Текст книги "Зеленая"

Танцовщица тронула меня за плечо:

– Она из-за Штормового моря. Ее обучают разным наукам, но очень… односторонне. Пути не входят в намерения ее владельцев.

При мне еще никогда так подробно не говорили о цели моего пребывания на Гранатовом дворе.

Танцовщица крепче сжала мое плечо:

– Можешь ответить и сама.

Впервые мне разрешали поговорить с незнакомцем!

– Солнце одинаково светит всем, – произнесла я на своем родном языке одну из немногих фраз, какую запомнила целиком. Потом я продолжала на петрейском: – Я не знаю, что такое Пути. Эти знания скрыты от меня.

– Пути скрыты от большинства людей. – Септио отнял руку от лица и глубоко, со всхлипом, вздохнул. – У тебя хорошая реакция.

Они с Танцовщицей обменялись любезностями, и Септио продолжал свой путь в тишине.

– Он – священник? – спросила я, когда он ушел.

– Священники редко бывают такими молодыми.

Однажды я проснулась от гула голосов. Во дворе собралась толпа женщин. Они расставляли стулья и рассаживались в предрассветной полутьме. Я никогда не видела на Гранатовом дворе столько людей сразу – до того дня одновременно приходило не больше четырех наставниц. Если бы не ночные вылазки с Танцовщицей, я бы после «Бега фортуны» так и жила почти в одиночестве.

Все гостьи были одеты в черные атласные платья с шнурованными корсетами. Под шнуровкой виднелся серый шелк. Платья служили своего рода формой, а женщин я насчитала две дюжины.

Я тоже оделась, хотя в моем гардеробе таких платьев не водилось, и вышла из своей комнаты. Меня уже поджидали госпожа Тирей и госпожа Малья. Госпожа Малья была одета, как женщины внизу, а госпожа Тирей, как всегда, куталась в черный плащ.

– Пойдем, девочка, – сказала госпожа Малья. Я и без ее приглашения понимала, что столько гостей собралось здесь ради меня. И потом, прошло много лет с тех пор, как я позволяла своей мятежной натуре возобладать над любопытством.

Следом за наставницей я подошла к стулу на небольшом возвышении. Таким образом, я оказалась выше всех. Женщины в одинаковых платьях извлекли из футляров, сумок и мешков музыкальные инструменты. На утреннем солнце сверкали медные трубы. Тускло поблескивало мягкое темное дерево, повторявшее изгибы женского тела. Музыкантши принялись настраивать свои инструменты.

Я немного играла на арфе, спинете и флейте; теперь же меня ждало своего рода представление. Я смотрела и слушала как зачарованная. Мои собственные успехи в игре на любых инструментах, кроме моего голоса, были в лучшем случае минимальными. И потом, госпожа Малья показывала мне лишь азы исполнительского мастерства.

Госпожа Тирей подошла ко мне вплотную и сказала:

– Ты умеешь различать фрукты на вкус. Сейчас будет то же самое – только с музыкой.

Госпожа Малья склонилась к другому моему уху:

– Оркестр сыграет отрывки из известных тебе произведений. Вначале они исполнят увертюру к «Тролльхаттанским настроениям» Грандиеве. Прослушай все до конца. Потом они начнут снова, но время от времени та или иная музыкантша будет играть не в том темпе или не в той тональности или сфальшивит. Когда услышишь ошибку, укажи на ту, которая нарушила исполнение.

Я стиснула ладони. Она кивнула и сдвинула темные брови.

– Что будет, если я ошибусь?

– Госпожа Тирей запишет твои результаты и передаст мне, а потом накажет тебя.

До того дня меня не били почти две недели. Я не сомневалась, что после концерта меня ждет порка.

И вдруг оркестр заиграл чудесную мелодию; ее звуки окутали, обволокли меня. Должно быть, музыку слышали и кандидатки с других дворов. Музыка Грандиеве представляет собой этюд настроений, ряд звуковых стихов о ледяном острове в северной гавани, окруженной высокими горами. Госпожа Эллера как-то показывала мне рисунок с изображением Тролльхаттана. Я видела перед собой звуковые картины, даже когда только начала упражняться на маленькой флейте.

В исполнении оркестра музыка стала огромной, как небо.

Они прекрасно отыграли всю вещь до конца и замолчали. По знаку госпожи Мальи они начали снова. На сей раз одна труба сфальшивила в самом начале. Я указала на нее пальцем, оркестрантка кивнула и отложила инструмент. Через два такта одна скрипка сыграла не в той тональности. Я снова указала на провинившуюся. Еще один кивок; еще один инструмент отложен в сторону.

Оказалось, что я пропустила всего три ошибки. К концу увертюры продолжали играть всего четыре музыкантши.

Если бы не грядущая порка, урок стал бы просто чудесным.

Так начались мои тренировки с другими наставницами. Все они по-прежнему были женщинами, но в последующие месяцы их все больше и больше приходило на Гранатовый двор. Мы устраивали торжественные ужины; отдельные женщины подпоясывались черными поясами – это означало, что они изображают мужчин. Чуть поодаль маршировали женщины в кожаных штанах; они изображали охранников. Женщины рядом со мной танцевали парами в тренировочном зале или на дворе, пока играл маленький оркестр.

Меня готовили к выходу в свет. Почему-то общение с другими людьми удивляло и пугало меня больше, чем прогулки по подземельям. Торжественные приемы и ужины напоминали мне о том, что скоро мне предстоит совсем другая жизнь.

Каждую ночь перед сном я доставала воображаемый шелковый плащ и пришивала к нему очередной колокольчик. В те дни колокольчики являли собой каскад разных нот и ключей, разные звуки, которые, существуй они на самом деле, образовали бы целый водопад музыки.

Несмотря на то что мое «шитье» было вымышленным, оно утешало и успокаивало меня.

Мы с Септио встречались под землей неоднократно. Наши с ним тропы пересекались настолько часто, что я поняла: это не совпадение. Он, как и Федеро, играл роль в тихом заговоре, который окутывал мою жизнь невидимыми нитями.

Я больше не била его, а Септио не напоминал о первом нападении. Время от времени мы с ним даже разговаривали.

– Боги Медных Холмов – молчаливые боги, – говорил он. – Они такие же настоящие, как боги в любой другой стране. Я мог бы показать тебе их ложа и их тела, но их сила тебя ослепит.

– Если кто-то превратился в кости, он не просто «молчит».

– У богов все по-другому.

Позже мы с Танцовщицей тихо разговаривали, по очереди влезая на резную стену и прыгая с нее.

– Бога, которому служит Септио, зовут Чернокров, – сообщила Танцовщица.

– Бога с таким именем как-то не хочется призывать.

– Не знаю. Септио поддерживает тех, кто не согласен с Правителем Медных Холмов. Правда, это не означает, что у них общие интересы. Мой народ обычно не придает значения богам людей, а они – нам.

Бесполезно было расспрашивать Танцовщицу о ее богах. Она так мало рассказывала о своих соплеменниках, что я даже не знала, как они сами себя называют. Даже ее настоящего имени я так и не узнала. Единственное, что я поняла, – соплеменники Танцовщицы верят в путь души и все без исключения пронизаны общими связями.

– Я человек, – тихо сказала я.

– Ты нездешняя. В тех краях, где ты родилась, есть свои боги и духи. Они должны быть важны для тебя.

– Тульпы! – в голове всплыло полузабытое слово. – Они похожи на душу какого-то места или события… Наверное, тульпы – то же самое, что мысли.

– Ты принадлежишь своим тульпам. Город Медные Холмы принадлежит Чернокрову и его спящим собратьям.

– Теперь я тоже принадлежу Медным Холмам. – Неприятное открытие стало откровением даже для меня самой. – Я почти не говорю на языке своей родины, а на петрейском умею со знанием дела изъясняться на многие темы. Музыка моих соплеменников мне незнакома, зато я знаю, на каких инструментах играют здесь. То же самое и с едой, и с одеждой, с животными, с оружием. Пусть мои корни на опаленном солнцем юге, меня привили на ветку Медных Холмов.

– Возможно, – ответила Танцовщица, немного помолчав. – В этом городе не одна дюжина богов. Чернокров – лишь один из них. У каждого свои заботы, свои цели, свои храмы и священники.

– Значит, здесь как на рынке. Каждый лоточник нахваливает свой товар, а покупатели охотятся за самыми свежими плодами.

Танцовщица не спешила с ответом, а когда заговорила, я уловила в ее голосе грусть.

– Возможно, ты имеешь право так рассуждать, но от тебя ускользает глубинная истина. Боги такие же настоящие, как люди. Они бывают мелочными и благородными, злыми и добрыми, сильными и слабыми. Нельзя купить себе богиню на день, а потом выбросить ее. Каждый бог что-то значит для этого города. Каждый из них за что-то отвечает. Их призывают в случае нужды, и они остаются среди горожан, пока все о них не забывают… – Танцовщица тяжело вздохнула. – Если только их призываю не я!

Время от времени приезжал Федеро. Он пробовал мою стряпню, вертел в руках вышивки, смотрел, как я танцую. Мы с ним беседовали, но я ни на миг не забывала о том, что от важных разговоров лучше воздерживаться. Госпожа Тирей пряталась в тени крыльца, подслушивая, о чем мы говорим. Если я позволяла себе откровенные высказывания или жалобы, вечером меня ждала порка.

Конечно, прошлого не изменишь, однако я жалею об одном: что мы с Федеро никогда не разговаривали на моем родном языке. Мы не беседовали на языке, для которого у меня даже названия не было. Разумеется, Федеро знал несколько чужестранных языков; ведь ко мне он обращался по-моему, когда увел меня от отца.

Госпожа Тирей считала чужестранные слова какой-то заразой. К Федеро она тоже относилась с подозрением.

Перед сном, когда я лежала в постели и перебирала самые первые воспоминания, они все больше уходили во мрак. Однако я никогда не забывала Стойкого и звона бабушкиных колокольчиков.

С другими кандидатками я не встречалась, но чем чаще госпожа Тирей приглашала на Гранатовый двор многочисленных гостей и заставляла меня демонстрировать свои успехи, тем сильнее разгоралось во мне чувство соперничества. Не проходило и месяца, чтобы Управляющий не требовал плодов нашего труда. Я выводила каллиграфические надписи в классическом стиле, заимствованном из земель на Солнечном море. Я сама сочинила танец и обучила ему служанку; она исполнила танец под мою музыку, которую сыграл оркестр. Мне присылали собаку, которую я должна была за две недели обучить тому или иному трюку.

Об исходе состязания мне никогда не сообщали. Лишь иногда я могла судить по настроению госпожи Тирей, что ей сообщили новость, но хорошую или плохую – я понятия не имела.

Наконец смысл моего обучения полностью открылся мне. Управляющий в своем доме растил женщин, которых потом продавал в жены знатным вельможам, богатым купцам из Медных Холмов и, возможно, знати из соседних городов-государств Каменного Берега. Наверное, я должна была гордиться своими познаниями и многочисленными талантами… И все же я понимала, что я – рабыня.

Приход госпожи Шерлиз укрепил мои подозрения.

Ее уроки проходили по ночам; до сих пор я ни с кем не виделась по ночам, кроме Танцовщицы. Госпожа Шерлиз объясняла, что скоро у меня вырастет грудь, а потом из меня потечет кровь. Она приносила с собой книжечки в черных кожаных обложках; я видела на картинках охваченных страстью мужчин и женщин в разных позах. Госпожа Шерлиз показывала мне свои картинки еще до того, как объяснила, что меня ждет. В будущем у меня одна задача, говорила она. Я должна всячески угождать своему господину. Постоянно улыбаться, просить, а не требовать – и всегда быть нежной и ласковой.

Когда она впервые заговорила об этом, я разозлилась. Хотя вслух я ничего не сказала, госпожа Шерлиз, должно быть, все поняла по моему лицу, потому что спросила:

– Девочка, как по-твоему, каков удел женщины в нашем мире?

Не раздумывая, я выпалила:

– Наверное, выбирать?

– Ты рождена не здесь. Ты ведь приехала издалека, да?

Я кивнула.

– Из какой-нибудь маленькой деревушки?

– Да.

– Подумай, что ждало бы тебя на родине? Став взрослой, ты, скорее всего, вышла бы замуж за простого крестьянина… За соседского сына, который знал бы о любви не больше отцовского вола. Здесь ты хотя бы знаешь, как может быть и как достичь цели, если тебе дадут такую возможность. Там твой выбор был бы тонким, как нить, и не доставил бы тебе совсем никакой радости.

«И все же я выбирала бы свою судьбу сама», – подумала я. Я часто вела сама с собой такие споры, но всегда проигрывала в них.

Госпожа Шерлиз многому меня научила; она часто раздевалась, и я видела, как отвердевают ее соски от холода, влаги или легкого прикосновения. Как пружинит под пальцами упругая грудь. Как и сладкое гнездышко внизу живота. Она научила меня сбривать волосы на теле, объяснила, что кровь подчиняется ежемесячным циклам, рассказала о различных телесных соках, которые возникают при плотской любви. Госпожа Шерлиз показала мне специальные упражнения, которые я должна была проделывать сама с собой.

– Они не спасут тебя от порки, не защитят от падения, зато помогут управлять своей жизнью и сохранить тело невредимым, – объяснила она.

Мы обе лежали обнаженные на кровати в моей спальне.

– Когда мне понадобятся эти упражнения?

– Скоро. Всегда будь наготове.

Она села, и я помогла ей надеть нижнее белье.

Скоро?! Мне не было еще и двенадцати. Скоро ли все это может случиться?

Когда я впервые попала сюда, ростом я не доходила и до талии госпожи Тирей. Теперь я могла видеть пробор у нее на макушке. Почти девять лет провела я на Гранатовом дворе. Я росла, училась, меня постоянно переламывали и переделывали. Если бы не тайные часы свободы, если бы не ночные уроки с Танцовщицей, я бы знала лишь общество злобных наставниц внутри серовато-голубых стен.

Хотя мои познания были пугающе обширными, в них имелись серьезные пробелы. Я умела приготовить утку по-смагадски со сливками и рисом, с первого взгляда замечала мельчайшую оплошность в сервировке стола на сорок восемь персон, но понятия не имела, как купить капусту на рынке или где можно нанять коляску. Знатной даме не обязательно знать все. Ей нужно знать только то, что достойно ее внимания.

В моем воспитании имелись и другие пробелы. Ни в одной книге из тех, что приносила госпожа Даная, не говорилось о современной истории Медных Холмов. Если бы я не встретила Септио под землей, я бы и понятия не имела о том, что в Медных Холмах есть боги… не говоря уже о том, что они несколько веков хранят молчание. Кроме того, на Гранатовом дворе никто и никогда не говорил о Правителе города. О его существовании я тоже узнала во время наших тайных ночных вылазок.

Правительство, торговля, современное положение города… Зачем скрывать такие важные вещи от будущей знатной дамы? Дом Управляющего был окутан тайнами. Тайны и вопросы теснились, набегали друг на друга, и смысл их таял, как тень под полуденным солнцем.

Я успела пришить больше трех тысяч колокольчиков к куску шелка, хранимому в голове. Со мной часто поступали несправедливо; меня оскорбляли и унижали, но я давно перестала вести счет обидам. Я решила победить моих обидчиков их же словами. Слова же родного языка постепенно вымывались из меня, как ни старалась я каждый день вспоминать их.

Наступила моя девятая осень на Гранатовом дворе. Как-то рано утром я лежала в постели и предавалась странным мечтам. Что, если руки у меня вырастут такими длинными, чтобы можно было массировать лодыжки, не сгибая ног в коленях? Вдруг ко мне в спальню, тяжело дыша, ворвалась госпожа Тирей. Ее круглое лицо побагровело и сморщилось, став похожим на сгнивший плод. Вся она блестела от пота.

Первым делом я подумала: что я такого натворила? Увидев, как ей плохо, я невольно испытала удовольствие.

– Вставай, вставай, лентяйка! – Женщина-утка отбросила мое одеяло.

– я…

Ее убийственный взгляд лишил меня дара речи.

– Управляющий вот-вот будет здесь! Он хочет взглянуть на тебя!

За окном еще не рассвело. Я сомневалась, что Управляющий явится так рано. Важные персоны не вставали до рассвета – во всяком случае, в книгах, которые я читала, и в обрывках сплетен, которые я подслушала.

Испуг госпожи Тирей не лишил меня хладнокровия. Я не спеша села и потянулась.

– Надену зеленое шелковое платье. Тщательно причешу волосы, капну в них несколько капель ароматного масла.

Платье было цвета глаз Федеро. А еще оно выгодно подчеркивало мою смуглую кожу. Чаще всего я закручивала свои густые волосы в пучок, но, распущенные, они доходили мне до бедер. Я часто замечала, как приходящие наставницы бросают на мои волосы завистливые взгляды. Особенно восхищалась моими волосами госпожа Шерлиз. Она советовала мне почаще мыть их и расчесывать. По ее словам, длинные волосы всегда возбуждают мужчин.

– Я не позволю тебе изображать перед ним шлюху! – пропыхтела госпожа Тирей, вплотную приблизив ко мне свое жирное лицо. Правда, теперь, чтобы наши глаза находились на одном уровне, ей приходилось склонять голову.

– Управляющий не так уж отличается от Федеро, – уверенно возразила я, хотя в душе испытывала смятение. Управляющий не был мне ни другом, ни союзником. Он был моим хозяином; я принадлежала ему с потрохами. Я принадлежала ему больше, чем любая лошадь в его конюшне.

Во мне поднималась прежняя ярость.

Госпожа Тирей больно ущипнула меня за щеку.

– Послушай-ка меня, девочка! Управляющий совсем не похож на глупого щеголя. Благодаря Управляющему у всех нас есть еда, и крыша над головой, и мягкая постель… Его слово – твоя жизнь. Ну а Федеро… – Она фыркнула, и мне даже показалось, что она сейчас засмеется. – Он просто бездельник-павлин, который порхает по миру и высматривает будущих красоток.

Когда-то он высмотрел и меня – за красоту. И купил меня для Управляющего. По милости «глупого щеголя» каждая крошка, съеденная мною с тех пор, оплачена Управляющим! Госпожа Тирей, видимо, считала, что я должна быть бесконечно благодарна Управляющему за его милость. Подумать только, как он добр – поднял маленькую крестьянку на немыслимую высоту!

Мне пришлось оставить свои мятежные мелкие мысли. Госпожа Тирей захлопотала вокруг меня. Сначала она приказала мне начисто вымыться – правда, я всегда содержала себя в чистоте. Особенно после ночных прогулок с Танцовщицей, хотя с последней прогулки прошло уже девять дней. Госпожа Тирей намочила полотенца в миске с розовой водой и сама протерла мне спину. Пока она расчесывала мне волосы, я мыла руки, грудь и нижнюю часть туловища.

– Ты ничего не понимаешь, – жарко шептала она, – много лет, день за днем, я готовила тебя к этой минуте! Ты ничего не понимаешь, девочка!

«Могла бы и объяснить, чего именно я не понимаю», – подумала я, но вслух ничего не сказала. Вряд ли госпожа Тирей станет бить меня перед самым приходом Управляющего, но ведь торопиться ей некуда. Госпожа Тирей никогда не забывала о нарушениях правил. И изощренно мстила мне всякий раз, как ей казалось, что я отношусь к ней без должного почтения.

Итак, мы постарались всячески подчеркнуть мою красоту. Волосы мне умастили и расчесали. Хотя наставницы еще не учили меня душиться ароматными водами и отдушками и краситься по-взрослому, госпожа Тирей обвела мои глаза черной краской и осторожно нарумянила мне лицо с помощью особых кисточек – никогда еще она не касалась меня так бережно и нежно. Она накрасила мне губы и проверила зубы – не осталось ли темных пятен после вчерашнего ужина. Потом я облачилась в платье, которое сшила сама из целого рулона ярко-зеленого шелка. По настоянию госпожи Леони, я сделала вытачки на груди, которые подчеркивали мою едва появившуюся женственность. Накрашенное лицо и покрой платья намекали на то, кем мне предстоит стать в будущем.

Госпожа Тирей, что-то бормоча себе под нос, готовила меня для осмотра Управляющим. Я подчинялась ее приказам. В чем-то мы были с ней очень близки. В сущности, госпожа Тирей была такой же узницей Гранатового двора, как и я. Она тоже много лет провела взаперти за серовато-голубыми стенами. Я никогда не спрашивала ее, любила ли она когда-нибудь мужчину, есть ли у нее дети, дом, семья. Она отдавала мне все свое время – чаще всего, конечно, я терпела от нее наказания, выговоры. Но бывали и редкие мгновения радости.

Что еще ей оставалось делать?

Я пыталась представить себе госпожу Тирей в расшитом колокольчиками одеянии, верхом на буйволе Стойком, который медленно бредет к погребальным платформам. Буйвол бредет под палящим солнцем к месту слияния ее души со всем миром… И все же я не могла совместить эту ужасную старуху и путь, которым так давно проследовала моя бабушка.

Кто последует в последний путь за ней в городе молчаливых богов, с незнакомцем на троне? Может быть, Управляющий? Судя по всему, его госпожа Тирей боится больше всех. Может, ему же она больше всех и доверяет?

Представив ее под палящим солнцем моей родной страны, я невольно задумалась. Хотя ее образ совсем не вязался с моими краями, на губах у меня появилась запретная улыбка.

– Не вздумай так ухмыляться при Управляющем! – буркнула госпожа Тирей. Она стала вертеть меня во все стороны, разглядывая меня в свете моих свечей и ламп. – Не смей нас всех позорить! – добавила она. – Скоро настанет самый важный миг всей твоей жизни!

Ответить я не могла – любой ответ был чреват серьезным наказанием. Поэтому пришлось снова прикусить язык. Госпожа Тирей пинками выгнала меня за дверь и велела спускаться вниз. Сама она шла сзади. На крыльце она остановилась и удалилась в нижнюю гостиную.

– Жди его у дерева, – тихо прошептала она из своего укрытия.

Гранатовое дерево укрыло меня в предрассветном промозглом сумраке. Небо над головой было перламутровым – утренний туман и облака закрыли обычную лазурь и словно покрыли небо пленкой. Хотя я не мерзла, руки и ноги у меня покрылись «гусиной кожей». Дерево клонилось под тяжестью плодов. Я уже высмотрела достаточно красивых и спелых плодов – и таких, которые мы отдавали нищим.

На камнях под деревом лежал одинокий плод, не замеченный госпожой Тирей; примерно в том месте Танцовщица ждала меня перед нашими ночными вылазками. Я заметила на гранате вмятину, образовавшуюся от удара о камень.

Вот и я такая – упала далеко от своих корней. Только меня не оставили лежать на камнях. Меня со всей осторожностью перевезли через море – совсем как спелые плоды, которые несут на кухню, – а теперь еще и принарядили, чтобы я радовала глаз своего хозяина.

Мысли мои сделали почти полный круг. Может быть, Управляющий отвезет меня в гавань, посадит на «Бег фортуны» и я вернусь в ту страну, где родилась? Одетая в белое, подбирая колокольчики по пути, по дороге, идущей в горах, которые поднимаются за маленьким рыболовецким портом, я вернусь к отцу об руку с Управляющим, и тот, доброжелательно улыбаясь, доложит о моих успехах.

В своей мимолетной мечте я отчетливо представляла себе карие глаза буйвола – как будто Стойкий стоял передо мной. Отец же виделся мне смутно: черноволосый, с кожей такого же цвета, как у меня, он спешит по рисовому полю, а Федеро крепко держит меня за руку.

Отец тогда ни разу не оглянулся. Да и я не остановилась, не рванулась к нему…

Прошлое зияло у меня за спиной мраком, как глубокая яма в подземелье. Оно угрожало поглотить меня целиком, заставить забыть все, чему меня так старательно учили в годы моего заточения.

Вдруг ворота заскрипели, и все мысли сразу улетучились у меня из головы. Настежь распахнулись обе большие створки; ворота открывали целиком, лишь когда на Гранатовый двор приезжали телеги, нагруженные товарами, или – очень редко – карета. Звонко цокали копыта; фыркали лошади, гикали всадники – солдаты в высоких кожаных сапогах, блестевших как зеркало. Их мундиры, хотя и не новые, были безукоризненно чисты и выглажены. Глаза всадников закрывали повязки; им не полагалось меня видеть. Впрочем, несмотря на временную слепоту, все были вооружены до зубов; я увидела у них и мечи, и копья.

За солдатами следовала коляска; громыхая по камням, она подъехала к дереву и остановилась, слегка покачиваясь. От коляски пахло лаком, кожей и металлом. Я не увидела на дверцах ни герба, ни значка. Кучер, тоже с завязанными глазами, держался куда скованнее охранников.

Довольно долго ничего не происходило. Никто не двигался, из коляски не доносилось ни звука. Дверца не открывалась.

Я принадлежала человеку, сидевшему в коляске. Он владел моей жизнью. По его приказу Федеро увез меня из жарких, солнечных краев сюда, на жалкие задворки Каменного Берега. Руки у меня невольно дернулись – так захотелось встать в боевую стойку, которой меня научила Танцовщица, – но я заставила себя расслабиться.

Самым важным уроком, который я усвоила на Гранатовом дворе, была выдержка. Так солнце учит выдержке камень или песчинки. Я ждала, умирая от нетерпения.

Наверняка он что-нибудь мне скажет… Всю жизнь меня готовили к встрече с этим человеком; меня растили для того, чтобы я попала ему в руки.

Вдруг ручка на дверце повернулась и скрипнула. Целый миг, показавшийся мне вечностью, я готова была отдать все, что у меня есть, за то, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте.

Дверца распахнулась.

Когда Управляющий вышел из коляски, я удивилась. Он выглядел совершенно заурядным. Мужчина среднего роста в черной визитке классического покроя – лацканы отделаны бархатом. Сапоги с отворотами доходили до лодыжек. Темно-русые волосы, багровая и обветренная кожа – летом такая кожа бывает у многих жителей Каменного Берега. Странные глаза – серые с золотистыми крапинками. Он начал расплываться в талии, да и овал лица потерял упругость. С плиссированной шелковой сорочки упал табачный лист. Управляющий подошел ко мне так близко, что я уловила запах масел в его волосах. В состав его духов входила серая амбра… Потом от него совсем не пахло.

Управляющего словно окружал некий ореол – я даже не подозревала, что человек может держаться так величественно. Управляющий занимал все пространство передо мной и вокруг меня, как будто ему принадлежал весь мир, а я стала всего лишь мелкой помехой. Он напомнил мне злого принца из книги сказок. Даже ветерок утих при его приближении. Даже майны и сойки, которые до того весело щебетали на крыше, затихли и застыли; потом одна птица улетела. Остальные испуганно захлопали крыльями.

На миг мне показалось, что остановилось даже солнце на небе.

Управляющий внимательно разглядывал меня. Лицо его оставалось бесстрастным. Я не знала, надо ли мне присесть или еще как-то представиться.

Судя по его холодным глазам, он не видел во мне живого человека. Он смотрел на меня с таким же выражением, как, возможно, смотрел на свою коляску.

«Он оценивает свое приобретение. Он не видит во мне женщину… Но когда-нибудь непременно увидит!»

Вот истинный виновник всех моих несчастий! Вот человек, который управляет Федеро, словно марионеткой, и распрямляет невидимую пружину, которая пронзает все тело госпожи Тирей, от ее толстого зада до головы!

Управляющий ухватил пальцами мой подбородок и стал вертеть мою голову туда-сюда, осматривая лицо с разных сторон. Отпустив подбородок, он отбросил мне прядь волос со лба. По очереди взяв мои руки в свои, он растопыривал мне пальцы, измерял их длину. Затем внимательно осмотрел каждый ноготь по очереди. Он дважды обошел вокруг меня, а затем остановился у меня за спиной.

Одна лошадь всхрапнула, и охранники дружно выдохнули, хотя я не смотрела ни на кого из них. Я не поднимала головы на Управляющего… Видимо, он считал меня ничтожеством, пустым местом. Долгое время ничего не происходило, и вдруг Управляющий рывком разорвал на мне зеленое платье.

От холода мурашки побежали у меня по коже. Я задрожала, суставы заломило от холода; глаза наполнились слезами. Оказывается, мой хозяин вовсе не считает меня ценным приобретением. Я для него… все равно что скотина.

Я довольно долго дрожала на ветру. Он потрогал мою талию, проверяя гибкость, затем ощупал ягодицы, видимо определяя, достаточно ли они упругие. Обойдя меня, он осмотрел мою грудь. Затем долго смотрел на то место, откуда растут ноги.

Закончив осмотр, Управляющий кивнул госпоже Тирей, которая пряталась где-то у меня за спиной. Затем он сел в коляску и, наконец, посмотрел на меня в упор.

Слезы мои к тому времени высушил ветер. Но глаза щипало; я знала, что глаза будут красными, если он решит раздвинуть мне веки. Меня раздирали гнев и глубокое смущение. Меня учили скрывать оба этих чувства, и я их скрывала. Я притворилась, будто дрожу от холода.

Управляющий посмотрел на меня; я не отвела взгляда. Что-то в его глазах напомнило мне безжизненный серый глаз океанского чудища, которое чуть не лишило меня жизни, когда я прыгнула в море с «Бега фортуны».

Я поняла, где находится источник его власти – по крайней мере, линза, в которую можно заглянуть. Бездушные глаза Управляющего были не более живыми, чем глаза морского чудовища – остекленелые, неподвижные… Мертвые глаза!

Зубы у меня заныли, грудь стиснуло страхом. Когда Управляющий вздохнул, мне показалось, что прежде он совсем не дышал.

– Изумруд! – произнес он громко и отчетливо.

И он уехал; цокали копыта лошадей, гикали солдаты, лязгали мечи. Несмотря на завязанные глаза, охранники не нарушали строя. Покружив, они исчезли. Так вода, кружась, уходит в сточную канаву. Сначала двое охранников проскакали в ворота с поднятыми копьями. За ними проехала коляска; за коляской – остальные охранники.

Миг – и на дворе никого не осталось, словно и не было никогда. Только несколько кучек дымящегося конского навоза напоминали о том, что недавно сюда въезжал кортеж. Навоз, да еще смятение в моем сердце.

Вскоре ко мне, как всегда вперевалку, подошла госпожа Тирей. Пыхтя, она обогнула гранатовое дерево и оглядела меня с ног до головы. На лице застыла почти довольная полуулыбка.

– Что ж, Изумруд, ты прошла.

– Изумруд… – Я перекатывала это слово во рту, как будто оно было именем. Меня называли «девочкой». Прежнее название подходило половине жителей мира. Управляющий. Он назвал меня Изумрудом, чтобы как-то обозначить свое драгоценное приобретение, не более того.

Я не знала, как будет «изумруд» на языке моей родины, поэтому решила, что про себя, на родном языке, стану называться Зелёной. По крайней мере, близко. Кроме того, это слово принадлежало мне, а не людям-опарышам. Пусть для Управляющего я – драгоценный камень; я не забыла своего «нечестивого» чужеземного языка.

Впервые с тех пор, как Федеро встретил моего отца на краю рисового поля, моя жизнь круто переменилась. Я посмотрела в глаза госпоже Тирей и, как ни странно, прочла в них толику сочувствия.

– Что теперь со мной будет?

Она странно сморщилась, а потом долго молчала. Она, конечно, знала ответ и лишь соображала, что допустимо мне сказать, а что – нет. Что ждет меня после того, как мне дали имя и Управляющий взглянул на меня своими мертвыми, мертвыми глазами?

– Все зависит от того, захочет ли Правитель в следующие два-три года получить новую супругу. – Госпожа Тирей грубо ткнула меня пальцем в грудь, поцарапав заскорузлым ногтем голую кожу. – В противном случае тебя, наверное, выкупит какой-нибудь богатый торговец специями.