Текст книги "Танцующая на лепестках лотоса"

Воисанна тянула Асала за собой наверх, отчаянно работая ногами. Наконец они вылетели на поверхность, на солнечный свет. Он задыхался и закашлялся, когда смог глотнуть воздуха.

Взяв его лицо в свои ладони, она твердила ему, что хватит с него битвы, что теперь они уплывут отсюда. Он не сопротивлялся, и она потянула его за собой подальше от этого безумия, туда, где мерцала под солнцем спокойная вода.

* * *

Хотя Сория не была воином, ей было понятно, что сражение достигает своего пика. Казалось, что воины с обеих сторон дерутся с еще большей яростью. Лодки сталкивались и переворачивались, люди продолжали бороться в воде, постоянно раздавались воинственные боевые кличи. Она молилась за Вибола и Борана, но тут заметила стрелу, летящую прямо в Прака. Инстинктивно она заслонила его собой и охнула, когда стрела вонзилась ей в грудь. Боль была немыслимой, но она открыла глаза, чтобы посмотреть, не пострадал ли Прак. С ним все было в порядке, не было видно ни царапины, а лицо не выражало боли.

Захрипев, она опустилась на колени.

– Мама! – крикнул он, опускаясь рядом с ней.

Ее тело содрогалось от обжигающей боли. У нее было ощущение, что в горло ей влили кипящего масла. Она хотела скрыться от боли, найти какое-то прибежище, но каждый вдох причинял ей новые мучения.

– Нет! – пробормотал Прак, двигая пальцами по стреле, пока не коснулся ее груди. – Нет, мама! Этого не может быть! Нет, прошу тебя!

В его голосе звучал ужас, и это переключило ее со своей боли на его боль.

– Это… пустяки.

– Никакие не пустяки! Ты ранена! Я же чувствую – у тебя кровь!

– Моя кровь… это твоя кровь.

– Что ты говоришь? О чем ты?

– Ты… мой сынок. Мой прекрасный мальчик.

– Прекрати!

Она пыталась сосредоточиться, но ей было трудно дышать. Ее как бы окутала полупрозрачная дымка. Она взглянула на солнце, потом на лицо сына.

– Уже… почти не болит, – солгала она.

Он оторвал от своей набедренной повязки кусок ткани и приложил его к месту, откуда торчала стрела, пытаясь остановить кровотечение.

– Что же мне делать? – с отчаянием в голосе спросил он. – Скажи мне, что делать!

– Просто… обними меня. Как я обнимала тебя.

Его губы двигались, но на этот раз она уже не слышала его. Она знала, что времени у нее осталось мало. Что бы она ни сказала ему сейчас, это будет важно, это останется, потому что он пронесет эти ее последние слова через всю свою жизнь.

Поэтому она думала, хотя свет вокруг уже начал меркнуть. Она думала о том, что ему сказать.

* * *

Джаявар криком предостерег Асала за мгновение до того, как на него набросился высокий чам. Хотя это предупреждение спасло Асала от первого удара, времени у него оказалось недостаточно, чтобы не позволить противнику столкнуть себя за борт. Джаявар хотел броситься ему на помощь, но перед ним был раненый Индраварман, из бедра его хлестала кровь. Чамский король никогда не был таким уязвимым, как в этот момент.

Подняв саблю, Джаявар отчаянно ринулся вперед, чтобы атаковать Индравармана, прежде чем чамы успеют перегруппироваться и образовать кольцо вокруг своего короля. Кхмерский клинок обрушился вниз, но в самый последний момент был отбит древком секиры Индравармана. Однако Джаявар не отступил и тут же полоснул лезвием Индравармана сбоку. Клинок разрубил кожаные стеганые доспехи и глубоко вошел в плоть. Индраварман взревел от боли. Он со страшной силой взмахнул своей секирой, пытаясь отрубить Джаявару голову, но кхмерский король пригнулся и атаковал вновь, понимая, что от него сейчас зависит судьба его королевства. Резко вскинув саблю вверх, он ударил Индравармана снизу под подбородок. И снова это оказался не смертельный удар, но из раны хлынула кровь, а Индраварман, покачнувшись, отступил назад, стараясь увернуться от кхмерской сабли.

В другой день и сражаясь с другим человеком, Джаявар предложил бы своему сопернику бросить оружие и сдаться. Но только не сегодня, и только не этому сопернику. Поэтому он продолжал напирать, рубить и колоть своей саблей. Секира выпала из ослабевшей руки Индравармана. Последним, отчаянным движением король чамов ударил своим щитом Джаявара в грудь. От удара Джаявар зашатался, однако, сосредоточившись и собрав все силы, рубанул своей саблей так, что ее конец глубоко вошел в плечо Индравармана.

Чам свалился на палубу, безоружный и беззащитный. В какой-то момент показалось, что сейчас его люди ринутся защищать его, но кхмеры отогнали их в новом порыве неистовой ярости. Почувствовав, что их короля ожидает неминуемая гибель, некоторые чамы предпочли не биться насмерть и попрыгали в воду. Оставшиеся перегруппировались и попытались пробиться к своему королю, но Джаявар велел своим людям держать их на расстоянии. Сражение продолжалось. Люди кричали, дрались и гибли. Осознав, что победа близка, кхмеры атаковали с новыми силами и решимостью и вскоре отбросили чамов назад. Вокруг двух королей образовалось свободное пространство, и теперь их схватке ничто не мешало.

Джаявар сделал шаг к Индраварману с саблей наперевес.

– Ты не человек, – сказал он, тяжело дыша. – Ты убил моих детей. И это ставит тебя ниже любого человеческого существа, ниже любого животного. Ты просто жалкое существо из джунглей, которое нужно раздавить.

Индраварман сплюнул кровью.

– И все же я отобрал у тебя твое… и сделал его своим.

– Да, как обычный вор.

– Я король! – взревел Индраварман, пытаясь встать на ноги.

Удивленный таким поведением врага, Джаявар наклонился к нему и приставил острие сабли к его шее.

– И в такой момент твои люди бросили тебя, – сказал он, указывая на чамов, прыгавших за борт и уплывающих подальше. – А настоящих королей люди не бросают.

– Ты слаб, Джаявар. И всегда будешь слаб.

Джаявар покачал головой:

– Я не пойду войной ни на одно королевство, если только оно само не нападет на нас. Возможно, это делает меня слабым в твоих глазах. Но мне все равно. Мой народ будет свободным. А твое правление в Ангкоре будет вспоминаться, как облако пыли на бескрайней синеве неба, и только.

– Мы все пылинки, Джаявар. И боги передувают нас с места на место.

– Если бы ты оставил моих детей в живых, я бы пощадил тебя. И дал бы возможность богам передувать тебя туда, куда им вздумается.

– Твои дети должны были умереть. И ты сам это знаешь.

– Ничего я не знаю, – отозвался Джаявар, закусив губу, и перед его глазами возникли родные лица. – Но они вернулись ко мне, я их чувствую сейчас. Я их ощущаю. А ты к кому отправишься, когда умрешь, человек-пылинка?

Джаявар повернулся к стоявшим рядом кхмерским воинам, окровавленным и уставшим.

– Заберите у него то, что он отобрал у вас.

Кхмеры накинулись на Индравармана, и тот закричал. Он просил о помощи, которая не приходила, а затем молил о пощаде, которой для него не было. В самом конце, когда он мог лишь жалобно стонать, его подняли на руки, чтобы показать чамам, что их король побежден. После этого воины швырнули его в озеро.

Кхмеры, собравшиеся вокруг Джаявара, начали бурно радоваться, ускорив этим окончание битвы. Несколько вражеских командиров на других лодках попытались сплотить оставшихся в живых, но среди них не нашлось такого предводителя, как Индраварман, достаточно авторитетного и уважаемого, который смог бы взять командование на себя. Чамы начали массово прыгать в воду и плыть к лодкам своих соотечественников. Кхмеры давали им уйти, они начали праздновать победу, торжествующе кричали и размахивали флагами. Чамских командиров убивали, не слушая оправданий.

У Джаявара от усталости подгибались колени. Но он заставил себя стоять и теперь обеспокоенно смотрел по сторонам в поисках Аджадеви, единственного человека, который был в состоянии сделать радость победы полной, а саму победу – окончательной.

* * *

Боль в груди Сории пошла на убыль, несмотря на то, что перед глазами все расплывалось и свет начал меркнуть. До нее донеслись радостные крики – эхо их победы. Прак держал ее голову у себя на коленях и осторожно укачивал ее, стараясь не шевелить все еще торчащую из ее груди стрелу. Он сказал ей, что чамы отступают. Он плакал, обвиняя себя в том, что ее ранили, потому что, если бы он мог видеть, то наверняка предупредил бы ее об опасности.

– Ты видел… всю свою жизнь, – прошептала она, беря его за руку; тело ее было немощно, но сознание оставалось ясным.

– Но эта стрела… Она должна была попасть в меня. Я…

– Матери… должны умирать раньше своих сыновей.

– Почему?

Она вспомнила, как произвела его на свет, как держала его, прижимая к себе, как улыбалась, когда он жадно сосал ее грудь.

– Потому что мои мечты, мои надежды… они остаются с тобой.

– Нам не нужно было отправляться сюда. Вибол был неправ.

– Нет. Мы все сделали правильно. Мы теперь свободны. А я… я бы обменяла свою жизнь на вашу свободу.

– Я бы не смог.

– Когда-нибудь… когда ты станешь отцом… ты поймешь меня. Ты бы на моем месте сделал то же самое. – Она попыталась пошевелиться у него на коленях и подумала о том, что она много ночей держала его так, как он держит ее сейчас. – Я всегда была бедной, сынок, – прошептала она. – Но ты дал мне возможность почувствовать себя очень богатой.

Его слезы капали ей на лицо.

– Тебе нужно беречь силы. Скоро здесь появятся Вибол и отец. Они найдут нас.

– Я знаю. Они живы. Скажи им… что я их люблю.

– Скажи им это сама. Пожалуйста!

В горле у нее как будто что-то застряло, и ей вдруг стало трудно набрать в легкие достаточное количество воздуха. Она потянулась к его лицу, провела пальцами по знакомым чертам, узнавая в нем себя и Борана.

– Смерть… должна быть печальна. Но когда я вижу тебя… я счастлива.

– Мама, пожалуйста, не умирай! Ты не можешь умереть!

– Мой замечательный мальчик. Мой сынок. Как я горжусь тобой!

Наклонившись к ней и прижимая ее к себе, он уже плакал в открытую, и его всхлипывания перемежались с криками радости, доносившимися издалека.

– А я горжусь тобой, – сказал он.

Она улыбнулась; ей нужно было отдохнуть, потому что дышать становилось труднее, а мысли путались. Она увидела себя девочкой, которая бежит по джунглям, гонясь за кем-то. Как же быстро пролетела ее жизнь! Как далеко завело ее это жизненное путешествие! Действительно ли пришла пора ей отправиться к тем, кто ушел до нее?

– Я еще вернусь… ко всем вам, – прошептала она.

– Как… как мы тебя узнаем? Как ты будешь выглядеть?

– А ты прислушивайся.

– К чему?

– К разным звукам… которые кажутся тебе самыми знакомыми и приятными. И играй на своей флейте. Чтобы я тебя услышала.

Он снова обнял ее, и по ее щекам покатились его слезы.

Некоторое время она еще могла видеть его, но потом его облик начал блекнуть. Она прошептала его имя, потом имя Вибола и Борана и представила себе их красивые лица, чтобы потом смогла найти обратную дорогу к ним.

Ее путешествие началось.

* * *

Схватившись за широкую доску, плававшую недалеко от неповрежденной лодки, Воисанна и Асал с сомнением и недоверием смотрели на то, как чамская армия отступает. На соседней лодке кхмеры и сиамцы уже праздновали победу. Кто-то обнимался, а другие, побросав оружие, прыгали в воду, чтобы искупаться.

Воисанна не верила своим глазам. Битва не могла на этом закончиться. Чамы вскоре перегруппируются и атакуют снова.

– Куда… куда это они направляются? – спросила она, касаясь локтем руки Асала, лежавшей на доске.

– Домой.

– Но они вернутся. И приведут с собой еще больше людей.

Он покачал головой:

– Может быть, когда-нибудь. Но большинство людей на моей родине не хотели войны. Индраварман заставил нас прийти сюда. Теперь, когда его нет… думаю, все вернутся в свою страну.

Она протянула руку и коснулась царапины на его щеке.

– Когда я увидела, что ты упал… Весь мой мир как будто рухнул.

– Ты спасла меня, моя госпожа.

– Нет, я только помогла тебе.

Он зачерпнул воды рукой и напился.

– Ты сделала гораздо больше. Ты рисковала всем ради меня – твоего бывшего поработителя, твоего бывшего врага.

Вспомнив о том, как он бился со своими соотечественниками, она закусила губу.

– Как ты можешь быть таким нежным в любви… и таким свирепым в бою?

– Все из-за тебя.

– Из-за меня?

– Все, что мне нужно, – это ты. Но, чтобы получить тебя, мне следовало быть свирепым.

– А как насчет власти? Или богатства? Мужчины к этому стремятся.

Он улыбнулся:

– Только не я, моя госпожа. Я хочу тебя и только тебя.

– А еще дочку. Я знаю, что ты хочешь дочку.

– Дочек и сыновей. Семью. Зачем мне что-то еще? Если боги одарят меня таким благословением, я буду вечно им благодарен.

Она склонилась к нему и поцеловала. Как только губы их соприкоснулись, мир вокруг исчез. Она уже не слышала радостных воплей победителей, не чувствовала пореза на своей ладони. Но зато перед ней возникло видение. Она увидела его отцом, а себя – вплетающей стебель цветка в волосы их дочери.

– Мы победили, – прошептала она между поцелуями. – Уж не знаю, как нам это удалось, но мы победили.

– Да, моя госпожа. Мы сделали это. Кхмерка и чам. Мы победили вместе.

* * *

Две лодки сближались. На обеих было полно мертвых, но были и живые. На носу одной из них сидела Аджадеви, согнувшаяся, но не сломленная. Она перевязывала женщине лоб полоской грубой ткани и смотрела на приближающуюся лодку Джаявара. Ее муж стоял на носу, двумя руками сжимая флагшток, на котором развевалось на ветру не пострадавшее в бою их знамя с изображением Ангкор-Вата.

Аджадеви старалась сдерживать слезы, но она испытала такое облегчение при виде Джаявара, целого и невредимого, что слезы безостановочно лились из глаз. Содрогаясь в беззвучных рыданиях, она поражалась тому, что они оба остались живы, но и гордилась тем, что они смогли преодолеть это испытание. Она прекрасно понимала, что этот чамский военачальник был для них даром свыше, потому что она видела его в бою, видела, как он своей саблей изменил ход сражения. Живи она еще тысячу жизней, у нее все равно могло не хватить времени, чтобы как следует отблагодарить его.

Носы их лодок соприкоснулись. Кхмеры радостными криками приветствовали воссоединение короля и королевы.

Аджадеви поблагодарила всех, кто был сейчас рядом с ними, за все понесенные ими жертвы, искренне веря в каждое свое слово. Затем она сделала шаг вперед и обняла своего уставшего и израненного мужа; она держала его крепко и никуда не собиралась отпускать.

* * *

Ко времени, когда Боран и Вибол нашли Прака в сильно поврежденной лодке, отек на голове Борана уже уменьшился, он довольно крепко держался на ногах, сознание прояснилось. Он бодрился, опираясь на Вибола, но, едва взглянув на Прака, мгновенно понял, что произошло. Внезапно он почувствовал, что куда-то падает, в какую-то зияющую бездну, которая образовалась у него внутри. Ноги у него подкосились, и он упал на дно лодки.

По щекам его катились слезы. Закрыв глаза, он пытался найти ее образ, почувствовать ее. Но все время натыкался лишь на ужасающую черную пустоту в своей душе.

Она ушла.

Глава 4
Возрождение

Через день после этих событий, когда воздух после ночи уже достаточно прогрелся, Боран, Вибол и Прак стояли на берегу широкой реки. Эта бухта со спокойной водой была идеальным местом для цветов лотоса, и они росли здесь в изобилии, а их отражения в воде были такими же изящными и яркими, как и сами цветы. Бухта эта находилась недалеко от их прежнего дома и была одним из самых любимых мест Сории. Здесь она когда-то плавала среди цветов, отдыхала на берегу и следила за своими сыновьями, плескавшимися на мелководье.

Вспоминая эти моменты, Боран вглядывался в цветы лотоса, и по щеке его катилась слеза. Это место напоминало ему жену и своей простой и понятной красотой, и своей сдержанной силой. Когда они были молодой влюбленной парой, любили приходить сюда, чтобы поговорить о будущем, о своих мечтах иметь свой собственный дом и детей. Он не мог пообещать ей богатство и комфорт, но она и не просила его об этом. Она просто хотела жить мирной и спокойной жизнью.

Когда Боран обернулся туда, где на груде собранного здесь же хвороста лежало ее омытое и умащенное благовониями тело, ему захотелось упасть на колени и зарыдать. Но он должен был оставаться сильным в глазах сыновей и поэтому с трепетом подошел к ней сбоку. Тело ее лежало на высоте его пояса, и он, протянув руку, стал касаться ее лица. Он не мог представить себе, что больше никогда не увидит это лицо, что оно исчезнет из его жизни, точно капли дождя на теплом камне. Пальцы его задержались на ее губах, и он внезапно пожалел, что целовал ее недостаточно часто, что слишком много времени проводил впустую вдали от нее. Каким же он был глупцом!

Как он ни старался сдерживаться, он все же расплакался, трогая ее лицо, ее плечи, ее тонкие руки. Его сыновья подошли и стали по обе стороны от него, но он чувствовал только ее, осознавая, что хотел бы иметь возможность прикасаться вот так к ней каждый день до конца своей жизни. Ему было тяжело дышать и даже стоять.

Наклонившись, он поцеловал ее в лоб, а затем поправил цветок ириса в ее волосах; по щекам его катились слезы. Они все вместе обложили ее тело цветами, помня, что они были одним из немногих подарков, которые она позволяла себе при жизни.

Боран закрыл глаза и стал молиться о том, чтобы она уже оказалась на пути к своему возрождению и чтобы она направилась в его сторону.

Закончив молитву, Боран повернулся к Виболу и Праку.

– Она… умерла ради всех нас, – тихо сказал он. – Поэтому воздайте ей должное, прожив свои жизни так, как этого хотела она. Пусть она видит вашу радость.

Сыновья его одновременно кивнули; их щеки тоже были мокрыми от слез.

– И она будет следить за вами, – продолжал он. – Как делала это всегда. Ничего не изменится.

Налетел ветер, и цветы заколыхались. Он не хотел, чтобы их сдуло с нее, и поэтому, поцеловав ее еще раз, отступил назад. Вибол и Прак произнесли слова последнего прощания. Сейчас они уже плакали открыто, как и их отец. Взяв ее за руку, каждый из них поцеловал ее в щеку.

Под хворостом был сложен сухой мох. Вибол опустился на колени и аккуратно положил на него несколько тлеющих углей, которые он принес с собой в каменной чаше. Угли провалились в мох, и Вибол начал дуть на них, отчего они сразу покраснели, а вскоре показались язычки пламени. Мох сначала стал коричневым, потом задымился и вспыхнул. Вибол сделал шаг назад.

Сначала огонь был слабым, языки пламени трепетали, как будто новая жизнь рождалась из утробы матери. Затем он окреп и начал поглощать тонкие прутики, а потом и толстые ветки. Хотя жар вскоре стал сильным, Боран не отходил от костра. Он вглядывался в родное лицо, зная, что никогда больше не будет прикасаться к другой женщине так, как прикасался к ней. Она вернется к нему, так или иначе, а когда он ощутит ее присутствие, в его сердце возвратятся мир и покой.

Он взял сыновей за руки. Глядя, как разгорается пламя, он крепко сжимал их руки. В конце концов он вынужден был отступить, не выдержав буйства огня.

Боран всегда был уверен, что умрет первым, а она останется с сыновьями одна. Он не подготовил себя к тому, что все так обернется, что он будет стариться один, что будет смотреть за внуками, пока их мальчики и их жены будут работать.

– Ваша мать… она как следует научила меня, – прошептал он, вновь стискивая их руки. – Я наблюдал за тем, как она с вами управлялась. И когда вам обоим понадобится помощь, я всегда буду рядом. – Он прокашлялся; в горле вдруг пересохло, как будто туда попал пепел. – И она тоже будет рядом. Я это знаю.

Прак повернулся к нему:

– Ты никогда не останешься один, отец. Обещаю.

Языки пламени поднимались все выше. Дрожащими руками Прак взял флейту. Сначала звуки были нестройными, но ему все же удалось сыграть мелодию, которую она любила больше всего. Пока он играл, резкий порыв ветра поднял в небо столб искр и пепла. Некоторые цветы, еще не тронутые огнем, тоже взмыли в воздух. Они закружили над костром, и хотя большинство из них упало в огонь и было поглощено им, одна маленькая белая орхидея стала опускаться между братьями. Вибол протянул руки и поймал ее в раскрытые ладони. Сначала он, казалось, не знал, что с ней делать, и просто смотрел на трепетные лепестки.

Вибол после смерти матери почти не разговаривал, и Боран знал, что тот винит себя в ее гибели. Положив руку на плечо сына, он сказал:

– Вот видишь, сынок, она с нами.

– Нет, – всхлипнув, отозвался Вибол.

– Да.

– Это моя вина. Это только моя вина.

– Но ведь ты держишь ее в руках прямо сейчас. И она не пришла бы к тебе… если бы считала тебя в чем-то виноватым.

Вибол пристально рассматривал цветок, с благоговением прикасаясь к его нежным лепесткам. Он начал дрожать, задышал тяжело, руки у него затряслись.

Боран обнял обоих своих сыновей и притянул их к себе. Они обхватили его руками, а он пообещал им, что они будут счастливы, что этот цветок дает им надежду на это. Он ощутил присутствие Сории, когда меньше всего ожидал этого, когда ее тело еще находилось в огненном аду, когда ее у него отбирали. От них уходило ее тело, но не она сама. Она была в нем, в них всех.

Прижимаясь друг к другу и вместе оплакивая ее, они искали и находили утешение в этих объятиях. Вибол продолжал лелеять белый цветок, держа его у своей груди.

– Ты уверен? – наконец едва слышно спросил он.

Боран кивнул. Ему по-прежнему было больно, а из глаз продолжали течь слезы, но он видел в этом цветке знак свыше. Она была рядом. Частичка ее осталась с ними.

В этот момент он понял, что они построят свой дом прямо здесь, где они стоят. На месте, где догорает ее тело, они посадят цветы, и однажды к ним вернется веселый смех, в тени деревьев будут плескаться дети, жизнь продолжится и будет расцветать.

И когда-нибудь, когда сыновья крепко станут на ноги и у них все будет хорошо, он последует за ней. Он почувствует, как его уносит ветром ввысь, как сейчас унесло ее. Он взмоет в небо и посмотрит оттуда на своих близких, смакуя каждое воспоминание о них и лелея ту ниточку, которая всегда будет связывать их всех вместе.

Теперь его сыновья были свободными. И находились в безопасности.

Сознавая это, он может спокойно отдохнуть. А в один прекрасный день он упокоится рядом с ней.

* * *

Чуть позже в этот же день тысячи кхмеров под стенами Ангкор-Вата праздновали победу короля Джаявара. Несмотря на царившую вокруг храма суматоху, в «комнате эха» было тихо. Асал и Воисанна стояли там рядом, взявшись за руки и прижимаясь спинами к каменной стене. Они били себя кулаком в грудь, слушали отдаленный колокольный звон и посылали небесам благодарственные молитвы.

Оба улыбались.

– Я очень рада, – сказала Воисанна, – что столько подруг Чаи остались в живых. Она так счастлива оказаться снова вместе с ними.

Асал кивнул. Ему до сих пор с трудом верилось, что все сложилось так удачно и что его мечты осуществились. Он думал, что погибнет, либо сам, либо вместе с Воисанной. А теперь он держал ее за руку и пытался убедить себя в том, что это не иллюзия, что каким-то невероятным образом он избежал множества несчастий и попал в место, где царит красота и где испытываешь одно лишь удовлетворение.

– Я тебе когда-то говорил, – тихо произнес он, – что, когда я впервые увидел Ангкор-Ват, я был… так поражен его величием и волшебной красотой, что понял: кхмеры очень хорошие и благородные люди. Чтобы создавать такие башни, такие чудеса, нужно иметь чистое сердце.

– Это верно.

– Но вот чего я не знал, моя госпожа, и о чем даже не догадывался, так это о том, что я влюблюсь в кхмерку, в женщину, которая заставит меня ощутить в себе больше жизни, чем когда-либо до этого.

Она поднесла его руку к своим губам и поцеловала ее.

– И что нам делать теперь, когда война закончилась? – Она снова поцеловала его руку, а потом ласково куснула за большой палец. – Я не наскучу тебе, если меня уже не нужно будет ни от кого спасать?

– Как знать! – задумчиво произнес он, чтобы поддразнить ее.

Воисанна рассмеялась и толкнула его.

– И это все, что ты можешь мне сказать?

– Нет.

– Что это ты вдруг притих? Куда подевался мой отважный чам?

Сердце в груди его взволнованно забилось. Он начал было говорить, но с улыбкой умолк. После паузы он сказал:

– Я хотел тебя кое о чем спросить. Этого вопроса я никогда в жизни никому не задавал и надеюсь, что и не задам больше.

– Что же это за вопрос?

Он встал к ней лицом и взял ее за обе руки.

– Мне очень приятно называть тебя «моя госпожа». Но было бы несравненно приятнее называть «моя жена». Разделишь ли ты со мной жизнь, Воисанна? – Он склонил перед ней голову. – Наибольшее для меня удовольствие – это каждый день видеть первым и последним твое лицо.

Она поднялась на цыпочки и, прижавшись к нему, поцеловала его в губы.

– Только я буду закрывать глаза последней. Не хочу оставлять тебя. Даже на время сна.

– Означает ли это «да»?

– Это «да», и еще тысячу раз «да».

Не раздумывая, он обхватил руками ее бедра и приподнял ее, продолжая смотреть ей в глаза. Она была такой легкой, хоть и стала самой действенной силой в его жизни. Он был готов умереть за нее, готов посвятить ей весь остаток своей жизни.

– Мне хочется кричать, – улыбаясь, сказал он. – Хочется крикнуть богам «спасибо».

– Так крикни. И пусть они услышат тебя.

Он смотрел в темноту у себя над головой и чувствовал, как внутри у него разрастается что-то незнакомое, неуемная радость, какой он никогда не испытывал и даже не мог себе представить нечто подобное. Он ощутил в себе силу более мощную, чем ярость битвы, чем страх смерти. Она продолжала нарастать, расцвечивая его душу незнакомыми огнями. Эта радость поднимала его ввысь, уносила настолько близко к богам, как никогда до этого.

И ему не нужно было подавать голос, не нужно было громко кричать, потому что боги знали, что он думает и что он чувствует.

Они ликовали на небесах вместе с ним.

* * *

Джаявар и Аджадеви стояли возле верхушки башни Ангкор-Вата и смотрели оттуда на свой город. На громадную территорию храмового комплекса пришли кхмеры всех возрастов и сословий, чтобы отпраздновать победу. Люди веселились, пели и молились. Еще до начала праздника они все вместе уничтожили любые следы пребывания в стране чамов. На многих домах и даже башнях далеких храмов висели флаги, под которыми победители шли в бой.

Аджадеви взглянула на верхушку самой высокой башни Ангкор-Вата, которая сияла в лучах заходящего солнца. Она любовалась храмом, а затем перевела взгляд на храмовый ров, на толпы людей, собравшихся на его берегах и плещущихся в воде. Она ощутила единство своего народа, и ее охватило чувство гордости за него.

Она повернулась к Джаявару, на котором была яркая набедренная повязка с узором из разнообразных цветов на зеленом фоне, а на поясе висела золотая сабля его отца. На шее и запястьях были украшения с драгоценными камнями. Он не хотел наряжаться, но она настояла на этом. Чтобы править, как король, он должен выглядеть, как настоящий король.

На помосте, где они стояли, больше никого не было. Вскоре они спустятся к своему народу, но пока им хотелось побыть одним. Они стояли лицом к заходящему солнцу и держались за руки.

– Враг ушел, – сказал Джаявар, кивнув на север и вспоминая, как он вернулся с армией в Ангкор, захватил боевых слонов и прогнал остальных чамов со своей земли. – Разведчики докладывают мне, что немногочисленные чамы, выжившие после сражений, в смятении бежали.

– И все же ты должен быть готов к тому, что они вернутся.

– Да, но что говорят тебе твои знаки? Каким тебе видится наше будущее?

Она посмотрела в сторону солнца. Оно было сейчас не красным, оттенка крови, а более светлым, почти золотым.

– Я вижу мощную кхмерскую армию. Я вижу силу. А еще я вижу мир и процветание.

– Это хорошо, – улыбаясь, отозвался он. – Потому что мы уже и так потратили более чем достаточно сил на бессмысленное разрушение. Пришло время строить.

– Расскажи мне, что ты будешь строить.

– Дороги и лечебницы, храмы и сады. Я хочу накормить голодных, вылечить больных. Я хочу, чтобы наша страна сохранилась в веках, чтобы она была известна как одна из самых величественных за всю мировую историю. – Он улыбнулся каким-то своим мыслям. – Легко сказать! Я понимаю, сколько усилий для этого придется приложить.

– А ты сам? Чего ты хочешь для себя лично?

– То, чего я хочу, у меня уже есть, – ответил он, глядя ей в глаза. – Все мои желания связаны с моим народом и с тобой.

Она провела пальцем по шелковой повязке у него на предплечье.

– А как же твой наследник?

– Если родится мальчик, Нуон воспитает его. Но учить его будем мы с тобой. Мы будем учить его и будем его любить.

Кивнув, она про себя повторила его слова, чувствуя, как в груди разливается приятное тепло.

– Нам пора идти. Народ ждет тебя. А Бона просил взять его на охоту.

– Рядом с ним я чувствую себя счастливым.

Она стала уже разворачиваться, чтобы уйти, но Джаявар остановил ее, взяв за руку.

– Погоди, – сказал он. – Давай дождемся заката.

– Почему?

– Потому что он будет очень красивым. И я хочу поделиться с тобой этой красотой.

По губам ее скользнула улыбка, и она подошла ближе к нему. Большое и яркое солнце коснулось горизонта, заливая прощальными лучами уходящие вдаль холмы и башни далеких храмов. Краски становились все более сочными, насыщенными, словно это какой-то божественный дух вдохновенно рисовал пейзаж.

– Будь со мной всегда, – сказал он.

– А как же иначе? – отозвалась она, коснувшись рукой его лица и искренне веря в то, что так и будет.