Текст книги "Зеленая"

Сосчитав до двадцати и дав моим преследователям убежать вперед, я протиснулась на другую сторону и спрыгнула на улицу, от которой меня закрывала повозка. На меня пристально смотрел толстяк в фартуке поверх полотняной рубахи и в соломенной шляпе. В руках он держал поднос.

– Благословение твоему дому, – сказала я на селю и нырнула в ближайший переулок.

Дальше все было просто. Я влезла на крышу какого-то двухэтажного дома. Нашла там деревянный бак для сбора дождевой воды и тщательно вымылась, затем ногой выбила днище бака. Пусть жильцы промокнут, зато они не будут пить оскверненную мной воду. На улицу я спустилась в другом конце переулка, украла с веревки, на которой сушилось белье, белую рубаху и спокойно прошла остаток пути до таверны Трактирщика.

Войдя, я сразу заметила Чоудри. Он подавал посетителям в общем зале еду, от которой пахло родиной. От пряного аромата в животе у меня забурчало. Чоудри поднял глаза и расплылся в улыбке:

– Зелёная, ты жива!

– Прошу тебя, – ответила я на селю, – дай мне поесть. И еще мне нужно срочно поговорить с Трактирщиком.

– Он на базаре, закупает продукты. – Чоудри огляделся.

У очага сидели двое пардайнов; между ними стоял стол с глиняной чашей и рассыпанными цветами. Одним из пардайнов оказался Чистильщик, его спутницу я раньше не видела.

– Ты знакома с Приговором?

Что еще за Приговор?

– С Чистильщиком?

– По-моему, так его называют, – словно извиняясь, ответил Чоудри.

Как ни странно, другое имя Чистильщику тоже подходило.

– Пожалуйста, – попросила я, – дай мне карри!

Чоудри кивнул, согнулся в полупоклоне и побежал на кухню. Я направилась к столу, за которым сидели пардайны.

Чистильщик повернулся ко мне:

– Зря ты не берешь трофеев. – Он хищно улыбнулся. – Я чую на тебе запах убийства.

– Я не могу носить на груди костяшки убитых врагов с таким изяществом, как некоторые! – Присев к ним за стол, я сказала пардайне: – Я Зелёная. Немного знакома с твоим спутником и лучше знакома с Трактирщиком.

Она кивнула:

– Твое имя мне известно.

По обычаю пардайнов, своего имени она не назвала. Она была стройной, наверное, самой стройной из всех пардайнов, что я видела, с рыжеватым мехом, который на груди и животе отливал почти в белизну. Ее мех ничто не прикрывало, как, впрочем, и у Чистильщика. В отличие от постоянных жителей города, вроде Трактирщика или Танцовщицы, они не считали нужным следовать человеческой моде.

– Ты в центре схватки? – вежливо поинтересовался Чистильщик.

– В каком-то смысле – да. – Я не видела смысла лукавить. – Хочу уничтожить предводителя разбойников, который зверски уничтожает ваших сородичей. Мы надеемся схватить его до конца дня, застать его врасплох и неподготовленным.

– У тебя есть армия? – спросила рыжеватая пардайна.

– Нет. Но сегодня он в городе в другой личине, и у него тоже нет при себе армии. – Следующие слова застряли у меня в горле, но все же я их выговорила: – Недавно мне пришлось сразиться с ним… вместе со мной была Танцовщица. Мы бежали, спасая свою жизнь. Мне кажется, теперь я знаю, как его можно победить.

Чистильщик снова хищно оскалился:

– Где будет битва? Скажи, чтобы я в нужное время смог избежать ее.

– На Текстильной бирже. Перед заходом солнца. – Я положила ладони на столешницу. – Один мой союзник сейчас собирает силы, готовясь победить Чойбалсана его же оружием. Меня больше заботят его телесные защитники… Прежде чем сразиться с ним, я должна победить их.

– Значит, ты хочешь сразиться с защитниками самого города, – сказала рыжая. – Что будешь делать, когда они изобьют тебя до полусмерти и бросят в застенки ордена Кающихся?

– Если мы победим, я рассчитываю принести мир Медным Холмам и вашему народу, – тут же ответила я. – Если мы проиграем, сомневаюсь, что мы выживем и нас арестуют.

– Иди поднимай свою армию головорезов, – сказал Чистильщик. – А мы на досуге подумаем над твоими словами!

Чоудри принес мне карри: рыба в масамане, с кориандром и ханьчуйской петрушкой и с отварным рисом. Мой желудок отозвался радостным урчанием; я вспомнила горячий, влажный воздух Селистана. Во время еды я почти ничего не говорила. Пардайны не дали мне никакого ответа.

Еда оказалась вкусной.

Проглотив последний кусочек, я встала и поклонилась.

– Иногда полезно бывает оказаться на стороне добра.

– Если только ты точно знаешь, где добро, а где зло, – ответила рыжая пардайна.

Я кивнула им обоим и вышла.

Я по-прежнему не знала, согласится ли Бескожий выступить на моей стороне. От этого зависели мои дальнейшие действия. Возможно, матушка Железная и другие посланцы согласятся вместе напасть на Чойбалсана, но их сил недостаточно. Аватар Чернокрова обладает жестокой силой своего бога. Аватар, по правде говоря, заменяет собой почти всех помощников… А Чойбалсан гораздо могущественнее, чем простой северный тульпа.

Бог умеет рядиться в личину человека! Надевает ее на себя, как плащ!

Я не думала, что сейчас Чернокрову от меня будет какая-то польза. Я убила по меньшей мере двух его жрецов – а в купальне, возможно, еще больше. Последователей у него немного… Может, он ослаб?

Здравый смысл подсказывал: после всего, что я натворила, мне опасно даже приближаться к Алгефисическому храму. Это граничит с самоубийством.

И все же я так хотела победить в грядущей битве, что решилась на попытку.

Я подходила к Храмовому кварталу издали, убеждая себя, что по-другому поступить не могу. Я молилась про себя, прося богиню Лилию вести меня. В последнее время она не разговаривала со мной. Ее участие заключалось лишь в том, что она хранила мою жизнь.

Никто не мог дать мне совета: ни Септио, ни Танцовщица.

Рядом со мной не было наставниц из ордена Клинков.

В конце концов я вспомнила о тех, кто вел меня с самого раннего детства. Что бы посоветовал мне Стойкий? Что бы посоветовала бабушка?

Что бы ни случилось, я обязана придумать, как победить. Любой ценой! Я не могу допустить, чтобы город пал.

Я нашла тихий парк в нескольких кварталах от Храмового квартала – и не парк даже, а пустырь, засаженный вязами и рододендронами. В центре небольшого газона стояла стела в память какого-то давно исчезнувшего персонажа.

Пройдя мимо, я села под деревом в самом дальнем углу и стала вертеть в руках деревянный колокольчик. Зачем я повсюду таскаю его с собой?

«Он напоминает тебе о том, чего ты лишилась, – произнес голос внутри моей головы. – О том, чего лишается каждый ребенок, даже если всю жизнь проводит дома, рядом с матерью».

Голос прозвучал так отчетливо и звонко, что я стала озираться, ища того, кто со мной говорил. Рядом никого не было. Совпадение? А может, мне наконец ответила моя богиня…

Мне по-прежнему было не по себе, но стало немного легче. Я даже утешилась. Душа успокоилась, почти как после молитвы. Может, именно так чувствует себя Верховная жрица? Что значит быть сосудом – не для похоти человеческой, но для самой богини?

Посмотрев на небо, я поняла, что у меня остался всего час. Нужно бежать, и побыстрее. Выйдя из парка, я затрусила к Храмовому кварталу и улице Горизонтов. Я встречусь с Чернокровом в его обители и расскажу о гибели его жрецов.

«Ты убила отца Примуса, – сказал голос внутри моей головы, – но разве он не злоумышлял против собственного бога?»

Высокие металлические двери в храме бога боли были наглухо закрыты. Снаружи ручек не было. Мне казалось, что стучаться не стоит.

Я отошла на несколько шагов и посмотрела на гладкий черный фасад. Забраться по нему наверх, безусловно, можно, но слухи о войне уже заставили горожан идти в храмы за утешением или советом. Мне не хотелось выставлять себя на всеобщее обозрение.

Справа церковь почти упиралась в приземистое бежевое строение с колоннами. Мне показалось, что строение гораздо древнее соседних зданий. Слева узкий проем отделял храм Чернокрова от белой стены, увенчанной золотистым фронтоном.

Многообещающе! Я скользнула в проем.

Между двумя кирпичными стенами валялся мусор и битое стекло. Очень странно! Однако взобраться наверх ничего не стоит. Прижавшись спиной к одной стене, я уперлась руками и ногами в стену храма Чернокрова.

Теперь я поняла, почему в храме нет окон. Их просто некуда врезать, кроме крыши! Добравшись до металлических водосточных труб, я все же увидела окна под самой крышей. За ними внутри виднелись хоры.

Я попыталась представить, высоко ли отсюда падать. Локтей тридцать – если не считать ступеней, которые ведут ко входу. Правда, с потолочных балок свисают полотнища знамен; за них можно будет ухватиться.

Почти все окна были приоткрыты – наверное, из-за летней жары. Посеребренные деревянные рамы были покрыты пятнами гнили. Давным-давно никто их не красил. Мне предстояло открыть окно, не разбив стекла. Я не хотела привлекать к себе лишнее внимание.

Мысленно извинившись перед древними строителями, я всунула лезвие ножа между окном и рамой. Все забито! Я осторожно перебралась к следующему окну. То же самое! Лишь пятое окно не было наглухо забито изнутри.

Раму пришлось выламывать медленно и осторожно. Петли оказались крепкими – древние строители работали на совесть, – и все же мне удалось выворотить их. Испачкавшись ржавчиной и выругавшись про себя, я потянула раму. Мне не нужно было совсем вынимать ее; достаточно небольшой щели. Убрав нож и поставив колокольчик на карниз, я осторожно толкнула раму, соображая, что делать дальше.

Протиснувшись внутрь, я поползла по толстой балке. Опустив голову, увидела прямо под собой трех мужчин в обычной одежде. Они стояли рядом с большим ртутным бассейном и о чем-то спорили.

Я тихо втащила внутрь колокольчик, прикрыла за собой окно и снова посмотрела вниз. Спорщики задрали головы и смотрели на меня. Один сжимал в руке пистолет; его спутники не были вооружены. Они быстро соображали, как со мной поступить.

Что ж, сейчас или никогда! Я швырнула колокольчик в бассейн и, выставив вперед нож, прыгнула на того, что с пистолетом.

Тридцать локтей – большое расстояние; падая на противника, который целится в тебя из пистолета, успеваешь о многом подумать. Прогремел выстрел. Что-то сильно ударило меня в левое плечо. Я перекувырнулась в воздухе и упала прямо на него.

Падая, я выронила нож; он покатился по полу, как испуганный птенец. Когда я вскочила, чтобы сражаться, левая рука потянула меня вниз. Кто-то с силой пнул меня в раненое плечо. Падая, я подавила крик и свернулась в клубок. Кто-то дважды ударил меня ногой в спину. Потом они решили поговорить.

– Во имя всех ран Мартри, я думаю, он убил Септио!

Слова сопровождались таким сильным пинком, что я почувствовала, как к горлу подкатывает желчь. Плечо болело так, что я теряла сознание.

Послышался другой голос:

– Нет. Это снова та девчонка, подруга Септио. Ничего удивительного, что отец Примус так ее боится!

– Ну и ладно. Если Септио умер, мы стали еще слабее, хотя Примус кое-кого попросил о помощи.

– Скоро все будет кончено! – Говорящий отошел прочь и через плечо распорядился: – Бросьте ее Бескожему. Пусть бог примет ее, если захочет. В конце концов, все имеют право на последнюю трапезу.

– Терпеть этого не могу, – пробормотал тот, кто пинал меня. Он схватил меня за пятки и куда-то поволок. Боль стала невыносимой. Мучитель на время отпустил меня и куда-то ушел. На миг в голову закралась сумасшедшая, лихорадочная мечта о свободе. Вдруг на грудь мне что-то упало – мой деревянный колокольчик, покрытый бусинками ртути.

Из каждой бусинки на меня смотрело собственное искаженное лицо. Мой мучитель снова поволок меня куда-то за ноги; голова то и дело билась об пол, об ступеньки. Раненое плечо совсем онемело. Внешность моя постоянно менялась. В одной капле ртути я видела себя крестьянкой, похожей на несчастную Шар; лицо мое было татуировано серебряными слезами. В другой капле я носила шлем странного вида и размахивала мечом, с острия которого слетали молнии.

Передо мной мелькали разные лица, как в том сне про лилии. Я словно раскололась на сотню крошечных осколков, копий самой себя. Может быть, так же чувствовали себя титанобоги после разделения?

Где-то рядом послышался грохот. Краем сознания я отметила: открылась железная дверь. Я подняла голову и оглядела своего мучителя. Бывший священник переоделся в костюм-двойку, который плохо сидел на нем. Лицо у него было прыщавым, а в глазах горел убийственный огонь.

– Вы все умрете, – сказала я ему.

– Все умирают. – Он толкнул меня куда-то. Я полетела в темноту.

Пробудилась я глубокой ночью.

Все потеряно! Мне не удалось устроить засаду даже со своим маленьким ножом, не говоря уже о Бескожем.

Бескожий… Вспомнив о нем, я похолодела. Я знала, что он рядом, ощущала его присутствие. Однако даже с Бескожим способна была справиться доведенная до отчаяния девушка с обвалочным ножом.

Ночь… А может, меня бросили в священный лабиринт в храмовом подвале, куда не удосужились провести газовое освещение.

Кто-то стоял очень, очень близко от меня. Человек – или призрак? Я попыталась открыть глаза, но они уже были открыты.

Черным-черно – как в подземелье без «холодного огня». Черно, как в сердце у бога боли!

Я услышала шарканье. Стало влажно; меня обволакивал странный мясной запах. Похоже, обоняние у меня, наконец, проснулось.

– Бескожий! – прошептала я. – Ты меня знаешь!

Что, разумеется, было неправдой. Я пыталась ударить Бескожего, когда он уволакивал Танцовщицу. С тех пор все пошло вкривь и вкось.

Меня обхватили огромные руки; легко, как будто я была куклой, Бескожий закинул меня к себе на плечо. Шершавым языком он слизнул с меня кровь, причинив мне новые мучения. На сей раз я позволила себе вскрикнуть. Почему бы и нет? Мне больше нечего скрывать. Во всяком случае, здесь, в конце всего.

Мы куда-то шли. Видимо, сегодня Бескожему не нужен был Септио.

– Я приняла его в свои объятия за день до того, как он погиб, – прошептала я. – Он был твоим другом? – Грудь стеснило, хотя я не могла сказать, что болит больше – израненное тело или израненная душа. – Когда смерть больше нельзя было обманывать, я оборвала его страдания.

В голове понемногу прояснялось. Часы, проведенные на треножнике под ударами плети, научили меня думать о будущем, превозмогая боль. Сейчас я не получала от боли никакого удовольствия, но ощущение было привычным и позволяло сохранить ясную голову.

Бескожий двигался быстро. Часто поворачивал. Иногда подскакивал. Тропа к алтарю бога казалась длиннее, чем пространство, в котором она была заключена.

Боги всегда больше, чем содержащее их пространство.

Ничего удивительного, что Федеро совсем спятил. Он стал сосудом для божества… Любовником бога!

Мне стало жаль его, несмотря на его убийственное безумие. Наверное, он тосковал по тем временам, когда жил в городе и, притворяясь нормальным, плел заговоры…

Я вспомнила, что совсем недавно сказал мне призрак Управляющего: «Я был тираном, который принес городу мир, процветание, тихие улицы по ночам и молчаливых богов, которые не вмешивались ежедневно в людские дела».

Мир, погруженный в тишину и темноту… Интересно, молчал ли Чернокров все эти долгие годы? Люди знают, что такое боль, независимо от бога. Они узнают больше боли при Чойбалсане. Чойбалсан уничтожает все на своем пути, хотя многие крестьяне и горцы восхищаются им… Чойбалсан способен на все.

Бескожий положил меня на пол. К тому времени я немного собралась с духом. Правда, решимость мою немного отвлекало больное плечо, но я умела сохранять ясную голову даже среди страданий.

Вспыхнул свет, и я невольно зажмурилась.

Когда я открыла глаза, Бескожий возился с какими-то тлеющими дымящимися гнилушками; переходя из угла в угол, он зажигал примитивные масляные лампы. Мне показалось странным, что ходячий ужас исполняет роль простого слуги, который ждет хозяина.

Рядом с собой на полу я нащупала колокольчик. Почти вся ртуть с него сошла, но несколько капелек показывали трон по другую сторону от меня. На краю трона примостилась какая-то небольшая темная фигура.

С третьей попытки мне удалось повернуть голову – оказывается, во мне почти не осталось телесной силы.

В неверном свете ламп – пахло от них совсем незнакомым мне маслом – я увидела, что трон сделан из крошечных черепов – младенческих или обезьяньих. Присматриваться я не стала, потому что ничего не хотела знать. На самом краешке, притоптывая пятками от нетерпения, сидел Чернокров.

Его аватар Бескожий был ужасом, вышедшим из глубин страха. Сам бог боли напоминал ребенка – лысого, закутанного в какие-то тряпки. Глаза у него налились кровью, как будто его сильно били по голове. Они мерцали красным пламенем в неверном свете ламп. Если не считать глаз, Чернокров казался почти нормальным.

– Вижу, ты проснулся. – Как ни странно, мне удалось не зарычать от боли, охватившей все мое тело, едва я раскрыла рот.

– Сам удивляюсь. – Чернокров нахмурился. – Здесь многое изменилось.

– Все изменилось даже в последние несколько часов. – Мне пришлось на время замолчать, закрыть глаза и успокоиться, слушая бешеное биение собственного сердца. Если оно сейчас разорвется, будет совсем некстати. «По крайней мере, позволь мне сказать то, что я хочу!» – взмолилась я.

– Ты недавно виделась с моим феопомпом. Бескожий чует на тебе его запах.

– Я уже сказала твоему слуге. Он умер у меня в объятиях после того, как я милосердно избавила его от страданий. Рану, нанесенную ему Чойбалсаном, уже нельзя было исцелить.

Налитые кровью глаза блеснули; в них появились слезы.

Чернокров негромко вздохнул и заметил:

– Ты не из моих жрецов.

– Да. Я служу другой богине.

– Бескожий чует на тебе и ее.

– Совсем скоро, о бог, у тебя никого и ничего не останется. Сегодня мы должны сразиться с Чойбалсаном.

Он рассмеялся – тихо и почти радостно, как будто прощебетала птица. Но меня внутри точно ожгло огнем. Я забылась, охваченная жуткой болью.

Когда я снова пришла в себя, мне показалось, что Чернокров очень доволен собой.

– Ты не понимаешь, что такое время, маленькая иностранка! Ты не из нас. Твое приношение боли вполне сносно, но я не могу и не желаю тебя принимать.

Во мне расцвела надежда.

– А Чойбалсан? Ты пошлешь Бескожего сразиться с ним, если еще не поздно?

Чернокров наклонился вперед и сошел со своего трона. Потом он присел на корточки совсем рядом со мной. Я бы ни за что не дотронулась до него, даже если бы могла двигаться.

– Зачем? – прошептал он.

Настал мой звездный час.

– Чтобы сохранить себя.

Чернокров зажмурился. Он не дышал – как и Бескожий, – но внутри его оболочки что-то шевелилось. Не глядя на меня, бог боли заговорил:

– Ты ценишь продолжительное существование по-другому, чем я, потому что ты не понимаешь, что такое время. Боль будет всегда. И я буду всегда… Если не станет меня, что-то другое придет мне на смену.

– Даже твои служители предали тебя! Отец Примус вступил в сговор с Чойбалсаном и склонил к измене своих собратьев-священников. У тебя почти ничего не осталось. Неужели сегодня ты хочешь умереть? – Подумав над его словами, я добавила: – Бескожий скучает по своему феопомпу? А ты скучаешь по Септио?

На сей раз Чернокров хихикнул. Меня захлестнула новая волна боли, как прилив захлестывает лежащее на берегу тело.

– Так спрашивает девчонка, лишившая его жизни! – Улыбка его стала шире. Мне очень не хотелось смотреть ему в лицо. – Ты приняла в себя его семя! – Бледная рука потянулась к моему животу. – Будь я женщиной в твоем положении, я бы не стал так плохо обращаться с собой!

Внутри у меня все сжалось от ужаса. Нет, не может быть! Не я! Не здесь! Не сейчас!

Не от Септио!

Как может женщина забеременеть в первый же раз, что она возлегла с мужчиной? Госпожа Шерлиз посмеялась бы, если бы я задала ей такой вопрос. Впрочем, прошло слишком мало времени; рано даже подозревать!

Если только бог не знал всего с самого начала…

Чернокров провел пальцем по моему плечу. Мне показалось, что вся моя кровь взорвалась, как бомбарда, и вышла из меня.

– В свое время ты принесешь мне ребенка моего феопомпа. А сейчас иди и поступай, как знаешь.

Почему-то я ждала, что Чернокров исчезнет, как Управляющий, но он снова вскочил на свой трон и насупился. Бескожий снова подхватил меня и понес бережно, как ребенка. Я заплакала.

Обратно мы вернулись гораздо быстрее. Мы не блуждали в лабиринте, а сразу выбрались в верхний зал. Священники с криком разбежались. Сухо щелкнул пистолет. Бескожий не обращал на них внимания, пока не добрался до внешних дверей. Сердце у меня сжалось, когда я поняла, что на улице еще день.

Аватар обернулся и посмотрел на дрожащих священников, которые восстали против его бога. Взвалив меня на плечо, как будто я была младенцем и собиралась срыгнуть после еды, он другой рукой закрыл за нами двери. Я огляделась вокруг, но почти ничего не видела, кроме позвонков у него на спине и мышц.

Бескожий прижал ладони к дверям, и они задымились.

Огромные двери пошли пузырями и замкнулись наглухо. Запахло дымом. Изнутри послышались крики.

Крики послышались и на улице Горизонтов; люди разбегались в диком страхе перед моим новым защитником.

Бескожий быстро шагал по городу. Я поняла, что снова сжимаю свой деревянный колокольчик. Обвалочный нож куда-то делся, а с ним – и жизни, которые помогло забрать мое оружие. Зато воспоминания оживали в такт с его шагами. Негромко клацал деревянный колокольчик.

Только при свете стало понятно, насколько огромен Бескожий – вдвое выше обычного мужчины и почти втрое выше меня. А еще я поняла, что он несет меня, чтобы передвигаться быстрее. Я больше не чувствовала боли в раненом плече – и вообще вся боль прошла, даже старые раны перестали тревожить меня.

Бог боли сделал мне подарок.

Я мысленно поблагодарила его.

Огромный светлый глаз, обрамленный мышечными волокнами и складочками жира, на миг повернулся ко мне.

Бескожего встречали криками ужаса. Никто не пытался следовать за ним. Скоро я увидела, как разбегаются стражники, нанятые Временным советом. Песчаная улица почти обезлюдела. Я посмотрела на здание Текстильной биржи. Солнце находилось почти в назначенной точке.

Вокруг здания, где поместились временные правители, ревела толпа. Либо Управляющий, либо Чистильщик отлично поработали. А может, они действовали сообща.

Вскоре я поняла, что заблуждаюсь. Управляющий велел мне явиться к водоему, когда до заката останется три пальца. Скорее всего, существам, способным помочь Управляющему, трудно или невозможно передвигаться при свете.

Значит, нужно задержать Чойбалсана на полчаса, не меньше. Потом явятся наши потусторонние помощники… Трудная задача! Я испугалась, что даже Бескожему не под силу будет справиться с Чойбалсаном.

Аватар осторожно положил меня на землю и встал у меня за спиной, скрестив руки на груди. Кое-кто в толпе заметил нас. Крики резко прекратились; все замерли.

Я потрясла колокольчиком – нелепо, но у меня не было оружия, а мне нужно было подать знак.

– Я Зелёная! – закричала я. – Я пришла помочь вам сбросить разбойничьего богоцаря, прогнать его с севера!

Кто-то ухмыльнулся. Вперед вышли Чистильщик и Трактирщик.

– Добро пожаловать! – хищно мяукнул пардайн.

Те, кто стояли с ним рядом, попятились.

Подняв повыше руку с колокольчиком, я пошла вперед. Поскольку я придерживала его рукой, колокольчик не цокал. И все же я несла его, как знамя. Я старалась не думать о том, что затеваю битву, в которой невозможно победить, а также о том, что во мне зреет новая жизнь…

Я гнала прочь мысли о детях и о том, что может случиться с ними в этом мире. Я старалась вообще не думать. От меня требовалось одно: дождаться подкрепления, а потом драться.

Дверь на Текстильную биржу вдруг настежь распахнулась. На крыльцо вышел старый господин Наст. Вокруг него толпились с полдюжины стражников; обойдя его, они рассыпались на площадке перед входом.

В руках у них были арбалеты и пистолеты; на спинах висели мечи. Правители не спешили выходить к восставшим; они засели внутри.

– Временный совет замечает страх народа Медных Холмов. – Голос у Наста сел от усталости и напряжения, но не прервался. Я заметила, что Наст не читает слова по бумажке, которую держит в руке. – Но даже сейчас мы предлагаем благоприятные условия тем, кто поднялся против нас. Возвращайтесь домой, оставьте страхи и ждите нового дня мира и процветания. Все, кто сейчас уйдет, будут прощены, а их лица будут забыты.

Наст всмотрелся в толпу и оцепенел, заметив Бескожего. Увидев меня, он зажмурился и помотал головой.

– Неподчинившиеся, – продолжал он, – в полной мере ощутят на себе действие Закона о мятежах. Немедленно расходитесь!

Я начала проталкиваться к лестнице. Чувства, которые сбили горожан в толпу, начали таять. Многие старались держаться подальше от Бескожего, от Текстильной биржи. Как будто внезапно у них открылись глаза и они осознали, сколько бедствий накликали себе на голову.

Когда я взбежала по ступенькам, Наст показал на меня двум арбалетчикам. Хотя между лопатками у меня зазудело, как будто туда попал жгучевинный лист, я повернулась к стражникам спиной. Если сейчас они меня подстрелят, толпа соберется снова. Я должна говорить. Слова – моя самая надежная броня.

– Медные Холмы предали! – закричала я.

Ответом мне послужил шорох и шепот. Люди перестали отделяться от небольшой толпы.

– Среди нас есть вражеский лазутчик; он работает против нас! – Сейчас не время было излагать свои соображения о том, как Федеро стал одержим богом. Мысленно я взмолилась, чтобы горожане прислушались ко мне. Правда, я с самого начала понимала, что надежды у меня почти нет.

– Он занимает высокое положение во Временном совете и делает вид, будто думает, как победить врагов… На самом же деле он открывает перед ними городские ворота! – Я набрала в грудь воздух. – Он долго трудился, чтобы заставить замолчать богов, которые умеют говорить, и снова погрузить Храмовый квартал в постыдное молчание. Из-за него все меньше иноземных кораблей заходят в наш порт! Из-за него опустели склады, а на улицах города поселился страх!

– Хватит, – негромко сказал Наст у меня за спиной. – Уходи, госпожа Зелёная, пока мы не проткнули тебя, как бабочку.

Я обернулась и посмотрела на него в упор:

– Зная все его злодеяния, ты позволишь ему уйти?

– Да! – вскричал Наст, хотя на лице его застыло отчаянное выражение. – Я не допущу разрушения родного города!

Я снова повернулась к толпе. Между лопатками зазудело еще сильнее.

– Вы хотите войны?

– Нет! – в один голос отозвались люди.

– Медные Холмы много столетий жили в мире. Зачем Чойбалсан пытается сейчас втянуть нас в войну? – Я посмотрела на солнце; оно уже зашло за крыши зданий, хотя, наверное, еще поднималось над горизонтом на палец. – Почему советник Федеро так мечтает разжечь войну?

Сзади грянул пистолетный выстрел. Я нарочно упала; просвистев чуть выше моей головы, пуля угодила в грудь мужчине в адвокатском одеянии. Еще один выстрел – и рядом с моей головой посыпались каменные крошки.

Толпа бросилась врассыпную. Я перекатилась на бок, спрыгнула в заросший, заброшенный сад и приземлилась в колючий розовый куст.

Такую боль я вполне могла вытерпеть.

Я вскочила. Над моей головой, дико крича, пролетел стражник. Надо мной нависал Бескожий. Я услышала, как кричит Наст; потом послышался страшный, душераздирающий хруст, и старик затих.

На улице снова послышались крики. Должно быть, из водоема поднялись Управляющий и те, кого он призвал на помощь. Вдруг в крышу Текстильной биржи ударила молния, и я поняла, что всем нашим замыслам конец.

Мы-то надеялись остановить Федеро, пока им не завладел бог Чойбалсан. Но мы опоздали. Теперь Федеро-Чойбалсан могущественнее всех нас вместе взятых.

Крыша взорвалась. Я вскинула голову и увидела его наверху. Он перескочил на сломанный шпиль – прямо над моей головой. Все окна на Песчаной улице разлетелись вдребезги; зазвенели осколки, смертоносные, как пистолетные пули. Его хохот, должно быть, был слышен на много миль вокруг.

«Конец всем надеждам», – подумала я, прижимая руки к животу, чтобы защитить мое дитя от ослепительно сверкающих осколков.

* * *

Бескожий снова подхватил меня на руки. Мышцы и сухожилия делали его похожим на анатомический атлас. Казалось, кровь сочится из тысяч мелких проколов на его теле. Я попыталась понять, что это значит, но Бескожий потащил меня прочь от Текстильной биржи так быстро, что я не успела собраться с мыслями. Наконец аватар остановился в конце переулка и положил меня на землю к ногам Управляющего.

В вечернем сумраке призрак казался прозрачным, водянистым. Совсем не таким живым, как под землей. Я сразу увидела, что он вне себя от ярости.

– Значит, вот до чего дошло дело!

Я встала, стараясь собраться с мыслями.

– У нас никогда не будет более удобного случая покончить с ним! – прокричала я между раскатами грома. – На нашей стороне много сил, а армия Чойбалсана еще не вошла в город!

Управляющий медленно обернулся и оглядел кучку своих последователей. Матушка Железная закрыла голову плащом. Рядом с ней стоял Тощий Дровосек, о котором мне много рассказывали. Сзади колыхались еще три призрака, которых я не знала; каждый из них отдаленно напоминал человеческую фигуру, хотя был таким же странным, как и первые двое.

– Ты собираешься убить акулу с помощью пяти дельфинов? – спросила я.

– Не забывай о своем голом поклоннике!

Я похлопала Бескожего по бедру:

– Он не больше мой, чем они – твои!

– Я тоже с тобой! – вскричал Чистильщик, весь израненный.

– И мы тоже! – К нам приближался Трактирщик. За ним шел Чоудри и рыжая пардайна, которую я недавно видела в таверне.

Их появление должно было меня подбодрить, но больше всего меня подбадривал гнев. Клокочущая внутри меня ярость путала мысли и не давала рассуждать здраво. Чойбалсан побеждает нас, практически не шевелясь. Он просто стоит на крыше!

– Мы объединимся для совместной Охоты, – сказал стоящий у меня за спиной Чистильщик.

– Уберите копья! – Я огляделась по сторонам. – Может, у кого-то есть арбалеты или пистоли? Его надо сбить с крыши; тогда мы до него доберемся!

– Огнестрельным оружием ему не причинишь вреда, – напомнил Управляющий.

– Я не хочу причинять ему вред. Моя цель – разозлить его, чтобы он наделал глупостей! – Пусть разъярится, как я; глупость за глупость. – Мне уже приходилось драться с ним, и я победила его. – С помощью Танцовщицы… – Сейчас я попробую выманить его сюда. Внизу Бескожий, матушка Железная и остальные сумеют его прикончить. – Я судорожно вздохнула. – Но самое главное – убрать его с крыши!

Пардайны рассыпались по окрестным улицам; наверное, побежали за оружием. Чистильщик и рыжая побежали по Песчаной улице, прижимаясь к стенам домов. Им не хотелось попадаться на глаза Чойбалсану. Трактирщик бросился на середину улицы, проталкиваясь сквозь толпу горожан, остатки прежней толпы; многие местные бросились за ним, решив, что с них хватит.