Текст книги "Бисмарк: Биография"

«Если кто-то и должен ликовать, то это мы… Конечно, мы не можем игнорировать тот факт, что его святейшество пожелал, чтобы закон был принят. Однако в своем желании он руководствовался не практическими положениями законопроекта, а безотлагательной необходимостью нормализации дипломатических отношений… если бы это было возможно, то мы сами сделали бы все, без принуждения… никто не может делать невозможное (оппозиционность была частью партийной программы)… К тому же долой этого негодного вельфа, долой Виндтхорста!.. Нет, господа, старина Виндтхорст все еще жив. Он не собирается умирать, чтобы доставить удовольствие этим людям… Как бы ни трудна была ситуация, если мы будем верны самим себе и нашему делу, тогда Бог не покинет нас. На то, к чему мы стремимся, Божья воля».

Виндтхорст сказал приятелю, пробираясь с трибуны: «Похоже, я переусердствовал»²⁰⁸. Но 9 февраля конференция германских епископов выступила в поддержку Виндтхорста и партии Центра. 21 февраля состоялись выборы в рейхстаг, и партия Центра практически сохранила свой электорат. Она потеряла 2,5 процента голосов и всего лишь одно место. Девяносто восемь депутатов единым блоком проголосовали против септенната. Две консервативные партии и национал-либералы сформировали свой блок, названный «картелем», заявив, что партия, набравшая наибольшее число голосов в первом туре, должна быть поддержана двумя другими партиями во втором туре. Принцип подействовал. Две консервативные партии получили пятнадцать депутатских мест, а национал-либералы – сорок восемь за счет других левых партий, потерявших сорок два места. Социалисты сохранили свое представительство, но из-за организованной против них коалиции им досталось только 2,8 процента мест, и их фракция лишилась тринадцати депутатов²⁰⁹.

Виндтхорст и его партия уцелели, но сокрушительное поражение левых либералов означало, что Бисмарку больше не надо вести с ним переговоры о поддержке. Виндтхорст приуныл. 22 февраля Август Штейн так описал его моральное состояние:

«Он сидел или, вернее, полулежал на софе и впервые заговорил об “инспирированных клеветнических измышлениях”. “Меня они не задевают, но после выборов я начинаю задумываться о будущем людей, позволяющих так чернить своих лучших друзей… Когда я умру, они это поймут. Я верю в произволение Божье. Возможно, вы сейчас посмеиваетесь надо мной, мой дорогой друг. Я не вижу вас. Не важно. То, что я говорю, звучит старомодно, но мне всегда помогала эта вера. Только благодаря вере я и держался”»²¹⁰.

В лагере разгромленных либералов скорбели не меньше. 25 февраля Людвиг Бамбергер писал графу Францу Шенку фон Штауффенбергу, баварскому либералу:

«Несмотря на очевидные уловки и принуждение, я говорю себе: состав депутатского корпуса отражает волю немецкого народа. Юнкерство и католическая церковь прекрасно знают, что им надо; а Brgertum[100]100
  Бюргерство (нем.).


[Закрыть] – по-детски простодушно и политически наивно, и ему не надо ни справедливости, ни свободы. Юнкерство и католическая церковь объединятся, бюргеры получат то, что заслужили, а национал-либералы обеспечат политическое музыкальное сопровождение. Il fait que destines s’accomplissent[101]101
  В данном контексте: «От судьбы не уйдешь» (фр.).


[Закрыть]. Кронпринцу теперь не о чем беспокоиться. Он сделает так, как хочет Бисмарк»²¹¹.

Проницательный политический генерал граф Альфред фон Вальдерзе записал в дневнике 11 марта:

«В рейхстаге дела обстоят наилучшим образом. Септеннат прошел без сучка и задоринки; налицо все признаки распада партии Центра. Без сомнения, Бисмарк наперекор всем скептикам провел еще одну блестящую операцию»²¹².

Одновременно Бисмарк пожинал плоды «блестящих операций» и за рубежом. 14 марта Гольштейн сообщал кузине Иде фон Штюльпнагель:

«Два дня назад состоялась ратификация различных договоров между Австрией, Италией и Германией. Теперь у нас есть оборонительный договор с Италией против Франции. Подписано соглашение между Англией и Италией, довольно шаткое, конечно, ввиду «попыток сохранить статус-кво в Черном море». Гацфельдт телеграфировал вчера вечером, что к этому соглашению присоединилась Австрия. Мои усилия за последние шесть месяцев увенчались успехом… После длительного перерыва я имел возможность видеть канцлера. Он стал стариком. Дни, когда он мог думать за всех, канули в прошлое: теперь надо помогать ему и поддерживать его, насколько возможно…»²¹³

Канцлер добился подписания целого пакета договоров только уступками Австрии и Британии, дав им гарантии в отношении экспансии России в Средиземноморье: эта проблема в 1878 году чуть ли не вынудила Британию пойти на войну с Россией. Так называемый Средиземноморский договор был заключен за два месяца до истечения срока действия «Союза трех императоров». Разногласия между Россией и Австрией настолько обострились, что царь не пожелал больше его продлевать. В мае и июне 1887 года Бисмарк и русский посол в Берлине подготовили отдельное соглашение, получившее название «договора перестраховки», секретный трактат, подписанный 18 июня 1887 года. Бисмарк пообещал предоставить «моральную и дипломатическую поддержку» любым мерам, которые царь сочтет необходимым предпринять для защиты входов в Черное море²¹⁴. Дипломатические мотивы этих обещаний знал только сам Бисмарк. Гольштейн писал в мемуарах:

«Тайный договор, теперь всем известный как «договор перестраховки», существовал с 1887 года. Бисмарк принимал в нем самое живое участие, держа все нити в руках и суча ими по своему желанию. Чем запутаннее получились петли, тем труднее осмыслить их без князя Бисмарка. «Разобраться в тонкостях этого дела мог только мой отец», – говорил граф Герберт Бисмарк»²¹⁵.

«Договор перестраховки», вне зависимости от того, плох он был или хорош, свидетельствовал об одном: у Бисмарка не осталось простора для маневра. Все клетки на шахматной доске оказались заблокированными, и комбинации Бисмарка уже не могли скрыть этого факта. Его внутриполитические и внешнеполитические победы основывались на шаткости ситуаций, что должно было рано или поздно измениться. Следующие выборы в рейхстаг вернули парламенту сбалансированность сил и определенную стабильность. «Картель» потерял восемьдесят четыре места. Партию центристов Виндтхорста теперь представляли 106 депутатов, и она стала крупнейшей фракцией в рейхстаге. Ненавистные социал-демократы набрали 19,7 процента голосов, а это 1,4 миллиона избирателей. СДП вышла на первое место в парламенте по числу поданных за нее голосов. Враги рейха, по определению Бисмарка, теперь господствовали в парламенте. Бисмарковская технология власти потерпела фиаско и дома, и за рубежом.

11. Три кайзера, падение Бисмарка

1888 год называют «годом трех кайзеров». За короткое время – сто дней – умер Вильгельм I, скончался его сын Фридрих III и двадцатидевятилетний внук стал императором Вильгельмом Вторым (1859–1941). Смена венценосцев пагубно отразилась на положении Бисмарка, поскольку он всегда зависел от монаршей благосклонности, которой лишился. Его методы удерживаться у власти перестали быть эффективными. Он пал жертвой такого же интриганства, благодаря которому в свое время возвысился. Его ниспровергла тайная придворная камарилья, состоявшая из молодого принца Вильгельма, графа Филиппа цу Эйленбурга, Фридриха фон Гольштейна, «серого кардинала» в министерстве иностранных дел Германии, обязанного своей карьерой Бисмарку, и «политического генерала», графа Альфреда фон Вальдерзе, преемника Мольтке на посту начальника большого генерального штаба. Бисмарк всегда презирал этих людей, и они ему отомстили.

Первое звено заговора образовалось в охотничьем домике графа Эберхарда фон Дона-Шлобиттена в Прёкельвице (Восточная Пруссия). 4 мая 1886 года сюда на охоту приехал граф Филипп цу Эйленбург (1847–1921), друг Герберта Бисмарка, отпрыск одной из самых знатных прусских династий. (Его дядя Фриц долгое время терпеливо служил у Бисмарка министром внутренних дел; двоюродный брат Бото заменил дядю на этом посту; другой кузен Август впоследствии станет министром двора при кайзере Вильгельме II.) Здесь он повстречался с молодым Вильгельмом, принцем Прусским и в буквальном смысле «влюбился в него». С 1886 и до 1900 года, когда их отношения охладели, дружба между Фили и Вильгельмом была настолько тесной, а со стороны Фили – просто «беспредельной любовью», что злые языки начали распространять невесть какие слухи¹. Однако они оказались не такими уж безосновательными, когда 8 мая 1908 года Филну, как нарек его Аксель фон Варнбюллер, арестовали в поместье Либенберг, обвинив в «аномальных» половых связях с двумя рыбаками на озере Штанбергер-Зе под Мюнхеном. Вокруг Фили сложился тесный круг друзей из высшего аристократического общества, который, судя по сохранившейся переписке, можно назвать, выражаясь современными понятиями, клубом геев, хотя многие из них были людьми семейными и имели детей (у Фили, например, их было восемь). В письмах они называли молодого кайзера Liebchen (Душечкой). Граф Куно фон Мольтке (1847–1921), один из членов клуба, окрещенного прессой «Либенбергским круглым столом», вырос в чинах до генерал-лейтенанта, став генерал-адъютантом кайзера. В 1907 году его «разоблачил» журналист Максимилиан Харден, и разбирательства – со всеми деталями как посторонней деятельности, так и девятилетней бездеятельности с женой – долго будоражили новое общественное массовое самосознание. В клубе Мольтке и Эйленбурга произошло несколько самоубийств, покончили с собой и шесть офицеров в элитных гвардейских полках в первые годы двадцатого столетия, когда тема гомосексуализма приобрела особую актуальность в Европе².

4 июня 1898 года барон Аксель фон Варнбюлер, сын бывшего премьер-министра Вюртемберга и брат Хильдегард фон Шпитцемберг, написал Куно Мольтке о недавней встрече с кайзером Вильгельмом II: «Душечка остановил меня в Тиргартене и, осмотрев с восхищением мои желтые сапоги и подобранное в тон одеяние наездника, спросил: «Что вы знаете о Куно? Я не могу ничего вытянуть ни из него, ни из Фили». Во время разговора кайзер произнес «несколько крепких выражений, которые лучше не повторять», но не оставлявших у Варнбюлера никаких сомнений в том, что «ему все известно и у него нет больше никаких иллюзий»³. У Изабель Халл мы находим примечательный портрет кайзера, составленный Вальтером Ратенау (1867–1922), промышленником, интеллектуалом и министром иностранных дел в годы Веймарской республики, убитым 24 июня 1922 года правоэкстремистской военизированной организацией «Консул»⁴ за то, что он был либералом и евреем:

«Перед нами сидел очень молодой человек в нарядной униформе, украшенной странными медалями. На его белых пальцах сияли разноцветные кольца, а на запястьях – браслеты. У него была нежная кожа, мягкие волосы и маленькие белые зубы. Настоящий принц, сосредоточенный на впечатлении, которое производит, непрестанно борющийся с самим собой… ласковый, нуждающийся во внимании и тянущийся к людям, как ребенок… Такого человека должна защищать и оберегать сильная рука, на которую он мог бы опереться, чувствуя, но не осознавая этого…»⁵

Все это не имело бы никакого значения, если бы Фили Эйленбург не записался в число самых коварных врагов Бисмарка, став неофициальным советником принца. Фили околдовал молодого человека романтически-экстравагантными льстивыми речами, приблизил к нему своих друзей и единомышленников. Эйленбург, безусловно, обладал талантами. Он предпочитал казармам искусства и после непродолжительной военной службы в прусской гвардейской пехоте избрал дипломатическую карьеру. Он быстро поднимался по служебной лестнице, хотя Бисмарк и не доверял ему, и не особенно ценил его способности. Бисмарк писал Герберту: «Лично я против него ничего не имею. Он обаятелен, но в политических делах не может вынести правильные суждения о том, что важно и что не важно; он падок на зловредные сплетни и распространяет их, вызывая ненужное раздражение»⁶.

Фили увлекался всеми модными иррациональными течениями конца девятнадцатого столетия: спиритизмом и телепатическими сеансами, нордической мифологией и расизмом. Он сочинял песни и стихи, подражая древнескандинавским скальдам, напевал их кайзеру. У него сложились близкие и, возможно, интимные отношения с графом Артуром Гобино, одним из основателей современного расизма, и он искренне восхищался поздним, перезрелым романтизмом в изобразительном искусстве. Его политические взгляды всегда отличались романтическим консерватизмом и пренебрежительным отношением к массам, в котором эмоциональность перемешивалась с жестким прагматизмом, а манера выражать их была легкой и будничной.

Примерно в это же время Эйленбург познакомился с Фридрихом фон Гольштейном, уже занимавшим высокий пост в министерстве иностранных дел. Скрытный и закоренелый холостяк, Гольштейн когда-то был обожателем Бисмарка, но давно разуверился в своем боссе. Он считал – и не без оснований, – что Бисмарк проводит слишком замысловатую и плутовскую внешнюю политику и не имеет никаких иных целей, кроме как усиливать свою власть до такой степени, чтобы никто не мог его заменить. Вся жизнь Гольштейна проходила в министерстве иностранных дел. Он работал там и вечерами, много читал, все знал и теперь мог профессионально строить козни против Бисмарка и своего непосредственного начальника графа Герберта фон Бисмарка, близкого друга Фили. Если, по мнению канцлера, Фили не умел выносить верные суждения и был склонен полагаться на «зловредные сплетни», то Гольштейн обладал даром и делать выводы, и оценивать ситуации. Он стал для Эйленбурга надежным источником информации и о политических манипуляциях министерства, и о персонале. Гольштейна не интересовали ни чины, ни награды, его можно было бы назвать рыцарем дипломатии без страха и упрека. Мало того, он был убежден в своей правоте, совершенно не сомневался в том, что Бисмарк беспредельно властолюбив, думает только о собственных интересах и потому представляет опасность для государства. Таким образом, он являлся самым грозным предателем, информированным и невидимым, своего рода пауком в паутине придворных интриг против канцлера. Дипломат льстил и всячески помогал Эйленбургу, видя в триумвирате Вильгельм – Эйленбург – Гольштейн необходимое средство для того, чтобы исправить ошибки позднебисмарковской эры.

Гольштейн и Эйленбург решили вовлечь в камарилью графа Альфреда фон Вальдерзе, будущего начальника генерального штаба, который, судя по его дневниковой записи, уже подозревал существование заговора:

«В грандиозной интриге все больше ясности. Как я и предполагал, речь идет о будущей конфигурации власти при новом монархе. Отец и сын Бисмарки хотят править единолично. Они надеются, что могут управлять кронпринцем. Они допустили большую ошибку, отвратив от себя всех, с кем могли бы сотрудничать, и недооценили кронпринцессу. Я уверен в том, что ей скоро наскучат новые друзья. Для того чтобы править единолично, надо убрать с дороги тех, кто имеет влияние или может его иметь. Они прибегают к презренным методам. Самый опасный для них человек – это советник фон Гольштейн. Он настолько умен, что нигде не показывается и мало кто знает о его существовании. Я тоже в списке приговоренных! Это кажется особенно странным, поскольку до сих пор я принадлежал к числу людей, преданных канцлеру и его поддерживавших»⁷.

Целый год Гольштейн уговаривал Вальдерзе, и наконец 31 мая 1887 года тот согласился, записав в дневнике:

«Сегодня я побывал в министерстве иностранных дел и возобновил прежние дружеские отношения с герром фон Гольштейном. В нашем примирении, похоже, заинтересована третья сторона, ссылающаяся на некие недоразумения, имевшие место прежде. Возможно, так и было. Я с радостью пожал протянутую мне руку, и у меня создалось впечатление, что у Гольштейна полегчало на душе»⁸.

Тот, кто возносится с помощью камарильи, обыкновенно и свергается другой камарильей. Бисмарк сознательно и систематически предавал своего босса Отто фон Мантейфеля в пятидесятых годах. Он посылал секретные депеши, предназначенные для Мантейфеля, сначала Леопольду фон Герлаху, а потом уже – министру-президенту. Бисмарк зачастую обращался напрямую к Леопольду фон Герлаху, ключевой фигуре в камарилье, сплотившейся вокруг короля Фридриха Вильгельма IV, за спиной Мантейфеля, желая использовать этот контакт и для влияния на формирование политики, и для того, чтобы обеспечить себе карьерный рост. По иронии судьбы, однобокая мораль обернулась против него самого в 1888–1889 годах. Нам легче понять предательство Гольштейна: в его интригах не было никакой личной выгоды. Гольштейн и Эйленбург регулярно обменивались конфиденциальными посланиями и должны были соблюдать предосторожности. 16 июня 1886 года Гольштейн писал Эйленбургу: «Герберт сообщил мне, что он попросил у вас письма и если они достаточно информативные и объективные, то он передаст их его высочеству. Будьте осторожны. С наилучшими пожеланиями, преданный вам Гольштейн»⁹.

Время для того, чтобы камарилья взяла рычаги власти в свои руки, еще не подошло, но оно быстро приближалось. 6 марта 1887 года доктор Герхардт, профессор медицинского факультета Берлинского университета, диагностировал небольшую опухоль на голосовых связках кронпринца. Он не смог удалить ее хирургическим путем и попытался выжечь, но тоже безуспешно¹⁰. Кронпринц Фридрих, доблестный полевой командующий, отличившийся в Австро-прусской и Франко-прусской войнах, постепенно терял силу духа и самообладание. Он писал Штошу:

«При существующем режиме… любой способный человек чувствует себя невольником. Он должен лишь повиноваться и не может более мыслить независимо. Есть и еще одно обстоятельство, вследствие которого я не настроен вести дела через мажордома (Бисмарка)… Я сломался. В моей душе нет ни радости, ни уверенности. У меня нет никаких иных желаний, кроме как провести пару лет, отведенных мне, как можно покойнее и уединеннее в моем доме и отойти на задний план, уступив место новому светилу (Вильгельму)»¹¹.

4 мая 1886 года Штош писал фон Норману:

«Он (кронпринц) начинает изливать свою душу. Бисмарки, сын и отец, относятся к нему с презрением. Он чувствует себя покинутым; только Абедиль общается с ним, потому что у него плохие отношения с принцем Вильгельмом. Что я мог ответить ему? Я испытываю к принцу глубочайшее сострадание. Вам следует побывать на Воспоминании Страстей Господних в католической церкви. Эта служба всегда трогает меня до слез. Такие же чувства я испытывал, слушая стенания его бедной, ослабевшей души. Я не знаю такого средства, которое бы ему помогло»¹².

Что же произошло со стойким и успешным полководцем? Фридриха 1870 года переполняла энергия и любознательность. В свободное время он осматривал французские соборы и дворцы с путеводителем в руках. Он вступал в острую полемику и перечил Бисмарку. К 1887 году кронпринц лишился силы духа, впав в депрессию. В марте 1887 года медицина установила, что у него рак горла.

Тогда началась борьба между кронпринцессой и лучшими германскими докторами по поводу методов излечения. 29 апреля 1887 года кронпринцесса писала матери, королеве Виктории, из Бад-Эмса:

«Он чувствует себя намного лучше, чем в Берлине, и горло его беспокоит меньше. Раздражение, краснота и припухлость быстро спадают, он совсем не кашляет и не ощущает боли. Но часть маленькой «гранулы», которую профессор Герхардт не смог удалить выжиганием из-за того, что горло слишком раздражено, все еще на поверхности одной из Stimmbnder (голосовых связок), и ее удалят, когда мы вернемся домой»¹³.

Супруги затем перебрались на зиму из Бад-Эмса в Сан-Ремо на итальянскую Ривьеру. Все, что она делала, было неправильно, и ее за это ругали. Кронпринцесса писала матери 27 октября 1887 года: «Меня бесят берлинские газеты и милейший князь Радолинский, неустанно напоминающий мне о том, что люди недовольны тем, что я выбрала Сан-Ремо и не обратилась к другому германскому доктору. Все это дерзко и нагло с их стороны»¹⁴. 6 ноября в Сан-Ремо приехал сэр Морелл Макензи, самый известный британский онколог, чтобы осмотреть кронпринца. Его спросили: «Это рак?» Доктор ответил: «Очень жаль, сэр, но похоже, что да, хотя полной уверенности у меня в этом нет»¹⁵. Тревожная обстановка отягощалась кампанией очернительства, которую Бисмарк и его пресса годами вели против кронпринцессы, о чем она тоже писала матери:

«Теперь снова о Бисмарке. В нем столько грубости и цинизма, так мало благородства и честности, что он кажется человеком другой страны, а не нашей, и как пример или идеал он просто опасен. Он, конечно, патриот и гений, но его методы – хуже некуда. Взгляды, которых придерживается Вильгельм, сегодня в моде в Германии; благодаря им Бисмарк приобрел свое неимоверное могущество, и он же их отчасти сформировал»¹⁶.

Бисмарк внедрил в Новом дворце соглядатаев для надзора за кронпринцессой. Гофмаршалом к кронпринцу был назначен князь Гуго фон Радолин (1841–1917), онемеченный польский аристократ, принадлежавший к числу приспешников Бисмарка и благодаря канцлеру дослужившийся до ранга посла. Леди Понсонби (1832–1916), супруга сэра Генри Понсонби, личного секретаря королевы, так обрисовала ситуацию, сложившуюся при дворе:

«Я не думаю, что королева понимает всю чрезвычайность обстановки, создавшейся в Германии в плане шпионства и интриганства. Они в министерстве иностранных дел, то есть сам Бисмарк, хотят прикрепить к кронпринцессе своего человека, с тем чтобы более эффективно управлять кронпринцем, когда он станет императором. Зекендорф отказался исполнять роль шпиона… Тогда они назначили Радолинского (гофмаршалом кронпринца), поручив ему избавиться от Зекендорфа… Вся его забота о кронпринцессе заключается в том, чтобы распространять соответствующую информацию и оторвать ее от семьи»¹⁷.

В январе 1888 года наблюдательный генерал Вальдерзе отметил в дневнике, что Бисмарки начали подозревать существование группы людей, которые хотят настроить против них принца Вильгельма:

«Мы, включая и Альбедиля, пришли к общему мнению, что канцлера беспокоят некие люди, желающие отдалить принца Вильгельма от его сына Герберта. Очень часто он сам создает себе химеры и гоняется за ними… Ввиду склонности семейства Бисмарков к мстительности, война будет объявлена им всем, хотя поначалу и осторожная»¹⁸.

3 февраля 1888 года Бисмарк опубликовал текст секретного австро-германского договора, подписанного 7 октября 1879 года. Вальдерзе пометил в дневнике: «Сегодняшнее оглашение германо-австрийского альянса произвело сенсацию. Но я не думаю, что общая ситуация претерпит какие-либо существенные изменения»¹⁹. В действительности оглашение договора многое изменило. Венгерская элита с облегчением узнала, что договор имел чисто оборонительный характер, а русские с горечью поняли, что он в общем-то был направлен против них. 6 февраля Бисмарк выступил в рейхстаге с большой речью, посвященной внешней политике. Заключительный пассаж особенно взбудоражил депутатов и так понравился немцам, что Бисмарк с трудом прокладывал себе путь через ликующие толпы, приветствовавшие его на улице:

«Мы, немцы, боимся только Бога и больше никого; наша богобоязненность побуждает нас любить мир и его культивировать. Тот, кто нарушит мир, быстро поймет, что горячая любовь к отечеству когда-то слабой, маленькой и истощенной Пруссии, призвавшей под свои знамена все население, сегодня стала общим достоянием всей германской нации. Кто бы и как бы ни напал на германскую нацию, встретит ее единый вооруженный отпор и солдат, в сердцах которых пламенеет твердое убеждение: “С нами Бог”»²⁰.

9 марта 1888 года скончался Вильгельм I, германский император и король Пруссии, не дожив всего несколько недель до своего девяносто первого дня рождения. Старый король более двадцати пяти лет служил Бисмарку надежной опорой, поддерживал его инициативы и действия, терпел несносное, а нередко и просто иррациональное поведение. Судьба вознаградила его за долготерпение. В 1859 году Вильгельм был регентом небольшого и не самого сильного германского королевства. Ко времени ухода в иной мир он уже правил самым могущественным государством в Европе. Он стал императором, и при нем его любимая прусская армия одержала три блестящие военные победы. Личный вклад монарха, возможно, был и невелик, но он имел все основания считать себя причастным к достигнутым успехам. Он же поручил Мольтке командовать армиями, а Бисмарку – управлять делами государства. Вильгельм вовремя разглядел в одном из них великого военного стратега, а в другом – политического гения, вверив им и свою судьбу, и судьбу своей династии и народа. Государь сам много работал, прочитывал все правительственные документы, имел свое мнение, но никогда не позволял себе, даже будучи убежден в своей правоте, навязывать Бисмарку собственные взгляды на решение тех или иных проблем. Он обладал чувством верности, которое полностью отсутствовало у Бисмарка, и вознаграждал тех, кого обижал канцлер. Король-император не выбрасывал за ворота министров, если они вдруг чем-то не угодили Бисмарку. Он был человеком благожелательным, добропорядочным, скромным и благородным. В сущности, только такой человек и мог переносить Отто фон Бисмарка. Вильгельм I наделил Бисмарка властью, а долголетие монарха превратило ее в неотъемлемый государственный институт.

Кончина Вильгельма могла означать и конец карьеры Бисмарка. По всем признакам новый император должен был его уволить. Как и в сентябре 1862 года после эпохального выступления на тему «крови и железа», 11 марта 1888 года Бисмарк сел в Лейпциге в поезд нового императора, который встретил его «объятиями и лобзаниями»²¹. На следующий день император Фридрих написал двухстраничный меморандум по конституционным проблемам, начинавшийся следующими словами:

Мой дорогой князь!

Принимая власть, я чувствую насущную потребность обратиться к вам как к первейшему и испытанному слуге моего отца, душа которого теперь покоится на Небесах. Вы были преданным и превосходным помощником, формировавшим цели его политики и обеспечивавшим их успешную реализацию. Я и мой двор остаемся глубоко признательными вам²².

Бисмарк понял, что ему нечего бояться. 13 марта он говорил в прусском кабинете:

«Я избавился от тягостного чувства, что мне придется вести борьбу с умирающим человеком против неуместных намерений, в том числе и настояний на том, чтобы освободить меня от занимаемой должности. С его величеством у нас добрые и приятные отношения, все идет jeu de roulette[102]102
  «Как по маслу» (фр.).


[Закрыть]… Кайзер не намерен производить какие-либо изменения в кабинете, и я тоже. Да и нет времени для перемен. Ввиду более ранних высказываний, в более молодые годы, можно было ожидать, что он будет преследовать всякого рода иные цели. Я этого теперь не опасаюсь»²³.

Но не все были настроены так оптимистично. Новый император вознаградил некоторых из своих самых верных друзей. Вальдерзе остался крайне недоволен, когда увидел список избранников:

«Среди первых актов новой власти особенно выделяется награждение орденом Черного орла императрицы и министра Фридберга… Фридберг уже давно являлся другом, а во многих делах и советником кронпринца и кронпринцессы. Либералы считают его своим человеком еврейского происхождения. Я думаю, что он настоящий еврей. Награждение обозначает определенную программу. Оно указывает на стремление завоевать популярность среди либералов и евреев. Министры Путткамер, Майбах и Люциус вниманием обделены…»²⁴

Великий хронист Пруссии, писатель Теодор Фонтане обозлился на либеральную прессу, которая язвительно предположила, что новый император может проявить великодушие и разрешить Бисмарку оставаться и дальше на своем посту. 14 марта 1888 года Фонтане гневно писал жене Марте:

«Каково после величайших политических свершений тысячелетия (у Фридриха они менее значительные, а у Наполеона – скоротечные) выслушивать от еврейского плута, за которым, к сожалению, стоит немало других, что ты был всего лишь «слуга» и можешь, если будешь хорошим и любезным, продолжать занимать это положение «слуги». Непостижимо! Ужасно!.. Теперь они все повылезают из своих болот и нор и будут измываться над ним»²⁵.

Через два дня старого императора похоронили. Императрица Виктория писала матери, королеве Виктории:

«Все прошло спокойно, без задержек, несмотря на холодную погоду – сильный мороз и снег. Публика вела себя почтительно и тихо, большого скопления народа не было. Служба показалась мне довольно обыденной, строгой и индифферентной, пение было превосходное… Катафалк был действительно очень простенький… Какое благо освободиться от ига и тирании, которой мы подвергались от имени бедняги императора; теперь надо что-то делать для излечения Фрица. Если это еще не поздно, еще не слишком поздно»²⁶.

Вальдерзе серьезно встревожился за свое благополучие. Бисмарк начал кампанию в прессе, имевшую целью убрать его из Берлина и нарушить связи с другими людьми, ему пока еще неизвестными, но вовлеченными в интриги против канцлера. Вальдерзе решил встретиться с новым кронпринцем – Вильгельмом и откровенно поговорить с ним:

«Когда разговор переключился на канцлера, я воспользовался моментом и рассказал о нападках на меня в прессе и намерении канцлера выдворить меня из Берлина. Принц заверил меня в том, что я могу не беспокоиться на этот счет. Он будет придерживаться правил, не позволит снимать кого-либо с должности и не потерпит, чтобы канцлер вмешивался в военные дела. Меня больше всего волновала именно эта опасность, которая была вполне реальной. Слава Богу, принц понимает ситуацию»²⁷.

21 марта Бисмарку пришлось пережить первый шок. Фридрих III отказался продлевать на два года действие закона против социалистов и подписывать законопроект, предусматривавший, чтобы выборы в рейхстаг проводились не через три года, а через пять лет. Бисмарк, как обычно, пригрозил отставкой: «Самым серьезным образом подвергается угрозе жизнеспособность правительства». Канцлер вызвал экипаж и поехал в Шарлоттенбург, где его приняла императрица. Он объяснил: император не может наложить вето на законопроект, утвержденный рейхстагом. У кайзера нет таких прав²⁸. Императрица отправилась в спальню и вернулась с подписями на обоих документах. Бисмарк, отличавшийся женоненавистничеством на грани паранойи, винил в возникшем затруднении императрицу и ее трех фрейлин – Анну фон Гельмгольц, баронессу фон Штокмар и Генриетту Шрадер. Канцлер посчитал, что именно они попытались вбить клин в отношения между императором и его кабинетом. В долгой карьере Бисмарка, перемежавшейся вспышками гневности и мстительности, это был второй случай умопомрачения после не менее безумного обвинения стенографисток рейхстага в заговоре против него.