Текст книги "Танцующая на лепестках лотоса"

* * *

Сидя у реки, протекавшей через центр лагеря, Аджадеви следила за Нуон, женщиной, ставшей после простой брачной церемонии женой Джаявара и которая, как верила Аджадеви, сейчас носила в себе его ребенка. Эта река и Нуон во многом были похожи. И та и другая были красивыми, живыми и трепетными. Нуон, которой было всего девятнадцать, напоминала Аджадеви ее саму в юности, вызывая у нее редко испытываемую ею ностальгию. Аджадеви вспомнила, как она влюбилась в Джаявара, как обострялись все ее чувства, когда он сидел рядом с нею, вспоминала их грандиозные мечты.

К счастью, она и сейчас воспринимала жизнь как непрерывную цепочку чудес. Например, любое дерево было для нее совокупностью тысяч деревьев, которые до него стояли на этом месте, – ни больше и ни меньше. Ребенок был чашей, в которой содержались воспоминания, надежды и восторги как настоящей, так и всех прошлых его жизней.

Чудеса, с которыми Аджадеви сталкивалась каждый день, поддерживали ее, придавали ей сил в тяжелые моменты, ободряли ее, когда она думала о своем бесплодии. Нуон была для нее еще одним таким напоминанием. Без колебаний, не тратя времени на то, чтобы задуматься, помолиться или потосковать, Нуон сделала то, что не смогла сделать Аджадеви, – обеспечила возможность появления наследника престола.

Думая про Нуон и про тот подарок, который она однажды преподнесет Джаявару, Аджадеви напоминала себе о Восьмеричном пути к спасению, указанном благородным Буддой, о том, как, освобождаясь от привязанностей и желаний, ее душа в конце концов может достичь нирваны. А достижение нирваны было ее высшей целью, и она знала, что для этого должна отбросить в сторону зависть и чувство жалости к себе. И все же порой она не могла совладать с собой, и это огорчало ее по многим причинам, лишь одной из которых была ее неудача в следовании по пути Будды.

Большую часть этого дня Аджадеви и Нуон оставались у реки, беседуя о будущих обязанностях Нуон. Молодая женщина понимала, насколько особенное ее положение, и у нее хватало ума внимательно прислушиваться к советам Аджадеви. Сидя на стволе поваленного дерева в нескольких шагах от воды, они не обращали внимания на то, что происходило вокруг, сосредоточившись только друг на друге. Они не видели женщин, набирающих в реке воду. Вырезанное в камне древнее изображение бога Вишну было больше похоже на игру теней, чем на результат труда камнерезов. Звон сабель тренировавшихся неподалеку воинов отвлекал их не больше, чем шелест листвы, трубные крики слонов, детский смех или стрекот цикад. Хотя здесь на относительно небольшом участке джунглей разместились тысячи кхмеров, Аджадеви и Нуон казалось, что, кроме них, тут никого нет.

– Но вы уверены в этом, моя госпожа? – спросила Нуон, прикладывая ладони к животу так, будто он уже округлился и нуждался в поддержке. – Может быть, тут нет еще ребенка. Может быть, меня тошнит из-за чего-то другого.

Аджадеви, оценивая состояние Нуон, почти не сомневалась, что она беременна.

– Это хорошо, что у тебя ощущение, будто тебе всего лишь нездоровится, – сказала она. – Значит, ребенок сильный.

На лице Нуон мелькнула полуулыбка.

– А что… если это будет девочка?

– Если родишь дочь, ты должна будешь сделать две вещи.

– Что же?

– Любить ее больше, чем любишь саму себя. И забеременеть еще раз. Потому что, хотя дочь принесет тебе море радости и ты будешь счастлива, нашей империи нужен сын. Без мальчика, без наследника короля мы обречены.

Нуон кивнула; ее приятное округлое лицо было покрыто мелкими капельками пота.

– Но если это будет мальчик, моя госпожа, я не знаю, как воспитывать его.

– Поэтому-то я здесь. Чтобы помочь тебе.

– Но я так неопытна!

– Ты будешь такой, какой сама захочешь быть. Почему ты так беспокоишься по поводу своего возраста, если уже прожила столько жизней? Как буддистка, я убеждена, что у тебя хорошая карма, раз ты попала сюда и раз твое лоно благословлено богами. Несомненно, в прошлых своих жизнях ты совершала прекрасные и удивительные поступки. Ты уже была матерью, была сыном, была вожаком. Так почему бы тебе не положиться на опыт этих жизней и сейчас сделать то, что ты должна сделать?

Где-то вдали заржала лошадь. Нуон быстро взглянула в ту сторону.

– Но я… я не чувствую в себе эти свои жизни.

– А сознание свое чувствуешь?

– Я ничего не знаю о тех жизнях. И ничего не знаю о своем сознании.

– Тебе снится что-то такое, чего с тобой в этой жизни никогда не было?

– Да.

– А как ты думаешь, откуда приходят эти сны, если не из твоих прошлых воплощений?

Нуон замотала головой, и руки ее сжались в кулаки.

– Но как, моя госпожа, могут мои сны помочь мне воспитать будущего короля?

Аджадеви встала.

– Давай пройдемся.

Женщины пошли вверх по течению, к камням с большими резными фигурами. Аджадеви, указывая на изображения индуистских богов, объясняла их божественные атрибуты и символические элементы.

– В отличие от тебя, я не индуистка, – сказала Аджадеви. – Тем не менее и индуисты, и буддисты верят в перевоплощение души. Когда мы смотрим на эти изображения, они вдохновляют нас обеих. У нас с тобой… один муж на двоих. В каком-то смысле мы с тобой похожи на сестер.

– Я бы хотела быть вашей сестрой.

– И как твоя сестра я буду помогать тебе. Поэтому не тревожься понапрасну. Мы воспитаем твоего сына вдвоем. Он вырастет прекрасным человеком и станет замечательным правителем страны.

Они продолжали идти дальше по берегу, с одной стороны у них была река и густые джунгли – с другой. Им то и дело встречались кхмеры всех возрастов. Женщины ремонтировали походные жилища, пряли, готовили еду, обдирали шкуру с дичи. Мужчины разговаривали и тренировались, упражняясь в боевом искусстве. Дети в основном были предоставлены сами себе.

Время от времени Аджадеви бросала взгляд на золотой браслет, украшавший запястье Нуон. Он был тонкой работы, с узором из чередующихся драгоценных камней – небольших изумрудов и сапфиров. Его мог подарить ей только Джаявар, и Аджадеви стала вспоминать, когда он дарил такие подарки ей. Ей уже ни к чему были такие вещи, а думала она о том, как именно он преподнес этот браслет Нуон. Он мог предложить ей его из чувства долга либо в знак привязанности, а может быть, поводом стало и то и другое. Золотое украшение отлично смотрелось на гладкой коричневой коже женщины и очень шло ей. Он со вкусом подобрал его, и это свидетельствовало о том, что Джаявар думал о Нуон больше, чем говорил об этом.

Молодая женщина подняла голову, и Аджадеви отвела глаза от ее браслета. Они продолжали идти дальше и вскоре наткнулись на группу лучников, тренировавшихся в стрельбе по удаленным мишеням. Хотя большинство стрел попадало в цель, одного из стрелков командир строго отчитывал за промах. Мужчина стоял перед ним, опустив голову от стыда.

– Можно я вам кое-что скажу? – спросила Нуон, когда они повернули за излучину реки и остались одни.

Аджадеви остановилась:

– Конечно.

– Король Джаявар… когда он приходит ко мне, – прошептала она, – он всегда очень добр.

– Он добрый человек.

– Я хотела сказать, что он добр ко мне… но он не со мной. Я думаю… думаю, в этот момент он с вами.

Аджадеви посмотрела по сторонам, а затем снова остановила свой взгляд на лице Нуон.

– Что ты имеешь в виду?

– Я никогда не любила, моя госпожа. И я не знаю, что это такое – любить. Но когда я произношу ваше имя, что-то меняется в его глазах. Они начинают светиться. А его голос… он оживает. В такие моменты он рядом со мной, но его душа, как мне кажется, улетает к вам.

– Он очень хорошо к тебе относится, Нуон. Я знаю это наверняка.

– Да. Но любит он вас, моя госпожа. Возможно, вы правы, я должна прислушиваться к голосам из моих прошлых жизней. Возможно, они действительно что-то подсказывают мне. И это они говорят мне, что он любит вас очень сильно и что со мной он находится только потому, что должен это делать. И я очень рада за вас. Знать, что тебя так любят… это, должно быть, уносит вас в какие-то прекрасные места.

Аджадеви кивнула, безуспешно стараясь сдержать счастливую улыбку.

– От этого… я чувствую невероятную легкость в ногах. Как будто я не женщина, а дух, воспаряющий к небесам.

– Вы думаете, что и я буду испытывать такие же ощущения, когда рожу ребенка?

– Я уверена в этом.

– Но я тревожусь из-за чамов. Дитя короля Джаявара будет представлять угрозу для них. А они привыкли устранять все опасности.

– Они и сейчас попытаются это сделать, Нуон, но у них ничего не выйдет. Король Джаявар жив, разве не так? Он находится в этих лесах, чтобы собрать армию и отвоевать нашу землю. Он должен был умереть, и тем не менее вы с ним сотворили чудо. И это чудо не погибнет. Я говорю это не потому, что уверена в нашей победе, а потому, что любовь научила меня одной вещи.

– Какой?

– Ни ты, ни я не должны бояться находиться на виду, быть в центре внимания. Мы заслуживаем это. А когда мы на виду, с нами происходят разные чудеса. Это может случиться после боли, после страданий, после горя. Но это обязательно произойдет. Жизнь, такая прекрасная, изобилующая чудесами, она нескончаема, и никакие чамы, что бы они ни делали, не могут изменить такого порядка вещей.

* * *

В джунглях день сменялся ночью с поразительной быстротой. Высокие деревья стремительно отсекали свет, и в лесу сразу становилось холоднее. С заходом солнца появлялись несметные полчища летучих мышей, носившихся на открытых местах, гоняясь за насекомыми. Под стрекот цикад и кваканье лягушек чамская армия готовилась к ночевке. Вырубались небольшие деревья и подлесок, чтобы освободить место для лошадей. По всему периметру лагеря расставлялись часовые. Готовилась и раздавалась еда.

Чамы были уверены в своей неуязвимости, и их командиры не считали нужным скрываться. Ярко пылали костры. Мужчины пили рисовое вино из сосудов, сделанных из тыкв, музыканты били в барабаны, а женщины искали своих любовников или покровителей. Хотя с первого взгляда могло показаться, что в лагере чамов царит ленивый беспорядок, это было очень далеко от истины. Из двадцати шести сотен воинов двадцать сотен расположились не у огня, а спрятались в низком подлеске, страдая от укусов москитов и завидуя своим собратьям. Все люди Индравармана были в кожаных стеганых доспехах с короткими рукавами и держали оружие под рукой. На них также были головные уборы в форме перевернутого цветка лотоса. Все были четко проинструктированы и готовы к бою. Если бы войско чамов было атаковано, все командиры и их подчиненные вступили бы в схватку с противником за считаные мгновения.

В центре лагеря была установлена конструкция из бамбука и шелка, напоминающая большую палатку; внутри на китайском ковре сидели Индраварман, По Рейм и Асал, перед ними лежала искусно нарисованная карта. Индраварман и Асал положили рядом свои сабли. У По Рейма, казалось, не было с собой оружия, но Асал не сомневался, что в складках набедренной повязки этого убийцы скрывался один из его смертельных инструментов.

Асал знал, что для Индравармана не было большего счастья, чем преследовать врага, и сегодняшний вечер был лишь подтверждением этого. Этот крупный человек уже поглотил немалое количество еды и вина. Его и без того зычный голос звучал еще более громогласно. Движения его стали чрезвычайно энергичными, он возбужденно тыкал пальцем в разные места на карте, хлопал Асала по спине. Уверенность его была заразительна, и Асал чувствовал, как в нем растет убежденность в скорой поимке Джаявара. И тогда война будет закончена.

Но что будет потом, после окончания войны? Это оставалось для него загадкой. Что станет с Воисанной? Когда король кхмеров будет мертв, ее жизнь коренным образом изменится. Будет ли она так же относиться к нему, когда его народ практически все отберет у ее народа? Эти вопросы не давали ему покоя, и хотя ему очень хотелось сейчас же пойти и разыскать ее в темноте, он заставлял себя внимательно слушать Индравармана и По Рейма, обсуждавших последнюю полученную ассасином информацию.

– Зачем им собираться в этой Цитадели женщин? – спросил Индраварман. – Карта показывает, что местность эта ровная, поэтому там трудно защищаться. А если сам храм небольшой, то укреплять его не имеет смысла.

По Рейм наклонился вперед, и висевший у него на шее громадный тигриный коготь, свесившись, закачался над картой.

– Тот пленный… он этого не знал.

– Не знал или не захотел тебе сказать?

– Он рассказал мне все, король королей, – с холодной улыбкой ответил По Рейм. – Раскаленный докрасна клинок делает разговорчивым даже самого сильного воина. Не правда ли, Асал?

Асал напрягся:

– Я этого не знаю. И не хочу знать.

– Но ты ведь слышал его крики. Ты думаешь, что этот жалкий поедатель навоза мог что-то скрыть от меня?

Гоня от себя страшное воспоминание, Асал покачал головой:

– Я думаю, что, испытывая такую боль, человек скажет тебе все, что, как ему кажется, ты хочешь от него услышать. Так что я не считаю такими уж действенными твои методы убеждения. И он не был поедателем навоза. Он сопротивлялся и держался до самого конца.

– Ты рассуждаешь, как кхмеры, создатели прекрасных храмов, но не сильной армии. Похоже, ты проводишь слишком много времени с этой худой женщиной.

Глаза Асала угрожающе прищурились. Он поднял руку и ткнул указательным пальцем в сторону По Рейма.

– Оставь ее в покое, ассасин. Если тебе дорога твоя жизнь, держись от нее подальше. Как можно дальше.

– Я держусь и буду держаться там, где хочу. И когда хочу. Тебе бы следовало уже знать об этом, любитель кхмерок.

– Тогда возьми в руку саблю и приходи ко мне. Приходи сегодня, и увидим, что из этого получится.

– Довольно! – рявкнул Индраварман и шлепнул Асала по щеке тыльной стороной кисти. – Если кто-то из вас поддастся голосу ненависти, я живьем сдеру с него шкуру! Это понятно?

Асал, лицо которого после удара горело, с громадным трудом подавил в себе переполнявшее его желание нанести ответный удар.

– Да, о великий король.

По Рейм кивнул, вынимая руку из складок своей набедренной повязки.

– Нашим общим врагом, – продолжал Индраварман, – является Джаявар. Ты говоришь, По Рейм, что он находится возле этого храма. И я тебе поверю. Но только когда кто-нибудь подтвердит, что твой пленник говорил правду.

– То были его последние слова, король королей. А последние слова человека всегда правдивы. Даже если это кхмер.

Индраварман задумался над этим заявлением По Рейма, потирая кусочек железа под кожей у себя на животе.

– Тогда мы найдем Джаявара там. И найдешь его ты, Асал. Ты разыщешь его во время битвы и возьмешь в плен.

– В плен? – переспросил Асал, внезапно позабыв о требующей выхода ненависти.

– Я хотел получить его голову, но то было раньше, а теперь я хочу взять его живым. Я хочу привести его обратно в Ангкор в цепях. Там мы устроим ему публично кровавую казнь. Когда кхмеры увидят своего спасителя мертвым, их сопротивление будет сломлено. И еще возьми в плен его женщину, Асал. Я слышал, что между ними крепкая любовь. Поэтому они должны умереть на руках друг у друга.

Асал знал, что Джаявара будут защищать его самые сильные воины. Приказ захватить в плен кхмерского короля, скорее всего, был равносилен смертному приговору.

– Это честь для меня и моих людей, – сказал он, слегка поклонившись. – Когда придет время, я сойдусь с ним лицом к лицу.

– Покажи мне, Асал, чего ты стоишь на самом деле. Докажи, что я верил в тебя не напрасно, что мне не придется забирать у тебя твое звание, твою власть и твою женщину.

Асал старался не выдавать своих чувств.

– Я докажу, о великий король, – ответил он, раздумывая над тем, почему Индраварман считает необходимым постоянно проверять его. Ведь он преданно служил ему все это время и уже устал от такого недоверия. А еще он все больше тревожился о Воисанне. И По Рейм, и Индраварман могли использовать ее, чтобы манипулировать им, чтобы нанести ему удар. Безусловно, она была в опасности.

Будучи не в состоянии в данный момент найти какое-то решение, Асал понимал, что должен попытаться угодить Индраварману, и он ниже склонился к карте.

– Вы видите эти долины, мой король, к северу от храма? – спросил он.

– Расскажи мне о них что-то, чего я не знаю.

– Будь я Джаяваром, я бы на его месте спрятался в одной из этих долин. Я бы использовал храм как промежуточный пункт, а не как базу. Я бы собирал своих воинов у этого храма, а затем переправлял бы их уже на свою настоящую базу.

Индраварман хмыкнул:

– В какую долину? В какую из долин повел бы их ты?

Асал еще больше наклонился вперед, изучая карту.

– Вот в эту, – сказал он, указывая на долину, раскинувшуюся по обе стороны реки. – Армии нужна свежая вода, о великий король. Ей нужна пища. А где найти и то и другое, если не у реки? Кхмеры вполне могут прятаться в долине вроде этой. Они могут спокойно собирать там свою армию. Наши разведчики не видят сквозь скалы. Пять тысяч кхмеров могли бы прятаться в этой долине, а мы бы об этом даже не догадывались.

Недалеко от шелкового шатра заржала лошадь. Индраварман не обратил внимания на это, продолжая изучать долину на карте.

– Если Джаявар там и ты возьмешь его в плен, я назову эту долину твоим именем, – сказал он.

– Да, о великий король.

– Тебе нравится эта мысль? Насчет того, чтобы обессмертить свое имя?

– Я знал людей, которые считали себя бессмертными, – Асал выразительно взглянул на По Рейма, – а после битвы видел их мертвыми. Я и сам убивал уже таких людей.

– А где же твое тщеславие? – насмешливо произнес Индраварман. – Самые дерзкие вожаки всегда очень тщеславны.

– Тщеславие, мой король, – это тот щит, который пусть лучше несут другие. Я же только хочу служить вам.

– Тогда поймай мне этого фальшивого короля. Ты сослужишь мне наилучшую службу, если приведешь его ко мне в цепях.

Кивнув, Асал встал и вышел из шатра. В воздухе висел тяжелый запах конского навоза и готовящейся на огне пищи. Асал переводил взгляд от костра к костру, раздумывая, где сейчас может быть Воисанна. Душа его устала от угроз, от ненависти, от войны. Ему хотелось к ней, хотелось обнять ее. Он столько времени был одинок, пребывал в состоянии неопределенности, не рассчитывая на чью-либо поддержку, и при этом каким-то образом всегда оставался сильным.

Но в эту ночь сильным он себя не чувствовал. Он чувствовал себя невероятно одиноким. И все же он не мог рисковать, пойдя к ней, потому что этим он мог привлечь к ней ненужное внимание. Внимание и взгляды убийц.

Скользнув в темноту, Асал направился к краю лагеря и присел там на ствол умирающего дерева. «Разве я могу остаться с ней? – думал он. – Разве я могу быть с ней, когда меня загнали в ловушку? Когда я не тот, кем хочу быть, а тот, кем должен быть для них?»

Ему захотелось увидеть звезды, и он поднял голову. Небо было заслонено кронами деревьев, и он почувствовал себя так, будто был заперт в комнате без окон. Душа жаждала ощутить присутствие богов или хотя бы присутствие Воисанны. Но их свет не прорывался в его мир. И сейчас он испытывал только страх и осознавал неминуемость судьбы.

В какой-то момент Воисанне обязательно понадобится его защита. Но где окажется он, когда этот момент наступит? А если король захочет, чтобы ее убили, как можно будет противостоять этому?

Асал размышлял, как ему изменить своему народу и при этом не погибнуть позорной смертью.

Глава 3
Полет через джунгли

Через два дня после учебного боя на поваленном дереве Боран вел свою семью через, казалось, бесконечные заросли бамбука. Идя следом за кхмерскими воинами, они двигались так же, как они, – осторожно и скрытно. То, как шли воины, часто озадачивало и тревожило его. Порой они громко смеялись и вели себя беспечно, а в другое время буквально плыли среди деревьев, создавая не больше шума, чем катящийся по камням ручей. Борану никак не удавалось угадать, как эти люди в следующий раз отреагируют на шум крыльев птицы вдалеке, запах дыма или же свежесломанную ветку. В лесу он чувствовал себя не в своей тарелке, его тянуло к открытой воде. Здесь, на севере, джунгли были очень густыми и зловещими, и в них было слишком много чамов, которых они выслеживали и в то же время бежали от них.

Боран знал, что Сория и Прак пребывают в замешательстве. Они сами сказали ему об этом, хотя продолжали идти, ни на что не жалуясь. А вот Вибол в этом походе наконец-то ожил. Он все больше и больше общался с воинами, приглядывался к их движениям, учился правильно истолковывать трубный крик слона или погашенный походный костер. Боран растил Вибола как будущего рыбака, но, вытаскивая из воды сомов или угрей, тот делал это без воодушевления. Боран только сейчас понял, что в его сыне разгорается настоящая страсть, когда он занимается тем же, что и эти воины, – обсуждает возможность отбить у врага Ангкор, учится биться на саблях и двигаться по джунглям так, будто является их частью.

Боран был рад, что его сын жаждет торжества справедливости. Но одновременно он боялся потерять его и мечтал о том, чтобы их жизнь вернулась в прежнее русло, стала такой, какой была до прихода чамов. Если же сойдутся два войска, Вибол будет сражаться, а рядом с ним и Боран, потому что он ни за что не отпустит своего ребенка биться одного.

Сражение это могло забрать у Борана многое. Его могли убить, и тогда он больше никогда не увидит своих близких. Он мог стать свидетелем гибели сына. Эти мысли заставляли его опускать руки – так под дождем обвисают листья. Он чувствовал себя потерпевшим поражение, хотя никакого сражения еще не было. Несколько раз он порывался сказать Виболу, что хочет повернуть назад, но так и не произнес этих слов. Если бы он все-таки решил вернуться, это означало бы не только то, что он бросил свой народ, но также – и это было для него гораздо важнее – что он бросил своего сына. Поэтому Боран, ведя свою семью вперед, старался делать вид, что все в порядке и настроение у него приподнятое.

Подумав о Сории и о том, что его дни с ней, возможно, сочтены, он обернулся и посмотрел на нее. Она улыбнулась ему, а он остановился, чтобы шепнуть ей на ухо, что любит ее. Такое проявление чувств с его стороны случалось нечасто, и она вопросительно посмотрела на него, пропуская вперед сыновей.

– Неужели я не могу собственной жене сказать, что она мне нравится? – тихим голосом спросил Боран.

Сория пошла дальше.

– Но почему именно теперь?

– Потому что я уже очень давно не говорил тебе этого. Слишком давно.

Она кивнула, обходя стоявший на тропе муравейник высотой ей до пояса. Наклонившись к мужу, она шепнула ему:

– Думаешь, мы совершаем ошибку?

– Я… я не знаю.

– Если будем идти дальше… можем потерять сына. А если развернемся и пойдем назад, он все равно будет идти вперед, но уже без нас.

– А чего ты боишься больше?

Тяжело вздохнув, она покачала головой:

– Я не могу отпустить его одного.

– Я тоже.

– Но как ты сможешь защитить его, когда появятся чамы?

– Эти люди… они учат и тренируют его.

– Им на него плевать. Они используют его. А мальчик не может сражаться со взрослыми мужчинами.

– Я знаю. Поэтому я буду рядом с ним.

– Но, Боран, ты ведь всего лишь простой рыбак. Прости, что говорю так, но, увидев тебя с саблей в руке, я поняла, что эти люди просто дурачатся с тобой.

Боран взглянул в сторону воинов, понимая, что она права, и злясь из-за своего неумения.

– Так чего ты тогда хочешь от меня? Ты говоришь так, будто у меня есть множество вариантов, а я выбираю неверный путь. Куда же мне идти, Сория? Он хочет сражаться и учится тому, как это делается. Возможно, это спасет его. Возможно, это спасет и меня тоже. День за днем я задаю себе те же самые вопросы, которые только что упомянула ты. Здесь не река, и я сейчас не расставляю сети. Поэтому я и не знаю, что делать.

– Прости. Видишь ли…

Внезапно шедший впереди воин подал сигнал тревоги. Боран замер на месте. Воины вдруг ринулись в обратном направлении. Они неслись, словно ветер. Вибол, держа Прака за руку, бежал впереди своих сотоварищей. Боран развернул Сорию, и она побежала вслед за воинами; сам он бежал за ней, чувствуя, что сердце его готово выпрыгнуть из груди.

Прак споткнулся о корень дерева и упал на колени; Сория вскрикнула и бросилась к нему. Вибол помог брату подняться, а Боран забрал у него чамскую секиру. Он стоял, повернувшись лицом на север, и ждал, кто появится на тропе. Но тут Сория потянула его за руку, и они снова побежали, пригибаясь, уклоняясь от веток и изо всех сил стараясь не упасть.

К немалому удивлению Борана, воины привели их к большому баньяну и велели взбираться на дерево. Боран хотел возразить, но потом кивнул и стал помогать своим близким подняться туда через хитросплетение толстых ветвей. Они лезли вверх, пока земля не осталась далеко внизу и частично не открылся вид на окружающую местность.

– Почему мы не стали бежать дальше? – пытаясь отдышаться, шепотом спросил Боран.

Командир воинов, мужчина с большим шрамом через все лицо и сломанным носом, наклонился к Борану:

– Потому что я хочу увидеть.

– Увидеть, как мы умрем?

– Увидеть, кто идет. И теперь я вижу, что это не чамы, рыбак, это сиамцы. Так что просто подождем, пока они уйдут.

Боран только покачал головой: ему было непонятно, почему сиамцы не могут убить их всех так же, как это сделали бы чамы. Он хотел спросить об этом, но суровый взгляд воина заставил его запнуться на полуслове. В полной беспомощности он поочередно смотрел на Сорию, Прака и Вибола, кивал им, стараясь как-то подбодрить, хотя на самом деле чувствовал себя угрем, попавшим в его собственную сеть.

Вдалеке с криком вспорхнули несколько черных птиц. Боран затаил дыхание, правой рукой сжимая древко боевой секиры. Ему показалось, что между деревьями он заметил блеск стали. Заржала лошадь. До него донесся какой-то незнакомый запах. Глядя вниз сквозь ветки и листву, он пытался разобраться, что там происходит.

В просветах между деревьями появился отряд военных. Хотя находились они на расстоянии полета стрелы, Боран сразу понял, почему кхмерский воин узнал в них сиамцев. На быстро передвигавшихся солдатах были набедренные повязки и туники из ткани ярких окрасок, с изысканным тонким рисунком. На головах мужчин были головные уборы пирамидальной формы, украшенные бисером, ракушками и перьями. В отличие от кхмеров и чамов, у них были не небольшие круглые щиты, а прямоугольные, закрывающие их от шеи до колен. Почти все они были вооружены копьями с металлическими наконечниками; посередине копий и на концах были прикреплены белые перья. Вообще же это скопление сиамских воинов являло собой своего рода рисунок с такими красками и узорами, каких Боран никогда не видел. Хотя храмы Ангкора были великолепны и ни с чем не сравнимы, большинство кхмеров носили простую одежду, и на них редко можно было увидеть кольца и другие украшения. Сиамцы же, похоже, наоборот, старались украсить себя как можно более пышно.

Боран наблюдал за тем, как внизу проходит войско. Сначала он пытался считать воинов, но очень быстро сбился со счета. Под ним, похоже, шли сотни и сотни сиамцев. Слышны были стук щита о щит и топот бесчисленных ног. Некоторые сиамцы посматривали на верхушку большого баньяна, где укрылись кхмеры, но никто из них не удосужился подойти поближе. Воины явно торопились, они двигались быстрее, чем Боран мог себе представить. Ему казалось, что копья и тяжелые щиты нисколько не замедляют их шаг.

Когда войско наконец прошло и скрылось из виду, Боран повернулся к воину со шрамом.

– Что они здесь делают? – спросил он.

Мужчина улыбнулся.

– Ходят разные слухи, – сказал он. – Слухи о том, что король Джаявар послал за сиамскими наемниками и попросил их прийти к Цитадели женщин, куда направляемся и мы. Если слухи эти правдивы, это может означать, что боги вновь благосклонны к нам. И мы можем теперь надеяться, что справимся с врагом.

Боран заметил, что Сория при этих словах воина согласно закивала, как будто тоже верила в то, что этот знак – встреченное сиамское войско – предвещает им хорошее будущее.

Однако Боран не был в этом уверен. Такое количество людей и оружия могло привести только к большому числу смертей. И как он сможет защитить свою семью от столь разрушительной силы, оставалось для него загадкой.

Когда кхмерский воин велел всем слазить с дерева, Боран испытывал большое искушение попросить своих близких остаться там. Но потом он поймал себя на том, что вместе со всеми спускается с ветки на ветку навстречу своей судьбе, которой он так боялся.

* * *

Асал подгонял своего коня, продвигаясь в голову колонны. Двое разведчиков, которых он послал вперед, к этому времени должны были вернуться. Он уже имел дело с этими людьми раньше, и они никогда его не подводили. Теперь они задерживались и он нервничал.

Джунгли здесь стояли плотной стеной – Асал с таким никогда не сталкивался. Тут преобладали заросли бамбука, хотя над ними возвышались громадные баньяны, а также тиковые и фиговые деревья. Несмотря на сухой сезон, практически каждый камень, ствол дерева или упавшая ветка были покрыты мхом. Косые лучи солнца с трудом пробивались сквозь густую листву, бросая на землю редкие светлые пятна.

Хотя люди вокруг него двигались без остановок и не испытывая сомнений, беспокойство Асала нарастало с каждой минутой. Что-то здесь было не так. Его конь артачился, обитатели джунглей как-то подозрительно притихли. В пятидесяти шагах впереди колонны пятнадцать чамов прорубали саблями дорогу в густом подлеске. Вздрагивая, мерно падали под их ударами стебли бамбука. Папоротник просто вырывали.

Асал доложил Индраварману о пропавших разведчиках, однако король не разделял его опасений. Судя по всему, основные силы кхмеров находились севернее, в районе старого храма. И все же Асал чувствовал себя так, будто идет в ловушку.

Натянув поводья, он придержал коня и крикнул воинам, чтобы они готовились к бою. Они растерянно смотрели на него, но он повторил свой приказ и выхватил саблю из ножен. Теперь он вглядывался вперед, пытаясь понять, что подсказывают ему его инстинкты.

Он начал уже разворачивать коня, чтобы посоветоваться с Индраварманом, но тут джунгли взорвались боевыми кличами. Листва раздалась в стороны, и на тропу стали выскакивать кричащие воины с копьями и большими щитами, в набедренных повязках и туниках ярких цветов. У чамов было всего несколько мгновений на то, чтобы выхватить оружие и собраться с духом. Асал, конечно же, не был готов к тому, что нападут на них не кхмеры, а сиамцы.

Кто бы ни командовал нападавшими, место для засады он выбрал удачно. На узкой тропе чамские лошади запаниковали, некоторые из них понеслись в подлесок, сбросив своих седоков. Даже понимая, что враг превосходит их численностью и они почти обречены, Асал кричал чамским воинам, чтобы они держали строй.