Текст книги "Бисмарк: Биография"

Взаимосвязь между, казалось бы, разноплановыми событиями неминуемо должна была привести к конфликту между Ватиканом и новым прусским протестантским рейхом. Еще до избрания первого рейхстага партия Центра прусской нижней палаты 18 февраля 1871 года направила императору послание с просьбой выступить в поддержку восстановления «светской власти», как называли тогда папский суверенитет в Риме. Император уклонился от прямого ответа, заявив лишь в тронной речи, что германское государство не вмешивается в дела других государств, и этот тезис был повторен в обращении, принятом ландтагом. Против этой резолюции проголосовали только центристы⁷. После острых дебатов, проходивших в новом рейхстаге в первой половине апреля 1871 года, депутаты подавляющим большинством – 223 к 59 – отвергли предложение партии Центра закрепить в конституции рейха шесть статей из прусского основного закона, касавшихся свободы слова, свободы прессы, собраний, религиозных верований, научных исследований и автономии для религиозных институтов⁸. Либералы позволили противникам католицизма растоптать собственные демократические принципы. Не менее странным выглядело и то, что воинственная церковная партия вдруг возжелала в Германии тех свобод, которые были запрещены Ватиканом для правоверных католиков и, мало того, были осуждены «Силлабусом» – перечнем главных заблуждений.

Бисмарк отреагировал резко и категорично в конфиденциальной депеше барону Георгу фон Вертерну (1816–1895), прусскому министру в Мюнхене. Он наставлял своего представителя: в дебатах «обозначилась тенденция враждебности по отношению к правительству рейха… что вынуждает принять агрессивные меры против партии»⁹. Маргарет Лавиния Андерсон так объяснила агрессивность канцлера: «Для Бисмарка, болезненно переживавшего за судьбу своего детища, партия Центра представляла угрозу… слишком серьезную, чтобы от нее отмахнуться… Бисмарк нанес удар по ее источнику – католической церкви, начав, как заметил Генрих Борнкам, «отечественную войну за упрочение империи»¹⁰. Так зародилась кампания, получившая название «культуркампф» – борьба за культурную унификацию.

Наступление на центристов лишь способствовало их сплочению. Маргарет Лавиния Андерсон, проанализировав голосование в районах, избравших депутатов партии Центра, пришла к выводу: 104 из 397 депутатских мест в рейхстаге являются Stammsitze – стойкими или прочными, практически всегда остающимися за одними и теми же лицами. Из 104 таких прочных депутатских мест 73 принадлежали партии Центра. Таким образом, Бисмарку до конца его карьеры противостояло сплоченное и неизменное ядро центристов: в период между 1874 и 1890 годами 76 процентов депутатских мест партии Центра всегда оставались за ней. Ее аристократические основатели прочно удерживали свои позиции. Но они все же были менее склонны к тому, чтобы повиноваться епископам и приходским священникам, чем простые богомольцы. Прояви Бисмарк побольше мягкости, возможно, ему и удалось бы оторвать партию от церковной иерархии. Его агрессивность имела лишь обратный эффект. Теперь он мог выиграть борьбу с католической партией Центра и католиками новой Германии, ставшей еще более католической, только путем отмены всеобщего избирательного права и пересмотра конституции.

Итальянское королевство экспроприировало монастырскую и церковную собственность, завладело папскими дворцами на Квиринальском холме. Папа снова стал узником, как и Пий VII в 1809 году. Светскую власть понтифика ликвидировали, а самого Пия IX превратили в затворника. Великие ворота Ватикана замкнулись в трауре. Новый итальянский парламент в 1871 году в порядке жеста доброй воли принял закон о гарантиях и предложил солидную денежную компенсацию за утерянную собственность. В ответ Пий IX 15 мая 1871 года издал энциклику «UBI NOS» (о папских государствах). Понтифик отверг какие-либо отношения с безбожным итальянским королевством, положив начало войне, которая продолжалась все десятилетие. Кронпринц Фридрих оказался не прав. Римская проблема не разрешилась. Она стала еще острее. Dissidio (диспут) по римской проблеме отравлял отношения между церковью и государством в Италии в продолжение пятидесяти лет. В 1874 году папа объявил non-expedit (нежелательным) участие правоверных католиков в государственных делах Итальянского королевства. В 1877 году другим декретом вводился режим non-licet: католикам запрещалось служить богохульному государству в любом качестве, даже участвовать в выборах.

Со своей стороны либеральное государство отвергло все, что насаждал Пий IX. В Итальянском королевстве были провозглашены свобода слова, вероисповедания, прессы, отделение церкви от государства, терпимость ко всем религиозным воззрениям и их отсутствию, свобода научных изысканий. Получила признание эволюционная теория Дарвина (его труд «Происхождение видов», опубликованный в 1859 году, моментально стал бестселлером), светское образование, гражданский брак и гражданский развод. В 70-х годах в Италии, Германии, Швейцарии, Франции и Австрии государство твердо встало на защиту этих ценностей от Римской католической церкви и ее священников. Развернулась священная война либерализма против «черного интернационала» католицизма. Епископы и священники подвергались аресту и высылке даже в такой демократической стране, как Швейцария.

Бисмарк, как всегда, проводил двойственную политику: жесткую и карательную по отношению к католической партии Центра и сдержанно-умеренную в отношениях с Ватиканом. 1 мая 1871 года он инструктировал графа Йозефа фон Брассье де Сен-Симона, германского посла во Флоренции, где пока еще находилась столица Итальянского королевства, предупредить итальянское правительство:

«Его действия затрагивают не только собственные партии и собственный парламент внутри страны. Оно должно считаться с интересами католической церкви и за пределами государства, а также тех держав, которые настроены к ней дружественно. Благоразумное и тактическое поведение, особенно в отношениях с такой персоной, как папа, позволит сохранить приязненные связи и не оскорблять чувства католиков»¹¹.

Дипломатией кнута и пряника Бисмарк хотел вбить клин между германской католической партией и правоверными католиками в лице Святого престола. «Культуркампф» превратился в проблему международных отношений, национального единства, в один из приоритетов внутренней политики. Во всех странах со значительным католическим населением развернулись острые дискуссии, затрагивавшие практически все стороны повседневной жизни: какие должны быть школы, больницы (с медсестрами или монахинями), церемонии бракосочетания и развода, службы вспомоществования бедным, благотворительный статус церквей и монастырей. Римская церковь с ее канонами и традициями препятствовала становлению современного цивилизованного государства. «Культуркампф» стал самым серьезным испытанием для Бисмарка на завершающем этапе карьеры, и, по иронии судьбы, его примирение с Виндтхорстом привело к отставке в марте 1890 года.

В июне 1871 года Бисмарк решил проучить партию Центра. Особенно его раздражал Адальберт фон Крёциг (1819–1887), начальник католического отдела прусского Kultus-ministerium (министерства по делам религии, образования и здравоохранения). 19 июня он сообщил Гогенлоэ, что собирается «выгнать клику Крёцига» из правительства, так как она слишком рьяно отстаивает польские интересы¹². Через несколько дней в Кёнигсхютте (Верхняя Силезия) поляки подняли бунт, что дало Бисмарку повод обвинить во всех грехах Крёцига. 8 июля 1871 года католический отдел был распущен, а Крёцига понизили в должности.

Одновременно в прессе развернулась кампания против центристов, наверняка организованная Бисмарком. 22 июня 1871 года «Кройццайтунг» в статье «Партия Центра» обвинил ее в отсутствии патриотизма и объявил о начале нового этапа борьбы «германизма» против «папизма»¹³. Отец Карл Йенч (1833–1917), священнослужитель и общественный деятель¹⁴, писал тогда с горечью:

«Каждый день католику приходится читать в Kseblattchen (низкопробных), да и в солидных изданиях о том, что он враг отечества, мерзкий и тупоголовый папист, а его духовенство – отбросы человечества. Ему остается лишь основать собственную газету, которая не будет оскорблять его денно и нощно»¹⁵.

Бисмарк забросал письмами своего посланника в Риме графа Карла фон Тауффкирхен-Гуттенберга (1826–1895), баварского министра при Святом престоле, представлявшего и Пруссию, требуя напоминать папе и кардиналу Антонелли о том, что «черная» и «красная» партии будоражат население во многих регионах. Такая агитация ставит под сомнение оппозиционность папы радикализму и его благоволение к германскому рейху. 30 июня 1871 года Бисмарк предупреждал Тауффкирхена:

«В поведении этой партии мы усматриваем угрозу и для церкви, и для папы… Агрессивные намерения партии, контролирующей церковь, заставляют нас оказывать противодействие и обороняться… Мы будем приветствовать, если Ватикан решит порвать с этой партией, столь враждебной к правительству, и не позволит ей нападать на нас. Если он не сделает этого, то мы снимаем с себя всякую ответственность за последствия»¹⁶.

Бисмарку теперь надо было разобраться с одним из уцелевших членов «министерства конфликта», своим Kultusminister Генрихом фон Мюлером, несгибаемым ортодоксом, консерватором и лютеранином. Бисмарк, обычно избегавший прямых столкновений с подчиненными, летом 1871 года пришел к нему персонально, и вот что написал сам Мюлер о встрече:

«Он открыл мне без обиняков всю свою игру и схему, не желая ее более от меня скрывать. Его цель: борьба против ультрамонтанской партии, особенно на польских территориях Западной Пруссии, в Позене и Верхней Силезии, полное отделение церкви от государства, церкви от школы. Передача школьного надзора светским учреждениям. Освобождение школ от религиозных наставлений, не только гимназий, но и начальных школ… «Я знаю мнение кайзера на этот счет, но если вы не будете его подстрекать, то я поведу его туда, куда надо». Бисмарк совершенно верно и в очень спокойном тоне описал характер конфликта между нами. “Вы подходите к этим вещам с религиозной точки зрения, а я – с политической”»¹⁷.

Фрау фон Мюлер, очевидно, подслушивавшая разговор, упала на колени и начала неистово молиться, узнав о намерениях Бисмарка¹⁸. Фон Мюлер продержался до января 1872 года, после чего подал в отставку. Мотивы ухода со службы он объяснил в письме графу Максимилиану фон Шверину (1804–1872), одному из своих предшественников в Kultusministerium, еще 27 января 1863 года обвинившему Бисмарка в прусском ландтаге в том, что его главный девиз – «Macht geht vor Recht» (сила выше права. – Дж. С.)¹⁹. Шверину наверняка были понятны резоны фон Мюлера:

«Бисмарк подходил к «культуркампфу» с чисто практических – не боюсь сказать – материалистических позиций, которые лежали в основе всей его политической деятельности. Бисмарк отвергал какие-либо духовные или нравственные установки в политике. Кровь и железо – сугубо материалистические инструменты власти – с этими факторами он и считался. Он предпочел бы вообще вычеркнуть из общественной жизни церковь и религию и превратить их в личное дело каждого человека. Отделение церкви от государства, отчуждение церкви от системы школьного образования, а школы – от религиозных поучений – это его расхожие взгляды, которые он выражает и публично, и частным образом, чему у меня есть доказательства. Он совершенно ясно демонстрирует если не откровенное антихристианство, то по крайней мере антиклерикализм и сепаратизм, и его отношение к религии занимает среднее место между заблуждением и враждебностью, а над всем этим довлеют чрезмерные амбиции, не терпящие возражений и даже не считающиеся с личными убеждениями кайзера»²⁰.

Набожного, благочестивого христианина фон Мюлера заменил суровый и волевой либерал-юрист Адальберт Фальк, чье имя стало символом «культуркампфа». Рожденный в семье силезского пастора-протестанта, Фальк оказался необыкновенно одаренным ребенком, рано поступил в университет Бреслау и в шестнадцать лет стал адвокатом. В шестидесятых годах он трудился в различных выборных органах, успешно, хотя и без особого блеска, продвигался по служебной лестнице в министерстве юстиции, пока, к немалому удивлению самого чиновника, его 22 января 1872 года не вызвали к Бисмарку. Канцлер предложил ему поработать в качестве Kultusminister. Когда Фальк спросил, что он должен делать, Бисмарк ответил в свойственной ему лапидарной манере: «Восстановить права государства, узурпированные церковью, и сделать это, производя как можно меньше шума»²¹. Фальк верно служил Бисмарку в продолжение всего «культуркампфа», подготовил большинство законопроектов и отстаивал их в ландтаге. Фальк верил в государство, как в некую абстрактную субстанцию, что Борнкам назвал «практическим гегельянством»²². Бисмарк хотел задушить католическую партию Центра. Они подходили к решению проблемы под разными углами, и сочетание грубости Бисмарка с концептуальным изяществом Фалька придавало их наступлению на германский католицизм особую зловредность и политическую разрушительность. Фальк искренне верил в идеал отделения церкви от государства. Бисмарк добивался усиления своей власти. Назначив Фалька командовать «культуркампфом», Бисмарк косвенно способствовал тому, что его прежние друзья-консерваторы присоединились к католикам в защите своих патриархальных протестантских прав на надзор за школами и обществом.

Начиная с 1872 года Фальк ввел в Пруссии и в рейхе целый ряд строжайших уложений. Еще до его назначения была принята поправка к уголовному кодексу рейха, позволявшая заточать в тюрьму сроком до двух лет любого священника, выступившего с кафедры с политическим заявлением, несущим в себе угрозу миру. Этот антиклерикальный законодательный кляп продолжал оставаться частью уголовного кодекса Германии вплоть до 1953 года, когда его наконец аннулировала христианско-демократическая партия, наследница католической партии Центра, возглавлявшаяся умудренным политиком-центристом Конрадом Аденауэром²³.

Следующая серьезная баталия разгорелась в прусском ландтаге в феврале 1872 года вокруг Schulaufsichtsgesetz (закона о школьном надзоре), заменявшего государственным клерикальный надзор за всеми публичными и частными образовательными учреждениями. Эта проблема и столкнула лбами либералов с католиками и протестантами, все более превращавшимися в консерваторов. Эдуард Ласкер, низенький, но грозный и громогласный либерал-пурист, провозгласил в палате: закон всего лишь убирает школьного надзирателя, который всегда мог нагло заявить государству: «У тебя нет никакого права указывать мне, что и как я должен делать»²⁴.

Дебаты больше походили на театральное представление. Особый комизм ему придавал диссонанс между 250-фунтовым гигантом Бисмарком и тщедушным, полуслепым карликом Виндтхорстом в очках с зелеными стеклами. Гном беспредельно раздражал Бисмарка. Депутат-католик Август Рейхеншпергер 24 января записал с удовольствием в дневнике:

«Бисмарк раздражался, похоже, из-за того, что рухнул его проект создания германской национальной церкви, а благоверные протестанты, с которыми навел мосты Виндтхорст, все больше переходят к нам»²⁵.

30 января Бисмарк вновь обрушился на католическую центристскую партию, проиграв словесную дуэль с Виндтхорстом. Депутат-краснобай поймал его на непоследовательности:

Бисмарк. Вернувшись из Франции, я не мог рассматривать образование этой фракции ни в каком ином свете, кроме как в виде мобилизующей силы против государства.

Виндтхорст. Я не знаю, что министр-президент считает борьбой против государства… Но, господа, позволю себе предположить, что министр-президент еще не есть государство. Когда правительство мечется то вправо, то влево с такой подозрительной поспешностью, как сейчас (сегодня министр-президент провозгласил безусловность права большинства)… Я должен брать себе министров из большинства (сказал он)… посему я не могу брать к себе католиков, потому что они не составляют большинство… поддержка Zentrum невозможна²⁶.

8 февраля Виндтхорст накинулся на Бисмарка, обвиняя его в том, что он, проталкивая закон о школьных инспекциях, поступается принципами консерватизма и монархизма. Маргарет Лавиния Андерсон писала по этому поводу:

«Эти слова задели Бисмарка за живое. Руки его дрожали, и ему пришлось держать стакан с водой двумя ладонями. Он ответил: «Депутат из Меппена с непревзойденной ловкостью использовал его слова в свою сиюминутную пользу… Я доказал многолетней службой свою верность монархическим принципам. Герру депутату, я надеюсь, это еще предстоит»²⁷.

На следующий день Бисмарк снова напустился на Вельфов (название Ганноверского королевского дома и его приспешников вроде Виндтхорста), обвинив верхушку клана в том, что она сеет смуту. Досталось персонально Виндтхорсту:

«До создания партии Центра существовала лишь фракция Меппена. Насколько я помню, она состояла из одного члена, генерала без армии, который, однако, уподобляясь Валленштейну, все-таки набрал армию и даже сплотил ее вокруг себя»²⁸.

«Надежды Вельфов могут сбыться только тогда, когда балом будут править силы раздора и разрушения», – заключил Бисмарк. Председатель палаты Макс фон Форкенбек дал Виндтхорсту неограниченное время для ответа:

«На меня обрушилось столько гнева и страсти, что я начинаю думать, будто представляю собой некую значительность, о которой прежде и не догадывался (смех)… Да будет вам известно, я не поддаюсь давлению. Тем не менее в парламентской истории еще не было случая, чтобы персона такого ранга уделила мне почти целый час»²⁹.

10 февраля 1872 года депутат-католик Герман фон Маллинкродт подлил масла в огонь:

«Мы гордимся тем, что в наших рядах есть такой замечательный человек, как депутат из Меппена. (Браво!) Они дали нам жемчужину, господа, которую мы вправили в надлежащую оправу. (Верно! В Zentrum; смех по всему залу³⁰.)».

Бисмарк ответил на выпад с издевкой:

«Досточтимый господин назвал депутата из Меппена жемчужиной. Я полностью разделяю это мнение. Однако ценность жемчуга зависит от цвета. И в этом отношении я очень разборчив»³¹.

13 февраля 1872 года закон о школьном надзоре был принят в ландтаге большинством голосов – 207 к 155. Сравнительно небольшой перевес голосов в палате, где партия Центра имела всего 63 места, указывает на значительную оппозицию со стороны консерваторов. Но для Виндтхорста это была своего рода победа. В день голосования барон Эберхард фон Брандис, бывший ганноверский генерал, говорил с явным удовольствием сэру Роберту Мориеру³²:

«Что скажете о дуэли Бисмарка с Виндтхорстом? Думаю, что Виндтхорст выглядел наилучшим образом. Лилипут превратился в великана, а Бисмарк, казалось, сник и ростом и могуществом»³³.

5 марта, за день до того, как закон о школьном надзоре был передан в палату господ, Ганс фон Клейст обедал у Бисмарка. Когда гости разошлись, между ними завязался спор по поводу законопроекта. Петерсдорф так описал произошедшую между ними сцену. Князь в возбуждении схватил нож для конвертов, сделал жест, словно собирается разрезать скатерть, и крикнул: «Если это так, то между нами все кончено». Клейсту ничего не оставалось, как взять шляпу и удалиться³⁴.

На следующий день, 6 марта, Бисмарк открывал обсуждение закона о школьном надзоре в палате господ. Он отверг и возражения своих благочестивых друзей-христиан, протестовавших против посягательства на их права, и аргументы фон Клейста, доказывавшего, что закон откроет двери, через которые со временем в школы хлынет безбожие. Тем не менее закон был принят в палате господ также большинством голосов: 126 против 76. Среди тех, кто голосовал «за», были Бисмарк, Мольтке, Роон и Эберхард Штольберг, родственник Клейста³⁵.

Реакция бывших соратников Бисмарка была гневной и злой. Примечательно в этом отношении письмо Андре-Романа Людвигу фон Герлаху от 15 февраля 1872 года. Фердинанд Людвиг Александр Андре (1821–1903) родился в состоятельной буржуазной семье в Ганновере, в Берлине и Бонне изучал сельскохозяйственную науку, освоив агрономию, приобрел поместье в Кольберге (Померания), имевшее название Роман, и с той поры стал именовать себя Андре-Романом. Он сблизился с Бисмарком через пиетистов, собиравшихся вокруг Морица фон Бланкенбурга. Среди истых пруссаков он занимал особое место как капиталист-землевладелец и ганноверец, много лет прослуживший в прусском ландтаге депутатом от консервативной партии³⁶. Андре писал Герлаху:

«Тяжело видеть, как Бисмарк катится вниз, человек, так твердо придерживавшийся принципов и побеждавший с вашей помощью. История не знает другого примера таких перемен: еще двадцать лет назад даже Шталь не был для него в достаточной мере консерватором. Я помню, как однажды – это было в 1850 или в 1851 году – пришел к нему утром, довольно поздно, а он все еще лежит в постели. Фрау Бисмарк объяснила, что он всю ночь не спал, ворочался, стонал и вдруг вскрикнул: «Он ведь еврей!» Потом Бисмарк спросил меня: «Как вы думаете, что получилось бы из Шталя, если бы за ним не стоял Герлах?» Только не прусский консерватор»³⁷.

«Культуркампф» отравлял отношения Бисмарка со старыми друзьями и озлоблял католическое меньшинство в рейхстаге. Бисмарк и Фальк тем не менее продолжали давить на клерикалов. 1 августа 1872 года Клейст писал Шеде:

«Нелегко говорить с государством, если оно не желает слушать. По-видимому, на следующем ландтаге будет представлен законопроект против епископов. Это меня ужасает! Верные слова сказал Кременц: «Чти Бога больше, чем правительство». С другой стороны, эти меры католической церкви и епископов по утверждению папской непогрешимости никак нельзя считать Божьей заповедью. Государственный закон все-таки должен стоять на первом месте»³⁸.

В разгар политических баталий произошел эпизод, о котором я не могу не упомянуть. 18 апреля 1871 года Роберт Люциус фон Балльхаузен (1835–1914) внес предложение об ускоренной доставке посылок солдатам и офицерам армии, оккупировавшей Францию. Дельбрюк ответил уклончиво. Бисмарк вмешался не сразу, пригласил Люциуса в министерскую комнату, находившуюся за подиумом спикера. Балльхаузен потом вспоминал:

«Меня искренне удивило то, что он говорил так долго и так непринужденно со мной, человеком, совершенно ему незнакомым. Это был мой первый разговор наедине с Бисмарком, но он говорил со мной оживленно и откровенно, как будто со старым знакомым. Это произвело на меня волнующее и незабываемое впечатление»³⁹.

Случайный разговор перерос в многолетние дружеские отношения, о которых Люциус оставил обильные дневниковые записи, опубликованные в 1920 году, через шесть лет после его смерти, без редакторских сокращений и правок. Сторонник протекционизма в сельском хозяйстве и бывший католик, Люциус занялся политикой после 1866 года, вступил в германскую имперскую партию и много лет был депутатом ландтага и рейхстага⁴⁰. Он быстро вошел в избранный круг лиц, удостоенных чести бывать дома у Бисмарков. 9 мая Люциус был приглашен на политический званый ужин, описав затем свои впечатления в дневнике:

«Вокруг него постоянно группировались люди. В разговорах он играл доминирующую роль, остальные старались поддерживать беседу. Разговор такого типа доставлял ему видимое удовольствие, и он мог говорить без устали. Вокруг него обычно собирались очень интересные люди. Он относился к каждому с одинаково дружеской теплотой и вниманием. Группы формировались совершенно случайно и произвольно. Царила атмосфера полного равенства, радушия и гостеприимства, без малейшего намека на претенциозность или аффектацию. В продолжение многих лет, когда я стал вхож в дом, я не заметил никаких изменений в его поведении. Он привечал гостей с прежним вниманием и любезностью. Если и были какие-то перемены, то возрастные»⁴¹.

Конечно, и в это время Бисмарку немало неприятностей доставляло неважное физическое состояние. Вальдерзе, навестивший его 27 апреля 1871 года, отметил в дневнике:

«Вчера вечером был у Бисмарка. Выглядит он очень плохо и жалуется на здоровье. Ему удается поспать только между семью и двенадцатью часами. Он начинает чувствовать себя относительно хорошо поздно вечером и только тогда принимается за работу»⁴².

10 мая 1871 года Германия и Франция подписали во Франкфурте мирный договор⁴³. Со стороны Германии его подписывали Бисмарк и граф Гарри Арним, германский посол в Париже. Через два дня Бисмарка встречали в рейхстаге как героя. Густав фон Дист (1826–1911), правоверный евангелист, заметил неприязненно: «Весь он переменился… не переносит возражений, податлив на лесть, малейшее проявление непочтительного отношения к его личности или положению вызывает в нем раздражение»⁴⁴. Действительно, его раздражало буквально все. Он разругался с рейхстагом из-за Эльзаса и Лотарингии, повздорил с Мольтке и его генералами из-за военного победного парада, назначенного на 3 июня, прогневался на королеву из-за того, что она не захотела прерывать свой отдых ради этого торжественного события⁴⁵.

Предстояли всякого рода реорганизации и в Пруссии, и в рейхе, король-император должен был сделать сотни новых назначений – вплоть до директоров учительских институтов. Все это увеличивало нагрузку на Бисмарка. Назначенцы предлагались и сверху – министром королевского двора, и снизу – Дельбрюком из канцелярии рейха. Административные дела не оставляли в покое Бисмарка даже в Варцине. Как-то он пожаловался фон Мюлеру на то, что Kultusministerium назначило некоего лиценциата Августа Лангера из Глогау, «законченного паписта», директором учительского института в Хабельшвердте, небольшом силезском городке. Бисмарк был вне себя. Он и закрывал католический отдел для того, чтобы министерство «не нарушало мир и покой в стране». Его превосходительство впредь должны представлять кандидатуры государственному министерству для «тщательной проверки» их соответствия должности и лишь потом предлагать их его величеству на утверждение⁴⁶. Великий Бисмарк снизошел до того, что вмешался и запретил назначать «паписта» директором учительского колледжа в заштатном городишке.

Летом забот у монархов не убавляется, они уезжают на курорты принимать целебные воды и заключать договоры. И август 1871 года в этом смысле не был исключением. 22 августа Бисмарк приехал к императору в Бад-Гаштейн и узнал, что его король намеревается 5 или 6 сентября встретиться с императором Францем Иосифом в Зальцбурге, где непременно должен быть и министр-президент⁴⁷. Уже несколько месяцев Бисмарк издавал пресс-релизы, рассылал депеши и инструктировал органы власти на предмет того, что к Габсбургам надо относиться благожелательно. Канцлер объяснял: конституционный кризис в «австрийской части» разделенной австро-венгерской монархии следует считать не национальным конфликтом (каким он в действительности и был – ввиду борьбы чехов за свои права), а «политическими неурядицами», в которых «два элемента – ультрамонтанство и социализм – являются заклятыми врагами Германии»⁴⁸. Неформальная встреча императоров Вильгельма и Франца Иосифа состоялась в Бад-Гаштейне 24 августа. Бисмарк разослал всем германским дипломатическим миссиям наставление следующего содержания: «Встреча двух монархов еще раз продемонстрировала всему миру, что расстройство дружественных отношений, произошедшее вопреки желанию двух государей под воздействием исторических событий, должно считаться пройденным и завершенным эпизодом»⁴⁹. Фразой «воздействие исторических событий» Бисмарк ловко избежал упоминания войны, которую развязал. В любом случае он выстроил первое звено будущего консервативного альянса. В период между 1871 и 1879 годами дружественные отношения между Австрией и Германией, терпеливо и заботливо взращиваемые Бисмарком, переросли в подлинный альянс.

Затем следовало привлечь царскую империю, Александра II. Помогло Бисмарку случайное стечение обстоятельств. Император Франц Иосиф решил, что упрочению новой дружбы с Германией будет способствовать государственный визит и император Вильгельм вряд ли откажется от него. Бисмарк неустанно заверял русских, что Германия не принесет в жертву свои отношения с Россией, но ясно было, что австрийский визит им не понравится. Бисмарк пытался устроить конференцию государств со значительной численностью католиков для «обмена идеями» в мае 1872 года, потом предложил провести конференцию по борьбе с социализмом и терроризмом, однако только визит кайзера Франца Иосифа заставил русских зашевелиться. Царь решил присоединиться к визиту императора Австрии, и два императора отправились в Берлин в сентябре 1872 года.

Встреча трех императоров прошла блестяще, создав международную конструкцию, служившую основой внешней политики Бисмарка до самой его отставки. Насколько предвидел результат сам Бисмарк, этого сказать не может никто. Бисмарк был превосходным шахматистом дипломатии, предугадывал развитие ситуации на несколько ходов вперед, но задумал ли он «Союз трех императоров», установить трудно. С другой стороны, как мы уже отмечали в пятой главе, Бисмарк всегда хотел поддерживать связи с Россией, он дружил с царской семьей, и ему нравилось служить дипломатом в России больше, чем где-либо еще. Он прекрасно понимал, насколько важна поддержка России для успехов и Пруссии, и его собственных.

12 сентября британский посол в Берлине Одо Рассел в депеше министерству иностранных дел доложил о том, как Бисмарк представил ему альянс трех императоров⁵⁰:

«Во время послеобеденной беседы, которую я имел с князем Бисмарком в императорском дворце, канцлер был необычайно оживлен, говоря о трех императорах, и сделал нижеследующие комментарии по-английски, которые в силу их оригинальности я хотел бы привести дословно: “Мы видим нечто совершенно новое в международной жизни: три императора встречаются за обеденным столом, радея о мире. Моя цель достигнута, и я думаю, ваше правительство по достоинству оценит мои усилия… Я хотел, чтобы три императора образовали триумвират любви, что-то вроде трех граций Кановы, чтобы вся Европа видела в нем символ мира и поверила в него. Я хотел, чтобы они так и стояли молча, а все восхищались ими, хотя этого и трудно добиться, поскольку все трое мнят себя государственными деятелями, более великими, чем они на самом деле являются”»⁵¹.

«Союз трех императоров» формально был заключен 22 октября 1873 года. В долговременной перспективе партнерство двух великих восточных держав оказалось нереальным. Медленное, но неуклонное ослабление Оттоманской империи соблазнило Австро-Венгрию на то, чтобы втянуться в балканские дела и соперничество с Россией, что в конечном итоге способствовало возникновению Первой мировой войны. Балканы и православные королевства Сербия и Болгария входили в сферу «интересов» России. Русский царь видел себя «заступником балканских славян». Бисмарк столкнулся с дилеммой: как при очевидном соперничестве России и Австрии на Балканах остаться «одним из трех» в Восточной Европе? «Союз трех императоров» представлял такую возможность, хотя и временно. Он позволял Германии параллельно решать две задачи: избегать выбора между Австрией и Россией и держать в изоляции Францию. Как бы то ни было, Франции неизбежно предстояло стать союзником России в противостоянии с Германией, набиравшей силу, несмотря на то что Франция была республикой, а Россия – авторитарным государством. Пока Бисмарк направлял внешнюю политику Германии, ему удавалось предотвращать формирование такого альянса. Ко времени отставки его плутовские методы стали столь одиозными, что преемникам пришлось от них отказаться. Силы торможения во внешней политике снижали эффективность «комбинаций». Из шестидесяти четырех клеток шахматного поля половина игрового пространства закрылась – враждебностью с Францией и альянсом с Австрией. Внешняя политика Германии начиная с 1873 года ориентировалась то на Россию, то на Великобританию. Бисмарк выстраивал «комбинации» с прежней искусностью, но всеобъемлющего решения не находил. Противодействие им было слишком велико.