Текст книги "Бисмарк: Биография"

Как раз перед заключением «Союза трех императоров» произошло эпохальное событие, знакомое нам по недавним потрясениям, – «финансово-экономический крах». После длительного экономического роста, начавшегося в 1849 году и усилившегося в результате побед 1866 и 1871 годов, Германия вступила в стадию так называемой «экономики мыльного пузыря». Послевоенный бум 1870–1873 годов прозвали Grnderzeit – грюндерством, «временем основателей» (грюндер – основатель), поскольку именно в эти годы было учреждено несусветное количество новых акционерных компаний, многие из которых по надежности были такими же сомнительными, как и «collateralized debt obligations» 2008 года (облигации, обеспеченные долговыми обязательствами). К примеру, ныне знаменитый «Дойче банк» был основан в 1870 году на волне эйфории от объединения Германии. Пышным цветом расцвел фондовый рынок после того, как французы оплатили колоссальные репарации, навязанные им немцами. Они исчислялись пятью миллиардами золотых марок. Эта сумма в пересчете по индексу розничных цен составляла 342 миллиарда марок, а по дефлятору ВВП – 479 миллиардов, но и эти астрономические цифры не отражают реальную стоимость полученных денег в виде золотых франков⁵². Имперская Германия с недоразвитой экономикой и хронической нехваткой капитала вдруг захлебнулась ликвидностью – идеальные условия для формирования дутых активов. Аккумулирование собственности, сомнительные ипотечные сделки, компании, растущие как грибы вследствие искусственно заниженных кредитных ставок, мошенничество в банковской и брокерской сфере, жажда быстрого обогащения – все это происходило в первые годы становления нового рейха примерно так же, как и в 2001–2008 годах. Артур фон Брауэр (1845–1926), молодой адвокат из Бадена, поступил на службу в прусское министерство иностранных дел и переехал в Берлин в 1872 году. Будучи Korpsbruder (членом дуэльного братства, к которому принадлежал и Бисмарк), он пользовался расположением канцлера и довольно скоро получил достаточно высокий пост⁵³. Вот как он описывал атмосферу стяжательства того времени:

«Страсть к наживе и обогащению овладела столицей рейха, и даже значительная часть когда-то непорочного прусского чиновничества и офицерства присоединилась к пляскам вокруг золотого тельца, не испытывая ни малейших угрызений совести. Мошенники сколачивали состояния в считанные дни. Все – от князей до простых рабочих – играли на бирже. Всех обуяло неотвязное и бесстыдное стремление к богатству»⁵⁴.

То же самое можно было бы написать и в июле 2008 года в Лондоне или Нью-Йорке, убрав лишь слово «князей».

Одним из тех, кто обогатился на буме собственности, был фельдмаршал Альбрехт фон Роон. Поместье Гютергоц, купленное на деньги, пожалованные благодарным императором и обошедшееся ему в 135 тысяч талеров (около 402 тысяч марок), 8 июня 1875 года он продал еврею-банкиру Герсону Блейхрёдеру за 1 290 000 марок – неплохой барыш для кадрового офицера, всю жизнь существовавшего на зарплату. Сын Вальдемар фон Роон, опубликовавший в 1892 году дневники и мемуары отца, не упомянул имени покупателя, постеснявшись, что герой рейха заключил сделку с евреем⁵⁵.

9 мая 1873 года произошел крах на фондовой бирже в Вене, предвещавший первый современный глобальный финансовый кризис. Через неделю Бисмарк доложил Вильгельму I о том, что австрийский император дал команду своему государственному банку выпустить банкноты на сумму, гораздо большую, чем предусматривалось прежде. Эксперты доказывали: кризис возник из-за того, что Венская фондовая биржа превратилась в арену спекуляций, в которые втянулось огромное число компаний, в основном акционерных обществ с ограниченной ответственностью, а наличного капитала оказалось недостаточно. Как и в 2008 году, кредиторы прекратили выдавать займы и участвовать в спекулятивных инвестициях, что еще больше усугубило ситуацию⁵⁶. На следующий день Бисмарк заверил императора Вильгельма: ничего подобного в Берлине не произойдет, поскольку «у нас лучше обстоят дела с запасами металла и мошенничество не приобрело такой размах, как в Вене»⁵⁷. Его заверения были столь же ошибочны, как и заявления правительств в 2008 году. Кризис затронул и Берлин, и Лондон, и Париж, а 18 сентября объявила о банкротстве ведущая банковская контора в Филадельфии «Джей Кук и компания». Он продолжался с 1873 до 1896–1897 годов, и его по праву назвали Великой депрессией.

Кризис поразил и сельское хозяйство, и зарождавшуюся современную тяжелую промышленность, вскрыв ее определенные слабые места, которые проявились и в 1929–1938 годах. Депрессия в сельском хозяйстве во многом была вызвана тем, что после завершения в Соединенных Штатах строительства первой трансконтинентальной железной дороги на европейские рынки хлынуло высококачественное американское, а потом и канадское зерно. Хенкель фон Доннерсмарк, сетуя Тидеману на тяжелые последствия для сельского хозяйства Германии шестикратного увеличения ввоза американского зерна, муки и мяса, писал: «Нам, безусловно, необходимы пошлины на зерно, муку и мясо, если мы не хотим подвергать себя таким же неприятностям, как в промышленности»⁵⁸. Майкл Тернер в своем исследовании сельскохозяйственных проблем Великобритании в период между 1867 и 1914 годами приводит таблицу динамики индекса сельскохозяйственных цен, которая в определенной мере применима и к Германии:

Как следует из таблицы, не одно десятилетие минуло, прежде чем индекс цен приблизился к уровню, достигнутому в 1873 году. Для землевладельческой аристократии Европы, в том числе для Расселов Уобёрна и Бисмарков Шёнхаузена, падение цен означало ни много ни мало, а борьбу за выживание. Эта борьба для представителей класса Бисмарка прекратилась лишь тогда, когда их поместья исчезли под гусеницами русских танков в 1945 году. Угодья юнкерства не могли – даже с применением самых эффективных удобрений – конкурировать с американскими и канадскими прериями, аргентинскими пампасами и Черноземьем России.

9 июня 1873 года рейхстаг принял Reichmnzgesetz (имперский закон о чеканке монет), установивший обменный курс новой германской марки к старому прусскому талеру в соотношении один талер – три марки и провозгласивший, что новая германская денежная система «в принципе» будет основываться на «золотом стандарте»⁶⁰. Переход на «золотой стандарт» в 1873 году привнес дополнительный дефляционный элемент в экономику. Наличие золота зависит от объемов его добычи. Когда экономический рост опережает наращивание денежной массы, чем-то надо поступаться. Когда товаров много, а денег мало, цены падают. И в юнкерской Пруссии, и в американском Канзасе главными злодеями стали в девяностых годах золото и его апологеты. Уильям Дженнингс Брайан воззвал на съезде демократической партии в 1896 году: «Да не будет американский народ распят на золотом кресте!» Граф Ганс фон Каниц (1841–1913) зачитал речь Дженнингса Брайана в прусской палате господ.

Падение цен на продукцию в отраслях со значительными постоянными капиталовложениями означало возрастание стоимости обязательств перед инвесторами и банками всякий раз, когда поступления оказывались ниже предельных издержек или приближались к уровню постоянных затрат. Конкуренция среди предприятий тяжелой промышленности для многих ее участников заканчивалась игрой с нулевой суммой или банкротством. Представлялось разумным ограничивать производство, урезать зарплаты или увольнять рабочих, объединяться в картели или тресты. В восьмидесятые годы крупные предприятия существенно урезали свои расходы, ввели строгую отчетность и различные меры по противодействию конкуренции⁶¹. 31 октября 1874 года барон Авраам фон Оппенгейм написал Блейхрёдеру, что он разделяет его пессимизм: «Я не вижу, когда может начаться восстановление. Увы, мы не убавили наш портфель ценных бумаг, и теперь нам придется дожидаться лучших времен. Я уже занимаюсь бизнесом почти пятьдесят шесть лет и не могу припомнить такого длительного кризиса. По моим оценкам, национальное богатство Германии сократилось на треть, и в этом – главное бедствие»⁶². Финансово-экономический крах 1873 года возвещал о приходе новой эры – эры международного кризиса капитализма. Со временем он проявится в полной мере и в обществе, и в приоритетах Отто фон Бисмарка, землевладельца, торговца лесом и крепкого сельского помещика.

В 1873 и 1874 годах Бисмарк, опираясь на либералов, продолжил войну против католической церкви. За год до краха на Венской фондовой бирже, 14 мая 1872 года, рейхстаг предложил имперскому правительству внести законопроект, касающийся правового статуса католических религиозных орденов и их подрывной деятельности, особенно иезуитов. В тот же день Бисмарк разослал в германские зарубежные миссии циркуляр, содержащий обвинения прусских католических епископов в том, что они являются агентами папы:

«Епископы – его орудия и прислужники, не несущие никакой ответственности; для правительства они стали представителями иностранного сюзерена, обладающего, в соответствии с догмой о непогрешимости, абсолютной властью, более абсолютной, чем у любого монарха в мире»⁶³.

3 июня 1872 года Бисмарк написал Дельбрюку из Варцина: в законе об иезуитах должно быть четко указано, что правительство не потерпит подрывные деяния против государства. «Вопрос стоит о безотлагательной необходимости защитить интересы государства, и мы не можем защитить себя либеральными фразами о гражданских правах»⁶⁴. Через неделю он уже наставлял Фалька на предмет того, что государство должно заботиться о рядовом католическом духовенстве, повысить ему, например, жалованье⁶⁵. В данном случае мы тоже видим, как искусно Бисмарк пользовался тактикой «кнута и пряника». В июле иезуиты были изгнаны с территории рейха. Многим сегодня это кажется чудовищным. Но поставьте тогда на место иезуита коммуниста и вспомните о «холодной войне». Для либералов XIX века сообщество иезуитов было зловредным, тайным орденом фанатичных «воинов Господа».

Даже демократичная Швейцария изгнала иезуитов, руководствуясь новой федеральной конституцией от 29 мая 1874 года. Статья 51 конституции гласила:

«Орден иезуитов и связанные с ним организации не могут находиться на всей территории Швейцарии, и его членам запрещена любая деятельность в церкви и школах. Этот запрет федеральным решением может быть распространен и на другие религиозные ордены, чья деятельность создает угрозу государству или подрывает религиозный мир»⁶⁶.

Только через девяносто девять лет швейцарские избиратели смогли отменить эту конституционную статью – 20 мая 1973 года. Закон Бисмарка, направленный против иезуитов, был нисколько не жестче швейцарского запрета.

Бисмарку Швейцария была нужна как полезный союзник в борьбе против «черного интернационала», о чем 23 февраля 1873 года и написал президенту конфедерации, начальнику политического департамента Полю Жакобу Серезолю швейцарский министр в Германии Иоганн Бернхард Хаммер, прослуживший посланником в Берлине с 1868 до 1875 года. Хаммер получил телеграмму о том, что федеральный совет Швейцарии отказался разрешить монсеньору Гаспару Мермийо оставаться в стране в роли «апостольского викария» и информировал об этом Бисмарка во время личной встречи с ним, которую инициировал сам канцлер – редкая удача для дипломата маленького государства. Хаммер сообщал президенту Серезолю:

«Вам хорошо известно, как трудно дипломату получить частную аудиенцию у князя Бисмарка… Он сказал мне: «У нас единая позиция и общее дело»… Ему было приятно узнать о позиции Швейцарии в отношении клерикальной самонадеянности, и он особенно подчеркнул то, насколько важна общность наших позиций для свободы действий, поскольку его свобода действий была ограничена и даже скована рядом препятствий. В частности, он назвал особенно упорной оппозицию «высокопоставленных леди»… Князь закончил разговор такими словами: “Я надеюсь, что по крайней мере Швейцария в борьбе с церковью будет до конца принципиальной и не потерпит на своей территории никакой иной суверенности, кроме собственной”»⁶⁷.

В результате появились пресловутые майские законы 1873 года, принятые прусской палатой. Они устанавливали:

(1) священники обеих конфессий должны быть «немцами», получившими образование в германских гимназиях и университетах;

(2) только германские церковные власти имеют право подвергать дисциплинарному воздействию духовенство, а порядок и мера воздействия удостоверяются губернаторами провинций и государственным судом, «королевским судом по церковным делам»;

(3) церковные назначения осуществляются губернаторами провинций;

(4) священники, виновные в неисполнении этих законов, подлежат наказанию штрафами и тюремному заключению.

Для простых людей упрощался Kirchenaustritt (выход из церкви)⁶⁸.

Майские законы были возмутительны со всех точек зрения. Они нарушали права подданных, гарантированные прусской конституцией, и противоречили принципам либерального общества. Наносилось грубейшее оскорбление Римской католической церкви как «мистическому телу Христа». К Римской католической церкви нельзя было относиться как к светской организации, и церковь, естественно, не могла стерпеть такого к себе отношения. 9 мая 1873 года Виндтхорст провозгласил «пассивное противление» майским законам: «Все, что вписано в эти законы, рано или поздно будет изничтожено. Милостью Божьей отечество не пострадает». Когда 15 мая законы все-таки были приняты, прусские епископы объявили, что они «никоим образом не намерены способствовать исполнению законов, оглашенных пятнадцатого числа этого месяца»⁶⁹. Провал антиклерикальной политики Бисмарка стал очевиден уже на парламентских выборах в 1874 году. Электорат партии Центра удвоился – с 718 тысяч человек в 1871 году до 1 493 000 в 1874-м, с 18,4 до 27,7 процента, и центристы получили в рейхстаге 95 мест⁷⁰. Законы лишь еще больше сплотили католиков страны.

Одо Рассел, регулярно встречавшийся с Бисмарком и пользовавшийся его доверием, считал, что канцлер совершил грубейшую ошибку, затеяв «культуркампф». 18 октября 1872 года он писал лорду Гранвиллу:

«Меня удивляет, что Бисмарк совершенно не понимает и недооценивает могущество церкви. Он думает, что еще более непогрешим, чем папа, не может допустить, чтобы в Европе было два непогрешимых деятеля, и воображает, будто может выбрать следующего папу, как прусского генерала… Антиклерикальные меры привели к тому, к чему и стремился Ватикан на Вселенском соборе, а именно: к единению и дисциплинированности духовенства во главе с непогрешимым вождем. Словно прусскую военную систему применили к церкви»⁷¹.

Бисмарк посеял межконфессиональную вражду и ненависть. В сентябре граф Георг фон Гертлинг (1843–1919), впоследствии рейхсканцлер в годы Первой мировой войны⁷², писал из Бельгии Анне фон Гертлинг о ненависти соотечественников к католикам:

«Снова и снова я сталкиваюсь с одним и тем же явлением: люди косятся друг на друга; в кругах и образованных, и невежественных так и прорывается наружу ненависть к като-ликам»⁷³.

В июне 1875 года «Франкфуртер цайтунг» сообщила: за первые четыре месяца года оштрафованы или отправлены в тюрьму 241 священник, 136 редакторов и 210 других католиков; конфискованы двадцать газет; в 74 домах проведены обыски; высланы или интернированы 103 человека; разогнаны 55 собраний. Пустовала тысяча домов приходских священников, то есть бездействовала почти четверть приходов. К 1876 году все прусские епископы были либо сосланы, либо находились в тюрьмах⁷⁴. Одо Рассел в письме брату Гастингсу предсказал неминуемое поражение Бисмарка в «культуркампфе»:

«В Германии ему (папе) успех гарантирован, ибо все епископы, прежде выступавшие на Ватиканском соборе против его новой догмы, теперь с радостью идут в тюрьмы, платят огромные штрафы и принимают мученичество ради идеи той самой непогрешимости, против которой они голосовали три года назад; они убеждены, что вознесутся на небеса, когда умрут за свою веру»⁷⁵.

Нам неизвестно, причислен ли кто-нибудь из понесших кару католиков к лику святых. История сохранила лишь свидетельства о чудовищном ущербе, нанесенном Римской католической церкви, не говоря уже о попрании прусской конституции. Антикатолическая истерия, захлестнувшая многие страны Европы, отражала в определенной мере европейские религиозно-этнические особенности. В идеологической кампании Бисмарка не было ничего сверхнового. Однако неистовость его натуры, нетерпимое отношение к оппозиции и паранойя – эти тайные подрывные силы, разрушившие в конце концов карьеру, – придавали борьбе против католиков особую жестокость и антагонистичность. В своей ненависти он гиперболизировал угрозу католической церкви и прибег к неоправданно суровым мерам. Католики не угрожали Пруссии. У Пия IX не было ни причин, ни средств для свержения монархии Гогенцоллернов. Бисмарк исковеркал жизнь миллионам людей. «Сатанинское начало в нем выражено сильнее, чем в ком-либо еще», – писал Одо Рассел матери⁷⁶. Бисмарк рассказывал леди Эмили Рассел о своей реакции на поведение Виндтхорста и партии Центра в рейхстаге:

«Когда депутаты католической партии начали кричать «позор!» и потрясать кулаками, его первым желанием было схватить чернильницу и швырнуть в них. Измерив расстояние, он решил кинуться на них и поколотить. Переборов все-таки первые два желания, он просто сказал им: “Ему чихать на них, но он слишком воспитан, чтобы продемонстрировать это”»⁷⁷.

Драчливость, тиранство и демонизм сочетались в нем с жалостью к себе и ипохондрией, провоцируя кризисы во власти, которые он ловко использовал к своей выгоде. Никто не верил в серьезность его угроз уйти в отставку. Князь Гогенлоэ-Шиллингфюрст описал в мемуарах такой разговор с депутатом-либералом Эдуардом Ласкером, состоявшийся в ноябре 1874 года:

«Ласкер… заговорил о планах Бисмарка подать в отставку. Он считает их притворством: Бисмарк слишком властолюбив, чтобы выпустить бразды правления из своих рук. На мое замечание о том, что ситуация угрожающая, если судить по настроениям при дворе, Ласкер ответил: ничего не случится. В решающий момент Бисмарку уйти не позволят, так как заменить его некем. Вокруг много соломенных чучел, воображающих, что они могут заменить Бисмарка, но кайзер дважды подумает, прежде чем кого-либо из них поставить на его место»⁷⁸.

И оппоненты, и друзья, и подчиненные – все отмечали «демонизм» Бисмарка, его необъяснимую, сверхъестественную, бесовскую власть над людьми и событиями. Во времена своего всемогущества он действительно думал, что способен делать немыслимые вещи. Роггенбах писал Штошу 30 августа 1874 года:

«Никто больше не в состоянии сносить рейхсканцлера… Пока все ограничивается грубыми и разнузданными припадками плохого настроения, его поведение можно игнорировать… Другое дело – когда его упражнения в безумии принимают бесчестящий и унижающий другого человека характер. Никто лучше его не умеет пользоваться принципом avilir, puis dtruire (унизь и сотри в порошок), травить свою жертву ядом злостных наветов, публикуемых на расстоянии, и подготовить ее к последним фатальным ударам»⁷⁹.

Враги, к числу которых, без сомнения, относился и Роггенбах, концентрировали свое внимание на жестокости и сатанизме Бисмарка, игнорируя стрессы, которым он подвергал себя, сам же себе их создавая. Он руководил двумя правительствами, германским и прусским, вел борьбу с двумя парламентами, очень разными по своему характеру, и должен был реализовывать две разноплановые политические программы. Некоторые проблемы, казавшиеся поначалу безобидными, превращались в серьезные кризисы. Для всех была очевидна необходимость реформирования системы управления прусским королевством. Этот вопрос стоял в повестке дня всех правительств, начиная с 1859 года, что позволило Патрику Вагнеру, исследовавшему процесс укрепления государственности в юнкерской Пруссии, съязвить по поводу «двенадцатилетней говорильни о реформах»⁸⁰. После завоеваний и аннексий, создания рейха в 1870 году образовалась малопонятная мешанина из разнообразных местных органов власти. Ее надо было расчистить, и Бисмарку ничего не оставалось, как опереться на прусский кабинет, в котором все еще функционировали старожилы «министерства конфликта», ультраконсерваторы Эйленбург, Зельхов, Иценплиц и Роон. Правда, они уже давно потеряли всякие ориентиры, поскольку Бисмарк не бывал у них. Еще в сентябре 1869 года Иценплиц писал ему:

«Если вы не появитесь, то нам придется самим решать, что нам делать, или уходить. В моей голове не укладывается, как это вы вдруг станете федеральным канцлером и распрощаетесь с прусским государственным министерством. Так, должно быть, думает и Роон, поэтому он и не ответил. Искренне любящий вас и – невзирая на упомянутое недоумение – всегда преданный вам Иценплиц»⁸¹.

Иценплиц, возможно, и был реакционером, но он оставался графом, джентльменом и человеком, равным Бисмарку по социальному статусу.

23 марта 1872 года ландтагу был представлен статут о новой системе местного управления в Пруссии. В нем предусматривалась отмена полицейских и административных прерогатив Rittergutsbesitzer, владельцев дворянских поместий, то есть людей, подобных Бисмарку: иными словами, он затрагивал интересы каждого представителя его сословия. Статут, включавший также и положение о выборах на трехклассной основе, был принят в палате депутатов большинством голосов – 256 к 61. Владельцы поместий и ландраты из восточных провинций, включая Бернхарда, брата Бисмарка, проголосовали против новых правил⁸². Почти наверняка закон должна была отклонить палата господ.

Эйленбург, министр внутренних дел, ответственный за проект, написал Бисмарку, запросив инструкции. Бисмарк уже несколько месяцев находился в Варцине. Он намеревался пребывать там как можно дольше, пока «бедлам не станет настолько большим, чтобы я смог во всем разобраться»⁸³. Кроме того, в реформе системы местного управления, которая неизбежно должна была вызвать конституционный кризис из-за оппозиции палаты господ, канцлер видел средство избавления от министра внутренних дел Эйленбурга. Мориц фон Бланкенбург писал Гансу фон Клейсту 15 августа 1872 года: «Бисмарк и Роон хотят воспользоваться законопроектом о местных органах власти для того, чтобы скинуть Эйленбурга. Вы это знаете. Они отмежуются при голосовании в нижней палате»⁸⁴. 22 октября 1872 года в палате господ, отстаивая принцип наследных прав, на правительство обрушились два ведущих консерватора – барон Вильгельм фон Цедлиц унд Нейкрих (1811–1880), которого католик-депутат ландтага Людвиг Хаммерс (1822–1902) назвал «махровым консервативным землевладельцем»⁸⁵, и граф Фридрих Стефан фон Брюль. Граф Брюль заявил: «Если в королевстве не будет более наследного властвования, кроме верховенства короны, то сохрани нас Бог от того, чтобы кто-нибудь не прибрал к рукам и ее – последний символ наследной верховной власти»⁸⁶. Еще шестьдесят лет назад Людвиг фон Йорк предупреждал принца Вильгельма: «Если ваше королевское высочество лишит меня и моих детей наших прав, то на чем будут зиждиться ваши права?»⁸⁷ 25 октября 1872 года Эйленбург от безысходности послал Бисмарку длинное и чистосердечное письмо, переполненное душевной болью, какое только мог составить добропорядочный человек, граф и джентльмен своему шефу. Я привожу его более обстоятельно, поскольку в нем отражена и та психологическая стесненность, которую постоянно ощущали министры под гнетом канцлера:

Дорогой друг!

Только чрезвычайная важность обстоятельств заставила меня потревожить вас. Обсуждение в палате господ проходит таким образом, что крайне высока вероятность того, что законопроект не будет принят. Вчера две трети членов палаты господ поименно проголосовали против правительственного законопроекта и против решения палаты депутатов. Господа одобрили положение, предусматривающее, чтобы при возрастании базы налогообложения в округах налог на землю и строения не превышал половины той процентной ставки, которая установлена для доходов, в том числе и классифицированных налогооблагаемых доходов, определяющих избирательный имущественный ценз. Это предложение не пройдет в нижней палате. По всей вероятности, будут одобрены решения относительно состава окружных собраний, с которыми палата депутатов также вряд ли согласится. Выступают графы Липпе, Клейст и Зенфт. Их поддержат более половины членов палаты: Путбус, Оскар, Арним и другие. Что делать? Необходимо провести как можно скорее уложение об округах. С этим я как-нибудь справлюсь. А что потом? Консервативное окружное устройство не имеет шансов в палате депутатов, а либеральная система не удовлетворит палату господ. Надо что-то делать. Без организации системы окружного управления застопорятся все другие законодательные программы: по школам, дорогам, администрациям, финансированию. Все застопорится. Умоляю вас, мой дорогой друг, срочно информировать меня о своей позиции по этим делам. Из-за неопределенности многие переходят во вражеский стан. Не желаете ли вы моей отставки, с тем чтобы попробовать решить эти проблемы с другим человеком? Или все-таки откровенно и твердо выскажетесь в поддержку моих усилий? Возможно, к тому дню, когда законопроект вернется в палату господ на второе чтение, следовало бы подготовить Pairschub (назначение в палату новых господ для формирования большинства. – Дж. С.). Время поджимает.

Сердечно ваш Эйленбург.

P. S. Католики против окружных управ, опасаясь, что местные чины будут поощрять гражданские браки⁸⁸.

Бисмарк и не изложил свою позицию, и не уехал из Варцина. Он ответил 27 октября 1872 года, пренебрежительно и грубо. У него еще не сложилось мнение по каждой детали:

«Если бы наш проект, представленный в палату господ, был девственно чист и совершенен, то и тогда я не думаю, чтобы его приняли сразу и целиком… Полагаю, что ваша деликатность привела к деградации общественного порядка, и мне приходится терпеть здесь ландрата, который, дабы выгородить себя, взялся изображать меня перед местным населением как некомпетентного и нехристианского министра. Уже по одному этому факту можно судить о том, насколько моя власть уважается в других министерствах».

Бисмарк уклонился от pronunciamiento, ни слова не сказал по делу, а только выговорил Эйленбургу за «любимого Вольфа, который во время вашей болезни завалил всю законодательную работу», добавив:

«Надеюсь приехать в декабре, но если мне придется и дальше заниматься составлением писем, подобных этому, то я вообще не появлюсь в рейхстаге, поскольку президент прусского государственного министерства превратится в письмоводителя. Ответственность без надлежащего влияния на то, что требует ответственных решений, приводит в психушку. Ваш давний друг»⁸⁹.

Бесстыдное увиливание от ответственности и неуместность упреков меня просто шокировали, когда я прочитал послание. Ответ – трусливый, мстительный и несуразный. Как можно было винить мягкого по натуре министра внутренних дел в том, что у ландрата округа создалось определенное мнение о Бисмарке? Ландрат говорил то, что было на языке у каждого консервативного землевладельца в восточных районах и неоднократно повторялось в палате господ. Как самый могущественный государственный деятель XIX века мог заявлять, что на нем лежит «ответственность без надлежащего влияния на то, что требует ответственных решений»? Меня удивляет то, что Фриц Эйленбург сразу же не подал в отставку, а служил еще шесть лет.

Наверно, можно понять тревоги юнкеров в палате господ, выраженные в письме Бисмарку Эрнстом фон Зенфт-Пильзахом (1795–1882):

«Война с Францией должна была усилить богобоязненность немецкого народа, а она, напротив, пробудила в нем гордыню. Ваше высочество не воспротивилось отходу от Бога и Слова Божьего стойкостью в вере, которую дарует Господь. Придите с верой к нашему Господу Иисусу Христу, державшемуся столь кротко и смиренно у Понтия Пилата. Следуя лютеранской вере, смиритесь и укротите гордыню. Тогда Господь благословит вас и вернет к вам многих благородных и благочестивых людей, которые сейчас далеки от вас».

Бисмарк начеркал на полях презрительно: «Герлах? Виндтхорст! Бодельшвинг? Или Эвальд?»⁹⁰ Он понял все, когда 31 октября 1872 года палата господ большинством голосов – 145 к 18 – отклонила законопроект об организации местного самоуправления. Как отметил Пфланце, «сообщество Шталя отвергло трансформацию Stndestaat[83]83
  Здесь – сословное государство.


[Закрыть], имевшую в виду ликвидацию манориальных прав»⁹¹.

Реакция Бисмарка была, как всегда, болезненной. 16 ноября 1872 года Бухер писал Блейхрёйдеру:

«Вы знаете, как душевные переживания отражаются на физическом состоянии князя. Когда его нервируют и взвинчивают, он становится подверженным простудам и пренебрегает диетой. А когда у него начинается физическое недомогание, все его раздражает»⁹².

Бисмарк ответил на решение палаты господ в своей обычной гневной манере, написав 2 ноября в Варцине Promemoria[84]84
  Памятная записка, обращение.


[Закрыть], явно находясь в состоянии аффекта:

«В свете той позиции, занятой костяком палаты господ в отношении и школьного надзора, и организации окружного управления, и по другим вопросам, реформа этого органа представляется мне более насущной, чем какие-либо изменения в местных структурах… От начала до конца надуманная позиция палаты наносит ущерб и дискредитирует двухпалатную систему и угрожает монархии…»

Он предложил ликвидировать палату господ и заменить ее «первой палатой, сенатом, который станет преимущественно органом защиты в Пруссии интересов правительства и монархии»⁹³.

3 ноября состоялось заседание государственного министерства, без Бисмарка. Эйленбург воспользовался случаем для того, чтобы обсудить с коллегами и проект реорганизации местного самоуправления, и перспективы «пайршуба». Министр благоразумно не стал выносить на обсуждение «промеморию» об аннулировании палаты господ. Кабинет рассчитал: двадцати четырех новых пэров будет достаточно для того, чтобы сформировать большинство и подчинить своей воле остальных членов палаты. Хельма Брунк, чье великолепное исследование безмерно помогло мне разобраться в этой запутанной проблеме, считает, что главную роль сыграл кайзер. Эйленбург наделал ошибок, что он и признавал, но у него не было никаких причин для морального самобичевания. Брунк писала:

«Король тоже так думал. Он разгадал интриги, разглядел несправедливое отношение к Эйленбургу, которого постоянно отсутствующий Бисмарк довел до отчаяния, заставив его одного принимать удары и выдерживать бой за реорганизацию окружного самоуправления»⁹⁴.

30 ноября 1872 года «пайршуб» был реализован. Король Вильгельм, оскорбленный оппозицией «своих юнкеров», назвал двадцать пять новых пэров в палату господ, и 9 декабря 1872 года уложение о местных органах власти благополучно выдержало испытание вотированием благодаря появлению этих новых двадцати пяти голосов⁹⁵. Закон отменял патримониальную полицию и юнкерскую сельскую администрацию. Баронесса Шпитцемберг записала в дневнике, что кайзер унизил крайне правое юнкерство, поставив его в один ряд с «еврейскими магнатами и спекулянтами»: «Меня рассердило бы, если бы в палату господ попали nouveau riche, потому что я становлюсь настоящей тори, очень консервативной. Отец говорит – авторитарной и жестокой»⁹⁶. 13 декабря король Вильгельм подписал и наложил печать на новый закон о местных органах самоуправления[85]85
  Речь идет о законе об окружных (уездных) земских учреждениях.


[Закрыть].