Текст книги "Танцующая на лепестках лотоса"

* * *

Кхмерские воины, шедшие весь день без отдыха, остановились наконец у широкой реки с ленивым течением, впадавшей в Великое озеро. После того как вокруг места привала были расставлены дозорные, большинство воинов, женщин и детей зашли в воду и принялись смывать со своих уставших тел пот и пыль. Лошадей завели в реку ниже по течению, чтобы они могли попить и охладиться.

Воисанна, Чая и Асал стояли по пояс в медленно текущей воде неподалеку от войска сиамцев. Стражник с берега наблюдал за Асалом. Хотя руки его были по-прежнему связаны, относились к нему во время марша хорошо, и он, похоже, не обращал особого внимания на то, что веревки растерли ему кожу. Воисанна несколько раз обрабатывала его изувеченные пальцы, выяснив предварительно у одной пожилой женщины, как залечивать такие раны.

Когда Воисанна плескалась в воде, ее одолевали разные чувства. Она испытывала радостное возбуждение оттого, что ей удалось бежать из Ангкора и теперь рядом с ней два человека, которых она любила больше всего на свете. Однако она была опечалена смертью Тиды и переживала из-за неопределенности их будущего. Если кхмеры проиграют грядущую битву, с ними может произойти все что угодно. Воисанна склонялась к тому, что ей, Асалу и Чае лучше было бы остаться в лагере, однако король Джаявар попросил Асала отправиться в поход, считая, что его знание тактики чамов может оказаться очень полезным.

Большую часть своей жизни Воисанна обращалась за советами к отцу, но теперь, когда его уже не было рядом, она вынуждена была принимать решения самостоятельно. Конечно, она интересовалась мнением Асала, но при этом не хотела досаждать ему своими вопросами и проблемами, и поэтому обычно полагалась на себя, на собственный жизненный опыт. Главной ее заботой была Чая. Правильно ли то, что ее младшая сестра идет с армией? Не лучше ли было бы оставить ее в лагере? Воисанне было известно о яде, которым запаслись на случай победы чамов, но она не могла даже представить себе, что будет побуждать свою сестру покончить с жизнью. Она думала, что, если победят чамы, она перережет путы Асала и они втроем попробуют скрыться в джунглях. Однако на них будут охотиться и, скорее всего, поймают; мысль о том, что может в этом случае произойти с Чаей, заставляла Воисанну вновь и вновь обращаться к богам с молитвой о милосердии. Она молилась так часто в этот день, что это уже происходило непроизвольно и было так же естественно, как дыхание.

Чая рассмеялась над тем, что сказал ей Асал, и Воисанна перевела взгляд на них. Она вспомнила, как в первый раз занималась с ним любовью на берегу ручья, каким страстным он тогда был. Похоже, он хотел ее на протяжении тысячи жизней, но раньше не имел возможности прикасаться к ней и проявлять свои чувства. Когда же ему наконец была предоставлена свобода действий, страсть просто захлестнула его. Он буквально поглощал Воисанну, и на некоторое время она перенеслась в волшебный край, а окружающий мир для нее померк, обратился в ничто.

Пока Воисанна смотрела, как он и Чая смеются, в ней вновь нарастало желание прикоснуться к нему. Ей хотелось остаться с ним наедине, хотелось одаривать его любовью. Но ей нужно было сдерживать себя, потому что теперь такое уединение было невозможно. Ей пришло в голову, что вскоре они и вовсе могут умереть, и она стала думать над тем, как обезопасить себя и близких ей людей. Ее дыхание от волнения участилось. Когда начнется схватка, она должна будет освободить его и найти ему оружие. Если же король Джаявар накажет ее за это, что ж, так тому и быть. Она уже видела своего возлюбленного в бою и точно знала, что все они будут гораздо лучше защищены, если Асал будет вооружен.

«Я должна найти нож, – подумала она. – Небольшой нож, с помощью которого я смогу освободить его от веревок».

Чая вывела Асала на берег и, подняв плоский гладкий камешек, попробовала бросить его так, чтобы тот поскакал по поверхности. Но камешек сразу нырнул в воду, и Асал рассмеялся, отчего раздосадованная Чая выругалась, а Воисанна улыбнулась. Чая попробовала снова, но и эта попытка оказалась неудачной.

– Давай я покажу тебе, как надо, – сказал он, наклоняясь за камнем.

Поскольку руки у него были связаны, бросок вышел неуклюжим, и тем не менее его камень трижды подпрыгнул, прежде чем утонуть.

Чая нахмурилась:

– Но я ведь все сделала точно так же!

– Нужно сделать резкое движение кистью.

– Я знаю, как это делается. Просто мои камни были не такими хорошими, как твой. Ты бы лучше нашел мне более подходящий камень, вместо того чтобы рассказывать, как двигать кистью.

– Так мне стать твоим слугой?

– Да, и пошевелись, слон ты неуклюжий! – принялась она дразнить его. – А то я дам тебе кнута, так что вовек не забудешь.

Воисанна вновь улыбнулась, удивляясь тому, как быстро Чая и Асал нашли общий язык. Он вел себя как ее старший брат, а ей это явно нравилось. Пока он искал для нее нужный камень, она подтрунивала над тем, что он слишком медленно движется. Тогда он стал действовать быстрее, один за другим вручая ей камни, которые она швыряла в реку с напускным презрением.

С улыбкой глядя, как они дурачатся, Воисанна нашла плоский круглый камешек размером с ее палец. Присвистнув, чтобы привлечь внимание Асала и Чаи, она наклонилась, изогнувшись, и совершила бросок так, как говорил Асал. Ее камень подпрыгнул шесть или даже семь раз, прежде чем утонуть.

– Так нечестно! – со смехом воскликнула Чая. – Ты жульничаешь!

– Ничего подобного.

– Вы вдвоем, видно, долго тренировались. Этим вы и занимались все те дни в Ангкоре, пока не нашли меня. Вы учились бросать камни, чтобы они прыгали по воде! А теперь сговорились выставить меня на посмешище.

– Для этого не нужно сговариваться, – отозвалась Воисанна, радуясь, что видит сестру смеющейся. – Нужно просто взять и сделать.

Чая безуспешно пыталась сохранить серьезное выражение лица, а потом, хихикая, ринулась на Воисанну и схватила ее за руки. Сестры несколько мгновений боролись, а потом Воисанна поскользнулась на камне и, вздымая брызги, упала в воду. Чая триумфально захлопала в ладоши. Асал рассказал ей, как Воисанна столкнула его в воду, когда они с ней вдвоем плыли на лодке по речке, и как ему приятно видеть, что он наконец-то отомщен.

Воисанна сидела в воде, смотрела, как они веселятся, и думала о том, что теперь ее младшая сестра и этот чамский воин составляют всю ее семью.

– Я люблю вас обоих, – сказала она, глядя на них. – Долгое время мне казалось, что боги покинули меня, что они перестали обо мне заботиться. Но я ошибалась. Они обо мне помнят. Так что молитесь им, вы оба. Молитесь, чтобы, когда начнется битва, удача была на нашей стороне.

* * *

Чуть раньше в тот же вечер, когда кхмерское войско продвинулось на юго-запад, Джаявар и Аджадеви сидели на вершине одного из холмов, откуда открывался вид во все стороны. Армия стала лагерем вдоль этой гряды; часовые были расставлены через каждые пятьдесят шагов. Из-за близости Ангкора Джаявар запретил разводить костры. В связи с этим приказом условия в лагере были нелегкие, потому что ни у кого не было возможности приготовить горячую пищу, и, что еще хуже, не было дыма, который отгонял бы москитов.

Аджадеви жевала кусок вяленой рыбы и одновременно натирала кожу Джаявара маслом мелии индийской. Запах масла плодов этого дерева отпугивал летающих насекомых, хотя действие его было непродолжительным. На гребне цепи холмов постоянно раздавались проклятия и звонкие шлепки – люди пытались бороться с навязчивыми кровососами.

У Аджадеви и Джаявара была шелковая противомоскитная сетка, но они решили не пользоваться ею, когда столько их соотечественников страдают от москитов. Даже знаменитое терпение королевы подвергалось серьезному испытанию из-за постоянных укусов и жужжания насекомых. Стараясь расслабиться и сосредоточиться на том, что будет происходить на юге, она делала глубокие вдохи и выдохи.

– Что ты видишь? – спросил Джаявар, беря в рот кусочек сушеной рыбы.

Она пожала плечами:

– Миллион маленьких ненасытных дьяволов в воздухе. Это все, что я сейчас чувствую.

– Когда они находят хорошую кровь, они способны ее оценить. А твоя кровь должна быть не менее сладкой, чем любая иная.

– Моя кровь старая. Старая и испорченная.

– Чушь!

Она прихлопнула очередного назойливого москита и заерзала на камне, на котором они сидели рядом. Досадуя, что не может истолковать знаки вокруг себя, она покачала головой и в очередной раз пожалела, что нельзя разводить костры.

– Через несколько дней все будет кончено, – сказал Джаявар, укладывая друг на друга три камня. – Хорошо или плохо, но в любом случае все закончится.

Она задумалась о неизменности и мимолетности жизни, удивляясь, как они могут сосуществовать.

– А ты что видишь, Джаявар? Ты всегда спрашиваешь об этом меня, но сегодня вечером я не вижу ничего.

– Я верю, что победа возможна… но опасаюсь предательства.

– Кто же может предать нас?

– Многие. И даже если одному это удастся, мы проиграем. Потому что победить мы можем, только напав неожиданно. У Индравармана намного больше людей, чем у нас. Если мы не сможем застать чамов врасплох, мы будем разбиты.

– Не показывай людям свой страх.

– Не покажу.

– Ты должен поговорить с ними перед битвой. Рассказать им, за что будут сражаться.

– А за что мы будем сражаться?

– За право жить так, как мы считаем нужным.

Он кивнул, добавляя в свой столбик четвертый камень.

– За меньшее и воевать не стоит.

Солнце опустилось за горизонт, и по небу медленно расползлись янтарные волны заката.

– Как будто художник разлил оранжевую краску на темно-синем фоне, – сказала она.

Он согласно кивнул, но потом оторвал глаза от неба и повернулся к ней.

– Через два дня я поведу людей за собой. И чамы будут искать любой способ меня убить.

Она молча кивнула.

– Если победа будет на их стороне, примешь ли ты яд? – спросил он.

– Да.

Он потянулся к ней и погладил ее руку.

– Если нам суждено умереть порознь, как мы с тобой найдем друг друга в том громадном пространстве, в той непроглядной темноте?

Аджадеви поцеловала его руку. Она не знала, что ему ответить, и стала размышлять о том, как она будет искать его, если яд унесет ее жизнь.

– Помнишь ту ночь в далеком прошлом, когда ты запускал в небо фонарик?

– Помню.

– Ты взял шелк и натянул его на прямоугольный каркас, сделанный из самых тонких бамбуковых веточек. Шелк был желтым, а вся конструкция была величиной с мою руку. В самом низу располагалась свеча.

– Свеча с тремя фитилями.

– Да. Мы стояли на самом верху Ангкор-Вата, зачарованные его красотой, а над нами висела волшебная ночь. Тогда ты впервые сказал, что любишь меня и хочешь в мою честь зажечь в небе еще одну звезду.

– Я так и сделал.

Захваченная воспоминаниями, она улыбнулась.

– Ты зажег свечу и поднял фонарик, ожидая, пока в нем нагреется воздух. Когда же это наконец произошло, мы отпустили фонарик. В первый момент его понесло в сторону, и мы уже испугались, что потеряем его, но затем он устремился ввысь, яркий и сильный. Он улетел высоко и далеко и в какой-то момент затерялся среди звезд.

– Он стал звездой. Он по-прежнему на небе, и, если внимательно присмотреться, его можно там найти.

Улыбка блуждала по ее лицу. Она наклонилась к нему и поцеловала его в губы.

– Если ты падешь в бою, сохрани нашу звезду в себе, когда будешь перелетать из одного мира в другой. Я сделаю то же самое, и, если мы оба сохраним нашу звезду, наш свет внутри нас, мы, безусловно, встретимся в следующей жизни.

Джаявар кивнул и, обняв ее за плечи, притянул к себе.

– Тогда, давно, я был прав, думая о тебе как о звезде. Ведь ты наполнила мою жизнь ярким светом. Ты единственный человек в мире, который видит меня таким, какой я есть на самом деле.

На его руку сел комар, и она убила его, прежде чем тот успел укусить Джаявара.

– Если я услышу, что тебя убили, я приму яд. Я буду хранить в себе нашу звезду и отправлюсь разыскивать тебя.

– Только сначала убедись в том, что я действительно убит, Аджадеви. На войне бывает масса всякой лжи, и слухов появляется не меньше, чем сейчас этих паразитов вокруг нас.

– Если мы победим, – сказала она, – мы с тобой должны будем запустить еще один фонарик. Мы должны будем добавить на небо еще одну звездочку.

– Хорошо.

– Поэтому победи, чтобы ты мог дать нам вторую звезду.

Вздохнув, он поцеловал ее в плечо, и губы его задержались на ее коже.

– Отдохни здесь со мной, любовь моя. Отдохни со мной, и посмотрим, что принесет нам эта ночь.

Глава 2
Битва на берегу

Два дня спустя, незадолго до рассвета, Джаявар стоял, освещаемый небольшим костром, посередине круга, который образовали двадцать четыре командира. Одним из них был Пхирун, которому Джаявар в свое время открылся на пыльной дороге возле Ангкора. Верный своему слову, Пхирун посылал группы бойцов на север, а позднее направился туда и сам во главе большого отряда крепких мужчин и женщин.

Каждый из этих двадцати четырех командиров должен был вскоре повести за собой в бой три сотни воинов. У каждого из них были в предстоящем сражении свои задачи. Некоторые получили приказ следовать за Джаяваром прямо на чамский лагерь, другие – обойти место схватки с флангов и захватить вражеские лодки, чтобы чамы не успели скрыться на них.

Прошлую ночь Джаявар провел за раздумьями, как может развернуться это сражение, просчитывая все варианты. В конце концов он решил принять план мальчика с использованием пожара. Джаявар опасался, что сильный огонь может заставить чамов сразу броситься к своим лодкам. Конечно, кого-то из врагов они догонят и убьют, однако остальные могут сбежать и предупредить своих приближающихся собратьев. А успех всей стратегии Джаявара основывался на том, чтобы застать вновь прибывших врасплох; для этого необходимо было добиться того, чтобы ни один чам во время утренней атаки не ускользнул от них.

В итоге Джаявар решил устроить небольшой пожар на западе. Дым привлечет внимание чамских часовых, и, вероятно, Индраварман пошлет отряд выяснить причину пожара. А Джаявар тем временем бросит основные свои силы прямо на лагерь неприятеля, ошеломив его, и тогда тот не успеет вооружиться и занять оборонительную позицию. Чамы в войне с кхмерами применяли тактику нагнетания страха, а теперь Джаявар использует этот метод против них самих, рассеивая вражеских воинов и беспощадно истребляя их.

Что же касается предложения мальчика отравить рыбу, Джаявар решил принять и его. Поэтому два дня назад он послал своих разведчиков передать кхмерским рыбакам, чтобы они позволили своему улову испортиться, прежде чем продать его чамам на следующий день. Король, конечно, не знал, сколько чамов заболеет из-за этого, но был уверен, что по крайней мере некоторые из них будут далеко не в лучшей форме. Нельзя было упускать возможности ослабить врага.

Поскольку под командой Индравармана было гораздо больше воинов, Джаявар был убежден, что три небольших сражения вместо одного большого – единственный способ прогнать чамов с родной земли. В первых двух из них – в схватке на берегу и с прибывшим пополнением чамов на воде – у него будет численный перевес над врагом, и, если его стратегия сработает, это может стать для кхмеров днем побед.

Стоя перед командирами и повторяя свои предыдущие указания, Джаявар думал о том, кому из них суждено дожить до следующего рассвета. Все они были сильными, отважными и преданными людьми. Чамы уже один раз взяли над ними верх, кхмеры были вынуждены скрываться в джунглях и теперь жаждали мести. Джаявар опасался, что это может сделать их слишком агрессивными, и просил в битве полагаться на разум, а не только на сердце.

– Я не хотел бы потерять ни одного из вас, – в конце добавил он. – Поэтому атакуйте со страстью, но не безрассудно. Думайте о тех, кого вы потеряли, но не стремитесь побыстрее присоединиться к ним. Вместо этого посвятите своим близким вашу победу.

Несколько командиров громко выказали свое согласие с ним. Джаявар по очереди переводил взгляд с одного командира в полном боевом облачении на другого. Из двадцати четырех командиров шестеро были сиамцами, включая и беззубого, всего в боевых шрамах воина, который спланировал успешное нападение сиамцев на отряд Индравармана. Не забывая об интересах наемников, Джаявар и им уделил внимание:

– Вас привлекло сюда золото, и вы это золото получите. Но вы должны помнить, что чамы – наш общий враг. Поработив наш народ, они придут и к вам. Поэтому сражайтесь сегодня с нами не только за золото, но и за свое будущее.

Сиамцы дружно ударили себя щитами в грудь. Как всегда, движения их были отточены и синхронны, и Джаявар был рад, что сражаются они на его стороне, а не против него. Он переводил взгляд с одного лица на другое.

– Пока мы шли, – сказал он, – я спросил свою жену, за что мы воюем. Она ответила мне, что мы должны драться за то, чтобы «жить так, как мы сами считаем нужным». И она была права: ничто не может сравниться по благородству с этим желанием. Поэтому, готовясь к битве, скажите своим людям, как горячо мы стремимся вернуть то, что когда-то было нашей действительностью. Сам я, как и вы, жажду свободы, и сегодня я добьюсь ее либо через победу, либо через смерть.

Надеясь, что ему удалось воодушевить людей, Джаявар кивнул, и пальцы его крепче сжали рукоять сабли. Ему нужно было наполнить их сердца надеждой и отвагой, потому что очень скоро им предстояло атаковать закаленных в боях бойцов.

– Дни, когда я вынужден был прятаться, миновали, – добавил он, глядя на командиров; голос его звучал все громче и все тверже. – Я, как и вы, вынужден был скрываться, но с самой первой ночи, проведенной в джунглях, в голове у меня кипели мысли о мщении. Чамы убили моих детей, отняли все самое ценное, что у меня было. А теперь, оскверняя наши храмы и жилища, насмехаясь над нашей историей, они считают нас трусами. Они смешивают нас с дерьмом, потому что не верят, что мы способны восстать против них. Но они ошибаются, друзья мои. Потому что сегодня, хоть нас и меньше, мы окрасим их кровью и землю, и воду, и сам воздух, которым мы дышим. А моя сабля будет петь сегодня голосами моих детей. Ваши сабли тоже запоют, и все вместе мы покажем чамам, что всякий, кто угрожает нашей стране, подвергает себя смертельной опасности. Мы не ищем войны. Мы не рады ей. Но если нам приходится сражаться, мы бьемся так, как будто на кону стоят наши бессмертные души!

Послышались одобрительные выкрики и кхмеров, и сиамцев, а также тяжелые удары оружием о щиты.

– Хорошо! – зычно крикнул Джаявар. – Сегодня мы будем драться под новым знаменем. Это знамя не короля, это знамя народа. Пусть оно придаст вам решимости! Несите его вперед! И сражайтесь, чтобы жить, как захотите сами, а не так, как вас заставляют чамы. – Он выхватил саблю из ножен и высоко поднял ее. – Помните: жить, как хотите сами!

Командиры одобрительно зашумели, вскинув над головами свое оружие.

Джаявар по очереди обнял каждого из них, называя по имени и желая победы. Он был готов умереть за свой народ, а они – за него. Несмотря на то что король хотел жить, он, если бы ему пришлось выбирать, победить и умереть либо проиграть и остаться в живых, выбрал бы первое.

Вернуть свободу своему народу было важнее, чем его собственная судьба и даже судьба Аджадеви.

Джаявар должен был победить любой ценой, во что бы то ни стало.

* * *

Спустя несколько часов после того, как на западе от лагеря был устроен отвлекающий пожар, Боран стоял рядом с Виболом и слушал последние приказы своего командира. Хотя все, что говорилось, было очень важно, Боран постоянно поглядывал на сына, грудь которого от волнения вздымалась все чаще. По лбу Вибола катились капли пота. Пальцы его вцепились в древко копья, которое сейчас подрагивало, как молодое деревце на ветру. Борану внезапно ужасно захотелось схватить его за руку и увести от приближающегося безумия, но он знал, что сын ему этого никогда не простил бы. Поэтому Боран просто молился, чтобы боги уберегли его семью. Он молил их о небесной защите.

Командир выхватил свою саблю. Лагерь чамов был уже рядом, а в джунглях вокруг него большие группы кхмеров и сиамцев ждали сигнала к атаке. Люди беспокойно переминались с ноги на ногу, проверяли, крепко ли пристегнуты щиты, и по-братски похлопывали один другого по плечу, обещая прикрывать друг друга. Каждый знал, что может погибнуть, и эмоции били через край. Закаленные в сражениях воины говорили о любви и самоотверженности. Командиры смотрели на своих людей с благосклонностью; они испытывали к своим подчиненным сердечную привязанность.

Слева от Борана раздался крик птицы. Он догадался, что птица была ненастоящая, только когда люди вокруг него начали готовиться к бою. Крик повторился, и на этот раз командир подал сигнал бежать вперед. Боран повернулся к Виболу и поцеловал его в лоб.

– Я люблю тебя, – сказал он.

Вибол кивнул и хотел что-то ответить, но в этот момент на них стали напирать стоявшие сзади.

Боран бежал впереди своего сына, обещая себе, что всегда будет оставаться между Виболом и неприятелем. Он перепрыгнул через ствол упавшего дерева, поднырнул под низкую ветку, обежал высокий, до пояса, муравейник и помчался дальше, слыша, как позади него тяжело дышит Вибол. Люди спотыкались и падали, но быстро поднимались и вновь бросались в густой подлесок, как река бросается на перекрывающую ее дамбу. Хотя щиты все время бились о ветки и человеческие тела, двигались все они на удивление тихо.

Раздался крик какого-то чама. Люди вокруг Борана побежали быстрее. Джунгли редели, впереди стало светлеть, и неожиданно перед ними открылась картина чамского лагеря. Боран увидел, что схватка началась. Задачей его отряда было захватить и удерживать вражеские лодки, и их командир, отбив удар чама, не вступил с ним в бой, а, делая крюк, направился к стоявшим на привязи лодкам. Вокруг звенели бьющие о щиты сабли, раздавались выкрики, отчаянные вопли, трубный зов нескольких боевых слонов, остававшихся все еще привязанными к деревьям.

Боран обернулся, чтобы убедиться в том, что Вибол по-прежнему находится сразу за ним, и в этот миг споткнулся. На него набросился чам с секирой, и он едва успел подставить свой щит под удар. Лезвие попало в щит под углом и соскользнуло вбок, не причинив Борану вреда. Восстановив равновесие, он сделал выпад копьем и попал чаму в бедро. Тот закричал и выронил секиру.

Казалось, что враги повсюду, и Боран крикнул Виболу, чтобы тот бежал по направлению к лодкам.

Впереди него просвистело несколько пущенных чамскими лучниками стрел, которые с глухим звуком вонзились в рослого кхмера, всего забрызганного кровью врагов. Понимая, что лучники эти представляют смертельную опасность для сына, Боран бросился вперед, держа перед собой щит, и почувствовал, как стрела впилась в толстое дерево. Двое лучников при его приближении, побросав свои луки, побежали к воде. Хотя Боран считал себя неслабым человеком, никогда в жизни он еще не ощущал в себе такой силы. Мысль о возможной гибели Вибола наполняла его яростью, и он отчаянно закричал на оставшихся чамов, переключая их внимание на себя. Какой-то голый чам подхватил саблю упавшего товарища и преградил Борану путь. Это был мужчина с хорошо развитой мускулатурой, но Боран испытывал не страх, а лишь всепоглощающее желание защитить своего ребенка. Он отразил удар чама щитом и, почувствовав, что оружие врага застряло в древесине, древком копья сбил того с ног.

Лодки находились недалеко, и Боран крикнул Виболу, чтобы тот поторопился. Пристань, находившаяся в пятидесяти шагах от них, уже была забита сражающимися кхмерами и чамами. Боран ринулся в бой. Он использовал свой щит, чтобы сбрасывать чамов в воду. Удар эфесом сабли пришелся ему в плечо, и рука его онемела. Он подумал, что теперь ему конец, но кхмеры вокруг него сплотились и обратили чамов в бегство. Неожиданно вся пристань оказалась занятой своими.

Боран подтащил Вибола к ближайшей лодке и запрыгнул в нее, но неудачно и почувствовал острую боль в ноге. Тем не менее он развернулся и закрыл Вибола своим щитом от чамского копья, летевшего в их направлении. Группа опытных кхмерских бойцов быстро перебила чамов в лодке. Грудь Борана судорожно вздымалась, ему было трудно дышать, а правая рука плохо слушалась его. И все же краем щита он подтащил сына поближе к себе. К своему удивлению, он вдруг заметил, что наконечник копья Вибола в крови.

Рискнув бросить взгляд на берег, Боран увидел, что флаги с изображением священного Ангкор-Вата продвигаются вперед и что враг окружен. Чамов удалось смять, хотя многие из них сражались отважно и решительно. Некоторые пробовали бежать к озеру или в джунгли, но их догоняли и наносили удар в спину. Другие бросали оружие и молили о пощаде, но и они были истреблены. Раненые плакали и причитали, но никто не обращал на них внимания, и они гибли массово.

Внезапно Вибол привалился к борту лодки, и его вырвало. Боран обхватил сына здоровой рукой и крепко держал его, пытаясь понять, не ранен ли он. Не обнаружив никаких повреждений, он про себя воздал благодарственную молитву богам, а Вибол тем временем, выронив копье, содрогался в приступах рвоты.

Кхмеры и сиамцы принялись торжествующе кричать. Тысячи голосов слились в единый мощный вопль. Боран подумал, что крик этот, возможно, донесся даже до богов, так как казалось, что его подхватили джунгли, вода озера и даже его собственное тело. Люди вокруг него радостно вскидывали над головой свое оружие, и создавалось впечатление, что мир вот-вот разлетится на куски от мощи их голосов.

Продолжая поддерживать Вибола, Боран поцеловал его в потный затылок. Потом он посмотрел на север и подумал о том, где сейчас находятся Сория и Прак. Битва утихала, и вскоре должен был подойти обоз их армии, но до сих пор не было видно ни одной женщины и ни одного ребенка.

– Где же они? – прошептал он.

У линии воды несколько оставшихся в живых, но раненых чамов были заколоты копьями с отталкивающей деловитостью. Боран повернул голову Вибола так, чтобы тот не видел этого зрелища. Зная, что им предстоит еще одно сражение, Боран пытался сосредоточиться на вздымавшейся волнами поверхности озера и представить себе, какая рыба может под нею скрываться. Такие вопросы, занимавшие его практически всю жизнь, теперь казались до умиления несущественными.

Один его сын был жив. Но Сория и Прак находились неизвестно где, и эта разделенность ранила его сердце не хуже клинка. Он чувствовал себя неуютно, сидя в чамской лодке и поддерживая своего оцепеневшего ребенка, в то время как остальные члены его семьи, должно быть, сейчас гадали, жив ли он и Вибол.

Кхмерские и сиамские командиры начали перегруппировывать отряды; они рассаживали часть своих людей в чамские лодки, а других расставляли по границе лагеря в качестве часовых. Несколько десятков кхмерских погонщиков слонов вскарабкались на спины захваченных животных и увели их в джунгли. Боран не знал, что произойдет дальше, но понимал, что денек выдастся тяжелым.

Вибол наконец поднял голову; глаза у него были красные, а на запыленном лице были видны следы слез. Все еще дрожа, он начал было говорить, но тут заметил красный след от удара на отцовском плече.

– Ты ушибся? – едва слышно спросил он.

– Ветка ударила, когда мы бежали.

Глаза Вибола вновь наполнились слезами.

– Как я хочу, чтобы все уже закончилось! Чтобы сражаться больше не пришлось.

– Я тоже.

– Сколько их еще?

– Множество, – ответил Боран, не желая обманывать его. – В Ангкоре еще полно чамов. На Великом озере тоже. Мы пока что только расшевелили гнездо шершней.

– Ох…

Командир на берегу подал знак отцу и сыну, чтобы они подошли. Вибол закрыл глаза, затем поднял свое копье и начал переступать через борт. Боран придержал его за локоть.

– Погоди, – остановил он сына.

– Что?

– Ты пришел сюда… потому что хотел стать мужчиной. Но должен тебе сказать, что, просто убив человека, мужчиной не станешь. Мужчиной тебя сделает только выбор более трудного пути, такого пути, который выбрали мы. Этот путь и привел нас к этому моменту.

– Я уже… убил человека. И не почувствовал себя от этого сильнее.

– Ты и не стал сильнее. Поэтому не убивай для того, чтобы что-то себе доказать. Убивай, чтобы остаться в живых, только если ты должен будешь сделать это. Но не для того, чтобы показать, чего ты стоишь.

– Хорошо.

– Мне ты все уже доказал много раз, когда был со мной на воде. Каждый божий день ты показывал, какой ты на самом деле. И я все время радовался, что нахожусь рядом с тобой. Как же мне дороги те дни!

– Мне тоже, – отозвался Вибол, и по щекам его опять побежали слезы.

Боран обнял сына и крепко прижал к себе. Он наблюдал за Виболом, пока тот выбирался на пристань. Он шел за ним по пятам, двигаясь осторожно из-за боли в плече и в колене. Теперь, когда запал боя прошел, он чувствовал себя очень уставшим и очень старым.

* * *

Индраварман и По Рейм расположились ближе к корме длинной чамской лодки, рассекавшей воды Великого озера. До берега нужно было плыть еще половину утра. Это судно очень отличалось от тех лодок, которые привезли чамов в Ангкор. Оно было тридцати шагов в длину и шести в ширину, у него был задранный нос и один парус. Вдоль бортов теснились гребцы, а между ними ощетинились оружием тридцать лучших воинов Индравармана. На корме капитан правил лодкой с помощью шеста, который был соединен с рулем. Рядом с ним стоял пожилой чам, монотонным голосом задававший ритм гребцам.

Люди потели под уже жарким солнцем, а Индраварман сидел на помосте, выложенном шелковыми подушками. Возле него сидел на коленях По Рейм. Оба они находились в тени искусно сделанного навеса, державшегося на бамбуковых шестах. Края навеса подрагивали каждый раз, когда лодка усилиями гребцов рывком продвигалась вперед, подгоняемая ветром. Нос лодки украшала вырезанная из дерева голова петуха с толстым клювом в обрамлении пучков перьев.

На лодке Индравармана разместилось более семидесяти чамов. По озеру плыло около ста пятидесяти судов разных размеров, перевозивших одиннадцать тысяч человек. Две тысячи воинов король оставил в Ангкоре, чтобы держать в узде тамошних кхмеров, но основная часть его армии была с ним. Еще три тысячи воинов плыли навстречу ему с юга, выбрав непрямой маршрут с их родины.

Шпионы По Рейма докладывали, что Джаявар выступит примерно с семью тысячами своих людей, а это означало, что, когда Индраварман дождется подкрепления, соотношение сил с противником будет два к одному. Перспектива столь неравной схватки заставляла короля чамов дышать учащенно от возбуждения. Он смотрел на юг, ища взглядом своих соотечественников. Небо было безоблачным, но над водой висела легкая дымка, не позволявшая видеть далеко. Он знал, что приближающаяся подмога уже рядом – об этом доложили разведчики, посланные вперед на быстрых лодках.