Текст книги "Зеленая"

Хотя улица Горизонтов не была совсем безлюдной, народу здесь было очень мало. Время от времени нас обгоняли группки священников или монахов. По улице туда-сюда медленно бродил возчик с тележкой, запряженной осликом; заметив брошенный мусор, возчик тут же подбирал его. Трое бритоголовых молодых людей провели мимо нас громко визжащую свинью на длинном кожаном поводке – наверное, хотели принести ее в жертву.

Казалось, жизнь здесь замерла. Я задумалась. Интересно, когда в храмах бывает самый большой наплыв верующих? На утренних службах? Есть ли в Петрее храмовые праздники? Помнится, госпожа Даная давала мне читать трактаты, посвященные разнообразным таинствам и обрядам.

– Многие ли из жителей Медных Холмов поклоняются богам? – спросила я.

– Нет, немногие, – ответила Танцовщица. – Священники очень недовольны. Нужно, чтобы выросло целое поколение, которое не боится заходить в храмы; только тогда в Храмовом квартале снова будет многолюдно. Люди заходят сюда, когда хотят о чем-то попросить богов. И все же потребность общаться с божеством – дело частное, почти тайное.

– Как и у твоих соплеменников, – заметила я.

– Мы не поклоняемся богам, – возразила Танцовщица.

– Знаю. У вас есть путь души.

– Да. – Мне показалось, что я чем-то задела ее, вслух высказав то, о чем она предпочитает молчать. – Для истинного поклонения требуется, чтобы душа жаждала божественного.

Я усомнилась в ее словах, но спорить не хотелось. Шагая по улице Горизонтов, я размышляла о том, куда спрятались все боги. Чем бы ни были они заняты после своего пробуждения, ни один из них не вышел мне навстречу. Возможно, бог сразу признал бы во мне ту, которая свергла Правителя… Я не чувствовала магии, но боги-то, без сомнения, должны ощущать ее!

Ничего не происходило.

Мы прошли всю улицу до конца. Как я и говорила, длина ее составила одиннадцать кварталов. Я не ощутила ни покалывания, ни дрожи. Ничего. Никто не явился нам: ни боги, ни призраки, ни промежуточные существа – северные тульпы.

Как ни странно, я испытала разочарование, не найдя никакого подтверждения страхам богини Лилии. И Танцовщица как будто не имела никакого отношения к Храмовому кварталу – самому человеческому в Медных Холмах. Хотя в других частях города можно было встретить чужеземцев и представителей иных племен, здесь я не увидела ни одного.

– Ничего! – сказала Танцовщица, как будто продолжая ранее начатый разговор.

– С таким же успехом можно было обойти биржи, справляясь о цене на зерно.

– На биржах мы с тобой побывали вчера, – напомнила она.

Я невольно рассмеялась. И все же, раз на земле мы ничего не обнаружили, придется спускаться под землю! Призрачная вереница моих жертв гораздо легче отыщет меня в подземном мраке, чем наверху, при свете дня.

– До того как мы спустимся в подземелья, я хочу совершить церемонию в память женщин, погибших в поместье Управляющего, – сказала я.

– То, что ты делаешь, – не обряд, – заметила Танцовщица.

– Знаю. Я и не хочу проводить никакого обряда. Так я успокаиваю своих духов с тех пор, как вы с Федеро рассказали мне об обычае зажигать в честь умершего две свечи, – сказала я, а про себя подумала: «Точнее, я пытаюсь их умилостивить».

Мы пошли искать торговца свечами. Здешние боги ничего мне не открыли. Может, призраки окажутся разговорчивее? Мне хотелось успокоиться перед тем, как я встречусь с ними лицом к лицу.

Полчаса спустя мы с Танцовщицей преклонили колени в лавровой роще рядом с заброшенной шахтой, зачем-то оставленной на краю Бархатного квартала. Хотя я захватила с собой серные спички, все равно обрадовалась, когда вышло солнце. Близилась осень, но день был погожий и сухой, необычный для конца лета на Каменном Берегу.

Я расставила полукругом двенадцать черных свечей и двенадцать белых. Танцовщица ничего не говорила, когда я покупала свечи. Мне не было точно известно, сколько женщин и девочек погибли в доме Управляющего. Возможно, никто этого не знал и не мог мне сказать. Число двенадцать отчего-то показалось мне подходящим для такого случая.

Я зажигала свечи по одной. Язычки пламени метались на ветерке, но под деревьями мы были как в укрытии, и свечи не гасли, только мерцали и шипели. Хотя я заранее не заготовила никакой речи, слова сами слетели с моих губ.

– Все мы подчиняемся желаниям хозяина, которому не в силах противиться, – сказала я. – Я мечтала вырваться на свободу и освободить всех нас… – Я провела руками над белыми и черными свечами. Их пламя приятно грело мне ладони. – Простите меня, все вместе и каждая в отдельности, за то, что случилось с вами!

Вокруг меня поднялся вихрь. На миг мне показалось, что снова явилась богиня Лилия, но потом я поняла, что ошиблась. Всего лишь порыв ветра. Он потушил крохотные язычки пламени. Я поняла, что готова.

– Когда мы должны предстать перед Временным советом? – спросила я.

– Скоро. Нас позовут, возможно, уже завтра.

– Очень хочется поесть и отдохнуть – у меня устали ноги. Если хочешь, давай вечером или ночью спустимся в подземелье.

– Пошли, – сказала Танцовщица. – Я знаю, где найти кролика, тушенного с кукурузой и перцем.

Следом за ней я побрела в харчевню, где наелась досыта.

На закате мы перебрались через высокую стену, загородившую заброшенную шахту и окружающие ее горы шлака от взоров богатых жителей Бархатного квартала. Пробираясь среди мусора, мы отыскали вход в шахту и начали спускаться по длинной скрипучей лестнице.

Под землей мы не побежали, как в прежние времена. Мы осторожно продвигались вперед, обнажив оружие и зажав между пальцами «холодный огонь». Я отлично понимала, что мы не должны привлекать к себе внимание, хотя нас, скорее всего, все равно заметят. Люди видят глазами. Почти все из живущих под землей отлично «видят» носами, ушами и другими, более странными органами чувств.

Танцовщица, похоже, толком не знала, куда нам идти. И все же она шла первой и время от времени шепотом предупреждала меня о камнях или обрыве.

Я навострила уши. В подземелье слышался шум, какого я не помнила во время наших первых прогулок. В калимпурских подземельях было довольно шумно – из-за того, что рядом с нашими подземными тропами проходила городская канализация. Как известно, трубы – отличные проводники звука. Судя по тому, как долго мы спускались, мы находились очень глубоко под землей – локтях в пятидесяти, а то и больше. Сейчас мы находимся глубже канализационных труб и старых штолен.

В темноте смутно нависали какие-то невиданные устройства и механизмы. Мои ноздри уловили запахи ржавчины и прогорклого масла. Конечно, здесь пахло и камнем, и стоячей водой, и трухлявым деревом. В длинных туннелях гуляли сквозняки. Я чувствовала запах плоти, но слабый, далекий. Иногда откуда-то доносились шаги и странные, призрачные шорохи. Опасность была повсюду и нигде.

Я стала думать об Управляющем. Правитель – его маска, личина? Мертвый Правитель представлялся мне актером, который исполняет две роли сразу, а не духом, который живет в двух телах. Знал ли кто-нибудь, кроме меня, о том, что Управляющий и Правитель – одно и то же?

А как же его подручные? Много ли среди них таких же, как он, бессмертных? Двоих я уничтожила одновременно с ним. А ведь Правителя охраняла целая армия стражников и слуг!

Мы по-прежнему передвигались очень медленно. Опасность приближалась, стала почти осязаемой. Я оцепенела от ужаса; мне показалось, что невидимый враг вот-вот нападет на меня. Я остановилась и еле слышно прошептала:

– Что это?

– Не знаю, – тихо ответила Танцовщица. Кровь застыла у меня в жилах: в ее голосе слышался такой же страх.

– Там не призрак… – Я лишилась дара речи. Существо, очутившееся передо мной, испустило жуткий вопль. Так, наверное, вопит душа, раздираемая демоном.

Я размахивала ножом в кромешной тьме; по моим ушам потекло что-то горячее и липкое. Нож ударил пустоту. Я совершенно оглохла и страшно перепугалась. Отведя в сторону руку с «холодным огнем», я чуть не закричала.

Танцовщица стояла слева от меня; наверное, отошла подальше, чтобы не попасть под удар моего ножа. Она всматривалась в даль, словно ожидая, что из темноты на нее набросится враг. Путь мне преградил высоченный урод без кожи… Я отчетливо видела под тускло поблескивающим жиром скелет и мышечные волокна. Пустые глазницы уставились прямо на меня.

А ведь я просто не могла не задеть его ножом!

Я снова замахнулась. Нож прошел насквозь, не коснувшись его. И тут его костлявая мускулистая рука поднялась вверх, и он сильно ударил меня в левый висок.

Разворачиваясь, я еще успела подумать, что это нечестно. Он может меня ударить, а я его не могу. Но тут Танцовщица хрипло закричала. Во мраке завывал ветер; из глаз моих хлынули слезы, мешая видеть. И все же я разглядела нависшую над подругой громадную тень. Потом послышался жуткий, душераздирающий глухой удар.

Я поняла, что Танцовщица набросилась на врага с голыми руками. Наверное, таких, как он, оружие не берет.

В отличие от Танцовщицы у меня не было когтей, и все же драться руками я умела довольно хорошо. Бросив нож, я прижала подбородок к груди и, ринувшись вперед, боднула чудовище головой в грудь. Мне показалось, будто я угодила в сплошную открытую рану. Меня окружали жир и густая кровь; ухватиться было не за что.

Потом я поняла, что не слезы мешают мне видеть. Меня ослепляет кровь, текущая из глаз и ноздрей. Я утратила зрение, слух, обоняние. Смутно слышалось какое-то глухое бульканье. Потом до меня словно издалека донесся жуткий крик Танцовщицы, исполненный острой боли.

Я снова бросилась на врага. Что-то хрустнуло. Наконец-то мы встретили «кое-кого похуже», как еще давно предрекала Танцовщица!

«Дай мне силы!» – взмолилась я и снова бросилась в бой. Ослепленная темнотой и кровью, я рвала врага ногтями, впиваясь все глубже. Почувствовав кость, я с силой рванула пальцы.

Ничего не произошло. Мышцы не порвались, а, щелкнув, вернулись на место. Нападающий снова пронзительно завопил. Я услышала, как Танцовщица жалобно зовет меня. Потом наступила тишина.

Широко расставив ноги, чтобы не упасть, я замахнулась для очередного удара, но не встретила сопротивления.

Выплюнув кровь, я раскрыла рот пошире и прислушалась.

Тишина!

Я осторожно ощупала лицо. Крови нет. В ушах тихо щелкнуло; вернулся слух. Я провела рукой по уху: крови тоже не было. Только пальцы были липкими от сукровицы этого жуткого создания.

Я прислушивалась, навострив уши, пока в них не зазвенело.

Ничего.

Страшное существо исчезло и уволокло с собой Танцовщицу… А может, она умерла?!

В пылу схватки я выронила «холодный огонь»; осталась лишь крошка. Я присела и стала судорожно ощупывать замшелые камни. Мне удалось найти нож. Я долго тыкала им во все стороны, пока не нащупала своды. Повернулась лицом вперед.

Вокруг меня была пустота.

Замешательство перешло в гнев. Мне хотелось закричать, позвать на помощь. Я открыла рот, но едва не потеряла сознание. Страшно кружилась голова. Чтобы не упасть, я осторожно присела. Скоро я сообразила, что голова кружится оттого, что я потеряла много крови. И все же я была цела.

Страшное чудовище присосалось ко мне и напилось моей крови!

Меня замутило. Уж лучше бы он по-честному ранил меня ножом, чем такое!

Впереди замерцал свет. Кто-то шел мне навстречу с «холодным огнем» в руке. С трудом поднявшись на ноги, я спрятала нож за спину, чтобы не отсвечивал. С той же целью прикрыла глаза.

Встречный двигался медленно и шумно сопел. Я застыла на месте и стала ждать. Незнакомец тоже не торопился. Вблизи стало заметно, что он человек – или хотя бы человекообразный. Я старалась не дышать.

Незнакомец остановился в двух шагах от меня. Собрав последние силы, бесшумно приблизилась к нему и приставила нож к его горлу.

– Кто ты? – хрипло спросила я, готовая убить его.

– Ты не видела здесь божество?

Во имя всех демонов далекой Аведеги, я узнала, узнала его по голосу!

– Септио? – прошептала я.

– Да.

Я слышала, как он начинает злиться. Я чувствовала запах гнева.

– Значит, чудище без кожи – твое?!

Септио отвел мой нож в сторону. Я опустила руку.

– В чем дело? – воинственно спросил он. – Кто ты?

– Я Зелёная. А твой… приятель уволок мою Танцовщицу! – Вскипев, я едва удержалась, чтобы не всадить нож ему в живот.

Должно быть, он угадал мое желание, потому что перестал запугивать меня.

– Ей повезет, если она умрет быстро. Один из аватаров Чернокрова распутал наши сети и отправился на охоту.

Меня передернуло.

– Что он делает с жертвой?

– В конце концов приносит ее богу.

– Лопни твое Колесо! – выругалась я. – Как ее спасти?

От его ответа кровь застыла у меня в жилах.

– Никак, – сказал он, помолчал и добавил: – Зелёная, судя по голосу, тебе плохо. Пойдем в убежище; там мы обсудим, как спасти твою подругу.

– В убежище… да. – Мне удалось убрать нож под трико, не проткнув себе ногу. Мне очень хотелось посидеть где-нибудь в безопасности.

Ее нет! Моей наставницы больше нет! Я следовала по пятам за юношей-священником, с которым мы когда-то едва не подружились.

Несмотря на горе, я сохранила способность ориентироваться в пространстве. Вскоре я сообразила, что мы направляемся к Храмовому кварталу. «Богиня, защити меня от твоих здешних сестер и братьев!» – взмолилась я.

Медленно – потому что быстро идти я не могла – Септио подвел меня к колонии «холодного огня» на стене. Мы с ним набрали полные руки светящегося мха. Потом миновали туннель, в котором ржавели странные механизмы. В тусклом серебристом свете «холодного огня» я мельком увидела богатую резьбу. Каменные своды от пола до потолка были покрыты изображениями лиц и фигур. По резьбе метались наши тени – своеобразные гномоны для здешних часов.

Разглядывая резьбу, я ненадолго забыла о навалившемся на меня горе.

Стиль напомнил мне калимпурский Кровавый фонтан и многие тамошние храмы, чьи фасады были сплошь покрыты причудливой, искусной резьбой.

И все же фасад храма – это одно. Зачем тратить столько сил на туннель, о существовании которого почти никому не известно?

Наконец мы очутились в высоком холодном зале, освещаемом шипящими газовыми лампами. Хотя зал тоже находился под землей, газовый свет намекал на то, что мы находимся в просторном подвале под каким-то сооружением Храмового квартала. Видимо, здешние архитекторы знали толк не только в наземных сооружениях!

Стараясь отвлечься от горя, я стала озираться по сторонам. В плане зал оказался правильным восьмиугольником; длина каждой стороны составляла примерно двенадцать локтей. В углах темнели колонны, которые вздымались в высоту локтей на тридцать. Их венчали округлые своды. Стены и пол были покрыты инеем. Посередине на мраморном полу смутно чернел какой-то знак.

Во всех стенах имелись ниши; все они, кроме одной, были глухими. Септио вышел на середину зала:

– Делай как я!

Я послушалась и подошла к нему. Он закрыл глаза, и я тоже. Вдруг я почувствовала рядом с собой что-то большое, тяжелое. Правда, незнакомое существо не излучало ужаса, как бескожее существо, которое унесло Танцовщицу. Я стиснула кулаки и стояла рядом с Септио, готовая драться до конца.

Он тронул меня за плечо:

– Пошли!

Стены вдруг поплыли перед моими глазами. В конце цепочки наших следов на полу оказалась глухая ниша. Напротив чернел проем.

– В чем дело? – спросила я. – Какая-нибудь черная магия или просто пол медленно вращается?

Септио посмотрел на меня исподлобья:

– Зелёная, иди, куда ведет дорога!

– Я много времени провела в храме; всю жизнь меня окружали практичные женщины. – Одной из которых была Танцовщица. Она была первой и самой лучшей! При мысли о ней слезы брызнули у меня из глаз.

По совершенно темному коридору мы перешли почти в такой же просторный зал, как предыдущий, восьмиугольный, только новый зал был четырехугольным, узким и длинным. По стенам горели свечи, отлитые из темно-коричневого воска. Когда мы вошли, свечи вдруг ярко вспыхнули и осветили противоположную от нас стену, на которой висело серебряное зеркало. На полу валялись какие-то тряпки, подушки и валики. Посреди комнаты, там, где свечи горели ярче всего, стоял низкий стол, на котором я увидела несколько подносов, мисок и чаш.

– Иди сюда, – позвал Септио, – сядь. Побеседуем спокойно. Здесь нам никто не помешает.

Оказавшись на середине зала, я бросила взгляд в зеркало. Отражение появилось не сразу – так эхо возникает не одновременно со звуком. Раньше я никогда не сталкивалась с таким явлением и решила, что зеркало заколдовано. А может, заколдована я?

– Последнее время мне с подземельями не везет, – сказала я, садясь за стол. От стоящей рядом миски шел соблазнительный аромат. Ослабевшая от потери крови, я инстинктивно хотела есть и пить и одновременно испытывала вину за свой голод, как будто им предавала исчезнувшую наставницу.

Септио устроился рядом со мной – близко, но не касаясь меня.

– Попробуй! – указал он одну из мисок.

– Пища поможет найти ее? – спросила я и подумала: «Или ее тело».

– Ешь, не спеши. Тебе нужны силы, а время у нас есть.

Я ему не поверила, но и выбора у меня тоже не было.

Я запустила пальцы в миску и поднесла к губам кусочек мяса, пропитанный густым темным соусом. Вкусно! Мясо оказалось соленым, пряным. Его приготовили с добавлением специй, каких не ожидаешь найти в кухне Каменного Берега.

Настоящий бальзам для моего ослабевшего организма!

Сбросив покрывало, я набросилась на еду, с трудом заставляя себя не чавкать. Так нищий стоит рядом с пекарней, сходит с ума от аромата свежего теста и жадно набивает рот крошками, которые остались на пустом хлебном подносе.

Утолив первый голод, я стала есть медленнее. Не хотелось унижаться перед молодым священником, с которым мы когда-то почти подружились.

– Спасибо, я насытилась. Скажи, где она?

– Я тебе сказал. Ее унес аватар.

– А еще ты сказал, что спасти ее никак нельзя. Скажи спасибо, что я тебе верю, иначе я бы уже разнесла в щепки твой подземный зал! – пригрозила я. До чего же приятно было сидеть в тепле и покое! Ко мне понемногу возвращались силы. – Ты намекнул, что спасти ее можно и по-другому. – Я подалась к нему и почувствовала тепло его дыхания. – Говори! – хрипло прорычала я.

– Все зависит от желания бога, – почти так же хрипло, как я, ответил Септио. – Бескожий – не феопомп, поэтому не понесет ее сразу к алтарю. Какое-то время он будет ее хранить.

– В безопасности или в боли и страхе?

– Зелёная, какого бога мы чтим здесь?

Я не выдержала:

– Почему?! Почему ты преклоняешься перед каким-то дешевым злодеем? Жизнь и без того трудна; к чему унижаться перед чудовищем? – Я не спросила, что такое «феопомп».

– Ты знаешь, что мы здесь делаем? Знаешь, почему?

– Нет, – призналась я.

– Тогда не критикуй. Небесное расщепление было ударом, которое отозвалось во времени.

– Ты говоришь о божественном разделении? – Небесное расщепление! Подумать только! Хорошо, что в храме Серебряной Лилии нет многочисленных ритуалов, связанных с порядком общения жриц и богини.

– Да, – удивленно ответил Септио. – Но большинство людей называют это «расщеплением».

Я сильно дернула его за темно-русую кудрявую прядь:

– Я – не «большинство людей». Достаточно того, что я считаю твоего бога, пожирателя живых, достойным твоего почтения. Поверь, я кое-что понимаю в том, что делаю.

– Девочка, ты сильно изменилась за время своего отсутствия, – еле слышно сказал он и поцеловал меня.

От неожиданности я оцепенела. Хотя он был чисто выбрит, меня словно током дернуло.

Придя в себя, я отпрянула и, размахнувшись, влепила Септио звонкую пощечину:

– Я тебе не шлюха!

Мы оба долго молчали. Молчание стало началом чего-то важного… или не очень важного.

– Говори, где она?

– О Танцовщице нужно спрашивать отца Примуса, – с трудом ответил Септио. – Но сначала я должен кое-что выяснить.

– Ее разорвут на куски? Сожрут?

– С ней ничего не сделают, пока феопомп не заберет ее.

– Кто такой феопомп?

Он криво улыбнулся:

– Я.

– Ублюдок! – прошипела я на селю.

– Н-нет, нет! – Руки его взлетели, как птички, что отгоняют коршуна от гнезда со своими птенцами. – Аватар скрылся в лабиринте и блуждает там… Я ничего не могу поделать, пока он не выйдет. Если ей повезет, она не вспомнит этого путешествия.

– Зачем поклоняться боли? – спросила я, желая как-то отвлечься.

Септио сел и вытер лицо парчовой лентой, лежащей на полу.

– Ты, кажется, поклоняешься какому-то южному богу?

– Богине.

– В женском храме?

– Да. – Интересно, откуда он узнал? Мне не хотелось, чтобы он осквернял богиню Лилию, пусть даже просто словами. Ни к чему лишний раз произносить ее имя, особенно в этом городе, где на свободе разгуливают боги-убийцы.

– Избавляет ли она от родовых мук? Уменьшает ли боли при болезни? Заглушает ли боль от смерти матери или ребенка?

Мне казалось, что богине Лилии такое под силу, но в храме Лилии редко говорили о боли, а если и упоминали, то в сочетании с наслаждением, как во время любовных игр Клинков.

– Она дает надежду и забирает страх… да.

– Боль обладает такой же силой, как молитва. Чернокров приходит к калеке, к хромому ребенку, который с трудом ковыляет вниз по лестнице, и даже к лошади со сломанной ногой – до того, как конюх забивает несчастное животное тяжелым молотом… – Дыхание Септио стало прерывистым. – Чернокров вбирает в себя всю боль, предсмертные крики жертвы разбойников на большой дороге, и вопли овцы, которую режут на мясо… и еще многое другое. Милость моего бога безгранична, и все же это милость.

– Значит, он – владыка смерти?

– Нет, не смерти. Смерти поклоняются в других храмах – заброшенных, пыльных. Тамошние жрецы закутаны в несколько слоев небеленого холста. Они совершают приношения тому, что происходит в потустороннем мире. Смерть относится к потустороннему миру. Страдание – к нашему.

– Это почти одно и то же, – возразила я.

– Ты имеешь право так говорить. Иногда смерть и страдания действительно почти ничем не отличаются. – Он грустно улыбнулся. – Мы чтим боль как один из способов почитания жизни. Тот, кто уже не чувствует боли, находится за пределами нашего мира.

Я покачала головой:

– Мне кажется, в Калимпуре есть кто-то вроде вашего Чернокрова, но я никогда не заходила в другие храмы… кроме своего. – «Все жрецы и священники безумны», – подумала я. Подобно тем, кому так нравится испытывать боль от ударов плети, что они готовы пойти на что угодно, лишь бы их отхлестали.

– Боги редко бывают добрыми и милыми. Даже красивая богиня урожая, которая всегда улыбается, собирает под землей кровь убитого ею мужа.

– И все же мы наделены не только злом, но и добром!

– Именно поэтому люди сильнее богов, – пылко ответил он, задев меня за живое. – Мы знаем, что такое милосердие, и несем его в себе… Боги не наделены душой. Если бог умирает, это навсегда.

– У Танцовщицы тоже нет души – в том смысле, как мы ее понимаем, – ответила я и тут же вспомнила, что пардайны объединены общей душой, состоящей из многих. Таким образом, погибшие пардайны в некотором смысле продолжают жить и после смерти. Воспоминание немного укрепило меня.

– Да. Именно поэтому я не очень беспокоюсь за нее, – со вздохом признался Септио. – Зачем она позвала тебя назад из дальних стран, куда ты бежала?

Я насторожилась. Наконец-то он перешел к делу!

– Чтобы победить разбойника Чойбалсана.

– В общих чертах я понимаю ее замысел, хотя подробности мне не сообщали.

– Что бы она ни задумала, у нее ничего не вышло. – Я встала и потянулась. Все тело у меня ужасно болело. – Здесь я никто и ничего не знаю.

– Все потому, что ты подходишь к задаче не с той стороны. – Септио натянуто улыбнулся. – Задачу предстоит решить богам.

– Я уничтожила Правителя силой слов. Сила пришла ко мне от соплеменников Танцовщицы. Его свергла не человеческая магия и не сны богинь.

– Ты меня неправильно поняла. Чойбалсан – не простой разбойник с шайкой в тысячу головорезов. Он – бог, поднявшийся из древних утесов. Знаешь, что он делает с захваченными деревнями и поселками? За редким исключением, он их не сжигает. Местные жители присоединяются к нему.

– Почему?

– Потому что у него все не так, как в Медных Холмах. В Медных Холмах собирают налоги, стремятся подешевле купить и подороже продать. Сюда свозят малолетних рабов со всей страны. Что получают за свои труды жители горных деревень? Их жизнь похожа на жизнь блохи, что сидит на собаке. Чойбалсан наделяет их силой, какой у них не было с незапамятных времен. – Септио ближе нагнулся ко мне. – Все дело в магии Правителя! Если ты сумеешь снова призвать ее, возможно, спящие боги снова обретут голоса. Чернокров не случайно рассылает повсюду аватаров. Сам он наполовину спит, подобно многим другим богам нашего города. Те из них, кто проснулся, строят козни, плетут заговоры и нарушают права тех, кто еще не пришел в сознание.

Итак, мы подошли к главному. Септио хотел наделить своего бога силой, чтобы боги смерти, боги охоты и все остальные не вырывали у Чернокрова его законной добычи: человеческих страха и боли.

Боги – как дети, что дерутся из-за сладкого пирога.

Может быть, богиня Лилия боялась того, что боги станут мелочными, выродятся? Нет, все же ее пугало возвышение Чойбалсана. Если в Медных Холмах могут появиться новые боги, значит, они способны появиться где угодно. А если какой-нибудь тульпа с отдаленных рисовых полей и манговых плантаций вздумает овладеть Калимпурой?

Вот почему многие люди презирают тульп. Они попросту боятся!

Оказывается, пока я предавалась своим мыслям, Септио что-то говорил, а я прослушала. Опомнилась я при словах:

– …отец Примус. По-моему, ты должна поступить именно так.

– Прежде чем я что-нибудь решу, верни мне Танцовщицу! Только после этого я предстану перед Временным советом. – Мне очень хотелось поскорее убраться из Медных Холмов, но я не могла. Я ведь так и не узнала то, что волнует богиню Лилию. Может, уплыть на запад и попрошайничать в каком-нибудь дальнем порту, вдали от всех правителей и богов? Я с трудом отогнала от себя последнюю мысль. – Здесь, в Медных Холмах, я почти не ощутила магии Правителя, поэтому надо поймать Чойбалсана. Мне все равно, под чьим знаменем идти в поход; главное – я буду сражаться собственным оружием.

Я, конечно, немного покривила душой. В конце концов, я выполняла поручение богини и прекрасно знала, под чьим знаменем сражаюсь. Пусть в Калимпуре много зла; город живет в мире и согласии, управляемый самыми разными силами. Тамошние храмы умещались лишь на одной чаше весов. Септио же считал храмы – точнее, свой храм – самым главным.

Каким образом возвышение бога боли послужит к чьему-то благу?

– Пойдем! – позвал он.

Я позволила Септио взять меня за руку и подвести к странному зеркалу. Там, где мне с первого взгляда почудилась великая магия, оказалась всего лишь дверь – правда, довольно причудливая. За ней находилась деревянная винтовая лестница, которая уходила вверх. Вдали послышались мерные удары гонга.

Септио улыбнулся; в полумраке сверкнули его зубы.

– Мы вовремя!

Внутри храм Чернокрова оказался совсем не таким, каким я его себе представляла. В нем могло бы поместиться любое учреждение Медных Холмов. Сводчатый потолок, расписанный серебристыми звездами с какого-то дальнего неба, поддерживали колонны из черного мрамора. Сверху свисали узкие полотнища знамен – почти как во дворце Правителя. Слева и справа ряды колонн огибали галереи с низкими потолками. В галереях стояли высокие каменные скамьи, немного напоминавшие погребальные платформы в доме смерти. Узкие окна в боковых галереях были занавешены и почти не пропускали света. «Когда на улице успело рассвести?» – подумала я с беспокойством и страхом; висящие на скобах газовые лампы светили очень ярко, хотя и шипели. Посередине, между колоннами, я увидела странный бассейн. Вода в нем подрагивала и напоминала жидкое серебро. Пахло в храме совсем не могильной пылью и не погребальными травами, а уксусом – видимо, недавно здесь вымыли полы.

На противоположной от входа стороне я не увидела ни алтаря, ни трона, только кучку мужчин в черных плащах с капюшонами, которые скрывали лица. Вокруг священников стояли мальчики и юноши… претенденты? Я не знала, как называются здесь те, кто еще не принесли обетов. Юноши били в гонги, звонили в колокольчики и разбрасывали в воздух порошки.

Очередной мерзкий ритуал! Поправив покрывало на лице, я следом за Септио направилась к его собратьям-священникам.

Один из них вскинул голову при нашем приближении и поднял руку. Молодые претенденты затихли; слышалось лишь эхо от ударов гонга. Все священники развернулись к нам.

Все они носили странные маски, сшитые из тонких полосок кожи; тонкие полосы совершенно закрывали лица. Еще один ритуал – но я не могла не восхититься искусными костюмами. Издали казалось, что в их черных плащах никого нет.

Богине Лилии поклонялись с непокрытыми головами и открытыми лицами. Впрочем, возможно, священники Чернокрова должны прятаться от своего бога? Я наверняка пряталась бы от такого покровителя!

Септио вошел в круг священников. Он поклонился, на что священники в масках вежливо закивали. Я тоже склонила голову; меня как будто никто не замечал.

У ног священников еще один бассейн с жидким серебром, поменьше. Жидкость в нем дрожала, как в большом бассейне в центре зала; но если в большом бассейне больше ничего не было видно, здесь передо мной появилась картина.

Вот она, магия! Наконец-то! Я пригляделась.

На камне, окруженный облаком белой пыли, стоял Бескожий. Рядом, свернувшись калачиком, лежала Танцовщица. Взглянув на нее, я поняла, что она лежит не на булыжниках, а на плиточном полу. Бескожий рядом с ней казался огромным.

Мне показалось, что аватар тоже дрожит и колеблется, как жидкое серебро. Он чем-то напуган.

Я вгляделась в пыль пристальнее. А может, то был песок – мне показалось, что я вижу отдельные песчинки.

– Что там? – тихо спросила я. – Соль?

В горле у Септио что-то булькнуло.

– Да.

– Почему аватар бога боли боится боли – к тому же его окружают его же священники…

– Боль остается болью. – Септио оглядел своих собратьев и произнес несколько слов на непонятном языке. Должно быть, в их храме тоже существует язык для посвященных.

Тот, кто первый нас заметил, кивнул. Септио снова перешел на петрейский:

– Я должен отвести аватара к богу. Отец Примус помолится за освобождение твоей наставницы. Вместо нее Чернокрову предложат другую жертву. Этого должно быть достаточно.

– Должно быть?

В глазах Септио мелькнуло изумление.

– Кто знает, что решит бог?

Септио вышел из круга и скрылся в тени. Его собратья по-прежнему делали вид, будто меня не существует. Все мы пристально смотрели в бассейн. Через какое-то время в соляном вихре стали видны отдельные кристаллы; они упали на землю. Не поворачивая головы, аватар схватил Танцовщицу за лодыжку и поволок к железной двери. Он ударил в дверь кулаком три раза.