Текст книги "Танцующая на лепестках лотоса"

В костре затрещал хворост, напомнив Сории, что нужно поглядывать на джунгли. Она вытерла руки и положила ему на язык кусочек пчелиных сот размером с ноготь большого пальца. Мальчики всегда искали гнезда диких пчел с ней вместе, и вкус меда Вибол любил больше всего на свете.

– Знаешь, сынок, почему мы так часто спорили в последние дни? Это было все из-за того, что я боялась потерять тебя, как ты тогда боялся потерять ту скопу. И не потому, что я до сих пор считаю тебя маленьким мальчиком, нуждающимся в моей защите. А потому, что я не могу себе представить свой мир без тебя. – По щеке ее покатилась слеза. – Я не такая сильная, как ты, Вибол, – продолжала она. – У меня не хватит сил, чтобы пережить твое исчезновение из моей жизни. Ты понимаешь меня? Я в любом случае должна уйти первой. Поскольку, несмотря на то что ты уже мужчина, я по-прежнему вижу в тебе и моего маленького мальчика, одно из двух чудес, произведенных мною на свет. Когда мы ездили в Ангкор, люди считали меня бедной женщиной. И жалели меня. Но они не знали, что я создала в этой жизни два маленьких чуда. Не знали, что вы позволяете мне чувствовать себя богатой.

Он засопел и медленно повернулся к ней лицом. Она увидела, что его глаза тоже заполнены слезами. Наклонившись, она прижала его к себе, ощущая тепло его тела и в который раз радуясь, что не потеряла его.

* * *

С наступлением ночи Ангкор вернулся к жизни. Храмы и дома освещались пламенем множества очагов, мерцавших, словно звезды на небе. Джаявар и Аджадеви изучали открывшуюся перед ними картину с верхушки большого баньяна, возвышавшегося даже над высокими сооружениями города. Раньше Ангкор никогда не был освещен светом такого количества костров, и Джаявар должен был думать, что вокруг каждого из них собрались чамские воины.

– Индраварман пугает нас, – тихо сказал он. – Он даже ночью остается настороже, так как знает, что мы будем атаковать.

Аджадеви кивнула, но ничего не ответила на это.

Многие из костров, похоже, находились на одной линии, и Джаявар представил себе боевой строй чамских воинов. Или же костры могли быть уловкой, которая должна была спровоцировать нападение в других местах, которые выглядели незащищенными, тогда как в реальности все было наоборот.

Повсюду стрекотали цикады. Снизу тянуло конским навозом. Сейчас, когда Джаявар находился так близко от родного дома, его переполняли эмоции, взметнувшиеся, как гребень поднятой сильным ветром волны. Ему хотелось ринуться вперед, чтобы пробежать по знакомым улицам в поисках своих родных и друзей. Его настроение требовало действий, тогда как опыт советовал набраться терпения. Он разрывался между противоречивыми чувствами: позволял себе сохранять надежду, но знал, что обманывает себя; стремился повести своих людей к победе, но нуждался в том, чтобы Аджадеви подталкивала его вперед.

Из всего, что он сейчас видел перед собой, больше всего его беспокоил Ангкор-Ват. Этот изумительный храм был весь усеян огнями, и это наводило Джаявара на мысль, что Индраварман превратил его в своего рода крепость. В огромных залах расположились его люди, а на территории вокруг храма – лошади и боевые слоны. Что же стало со священнослужителями и бесценными артефактами?

Чем дольше Джаявар смотрел на эти огни, тем более чуждыми они казались ему, раздувая в душе тоску и боль. Город теперь был не в его власти. Даже воспоминания, казалось, тоже были украдены, поскольку осквернение коснулось и того немногого, что у него оставалось, – смеха детей, эхом звучавшего у него в ушах, представлений о его народе и созданных им ценностей.

– Чамы… украли у нас все, – тихо сказал он, чтобы его люди, находившиеся внизу, не могли расслышать этих слов.

Аджадеви, сидевшая на ветке, подвинулась ближе к нему.

– И за это мы прогоним их с нашей земли. И начнется это завтра. Я не знаю, когда это все закончится, но завтра мы будем действовать.

– Это так странно… ненавидеть Индравармана, человека, которого я никогда не видел.

– Ненависть не нуждается в представлении.

– А что, если мы проиграем? У него больше людей, лошадей, слонов, больше оружия. Что, если он сломит нас?

– Тогда мы умрем все вместе.

– Все как один?

Она взяла его за руку:

– Именно поэтому, когда мы действительно начнем сражаться с ним, я хочу, чтобы ты дрался с любовью в сердце, а не с ненавистью.

– Но разве это возможно? Ненависть придает мне сил… даже в большей степени, чем ты можешь себе представить.

– Сражайся с любовью, Джаявар. Потому что, если ты хочешь воссоединиться со своими детьми и со мной, как мы сможем разыскать тебя после смерти, если не узнаем тебя? А из нас никто не узнает человека, который умирал в океане собственной ненависти. Это так же, как сейчас, когда мы с тобой смотрим на наш город. Он находится перед нами, но не манит нас к себе. Нам не удается радоваться его неповторимой красоте, потому что он изменился. И поэтому, Джаявар, если копье чама пробьет твое сердце, ты должен умереть, представляя то, что радовало тебя в жизни, а не печалило. Ты должен быть благодарен богам за возможность воссоединиться с родными тебе людьми, а не причитать по поводу своих неудач. Потому что для того, чтобы мы разыскали тебя там, ты должен сохранить дух того человека, каким ты есть на самом деле. Если мне суждено умереть, это произойдет рядом с тобой… и тогда ты увидишь такой яркий свет, как будто все эти огни собраны вместе.

По небу пролетела падающая звезда. Джаявар был уверен, что Аджадеви посчитает это каким-то знамением, но сдержался и не стал спрашивать ее об этом.

– Любой воин силы в ненависти черпает, – наконец сказал он.

– Слабый воин – вероятно. Одна тростинка в зарослях камыша. Но самый стойкий воин сражается, используя любовь. Занося свою саблю, он превозносит дары, полученные от жизни. Он ощущает боль, и это напоминает ему, какой пронзительно прекрасной была его жизнь и насколько прекрасной для него будет жизнь следующая. Сражайся с любовью, Джаявар, и ты обязательно победишь. Сражаясь с ненавистью в сердце, ты умрешь в одиночку.

* * *

Асал стоял на коленях в углу своей комнаты, читая и перечитывая послание, оставленное ему Воисанной. Он водил пальцами по этим словам и улыбался мысли, что она искала его. Она хотела его видеть и оставила эту записку, предназначенную исключительно для него.

Глубоко вдыхая еще не рассеявшийся аромат ее благовоний, он наслаждался этими следами ее присутствия. Теперь его комната казалась светлее и теплее, словно в ней открыли окно, чтобы солнечный свет мог творить здесь свои чудеса.

Спрятав ее записку под свое одеяло, он тоже взял небольшой кусочек кожи и мелок.

Поразмыслив, он написал:

Твои слова стали подарком для меня. Ты сама для меня как подарок судьбы. Спасибо тебе, моя госпожа, за то, что стала частью моей жизни.

Он свернул свое послание и вложил его в свой щит так же, как это сделала она. «Напишет ли она ответ? – думал он. – Хватит ли у нее мужества вернуться в мое жилище и будет ли у нее желание сделать это?»

Хотя день выдался долгим и тяжелым, Асала наполнили новые силы. Поняв, что ему нужен еще один щит, чтобы этот мог постоянно оставаться в его комнате, он поторопился в королевский дворец; с таким же рвением он двигался в детстве, когда в жизни, состоявшей из сплошных удовольствий, его ожидали лишь новые открытия, а не скучное выполнение своих обязанностей.

* * *

Поздно ночью на китайской части рынка было тихо, хотя с рассвета и до полудня здесь множество хорошо одетых иностранцев торговали золотом, серебром, шелком, глазурованной посудой, железными горшками, писчей бумагой, зонтиками, густыми гребнями, иголками и различными специями. Обычно только самые зажиточные кхмеры приобретали что-то у китайцев, но после нашествия к ним присоединилось такое же количество чамских покупателей.

После захода солнца здесь появились совсем другие продавцы – в основном это были кхмерские женщины, предлагавшие себя мужчинам любых сословий. За рулон шелка можно было устроить себе четыре, а то и пять ночей удовольствия. Короткое любовное свидание можно было купить за тонкую иголку. Условия таких сделок обычно всех устраивали, и ссоры или разногласия возникали редко.

В этой части рынка работали две шпионки По Рейма, две кхмерские женщины; он часто делал вид, что пользуется их услугами, а скрывшись в комнатке для свиданий, расположенной неподалеку, давал им задание на распространение слухов. Женщины, если их запугать или хорошо им заплатить, вполне способны предать своих соотечественников. В По Рейме они видели лишь способ достижения своих целей.

Теперь, идя за одной из своих осведомительниц в ее комнату, По Рейм думал, была ли она уже сегодня с каким-нибудь мужчиной. Ее занятие вызывало у него отвращение, и он терпел эту женщину только из-за того, что она снабжала его полезной информацией.

Кхмерка свернула в переулок, миновав двух побирающихся прокаженных, и вошла в длинное узкое здание, часто посещаемое подобными ей женщинами. Ее комната находилась в дальнем конце коридора – По Рейм сам настоял на этом. Из-за закрытых дверей раздавались чувственные стоны и хрипы. По Рейм старался не обращать внимания на эти звуки, а также на запахи пота и соития.

В комнате, куда они вошли, не было ничего, кроме циновки из тростника, нескольких свечей и таза, чтобы можно было обмыться. Кхмерская женщина, староватая уже для этого ремесла и выглядевшая изношенной, как копыта старой клячи, зажгла свечи, обернулась к нему и поклонилась.

– Расскажите мне, господин, что вы ищете.

По Рейм находил ее отвратительной и не считал нужным скрывать это.

– Ты прекрасно знаешь, торговка телом, что я ищу, так что поостерегись играть со мной в свои игры – это может для тебя плохо кончиться.

Она кивнула; на лбу ее заблестел внезапно выступивший пот.

– Кхмерский принц. Чамский воин. О ком из них мы поговорим сначала?

– О Джаяваре.

– У нас шепчут, что он близко.

– Кто шепчет?

– Священник. Один священник, который пользуется моими услугами, убежден, что Джаявар близко.

По Рейм сердито взглянул на нее.

– На севере? На юге?

– На севере.

– Откуда он это знает, твой священник?

– Группа паломников встретила Джаявара в джунглях, господин. В трех днях пути к северу от Ангкора. А этот священник как раз вел этих паломников.

Женщина продолжала говорить, но мысли в голове По Рейма уже понеслись вскачь. Он подозревал, что Джаявар находится на севере, но был удивлен, что тот так близко. Возможно, он намеревался сам разведать этот район, а затем вернуться к своим главным силам.

По Рейм задал кхмерке еще несколько вопросов, дал ей серебряную монету, а затем его мысли переключились на Асала. Он вспомнил, как этот воин много месяцев тому назад выступил против него, когда По Рейм отравил одного из противников Индравармана. Асал назвал его трусом; это было непростительное оскорбление, и По Рейм знал, что только смерть может положить конец их противостоянию. Он насладится страданиями и гибелью Асала, как уже делал это с несколькими своими врагами. Для него это будет особый праздник, потому что Асал никогда не боялся его и не скрывал этого, а По Рейму нужно было, чтобы его боялись. Асал был признанным мастером боевого искусства на поле битвы, и это позволяло ему встречаться лицом к лицу с любой опасностью, но По Рейм уже убивал столь же сильных бойцов. Потому что со спины самый грозный противник так же уязвим, как последний слабак.

– А что с чамским командиром?

– У него есть женщина, господин. Кхмерская женщина.

– Это мне известно.

– Сегодня она незваной ходила одна в его комнату. Его там не было, но она все равно оставалась внутри некоторое время.

По Рейм кивнул, думая, как можно было бы использовать Воисанну.

– Узнай, зачем она там задержалась, – сказал он, вручая ей еще одну монету.

– Благодарю вас, господин.

– И держи свой раздвоенный язык за зубами. Иначе ты его потеряешь. Я вернусь через две ночи. – Его взгляд скользнул по ней, и она выпрямилась.

– Может быть, господин хочет меня? Вы уже как-то делали это. Можете опять.

По Рейма мгновенно захлестнула волна стыда.

– Ты обещала больше никогда не говорить об этом.

– Я…

– Молчать! – тихим голосом медленно произнес он.

Хотя он очень ценил эту женщину, она была для него всего лишь одним из многих осведомителей. Ситуация представлялась ему таковой, что он замарал себя, когда лег с ней в минуту слабости. Он уже вполне мог следовать примеру богов, а сам факт существования этой шлюхи пятнал его. Он тогда повел себя, как обычный человек, а он не желал быть обычным.

Одним плавным движением По Рейм выхватил кожаную удавку, обмотанную вокруг его талии. Женщина не успела даже открыть рот, когда он набросил шнурок ей на шею и притянул к себе. Хотя он мог, отклонившись назад, легко сломать ей позвоночник, он заставил ее умирать медленно, наслаждаясь ее сопротивлением, искусно отдаляя момент ее смерти. Он позволил ей умолять себя, получая удовольствие от ее ужаса и от своей власти над нею. Тело его наливалось новой силой, и он почувствовал, как заряжается энергией, словно один из богов, победивший демона.

Он вышел из комнаты. Труп будет найден ее соседями, и люди будут знать, что это сделал он. Его станут бояться еще больше, и страх этот поползет дальше, от кхмера к чаму, от чама к кхмеру, закрепляя за ним репутацию человека, которому нужно безоговорочно подчиняться и не задавать никаких вопросов.

Теперь, когда она была мертва, когда ее образ ушел из его жизни, По Рейм вымыл руки в ближайшем бассейне и направился к королевскому дворцу. Мысли его вернулись к женщине Асала. Если она приходила к нему в комнату незваной, она может быть неравнодушна к нему. А если это так, ее можно использовать в качестве своего орудия.

По Рейм искусно владел клинком, но все же предпочитал стали оружие из плоти и крови, потому что использование его приносило ему больше удовлетворения, но при этом вызывало не меньше ужаса, причиняло не меньше боли, чем какой-нибудь кусок железа.

Глава 9
Заключение союзов

После утренней жары прохладная вода во рву действовала освежающе. В Ангкоре уже много дней не было дождя, и толпы воинов, торговцев, простых обывателей, лошадей и слонов, следовавших строем или небольшими беспорядочными группками, поднимали над дорогой густые клубы пыли. Воисанна рассеянно смотрела на это скопление захватчиков, ее соотечественников и животных, но мысли ее были заняты младшей сестрой и тем, как им поскорее воссоединиться. Ее нетерпение заставило ее с утра искать Асала. Комната его была уже пуста, однако она с удивлением и удовольствием нашла записку от него. Вместо его послания она спрятала в щите свое, в котором благодарила его и просила о встрече.

Справа от Воисанны в воде мылась Тида. Хотя Воисанне хотелось довериться ей, Тида в последнее время проявляла необычный интерес к причинам хорошего настроения Воисанны, и порой ее вопросы становились уж слишком навязчивыми. Воисанна до сих пор избегала рассказывать той о своей сестре, хотя искушение поделиться радостью со своей новой подругой было велико.

Обойдя обнимавшихся кхмерских мужчину и женщину, Воисанна зашла в воду поглубже. Здесь плавали дети, а на крошечных волнах покачивались розовые лотосы. Вид этих цветов напомнил Воисанне о ее родителях и о том, что они наверняка захотели бы, чтобы она спасла свою сестру как можно скорее. С рабыней в любой момент могло произойти что угодно.

«Я должна еще раз сходить к Асалу, – подумала она. – Я должна убедить его освободить ее».

Между Воисанной и Тидой плеснула рыба, подхватив упавшего в воду мотылька. Воисанна взглянула на Ангкор-Ват и подумала, что нужно помолиться и попросить богов о счастливом возвращении Чаи.

– Воисанна?

Обернувшись, Воисанна посмотрела на Тиду.

– Да?

– Я… я хочу тебе кое-что сказать. – Тида зашла в воду поглубже и, скорчив гримасу, потерла виски. Над поверхностью воды сновали стрекозы. – Я ничего ему не рассказывала, – наконец едва слышно произнесла она. – Клянусь, я ему ничего не говорила.

– Ты о чем, Тида?

– Ты не должна об этом никому рассказывать. Если ты это сделаешь, он убьет меня. Сначала помучает, а потом убьет.

Воисанна положила руку ей на плечо и легонько сжала его.

– Ты можешь мне довериться. Мы с тобой живем в одном доме, у нас общее прошлое и общая судьба. Мы с тобой сестры, хоть кровь у нас и разная.

– Индраварман… он пришел ко мне несколько ночей назад. И спрашивал о тебе.

– Обо мне?

– Он приказал мне стать твоей подругой и шпионить за тобой. И я… начала делать то, что он мне сказал. Но потом я одумалась.

Воисанна обомлела; тело ее покрылось гусиной кожей так, что она почувствовала покалывание.

– С чего бы ему обращать на меня внимание?

– Асал. Его беспокоит Асал, и он хочет больше знать о нем.

– Он сам отдал меня Асалу, сам свел нас.

Тида пожала плечами. Она хотела что-то сказать, но осеклась. Помолчав, она продолжила:

– Пожалуйста… пожалуйста, прости меня. Я должна была сказать тебе об этом сразу, но он пугает меня. Я его ужасно боюсь.

– Ты не должна…

– У него много шпионов, и для этих целей он использует женщин тоже, хотим мы помогать ему или нет. Он следит за всеми – и за друзьями, и за недругами. Его сила очевидна для всех, и тем не менее он во всем видит происки врагов. Он хочет заполучить голову Джаявара, но не может его найти.

Воисанна подумала об Асале и испугалась за него.

– Но ведь Асал не сделал ничего плохого! Как король может сомневаться в его преданности?

– Я не знаю, почему Индраварман не доверяет ему. Но это так и есть. Он следит за ним – как и за всеми остальными.

– И поэтому он приказал тебе сблизиться со мной, чтобы ты обо всем докладывала ему.

На глазах Тиды выступили слезы.

– Прости меня. Я хотела сказать тебе раньше. Но я так боялась! Никто не смеет вызывать у него недовольство, потому что, если это происходит… эти люди исчезают. И не имеет значения, кхмеры это или чамы, женщины или священники. Они просто исчезают, а все остальные боятся даже заговаривать о них. А я знаю, что он может и мне причинить боль, может убить меня, и я очень боюсь его.

Воисанна обняла подругу и крепко прижала к себе. Тида плакала, а Воисанна думала, что ей делать дальше. Похоже, Тиде все равно нужно что-то рассказывать Индраварману, иначе тот засомневается в ее преданности. Она вспомнила, как Асал говорил ей, что в джунглях за ними кто-то идет и что он решил больше не делать вид, что бьет ее.

– Тебе не нужно бояться его, – наконец сказала Воисанна, гладя Тиду по голове. – Он очень надменный человек – надменная змея, я бы сказала. А ты такая красивая! Ты для него словно сокровище, которым он любуется изо дня в день.

– Я не хочу быть его сокровищем.

– Если он этого хочет, просто радуй его, Тида. Рассказывай ему… что я часто говорю об Асале, что я забочусь о нем. Не думаю, что это может причинить какой-то вред Асалу: шпионы короля уже и так доложили ему об этом.

Тида подняла глаза на нее.

– Так это правда?

– Да. Он вернул меня к жизни. И еще он… – Воисанна сделала паузу, но потом решила все-таки не рассказывать подруге о своей сестре.

– Что?

– Он не представляет угрозы для Индравармана. Он хочет лишь служить своему королю и исполнять свой долг.

– Но почему… почему меня выбрал Индраварман? Это несправедливо. Я не сделала ничего плохого. Почему боги наказывают меня?

Воисанна указательным пальцем вытерла ее слезы.

– После того как пришли чамы, – тихо сказала она, – я хотела умереть. Смерть казалась мне… достойным концом. Но теперь… теперь я счастлива, что по-прежнему жива. У меня есть надежда.

– Индраварман… он ворует у людей надежду.

– Тогда мы украдем тебя, Тида. Мы украдем тебя у него.

– Что?

Воисанна бросила взгляд на север.

– Разве ты не слышала разговоров о кхмерах, прячущихся в джунглях? Нам нужно только сбежать к ним.

– Нет, он убьет нас.

– Убьет, если поймает. Но змеи не такие умные, какими кажутся на первый взгляд. Даже ребенок может убить змею мотыгой на длинной ручке.

Тида покачала головой, а Воисанна обхватила лицо подруги своими ладонями.

– Ты должна оставаться сильной, Тида, – сказала Воисанна. – Когда бываешь с ним, делай вид, что сломлена, что предала меня. Но внутри оставайся сильной. И верь в себя, верь в свое свободное будущее, без него.

– Я не могу.

– Нет, можешь. Можешь и должна. Ты уже и так столько всего пережила и выдержала. Так что еще какие-то несколько недель ничего уже не изменят.

– Я… Я просто…

– Послушай меня. С тобой он расслабляется. С нами уже нет стражников, когда мы купаемся. Мы более свободны и в своих передвижениях. Мне кажется, что его тщеславие, его уверенность в том, что ты испытываешь страх перед ним, дают нам шанс. Я разработаю план. Ты будешь терпеть его, а я буду готовить план. И в один прекрасный день все это станет для нас очень и очень далеким воспоминанием.

Тида кивнула и положила голову на плечо подруги. Воисанна крепко обняла ее, внезапно ощутив ответственность за судьбу этой женщины; это навело девушку на мысль о том, что должны были чувствовать ее отец и мать. Воисанне была доверена роль защитницы, потому что Тида оказалась недостаточно сильной, чтобы защитить себя, равно как и Чая, которая никогда не сможет сбежать от своих хозяев без ее помощи.

Воисанне предстояло вести их за собой, хотя для этого ей не хватало опыта. Она была слишком молодой и недостаточно мудрой. Даже перед свадьбой она чувствовала себя маленькой девочкой.

Но сейчас она стала взрослой женщиной. И должна была действовать соответствующим образом.

* * *

Прак сидел подле Вибола и ел недавно выловленного окуня, приготовленного матерью на костре и приправленного лимонным сорго, которое она нашла на берегу озера. Мясо окуня было сочным и сытным. Прак ощущал, как с каждым кусочком у него прибавляется сил. Вибол почти ничего не ел, хотя окуня, приготовленного матерью, очень любил. Его глаза, да и все лицо все еще были заплывшими от побоев, и челюсть сильно болела, когда он двигал ею.

Прак редко видел Вибола таким притихшим. Он пытался развлечь брата шутками, воспоминаниями и даже разговорами о мести. Но Вибол оставался молчаливым и лишь ворошил палочкой угли, глядя на всполохи умирающего огня.

Пламя напоминало Виболу о его страданиях, о том, как он молил чамов смилостивиться над ним, когда они привязывали его к свае, глубоко забитой в дно озера. Они смеялись над его мольбами, прерываемыми всхлипываниями, вновь и вновь осыпали его ударами. Когда он уже был надежно привязан, один из чамов помочился ему на голову, вызвав взрыв хохота у смотревших на это воинов.

Хотя Виболу хотелось снова начать перешучиваться с Праком, как прежде, он этого делать не мог, потому что чувствовал себя маленьким и беспомощным. Он обозвал отца трусом, но трусом оказался он сам. Это он проливал слезы перед врагами и молил их о пощаде, как малое дитя.

Прак продолжал говорить с ним, но Вибол не слушал его. Он взглянул на своих родителей, которые стояли на берегу и, похоже, о чем-то спорили. Только теперь он понял, почему его отец так возражал против того, чтобы они дрались с чамами. Его отец был неправ, что не стал защищать свою родину, но зато был прав в другом, считая, что им не хватит сил победить чамов.

Вибол до сих пор хотел прогнать врага из Ангкора, но понимал, что это невозможно. Находясь в лагере, он видел тысячи воинов, несметное количество продовольствия, бесконечную вереницу лодок, постоянно причаливавших и отходивших от пристаней. Чамы пришли в Ангкор надолго. И биться с ними означало одно – смерть.

Сидя на бревне, Вибол заерзал, и от этого движения тело его пронзила острая боль. Он скривился, едва сдержав стон. Прак спросил, что случилось, но он только покачал головой:

– Чамы… они никогда не уйдут.

Прак положил на тарелку недоеденную рыбу.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что… я сужу по содержимому их лодок. – Усилием воли Вибол унял дрожь в своей руке, начавшуюся при воспоминаниях о чамских лодках и собственных криках. – Сюда приезжают женщины и дети, – тихо сказал он. – И они не стали бы привозить сюда семьи, если бы не собирались тут оставаться.

Ветер собрался с силами и зашелестел близлежащими кустами. Дым пахнул в лицо Праку, и он отодвинулся влево, к букету цветов, который их мать поставила в глиняный кувшин.

– Что они с тобой сделали, Вибол? Расскажи мне.

Вибол отвернулся, не обращая внимания на дым, разъедавший глаза.

– Нам никогда не победить их.

– Но до этого мы думали, что им нас никогда не одолеть. Почему же судьба не может снова благоволить к нам? Почему мы не можем…

– Потому что они сильные, а мы слабые!

Прак начал засыпать затухающий костер песком; дым в последний раз поднялся облаком, а потом рассеялся.

– Может быть, они и сильные, – наконец сказал он. – Но я думаю, что они все-таки глупые. А с сильным дураком всегда меньше мороки, чем с умным слабаком.

– Это мы, что ли, умные? Горстка бедных рыбаков? Мне они мочились на голову, а ты ничего не видишь. Так что же, они должны жутко нас с тобой бояться?

– А далеко увело тебя твое хорошее зрение? Возможно, Вибол, если бы ты на самом деле был слепым, все было бы намного яснее для тебя. Может быть, ты…

– Значит, это тебе сейчас все ясно? И ты знаешь, что нам всем делать?

– Знаю.

– Да ничего ты не знаешь!

Прак заметил, что родители двинулись в их сторону, и сделал им знак, чтобы они пока не приближались.

– Я знаю, что чамы причинили вред моему брату. Я знаю, что ум может быть таким же острым и губительным, как сабля. И я знаю, как победить их на озере.

Вибол помолчал. Последние слова брата одновременно и насторожили, и воодушевили его. Какая-то его часть сжималась при мысли о том, что вновь придется столкнуться с чамами лицом к лицу, однако же он по-прежнему всем сердцем желал прогнать их со своей земли.

– И как же? – наконец спросил он, продолжая крутить палочку – движение, которое скрывало дрожь в его руках. – Как же мы их победим?

– Ты уверен, что хочешь услышать это от меня, ты, мальчик, у которого со зрением все в порядке?

– Говори.

– Я ведь слабак, помнишь об этом?

– Прекрати же, наконец! Расскажи мне, как мы можем их одолеть.

– Мы завоюем их доверие, продавая им рыбу каждый день, но в один прекрасный день наша рыба окажется отравленной. А на следующий день мы атакуем.

– А как… как ты отравишь нашу рыбу?

– Наша мама знает такие способы. В джунглях сотни растений, от которых можно заболеть. Или же просто продадим им рыбу, которая день полежала на солнце. Чамы будут слишком плохо себя чувствовать, чтобы сражаться. По крайней мере некоторые из них. Возможно, этого будет достаточно, чтобы мы сравнялись с ними по численности.

– Но…

– И прямо сейчас, глядя на этот костер, я вдруг подумал: что будет, если мы разожжем огонь напротив лагеря чамов? Здесь ветер часто дует с севера, как раз в сторону Великого озера. Если ветер погонит пламя в сторону чамского лагеря, они вынуждены будут уходить на воду. Мы сможем атаковать их с лодок, а их слоны и лошади будут напуганы. Чамы окажутся в ловушке между огнем и нашей армией.

Вибол, по-прежнему теребя палочку, выпрямился.

– Какой еще армией?

– Нам придется отправиться в путешествие с тобой, Вибол. Пройти через джунгли и найти наших кхмерских братьев и сестер. Мы вольемся в их ряды, а затем расскажем о наших планах. Я уверен, что большинство чамов находятся в Ангкоре, так что это будет не самая большая битва. Но у меня пока что нет идей, как нам вернуть город.

Вверху закричала обезьяна, невидимая среди листвы. Вибол вздрогнул от этого неожиданного звука и посмотрел по сторонам.

– А что скажет отец?

– Он согласится.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я уже говорил с ним. Потому что, когда они били тебя, они причинили боль и ему. И он хочет, чтобы мы снова жили, как раньше, не опасаясь боли. Именно это он и сказал мне прошлой ночью, когда наша мать была с тобой. Он хочет, чтобы наша жизнь вернулась в привычное русло, и он считает, что для этого нам необходимо прогнать чамов с нашей земли.

Вибол ткнул пальцем брату в грудь:

– А ты? Что думаешь ты?

– Я хочу, чтобы Вибол стал прежним – нескладным болтливым балбесом, который думает только о том, как бы плескаться во рву с красивыми девушками, и больше беспокоится о чистоте своих зубов, чем об умении обращаться с саблей. И единственный для меня способ добиться этого – прогнать чамов с нашей земли. Поэтому я помогу отцу и буду помогать тебе.

– А как же мать?

– Если никто из нас не пострадает, с ней будет все в порядке. Когда она думала, что ты погиб, казалось, что она тоже умерла. Она не выдержит этого еще раз. Просто оставайся целым и невредимым и не уходи от меня. Вдвоем мы сможем сделать то, что не удастся сделать поодиночке. Вместе мы сможем заставить чамов пожалеть о том, что они пришли в Ангкор.

* * *

Дорога на Ангкор была очень оживленной. Огромные тиковые и фиговые деревья дарили свою тень группам путников – простым жителям, воинам, священникам и паломникам. Дорожная пыль была усеяна кучами навоза слонов и лошадей. Рабы несли роскошные палантины, в которых путешествовали знатные чамы. У придорожных лотков обезьяны выпрашивали еду, периодически уворачиваясь от камней, запущенных в них рассерженными торговцами. Время от времени налетал легкий ветерок, который был не в силах разогнать повисший над дорогой запах животных, пота, мочи и специй.

Сидя под сенью большого баньяна, Джаявар и Аджадеви смотрели на бесконечный поток путников. Оба, покрытые грязью, с нечесаными волосами и с пустыми чашками для подаяний, выдавали себя за нищих. Они усердно бормотали что-то себе под нос, не обращая внимания на роившихся над ними мух и насмешки, которыми осыпали их прохожие. Время от времени кто-нибудь бросал в чашки мелкую монетку, и тогда они низко кланялись ему.

Несколько раз Джаявара подмывало сказать кому-то из своих соотечественников, кто он такой на самом деле и что нужно делать, но он сдерживал себя и ожидал появления подходящего для этого человека. Он опасался предательства, поэтому, призвав все свое терпение, продолжал побираться, жалобно взывая к милосердию шедших мимо людей.

Солнце припекало, и он периодически поглядывал в сторону водоема, находящегося за дорогой. Там уже купались тысячи кхмеров. Ему очень хотелось присоединиться к ним, но он боялся того, что может случиться, когда вода смоет с него грязь.

– Тебе полезно нищенствовать, – шепнула ему Аджадеви, когда поблизости никого не было. – Однажды, когда ты вновь станешь правителем своей страны, ты вспомнишь о страданиях собственного народа.

– Ты считаешь, что я нуждаюсь в таких напоминаниях?

– Не в напоминаниях, а в воспоминаниях.