дни. Корабли окружали горящее судно – большое, неповоротливое. Стены были увешаны штурвалами и рындами; на столиках стояли модели кораблей – в другое время я непременно задержалась бы здесь и повертела модели в руках.

Окна в галерее изнутри закрывались решетками, однако посередине имелись ручки, позволявшие открыть узкие створки. Я подошла к среднему окну и выглянула наружу. Подо мною были кусты рододендронов; дальше стройными рядами стояли клены. Шум сюда почти не доходил. Я не слышала и звона разбитых стекол.

Миг – и я очутилась в саду, среди кустов. Благоразумие одержало верх над гордыней. Спрятавшись, я сняла с себя шелковое одеяние и свернула его в тугой узел. Выбравшись из сада, я смешалась с плотной толпой людей, и меня понесло к парадному входу во дворец Правителя. Восставшие возбужденно переговаривались; многие несли факелы, палки и металлические прутья.

Меня схватил мужчина в светлом костюме – судя по покрою и фасону, торговец средней руки. Сердце у меня екнуло; я замахнулась ногой, собираясь лягнуть его в коленную чашечку.

– Здесь все еще продолжается? – закричал он, даже не глядя на меня и дико вращая налитыми кровью глазами.

– Н-не знаю… – дрожащим, испуганным голосом ответила я, ненавидя себя за это.

– Правитель умер, да здравствует Правитель! – Торговец огляделся по сторонам и как будто впервые заметил меня. – Ступай домой, девочка. Сейчас иностранцам здесь не место!

– Меня зовут Зелёная, – прошептала я. Кивнув в знак благодарности, я при первой же возможности выбралась из толпы и свернула в тихий переулок.

Все кончено. Я свободна, выбралась из дворца и иду дорогой, какую выбрала сама. Я сама себе хозяйка, впервые никому не принадлежу с тех пор, как приплыла в этот проклятый город! Никакой Правитель, никакой Управляющий больше не пошлет Федеро и ему подобных покупать детей. Я утихомирила их шайку надолго!

Я направилась в сторону порта, решив последовать совету торговца. В Медных Холмах меня больше ничто не держит. Может быть, мне удастся вернуться домой и вернуть свое прошлое. И тогда я снова стану той, кто я есть. Конечно, я уже не стану маленькой девочкой, которая играет под брюхом отцовского буйвола, зато я продолжу ее путь.

Еще утром я не сомневалась в том, что не доживу до вечера; поэтому я даже не задумывалась о том, что будет потом. Я знала, куда мне идти – спасибо торговцу, он дал мне хороший совет, – но, к моему удивлению, мне жаль было покидать Медные Холмы.

Убегая из поместья Управляющего, я ни о чем не жалела. Гранатовый двор был богато обставленной тюрьмой для рабынь, не более того. Правда, некоторые наставницы, например госпожа Даная, относились ко мне по-доброму. А Федеро и Танцовщицу я – с оговорками – могла даже назвать друзьями.

Как только я сяду на корабль, я их больше не увижу. Еще совсем недавно подобные мысли меня совсем не волновали, но теперь меня захлестнуло сожаление. Управляющий превратился в пыль – туда и дорога. Но гибель госпожи Тирей по-прежнему камнем лежала у меня на сердце.

Украдкой пробираясь к порту, я вытирала слезы. Раньше у меня не было времени попрощаться. Теперь уже поздно.

Прибежав в порт, я застыла на месте. Меня оглушила царящая там суматоха. Толпы людей в панике метались во все стороны, все суетились, спешили куда-то. Мне нужно было попасть на корабль, идущий в Селистан. Если я поспешу, то могу нечаянно сесть на корабль, который увезет меня к Солнечному морю, а туда мне совсем не надо.

Теперь все зависело от моего красноречия. Конечно, в книгах госпожи Данаи хватало рассказов о безбилетных пассажирах и о путешественниках, которые зарабатывали себе на проезд. Но почему-то среди таких пассажиров не попалось ни одной темнокожей девушки.

За серовато-голубыми стенами Гранатового двора на мой цвет кожи никто не обращал внимания. Здесь же от него зависит моя дальнейшая судьба. И от моих слов… Я давно уже поняла, что в Медных Холмах многое зависит от слов.

Я продолжала быстро идти, притворяясь, будто спешу по делу. Стоять на месте разинув рот опасно – хищники быстро вычислят жертву. Я шла мимо пристаней, стараясь на ходу повнимательнее рассмотреть все корабли.

На некоторых было написано, куда они направляются. Чаще всего мне попадались суда, которые шли в другие города Каменного Берега – Хокхэрроу, Дан-Крэнмур, Забытый Порт. Они были нанесены на карты; о них я читала в книгах. Один корабль направлялся в Шафранную Башню – туда мне совсем не хотелось.

Впереди замаячила еще одна вывеска. На ней кривыми буквами было выведено: «На юг, в южные страны. С заходом в п-ты Калим., Читту и Пряный».

Я подбежала к сходням и задрала голову. Над палубой возвышались три мачты, но не было дымовой трубы. Значит, здесь нет парового котла, как на «Беге фортуны». У трапа стоял человек с такой же темной кожей, как у меня, только он был одет в парусиновые брюки и хлопчатобумажную морскую тельняшку. В руках он держал длинную доску, к которой сизалевыми шпагатами были привязаны бумаги. Покосившись на меня, он стал смотреть на свою доску.

– Прошу, пустите меня на корабль, – сказала я ему и добавила на селю: – Я хочу вернуться домой.

Последние слова привлекли его внимание.

– Возвращайся к матери, – ответил он и добавил слова, которых я не знала.

– Она там, – объяснила я, показывая рукой на море. – Меня украли, увезли.

– Ты рабыня. – Он смерил меня подозрительным взглядом и продолжал по-петрейски: – Наверное, натворила что-нибудь и угодила в беду?

– В беду угодил весь этот город, – также по-петрейски ответила я. – Если я не уплыву с вами, скорее всего, я вообще никуда не уплыву.

– Чем ты заплатишь за проезд, если я попрошу капитана взять тебя?

Я глубоко вздохнула. Дальше этого мои планы не заходили.

– У меня нет денег. Надеюсь лишь на добрую волю соотечественников. Я умею готовить, как готовят в знатных домах, и могу искусно управляться с иголкой и ниткой.

Он фыркнул, и сердце у меня упало.

– Ты еще скажи, что умеешь исполнять музыку ангелов и танцуешь «Семь шагов Систры»!

– Я умею петь, но знаю только песни Каменного Берега.

Лицо его дрогнуло.

– Селистанских песен ты не знаешь.

На родном языке я ответила:

– Меня украли очень давно.

Где-то неподалеку ударили в колокол. Все стали поспешно озираться. Многие убежали. Тревога! Восставшие добрались до порта.

– Пошли! – Он стал подниматься по сходням. – Сейчас отходим… Ладно, возьму тебя с собой. Пока спрячься. Если тебя обнаружат, когда мы выйдем в открытое море, вряд ли капитан Шилдс выкинет тебя за борт, как балласт. Особенно если ты сумеешь вкусно накормить его, как обещаешь.

Кто-то подал голос с мачты. Матросы высыпали на палубу. Корабль покачнулся и поплыл вперед.

Я вцепилась в рукав своего спасителя:

– Пожалуйста, скажите, как называется ваш корабль?

Он посмотрел на меня сверху вниз и расхохотался.

– Не думай, что я над тобой издеваюсь, малышка, но наше судно называется «Южная беглянка».

– Ах, вон что! – Я спокойно посмотрела ему прямо в глаза. – Но я свободна!

– Конечно свободна! – ответил он. – Пока. – Он нагнулся ко мне: – Меня зовут Срини, я эконом. Сейчас я должен идти к капитану. Иди сядь вон на те тюки и, ради всего, что есть святого, никому не попадайся на глаза.

Палуба лязгнула и загремела. Захлопала парусина – матросы поднимали паруса. Я села на тюк, скорчилась и стала успокаивать себя сказками на языке моего детства. Скоро я окажусь в порту, откуда, если повезет, услышу звяканье деревянного колокольчика Стойкого. Я на пути к свободе!

Я еду домой.

Возвращение

Срини определил меня на камбуз, под начало к пожилому повару – одноногому ханьчуйцу. По палубе Лао Цзя передвигался с помощью деревянного протеза, но на камбузе вешал деревяшку на крючок и ловко скакал на одной ноге в узком пространстве между рабочими столами. Протез у него был весь покрыт резьбой; летящие драконы охотились на инкрустированные в дерево черные жемчужины. Вбитые в переборки парусиновые петли на крюках помогали Лао Цзя не упасть во время волнения или шторма. По-моему, вначале он терпел меня только потому, что я была маленькой, гибкой и не путалась у него под ногами – точнее, под единственной ногой.

Я была очень рада, что попала на камбуз. Верхняя палуба меня пугала. Вокруг расстилались безбрежные горизонты, которые я хорошо запомнила – сначала по дому, потом по «Бегу фортуны». Когда я снова увидела вокруг себя водную гладь, то невольно пала духом. На улицах Медных Холмов были дома, деревья и люди. В океане не было ничего, кроме линии горизонта, которая простиралась куда ни посмотри.

Старик почти не говорил по-петрейски; только выкрикивал мне названия каких-то продуктов. Я же тогда еще не говорила по-ханьчуйски. Я никогда не слышала этого языка, пока мне не пришлось делить с Лао Цзя тесную корабельную кухню. Впрочем, он знал несколько слов на селю и потому мог общаться со Срини и со мной.

Запах, поднимавшийся от стоящих на плите горшков, для меня был запахом свободы. Сначала я под придирчивым взором Лао Цзя резала капусту и морковь. Вскоре он понял, что я не отрежу себе палец и не зарежу его во время шторма.

– Справишься, – сказал он на селю.

Единственное слово, брошенное мне стариком, стало первой настоящей похвалой, которую я получила в своей жизни.

– Благодарю, – ответила я.

Увидев, что я умею с первого взгляда и по запаху найти бутылочку с нужной пряностью, Лао Цзя очень обрадовался. На второй день после выхода в открытое море я приготовила вполне съедобный пирог с начинкой из свиного фарша с тмином и пюре из кресс-салата. Лао Цзя снова похвалил меня.

– Я попрошу Срини, чтобы тебя оставили здесь. Готовь! – Он расплылся в беззубой улыбке.

– Я еду в Селистан, – сказала я.

Он притворился, что плачет, содрал с себя синий полотняный колпак и прижал к груди, а потом стал молиться своим ханьчуйским богам. Помолившись, улыбнулся, похлопал меня по голове и велел работать дальше.

Готовить с ним было удовольствием. И еще приятнее было работать без чьего-то постоянного осуждающего взгляда. Я ничего не имела против тесноты, тупых ножей и незнакомых ингредиентов. Более того, еще через несколько дней Лао Цзя начал обучать меня азам ханьчуйской кухни. Как я поняла, ханьчуйцы нарезают пищу на мелкие кусочки, маринуют мясо, рыбу и овощи, а потом быстро обжаривают на раскаленной неглубокой сковороде, после чего сдабривают острыми соусами. Сложнее всего мне было смешивать различные пряности и жидкости, добиваясь нужного оттенка вкуса. Незнакомыми оказались и многие приправы и специи.

Я поняла, что госпожа Тирей привила мне настоящую любовь к учебе.

Гораздо сложнее оказалось найти мне место для сна.

– Ты не заплатила за каюту, – сурово сказал Срини после того, как я две ночи проспала на палубе. Мы с ним тогда в основном еще говорили по-петрейски.

Ко мне приставали матросы, я отбивалась от них ногами. В конце концов, боясь за себя, я проводила ночи без сна.

– Я не проститутка им на потребу! – Помня уроки госпожи Шерлиз, я провела рукой по своей почти плоской груди. – Я даже еще не выросла!

Срини почесал свой широкий черный подбородок, на миг напомнив мне Федеро.

– Я не могу поместить тебя в каюту просто так. Правда, ты действительно еще мала, чтобы торговать собой, – даже в уплату за проезд. – Срини нахмурился. – Не обижайся, но шрамы тебя уродуют. Если отрезать твою длинную гриву и одеть тебя в полотняные штаны, на тебя будут обращать меньше внимания.

Меня ни разу не стригли, берегли мою красоту – только подравнивали кончики волос. Правда, моя красота раньше принадлежала Управляющему. Вот почему я себя изуродовала.

– Я согласна, – ответила я на селю.

– А я тем временем переговорю с боцманом насчет ночной вахты на палубе. – Он улыбнулся. – Ты очень молода, но проделала большой путь.

– Мой путь у меня отобрали много лет назад.

Когда я попросила у Лао Цзя нож и объяснила, что собираюсь постричься, он возмутился.

– Нет, нет, красавица! – вскричал он. – Да и хороший нож портить не стоит!

Мне неприятно было объяснять, почему придется расстаться с волосами. И все же, как ни странно, старик меня понял.

– Я сам тебя постригу, – сказал он. – И сохраню волосы.

Хотя сама я собиралась сжечь волосы или выбросить их в море, я согласилась. Он наверняка пострижет меня лучше, чем я сама, ведь я ни разу в жизни не стриглась. Кроме того, я ведь не видела себя сзади.

Стричься решили здесь же, на камбузе. Ни к чему устраивать потеху для матросов и пассажиров. К тому же все скорее забудут о том, что я – девочка, если не будут свидетелями моего превращения. Лао Цзя достал большие ножницы.

– Для стрижки, – сказал он, а потом произнес какое-то незнакомое слово. Я молча кивнула.

Он заточил ножницы о крошечный оселок, который поворачивал вручную. В отличие от «Бега фортуны» с большим машинным отделением «Южная беглянка» передвигалась лишь силой ветра. Никакого электрооборудования здесь не было.

Лао Цзя усадил меня на складной стульчик, который он держал за прилавком, и приступил к делу. Щелкая ножницами, он больно дергал меня за волосы, и я чуть не расплакалась. Но я молчала, плотно сжав губы и полузакрыв глаза, боясь, что из меня вот-вот хлынут слезы.

Стрижка, как ни странно, оказалась для меня более мучительной, чем шрамы на щеках. Я задумалась – почему так? Шрамы на лице можно замазать глиной, румянами… Можно даже залечить их у врача или целителя. А вот волосы… Чтобы снова отрастить их до нужной длины, придется ждать целую жизнь!

Когда он закончил, голова у меня стала легче. Я никогда не задумывалась о том, какими тяжелыми были мои волосы, но шея казалась длинной и сильной.

– Спасибо! – сказала я на селю и повторила то же самое на ханьчуйском языке.

– Я сохраню, я сохраню.

– Да-да, сохраните.

Я переоделась в полотняную форму, которую принес мне Срини; свое изорванное черное трико и рубаху я надела вниз, как нижнее белье. Так как мои мягкие кожаные сапожки быстро истрепались бы на палубе, Срини подобрал мне и полотняные туфли, но мне было легче ходить босиком. Я наблюдала, как катятся волны и кружат птицы, когда ветер нес с собой влагу и словно ледяные пальцы охватывали череп. То и дело я ощупывала себе голову. Лао Цзя обкорнал меня не налысо, но почти под корень.

«Нужна шапка», – подумала я. На палубе я все-таки прослезилась, потому что голове теперь было холодно даже на солнце. И я решила украсть головной убор.

За свободу приходилось платить странными и неожиданными способами.

Вскоре капитан «Южной беглянки» заметил мою стряпню. Лао Цзя учил меня готовить по-ханьчуйски, а я взамен делилась своими кулинарными познаниями, особенно в области выпечки. Как я вскоре поняла, хлеб в ханьских странах подавали на стол нечасто, а десерты – и того реже. Мы вдвоем готовили роскошные ужины для капитана и пассажиров, но и жаркое и пироги для экипажа не забывали сдабривать разными пряностями.

Почти каждый день я узнавала что-то новое. В Медных Холмах чаще готовили дичь, чем рыбу; Лао Цзя учил меня управляться с дарами моря. Вскоре я уже умела определять свежесть рыбы, знала, где нужно искать червей и других паразитов, как осматривать внутренности, проверяя, здорова ли рыбина. Некоторых рыбин мы бросали за борт акулам. То, что Лао Цзя одобрял, резалось на тонкие ломтики и подавалось в сыром виде или жарилось вместе с овощами. Отдельные виды рыбы мы нарезали на толстые куски и жарили, как отбивные котлеты. Я научилась готовить легкие, но острые соусы, оттенявшие вкус и запах рыбы.

Я стряпала пудинги, пекла печенье, замораживала пюре из фруктов. Часто добавляла фрукты в компоты и салаты. Лао Цзя жарил смешанные блюда, готовил крошечные пампушки с рыбой и креветками и показывал мне, как правильно мариновать мясо. Оно должно было почти сгнить, но вкус у него получался дивным.

Срини каждый день наведывался на камбуз или подходил ко мне на палубе. Мы с ним говорили на селю. Он тревожился, потому что я почти забыла родной язык.

– Ты уже почти взрослая девушка, а говоришь с акцентом Каменного Берега и вставляешь в свою речь много странных слов.

Некоторые слова мне пришлось ему растолковывать.

– Мне самой грустно, что я так хорошо говорю по-петрейски, а на родном языке так плохо, – призналась я.

– Тогда мы будем с тобой разговаривать.

Срини рассказывал, что происходит на корабле, какую еду мы готовили в этот день или накануне, показывал на людей и рассказывал мне о них. А еще он поведал мне о Колесе, которое управляет жизнью всех селистанцев; люди верят, что Колесо определяет их судьбу и смысл жизни. Я впитывала его слова, как глиняный горшок впитывает воду. Родной язык оживал во мне. Ругая себя, я все же вынуждена была признать: родной отец вряд ли рассказал бы мне столько, сколько я узнала от Срини. Родные звуки проникали мне в самую душу, которая только и ждала пробуждения.

На «Беге фортуны» мы плыли несколько недель. Плавание могло продолжаться и дольше – все зависело от направления ветра. Кроме того, из рассказов Федеро я знала, что мне не нужно плыть в Калимпуру.

– Срини, – сказала я однажды, через неделю после того, как начались наши уроки, и через одиннадцать дней после того, как мы вышли из Медных Холмов. – Я хочу попросить тебя о помощи.

– В чем дело, Зелёная? – Он широко улыбнулся; приподнялись кончики его вислых усов. – Я сделал из тебя мальчика и везу через море. Я слишком бедный тульпа и на большее вряд ли способен.

Я засмеялась – в основном потому, что Срини хотел меня рассмешить.

– Я не хочу в Калимпуру.

– Правда? – Он перешел на петрейский язык. – Лао Цзя спрашивал, нельзя ли оставить тебя здесь помощницей кока. После вчерашних слив в меду могу сказать, что убедить капитана также будет нетрудно.

– Нет, нет. Я хочу сойти на берег в Малой Бхопуре. – Я ненадолго перешла на селю. – Мне нужно туда!

– В Малую Бхопуру? – переспросил он по-петрейски и снова почесал подбородок. – Понятия не имею, где находится этот порт. Туда не заходили корабли, на которых я служил, – там для них слишком мелко. Наверное, Малая Бхопура находится в провинции Бхопура?

– Как мне сказали, Малая Бхопура находится в тридцати лигах к востоку от Калимпуры. – Мне нужно было как-то достучаться до него, объяснить, что я должна попасть именно туда. – По-моему, мы будем проплывать мимо. Там есть небольшой порт, куда крестьяне привозят для торговли рис и овощи.

– Я всего лишь эконом, – уныло ответил Срини. – Веду учет грузов и пассажиров, но управляют кораблем капитан и его хозяин. После того как все назначены на должность, я не имею права голоса.

– Тогда, может быть, согласишься помочь мне по-другому? – Я снова перешла на родной язык. – Скажи мне, когда мы окажемся невдалеке от Малой Бхопуры. Я доплыву до берега.

– Плавать в этих водах?! Да морской дьявол от тебя и крошки не оставит!

– Рискну. Я должна попасть туда! – К моему удивлению, я сама себе поверила.

После моей просьбы мы шли в открытом море еще две недели. Ветра по большей части были благоприятными, хотя наше плавание было отмечено одним большим штормом и несколькими штормами поменьше. Однажды матросы выудили гигантского кальмара, которого сочли дурным предзнаменованием и тут же выкинули за борт, несмотря на мольбы Лао Цзя и мое острое любопытство.

Каждый день я старательно пришивала к своему шелку очередной узелок. Покидая чердак в Медных Холмах, я не взяла с собой колокольчиков, наверное, потому, что не надеялась пережить тот день. Хотя с тех событий минуло всего несколько дней, они уже стали далекими и неправдоподобными, как будто все происходило не со мной. Как будто я прочла обо всем в книге, и в центре событий была не я, а кто-то другой.

Как-то раз я вышла на палубу в промежутке между дневной вахтой и ужином. Дозорный выкрикнул что-то непонятное. Вскоре весь экипаж оживился; матросы столпились у правого борта.

Я подошла посмотреть. Через какое-то время я поняла, что линия горизонта в той стороне не такая, как повсюду.

«Земля», – подумала я. Восточная оконечность Селистана. Где-то за теми берегами лежит Бхопура. И отец. И Стойкий…

Когда Лао Цзя позвал меня вниз готовить ужин, я взмолилась, чтобы он оставил меня на палубе.

– Там мой дом! – сказала я. – Я не видела его с тех пор, как была очень маленькой. Я должна увидеть берег. – Под руководством Срини мой селю значительно улучшился.

– Сегодня ты должна приготовить картофельный суп с луком-пореем для капитанского стола, – проворчал старый кок.

– Клади меньше соли и никакого красного перца. Им понравится.

Он заковылял прочь, качая головой. Черноглазые драконы подмигивали мне с его деревянной ноги.

Я вглядывалась в далекий берег, как будто надеялась разглядеть Стойкого между высокими деревьями. Я всегда питала слабость к будущему; мне хотелось заглянуть вперед, в неведомое. Правда, тогда мое нетерпение оправдывалось неведением и растущей в душе надеждой. Где-то там, за деревьями, стоит хижина, в которой я родилась. Если вглядеться попристальней, я наверняка что-нибудь увижу, узнаю – пусть даже очертание знакомого дерева. Мне хотелось увидеть какой-нибудь знак, что родина радуется мне и приветствует меня.

К сожалению, стемнело еще до того, как берег перестал казаться тонкой линией на горизонте. Из камбуза поднимались приятные запахи; мне нечего было стыдиться. Я подставила лицо ночному ветерку и стала думать, сколько времени буду добираться от Малой Бхопуры до папиной фермы. В моих воспоминаниях то был долгий путь, но Федеро уверял, что пройти придется всего пару лиг.

Если придется, я готова была бежать по воде, лишь бы добраться до берега!

– Утром ты увидишь леса на побережье, – сказал Срини, подойдя ко мне сзади. – Здесь, на востоке, леса в основном пальмовые и сосновые. Сразу за берегом начинается гористая местность. Почва там соленая и каменистая, там ничего не растет, поэтому живут в горах одни разбойники.

Будучи девушкой практичной, я задумалась: раз там ничего не растет, кого же грабят эти разбойники?

– Малая Бхопура будет первым портом, мимо которого мы пройдем?

– Да. Я все устроил. Штурман подведет корабль как можно ближе к берегу. Здесь нет рифов, да и ветер благоприятный.

– Что скажет капитан Шилдс? – Я кормила капитана по крайней мере один раз в день на протяжении почти месяца, что провела на «Южной беглянке», но еще ни разу не видела его.

– Если повезет, он ничего не скажет. Если спросит, штурман ответит, что мы идем по курсу… Отчасти так оно и есть.

– Кто я такая для штурмана? – Еще один человек, чьего имени я не знала.

Срини улыбнулся:

– Женщина, которая готовит медовые сливы. Кроме того, штурман – мой любовник.

– Ясно…

Госпожа Шерлиз многое объясняла мне подробно, даже такие вещи, которые еще не могли меня интересовать. Она рассказала, что иногда мужчины любят мужчин. Любовь двух женщин я еще могла понять, но никак не могла взять в толк, как могут мужчины спать вместе, не ругаясь и не осыпая друг друга ударами. Теперь я понимаю, что такое мнение осталось у меня после жизни в доме Управляющего, но многим привычным мыслям за долгие годы предстояло стереться из памяти.

– Поблагодари его за меня, – тихо попросила я.

– Обязательно. – Срини вздохнул и перешел на селю: – Я пока не знаю, как ссадить тебя на берег, чтобы никто не заметил.

– Берег не так далеко. – Вблизи от дома я осмелела; мне казалось, что меня манит Стойкий, позвякивая своим деревянным колокольчиком. – Если надо, я добегу по воде – как богиня, что выходит из морской пены.

– Надо будет придумать, что купить на тамошнем рынке, – пробормотал Срини. – Я возьму тебя с собой на берег, чтобы ты помогла мне выбирать фрукты.

– Капитан рассердится, если я сбегу?

– Когда ему доложат, что помощник кока сбежал, он выругается – и все.

– Но ведь он ничего мне не платил.

Срини улыбнулся во мраке, освещаемом лишь звездным светом.

– Конечно не платил. Ведь я не просил тебя расписаться в судовой книге, верно?

Мы обнялись.

– Вперед, и побудь еще немного дочерью человеческой, если это позволяет поворот твоего Колеса.

– Да. – Я спустилась вниз уложить свои скудные пожитки и попрощаться с Лао Цзя.

Через два дня корабль подошел близко к берегу, а штурман разболелся. Он лежал не вставая, и его все время тошнило. Скоро всей команде стало известно, что эконом хочет высадиться на берег, чтобы купить какие-то редкие фрукты, которые выращивают только в Бхопуре. Только они способны быстро исцелить больного.

В борт «Южной беглянки» плескали волны. В этой части Селистана невысокие горы, поросшие кустарником, подходят почти вплотную к побережью. У их подножия растут пальмы. Порт, когда-то поразивший меня своим величием, теперь казался скопищем ветхих сараев. Здесь не было длинных пирсов, выходящих в воду; корабли причаливали прямо к берегу, а в город поднимались по бревенчатому настилу.

Хотя я попала в Малую Бхопуру во второй раз в жизни, я ничего не узнавала. Память стала двоиться, трескаться, как лак на старом мозаичном столе.

На берегу толпились чумазые дети; они махали руками, кричали и тыкали пальцами в «Южную беглянку». Мы подошли к берегу; загрохотали якорные цепи. Боцман приказал спустить на воду шлюпку.

Я сойду на берег и навсегда покину корабль! Бледнокожие гребцы ругались при каждом взмахе весел. Туго свернув свой расшитый колокольчиками шелк и положив его в парусиновую сумку, я оделась в подаренные ношеные парусиновые штаны и тельняшку. Предварительно я туго забинтовала себе грудь, чтобы меня не выдали растущие холмики.

Лао Цзя тронул меня за плечо, когда я приготовилась спускаться в плоскодонку, пляшущую вдоль борта.

– Погоди, – сказал он. – Я буду по тебе скучать! – Он что-то еще добавил на своем языке.

– Я тоже буду скучать по тебе. – Неожиданно для себя я расплылась в улыбке. – Я еду домой. Спасибо за уроки кулинарии!

– Пусть боги помогут тебе добраться туда, куда ты желаешь. – Лао Цзя нахмурился. – Если дома все окажется не так, как ты ожидала, пожалуйста, будь осторожна.

Я обняла его и спустилась по трапу. Мы пошли на веслах к берегу, подскакивая на волнах, – я не помнила, чтобы нас так качало, когда мы уплывали с моей родины. Дети с нетерпением ждали, когда шлюпка пристанет. Крича, они наперегонки с матросами бросились подтягивать нос к берегу. Мы со Срини сошли на песок, а помощник боцмана стал ругаться с детьми, которые не понимали его языка. Я же отлично понимала ругательства и насмешки и на селю, и на петрейском.

Распрощавшись со своим другом-экономом, я поднялась по ступенькам, делая вид, будто направляюсь на базар, за фруктами для Срини.

Городок оказался совсем маленьким и грязным. По одну сторону грунтовой дороги лепились кривобокие домишки, по другую – полуразвалившиеся навесы и палатки. Я зашагала к оживленному базару, как будто знала, куда идти, не останавливаясь у лотков с товаром, хотя лоточники и подзывали меня, цокая языками. Отчасти я выглядела как местная уроженка – темнокожая, с кое-как обстриженными волосами, – но одежда на мне была чужеземная.

«Я приспособлюсь к дому, – обещала себе я. – Папа и Стойкий примут меня, как бы я ни выглядела».

Конечно, я обманывала себя и даже тогда в глубине души понимала это. Но мне нужно было увидеть все собственными глазами, чтобы убедиться в своих подозрениях окончательно.

Вскоре я вспомнила грязный базарчик. Я уже шла здесь однажды… Я смогу найти нашу деревню! Танцовщица научила меня возвращаться по своим следам. И пусть разрыв между детскими воспоминаниями и сегодняшним днем составляет целое десятилетие.

Пройдя мимо последних строений и загонов, в которых блеяли овцы, я свернула на северо-запад. Дорога вела в гору. Ее я тоже запомнила… Подумать только, еще пара лиг – и я вернусь домой! Снова в объятиях отца, там, где мне место. Еще несколько фарлонгов, и я навсегда верну прежнюю жизнь.

Горная дорога оказалась пустынной – какой я ее и запомнила. Я искала глазами придорожную харчевню, где мы с Федеро закусывали более десяти лет назад, но так и не увидела ее.

Может, харчевня находилась в самом городке? Значит, я неверно оценила расстояние.

Там и сям горизонт пересекали деревянные изгороди. Из растений я видела низкорослые кустарники и колючие шарики. Хотя я могла назвать с сотню цветущих растений и трав Каменного Берега, я понятия не имела, как называются цветы и деревья у меня на родине. Я не знала их названий ни на одном языке. На тощих, заброшенных полях паслись такие же тощие, худосочные козы; они провожали меня подозрительными взглядами. Если не считать колючек и коз, я могла бы идти по Луне – настолько здесь было безлюдно.

Впереди в утреннем солнце высился горный хребет. Он казался темным, запыленным; солнце еще не взошло, и в горах лежали розовые, коричневые и багровые тени. По расположению теней я догадалась, что хребет простирается отсюда на северо-восток.

Проведя много лет в заточении, я радовалась разнообразию ландшафтов и тому, что могла бы нанести их на карту.

Сравнительно ровная дорога неуклонно поднималась в гору. Я вышла из Малой Бхопуры час назад, но вокруг ничего не менялось – пожалуй, только изгороди стали теснее, да коз стало немного больше.

И вдруг, еще через несколько шагов, я очутилась на гребне горы, и передо мной открылся совершенно другой вид. Я видела равнину, которая тянулась от подножия хребта до других, дальних гор. Вдали блестела серебристая лента реки; она лениво извивалась по громадному лоскутному одеялу, сотканному из неровных квадратов.