Текст книги "Бисмарк: Биография"

9 сентября 1878 года впервые собрался новый рейхстаг. Пристыженная и сократившаяся национал-либеральная партия уже согласилась принять закон против подрывной деятельности. Оставалось договориться о том, насколько он должен быть суровым. Через неделю Бисмарк вернулся в Берлин для первых слушаний закона против социалистов³⁷. Одним из первых выступил не кто-нибудь, а Ганс фон Клейст-Ретцов, обрушившись на социал-демократов с обвинениями в государственной измене:

«Я убежден, что вся социал-демократия – это прямой путь к государственной измене, а социал-демократы – агенты, подрывающие основы государства. Разве то, что вы делаете – поете на улицах боевые песни, «Марсельезу», – всего лишь детские игры? Разве они менее опасны, чем изготовление пороха или выстрелы?..»

Когда Клейст закончил, рейхсканцлер спустился с министерской платформы, подошел к старому другу, взволнованно протянул ему руку, демонстрируя всей стране примирение. Клейст тоже растрогался и через пару дней отправил старому и заново обретенному другу благодарственное послание:

«Позволь мне, прежде чем уехать, поблагодарить тебя от всего сердца за то, что ты протянул мне руку после столь длительного и мучительного разрыва. С большой радостью я хочу видеть в этом жесте желание восстановить старую дружбу и прежние связи между нашими семьями и домами»³⁸.

Их дружбе не было суждено возродиться. Клейст редко видел Бисмарка, встречал его только в палате господ. Для Клейста дружба с Бисмарком была важна. А нужен ли он был Бисмарку? Канцлер уже потерял своего Мота, Джона Лотропа Мотли, умершего в Лондоне 29 мая 1877 года. Он почти не общался с Флешем, Александром фон Кейзерлингом, еще одним однокашником, чьи научные интересы Бисмарк не разделял и чье поместье находилось очень далеко – в Латвии, принадлежавшей тогда Российской империи. Бисмарк чувствовал себя все более одиноким и покинутым.

23 сентября Бисмарк уехал из Берлина в Варцин, но сразу же вернулся обратно из-за того, что комиссия по закону о социалистах не могла прийти к единому мнению по процедурам апелляций³⁹. С 9 и до 15 октября проходили жаркие баталии по проблеме гражданских прав. Эдуард Ласкер яростно пытался отстоять конституционные права социалистов. 11 октября у него неожиданно появился соратник – Людвиг Виндтхорст, выступивший с пламенной речью:

«“Консерватизм” означает сохранение действующих легитимных институтов государства и церкви. Это понятие вовсе не имеет в виду наделять правительство всемогуществом, позволяющим модифицировать институты на свой вкус. До тех пор, пока вы смешиваете консерватизм с Polizeiwirtschaft (полицейским государством), ни о каком альянсе с вами не может быть и речи»⁴⁰.

В основе мужественной позиции лидера консервативной католической партии лежало его твердое убеждение в том, что защита прав католиков подразумевает отстаивание всех других прав – каждого отдельного человека, евреев, социалистов, атеистов и пр. Последовательность, прямодушие и упорство, проявленные Виндтхорстом, нередко вопреки реакционным инстинктам собственной партии, в борьбе против авторитаризма Бисмарка и нарушений законности заслуживают того, чтобы в современной Федеративной Республике Германии их больше и знали, и почитали. Даже Ласкер, поддавшись давлению общественного мнения, признал, что «пренебрежение законами более нетерпимо», и депутатов фактически принудили проголосовать за исключительный закон против социалистов⁴¹. 19 октября 1878 года рейхстаг принял этот закон большинством голосов – 221 к 149. Германские консерваторы, свободные консерваторы и национал-либералы заключили пакт, с тем чтобы провести антисоциалистическое законодательство. Правительству пришлось согласиться с поправкой Ласкера, одобренной во втором чтении и предусматривавшей, что закон будет действовать до сентября 1881 года (два с половиной года)⁴². Устанавливались очень жесткие ограничения. Параграфом 1 запрещались ассоциации социал-демократов, социалистов и коммунистов, ставящие своей целью свержение существующего государственного и общественного строя. Параграф 9 объявлял противозаконными собрания, призывающие к свержению государственного и общественного строя, а параграф 11 предусматривал аналогичную кару для изданий. На организации социалистов налагались и другие ограничительные меры⁴³. Бисмарк отругал нового министра внутренних дел, еще одного Эйленбурга, кузена графа Бото цу Эйленбурга (1831–1912), за то, что закон по-прежнему разрешал гражданам голосовать за социалистов и не запретил делать это железнодорожникам и другим государственным служащим. Бисмарк говорил Люциусу: «Я считаю недопустимым, чтобы граждане, доказанно являющиеся социалистами, имели право голосовать, избираться и заседать в рейхстаге»⁴⁴.

Перед голосованием по антисоциалистическому закону группа депутатов трех партий (87 – от партии Центра, 36 консерваторов, 27 либералов, общей численностью 204 человека из 397 членов рейхстага) сформировала экономический блок – «Экономическую ассоциацию рейхстага». Ее возглавил Фридрих фон Варнбюлер из Вюртемберга, давний поборник протекционизма. Состав ассоциации ясно указывал на то, что в рейхстаге образовалось депутатское большинство, выступающее за ликвидацию свободной торговли. Это свидетельствовало о втором великом повороте во внутренней политике Германии. Законопроекта на этот счет не имелось, требовалось проработать детали, но настрой в нижней палате был совершенно ясен⁴⁵.

23 октября Бисмарк выехал из Берлина в Фридрихсру. В поезде Тидеман заметил, что шеф прячет под столом бутылки с пивом и прикладывается к ним на каждой остановке. Бисмарк объяснил ему: не надо давать публике повода для того, чтобы разочароваться в своем канцлере⁴⁶. 9 ноября Бисмарк отправил императору Вильгельму I письмо с просьбой извинить его за отсутствие на ландтаге:

«Состояние моего здоровья неважное. На какое-то время мне необходим абсолютный отдых, которого я не имел в последние годы. Я надеюсь получить его в Фридрихсру, пока заседает ландтаг, и мне не хотелось бы, чтобы моя слабость испортила ту радость, которую я испытываю, узнав от Лендорфа о выздоровлении вашего величества»⁴⁷.

Как уже упоминалось ранее, по подсчетам Пфланце, в период между 14 мая 1875 года и концом ноября 1878 года из 1275 дней 772 дня Бисмарк провел либо в своих поместьях, либо на курортах. Иными словами, его не было в Берлине в общей сложности более двух лет⁴⁸. Тем не менее и не находясь в Берлине, Бисмарк отдыхал очень мало. Он составлял памятные записки, встречался с министрами, готовил законопроекты и проталкивал статьи в официальную прессу. К примеру, 6 ноября официальные газеты как по команде обрушились на партию Центра за то, что она игнорирует мирные инициативы Льва XIII и Бисмарка. «Провинциелль корреспонденц» писала:

«Ее странное поведение проистекает из характера, состава и настроений руководства партии Центра, которая многие годы выдавала себя за представителя интересов германских католиков, но в действительности преследовала политические цели, не имеющие ничего общего с подлинными интересами Римской католической церкви»⁴⁹.

Последующие годы Бисмарк пытался вбить клин в трещину, образовавшуюся между римской курией и партией Центра в Германии. А трещина действительно появилась. Партия Центра не желала быть агентом Ватикана и требовала автономии, на что не соглашалась курия. Бисмарк уловил трения между ними и хотел обратить их в свою пользу. Виндтхорст тоже разгадал его намерения и 11 декабря 1878 года внес законопроект, предусматривавший сохранение религиозных орденов, существовавших в Германии, и восстановление статей 15, 16 и 18 конституции рейха, гарантировавших гражданские права католиков. Виндтхорст знал, что Ласкер и левые либералы поддержат его во всех отношениях безупречное и замечательное предложение, а епископы и партия Центра сформируют мощную ударную силу. Разве могут монастыри подорвать могущественный рейх Бисмарка? В конце концов, если Бисмарк заблокирует этот скромный и разумный законопроект, то римская курия прекратит частные переговоры и открыто поддержит партию Центра. Виндтхорст разыграл свою комбинацию с такой же ловкостью, с какой это делал Бисмарк. Он умел использовать униженное положение церкви для того, чтобы и насолить Бисмарку, и вдохновить католиков.

После выборов 1878 года у Бисмарка отпала необходимость в голосах либералов. Теперь он мог заняться проблемами протекционизма. 12 ноября 1878 года Бисмарк предложил бундесрату создать тарифную комиссию для подготовки нового законодательства. В декабре Блейхрёдер, регулярно наведывавшийся в Фридрихсру, сообщил Бисмарку и Тидеману, что американская конкуренция начинает серьезно сказываться на английской финансовой политике и, по всей вероятности, Соединенное Королевство скоро введет таможенные тарифы. 15 декабря официальная пресса опубликовала информацию о том, что Бисмарк направил в бундесрат пакет предложений по тарифам. Бисмарк заявил в рейхстаге, что в будущем доходы рейха должны обеспечиваться не прямым, а косвенным налогообложением. Тарифы позволят провести финансовую реформу; косвенные налоги «менее обременительные»; «другие государства уже окружили себя таможенными барьерами»; не будет ничего плохого в том, что «германские товары будут пользоваться некоторым преимуществом в сравнении с иностранной продукцией»⁵⁰. Оппозиционная пресса сразу же напомнила: еще в 1875 году он заявлял, что основным источником доходов государства должны быть налоги с действительно богатых людей⁵¹. Оппозиция отметила и такой факт: косвенные налоги имеют регрессивный эффект, пенни, потраченный на булку хлеба, ценнее для бедняка, чем для богача.

Бисмарк был настроен воинственно. Тидеман 11 января 1879 года писал по этому поводу:

«Если его идеи относительно налоговой и тарифной политики не встретят понимания со стороны прусских министров, то он поедет в Берлин, созовет совещание в государственном министерстве и обрисует им будущий состав кабинета. Если господа не пожелают поддержать его, то он попросит их подыскать себе другое занятие и сформирует министерство из новых людей, если надо, и менее высокого ранга. Император с ним согласен»⁵².

Бисмарк направил также в бундесрат законопроект, предлагавший наказания за неумеренность в высказываниях в рейхстаге (так называемый Maulkorbgesetz — «закон намордника»). В прусском ландтаге Ласкер, выражая мнение большинства депутатов, заявил, что «свобода слова неприкосновенна, должна всегда оставаться таковой и в рейхстаге знают, как ее уберечь»⁵³. Бисмарку, при всем его могуществе, не удалось накинуть намордник на рейхстаг: законопроект не прошел.

19 января Макс фон Форкенбек (1821–1892), президент рейхстага, написал о своих опасениях барону Францу Шенку фон Штауффенбергу (1834–1901), лидеру баварских либералов. Как мы помним, именно их Беннигсен хотел ввести в кабинет Бисмарка. Оба политика были чересчур либеральны для канцлера. Форкенбека он называл «темно-красным»⁵⁴. Форкенбек писал фон Штауффенбергу:

«Бисмарк навязывает свой режим с пугающей быстротой и настойчивостью, как я и предвидел. Всеобщая воинская повинность, неограниченные и чрезмерные косвенные налоги, вымуштрованный и деградированный рейхстаг, безликое и безвольное общественное мнение, обессиленное борьбой за материальные интересы. Все это, безусловно, свидетельствует о целенаправленной политике поощрения общественной импотенции, означает конец поступательного движения к конституционным свободам и в то же время несет в себе угрозу всему рейху и новой имперской монархии. Разве национал-либеральная партия не может противостоять этим угрозам, используя свою политику, программу и электорат? Мы не должны позволять, чтобы нас все глубже и глубже затягивали в трясину. Наш долг – организовывать оппозицию»⁵⁵.

Людвиг Бамбергер цинично усмотрел в стремлении Бисмарка ввести протекционистские тарифы своекорыстные мотивы:

«Протекционизм Бисмарка зародился на почве сельского хозяйства. Промышленные тарифы – всего лишь предлог. В сфере сельского хозяйства первостепенное внимание уделяется тарифам на древесину и пиломатериалы. Как-никак он же крупный собственник лесных угодий. Сенатор Плессинг из Гамбурга, заменивший Крюгера в союзном совете, поразился горячности Бисмарка, когда заходил разговор на эту тему. Он принимал личное участие во всех переговорах, говорил долго и заинтересованно, знал во всех деталях торговлю лесом не хуже чиновника. По словам сенатора, топоры неустанно стучат в лесах Лауэнбурга, а склады забиты лесоматериалами… Бисмарк попросил доверенных советников прислать в Бад-Киссинген окончательный проект закона о тарифах, собственноручно внес коррективы в тарифные ставки по различным категориям лесоматериалов»⁵⁶.

В конце февраля Бисмарк потерял еще одного давнего и верного друга. 27 февраля 1879 года умер Альбрехт фон Роон, в возрасте семидесяти шести лет. Роберт Люциус фон Балльхаузен, хорошо знавший Роона, писал о нем:

«Роон был совершенным образцом строгого, требовательного и сознательного пруссака. Он был наделен исключительными интеллектуальными способностями, даром организатора, непоколебимой твердостью характера и силой воли. В поведении поступал иногда поспешно и неосмотрительно, но всегда беспредельно искренне и честно»⁵⁷.

Роон обладал душевной порядочностью и целостностью, которую не могли испортить ни высокий пост, ни слава и успехи. Бисмарк обязан ему своей карьерой больше, чем кому-либо еще из высокопоставленных друзей. Благодаря настойчивым рекомендациям Роона в 1859–1862 годах король дал Бисмарку шанс занять должность министра-президента, и своей верной дружбой Роон помог ему подняться на вершину государственной службы. В 1872 году больной и изможденный Роон откликнулся на просьбу захандрившего Бисмарка и взял на себя пост министра-президента Пруссии. И вот какое мнение о нем составил сам Бисмарк:

«Роон был самым компетентным среди моих коллег. Правда, он не очень ладил с ними. Он обращался с ними, словно это был полк, уставший от длительного марша. Коллеги со временем стали жаловаться на него, и мне пришлось снова взять на себя руководство государственным министерством»⁵⁸.

Это все, что мог сказать Бисмарк о самом преданном и дальновидном из своих соратников.

7 февраля 1879 года Бисмарк объявил, что правительство намерено «в соответствии с наметками 1876 года завершить формирование системы государственных железных дорог, составляющих главную магистральную сеть»⁵⁹. Четко обозначилась тенденция отхода от частного предпринимательства. 24 февраля 1879 года Конгресс германских землевладельцев, объединявший 250 крупнейших собственников земли, принял решение о протекционистских мерах.

Осталось отрегулировать проблему использования таможенных поступлений от новых тарифов. Германский рейх формально был федеративным государством. Когда министры обращались к рейхстагу, они говорили от имени «союзных правительств», не от имени «рейха» или «Германии». Если поступления от тарифов пойдут исключительно в федеральный бюджет, то внакладе останутся «союзные правительства». Римско-католическая партия Центра пользовалась поддержкой в Баварии, католических районах Вюртемберга и Бадена и в католической Рейнской области. В этих провинциях меньше всего были заинтересованы в наращивании мощи рейха, в котором доминировала Пруссия. Когда 12 февраля открылся рейхстаг, стало совершенно ясно, что партия Центра, имевшая 94 голоса, могла и обеспечить Бисмарку, и лишить его депутатского большинства.

В результате Бисмарку пришлось искать пути сближения с Виндтхорстом. 31 марта они встретились, и Бисмарк назначил пенсию вдовствующей королеве Ганновера, проявив здравомыслие, поскольку Виндтхорст в роли адвоката представлял интересы ганноверской королевской семьи⁶⁰. Бисмарк сообщил ему также о том, что он уже предложил дипломатическое признание курии в обмен на сохранение Anzeigepflicht, обязательства Ватикана запрашивать согласие государства при назначении епископов. Виндтхорст ответил: он и его друзья «не получили еще от курии никакой информации о содержании переговоров, и потому им пока нечего сказать по этому поводу». Тем не менее Бисмарк и Виндтхорст обоюдно подтвердили необходимость в таможенных тарифах⁶¹.

Примерно в это же время, 8 апреля 1879 года, французский посол Сен-Валлье отправил министру иностранных дел Ваддингтону депешу, которую мы не можем не процитировать, так как в ней содержится занимательная оценка роли парламентаризма в рейхе Бисмарка:

«Распространенная ошибка среди тех, кто недавно в Берлине, и поверхностных созерцателей принимать за чистую монету существующую здесь парламентскую систему. Пообвыкнув, они быстро начинают понимать, что это всего лишь привлекательные декорации, украшенные всякого рода побрякушками, создающими видимость парламентаризма и конституционализма. Вроде бы правила соблюдаются, партии функционируют, в коридорах суматоха, идут жаркие дебаты, проходят шумные сессии, одерживаются победы над правительством и даже над могущественным канцлером (правда, по самым второстепенным вопросам). У вас действительно возникает иллюзия серьезности обсуждения и огромной важности голосования. Однако на заднем плане, за сценой в самые решающие моменты всегда появляется указующий и повелевающий перст императора или канцлера. Их поддерживают главные охранные силы нации: армия, чье послушание доведено до фанатизма, бюрократия, вышколенная рукой мастера, не менее подобострастная судебная система и население, настроенное иногда скептически и даже критически, но давно привыкшее гнуть спину перед высшей властью»⁶².

Легче всего сделать вывод об авторитаризме в Германии, но он будет упрощенным. Парламентаризм все-таки существовал и ужом пытался вырваться из мертвой хватки Бисмарка. Долголетие короля-императора Вильгельма I не было безграничным. Если бы он умер до 1887 года, то в Германии вполне могла начаться эра парламентского суверенитета. Монарх-реакционер и блистательный политик сообща смогли этого не допустить.

В апреле Виндтхорст ездил в Вену к своим ганноверским клиентам и там 20 апреля 1879 года встретился с нунцием, архиепископом Людовико Якобини, который посредничал между Бисмарком и Ватиканом. Виндтхорст тогда сказал нунцию: «Бисмарк могущественнее короля Вильгельма и всей династии. Никто не в состоянии справиться с ним». «Второй Валленштейн», – добавлял потом историк Клопп. «Даже сильнее», – считал Виндтхорст⁶³.

Когда в конце апреля 1879 года Виндтхорст вернулся в Берлин, его ожидал сюрприз. Впервые Бисмарк пригласил его прибыть 3 мая на парламентский soire (званый вечер) в дом на Вильгельмштрассе, 76. Депутаты католической партии Центра никогда не удостаивались такой чести, и у входа в особняк собралась пресса, чтобы разузнать причины особого внимания к язвительному гному. Бисмарк принял его радушно, но пролил пунш на белоснежный жилет Виндтхорста и, к изумлению Виндтхорста и столпившихся вокруг зевак, начал вытирать пятно скатертью. Ввиду глубокой неприязни Бисмарка к своему оппоненту в его жесте можно было усмотреть аналогию с фрейдистской оговоркой, выдающей тайные побуждения человека. Когда маленький человечек появился на ступенях, журналисты поинтересовались: как его встретили? Виндтхорст ответил иносказательно: «Extra Centrum nulla salus»⁶⁴. Для тех, кто незнаком с католическими догмами, эта фраза требует пояснения. Один из традиционных католических догматов гласит: «Extra ecclesiam nulla salus» – «Вне церкви нет спасения». Обыгрывая эту сентенцию, Виндтхорст дал ясно понять, что Бисмарк ничего не добьется в рейхстаге без поддержки партии Центра – «без партии Центра нет спасения». Каноник Франц Кристоф Игнац Моуфанг (1817–1890), непримиримый ультрамонтан и яростный теолог-консерватор, ужаснулся, узнав о спектакле с рандеву между Виндтхорстом и антихристом Бисмарком⁶⁵:

«Изгнанные и разоренные епископы, затравленные и замученные священники, истые католики, узнавшие из газет о миловании герра Бисмарка и герра Виндтхорста, не понимают, как гонитель церкви может быть одновременно и другом герра Виндтхорста»⁶⁶.

Благочестивый каноник, очевидно, подзабыл старую народную притчу: чтобы ужинать с дьяволом, надо иметь длинную ложку.

9 мая 1879 года Эдуард Ласкер, выступая в рейхстаге, обвинил Бисмарка в том, что он проводит «финансовую политику, выгодную имущим классам». Бисмарк ответил в гневе:

«Я с не меньшим основанием могу заявить, что герр депутат Ласкер проводит финансовую политику, выгодную неимущим классам. Он относится к числу тех господ, на всех стадиях прохождения нашего законодательства формирующих депутатское большинство, о котором в Священном Писании сказано: “Они не сеют и не жнут, не прядут и не ткут, но все они одеты”»⁶⁷.

Стих из Священного Писания в действительности звучит совсем по-другому. Бисмарк процитировал стих 26 главы 6 Евангелия от Матфея: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?»[91]91
  От Матфея, 6:26.


[Закрыть] Бисмарк продолжал высказываться по адресу Ласкера в таких резких выражениях, что президенту рейхстага пришлось звякнуть колокольчиком и предложить ему перейти на парламентский язык. Бисмарк, еще больше разъярившись (wtend), окончательно вышел из себя:

«Что означает этот звонок? В палате полнейшее спокойствие… Я глава исполнительной власти рейха, и я здесь присутствую как президент бундесрата. Президент рейхстага не имеет права одергивать меня. Он не должен прерывать меня и делать мне предупреждения, как это случилось сегодня. В конце он может раскритиковать и меня, и других членов бундесрата и даже пожаловаться на них. Но если он продолжит дисциплинировать меня в таком же духе, то он сделает еще один шаг к роспуску парламента»⁶⁸.

Разгорелись жаркие дебаты. Только на сессии рейхстага выступили 155 ораторов, не считая дискуссий в комитетах. Споры возникали в отношении и товаров, подлежащих обложению тарифами, и ставок, и условий. Особенно депутаты препирались по поводу положения, выдвинутого парламентским лидером партии Центра бароном Георгом фон унд цу Франкенштейном (1825–1890), возглавлявшим комиссию, разрабатывавшую законопроект о покровительственных тарифах. Суть его предложения, получившего название «оговорки Франкенштейна», сводилась к тому, чтобы ограничить таможенные поступления и доходы от налогов на табачные изделия, идущие в бюджет рейха, 130 миллионами марок. Все, что будет получено сверх этой суммы, должно идти в распоряжение союзных государств. 9 июля 1879 года «оговорка Франкенштейна» была принята большинством голосов: 211 (консерваторы, свободные консерваторы, партия Центра) против 122 (национал-либералы, прогрессисты, поляки, вельфы и социал-демократы)⁶⁹. Это решение имело далеко идущие последствия. Ограничив рейх фиксированной суммой таможенных поступлений, партия Центра и Франкенштейн лишили центральное правительство возможности обогатиться на экономическом буме и росте импорта после окончания депрессии в 1896 году. Как считает Найалл Фергюсон, из-за бюджетных затруднений и генеральный штаб, и военное министерство так нервничали, видя наращивание военной мощи Россией и Францией, что в июле 1914 года решили первыми нанести удар, прежде чем они сломают несчастную Германию, запутавшуюся в финансовых кризисах⁷⁰. Еще один пример действия закона непреднамеренных последствий Бёрка.

26 мая 1879 года в комиссиях завершилось обсуждение тарифов, а 25 июня 1879 года Бисмарк согласился признать «оговорку Франкенштейна» как предварительное условие утверждения законопроекта. 9 июля Бисмарк последний раз выступил в рейхстаге по поводу тарифов: «Став министром, я с самого начала не принадлежал ни к одной партии и не мог принадлежать ни к одной из них. Меня ненавидели все партии и почти никто не любил. Постепенно обстановка менялась»⁷¹. Виндтхорст заявил от имени партии Центра: «Наши действия обусловлены характером самой проблемы и никакими иными причинами». Отвечая на обвинения в том, что Бисмарк одурачил его, склонив к поддержке законопроекта, Виндтхорст сказал: «Должен заметить, что тем, кто хочет меня околпачить, надо просыпаться пораньше»⁷². (Дружный смех.) 12 июля 1879 года закон о тарифах был принят депутатским большинством с преимуществом в сто голосов.

Дальше Бисмарку предстояло избавиться от ненужных министров. 29 июля 1879 года ушел в отставку Адальберт Фальк, и его место занял махровый консерватор барон Роберт фон Путткамер, представитель одного из самых больших и влиятельных померанских юнкерских семейств и родственник жены Бисмарка. К 1880 году уже насчитывалось пятнадцать Путткамеров, имевших ранг генерала прусской армии, и 250 других офицеров самых разных чинов, больше, чем в роду Клейстов⁷³. Роберт Путткамер носил великолепную, пышную бороду. Бисмарк позднее съязвил по этому поводу: «Если бы я знал, что он каждый день полчаса тратит на расчесывание бороды, то никогда не сделал бы его министром»⁷⁴. Путткамеру нравилось слушать самого себя, а Бисмарк ерничал: «Путткамер отлично плавает. Очень жаль, что плавает он только в лужах»⁷⁵.

Увольнение Карла Рудольфа Фриденталя было менее благопристойным. Фриденталь был одним из основателей бисмарковской имперской партии в 1867 году, а 19 апреля 1874 года стал министром земледелия⁷⁶. Бисмарк поначалу восторгался Фриденталем, потому что он, будучи владельцем поместья, жил, подобно канцлеру, в реальном мире. Но к лету 1879 года Бисмарк уже настроился на то, чтобы освободиться от всех оставшихся в кабинете министров-либералов. 3 июня 1879 года он написал кайзеру, неплохо относившемуся к Фриденталю, в своей обычной пренебрежительной манере:

«Он (Фриденталь) амбициозен, а жена, видимо, еще более амбициозна, но его амбиции обращены в будущее. Он поддерживает отношения с узкой группой «будущих министров», возлагающих свои надежды на то время, когда Господь призовет на трон его королевское высочество, который назначит либеральное министерство. Среди пяти или шести кандидатов, рассчитывающих на министерские посты, Фриденталь, безусловно, самый умный»⁷⁷.

На парламентском званом ужине в конце июня Бисмарк назвал Фриденталя, новообращенного лютеранина, женившегося на католичке, «jdischen Hosenscheisser» (евреем, наложившим в штаны, то есть трусом), и это дошло до Фриденталя. 4 июля Люциус встречался с Фриденталем, описав затем свои впечатления в дневнике:

«Он не желает, чтобы по нему ходили ногами. Ни при каких обстоятельствах он не допустит, чтобы его уговорили остаться. Он собирает вещи и готовится к изгнанию и прочее. Причины – ремарки Бисмарка на последнем soire, когда тот назвал Фриденталя «семитским марателем штанов» (Hosensch), что, естественно, попало во все газеты»⁷⁸.

Бисмарк назначил на место Фриденталя верного Люциуса, и 14 июля Люциус получил из дворца большой синий конверт с уведомлением о назначении министром земледелия и лесного хозяйства:

«Я сразу же отправился к Фриденталю, застав его в крайне опечаленном состоянии. Он еще ничего не знал и, по всей видимости, боялся, что его уволят самым неблагодарным образом. Пока я там находился, доставили два синих конверта. В одном из них он обнаружил подтверждение отставки, правда, с чином и титулом министра. В другом конверте содержался патент о дворянстве. У меня создалось впечатление, что это его вовсе не обрадовало. Позднее он отказался от дворянства»⁷⁹.

Обращение Бисмарка с Фриденталем еще раз доказывает его пренебрежительное отношение к службе своих коллег. Ганс Иоахим Шёпс, выступавший в роли еврейского апологета пруссаков⁸⁰, утверждал, будто Бисмарк назвал Фриденталя «jdischen Hosenscheisser» только потому, что он отказался стать министром внутренних дел. Кроме Шёпса, никто более не ссылался на подобное обстоятельство. Но даже если в его версии и есть какая-то правда, то разве можно извинить столь вульгарное и отвратительное обхождение с уважаемым коллегой? В действительности вся вина Фриденталя состояла в том, что он ушел в отставку по собственному желанию, а не по желанию Бисмарка.

Либералы изгнаны из правительства. Приняты драконовские законы против социалистов, ущемляющие гражданские и политические права десятков тысяч людей. Тарифы и пошлины поставили крест на свободной торговле. Задумывались все новые схемы государственной собственности. Но Бисмарк не собирался ни останавливаться на достигнутом, ни объяснять свои замыслы. Иначе это уже был бы не Бисмарк. Напротив, он нацелился на то, чтобы продолжить борьбу против либерализма, как это следует из его письма баварскому королю Людвигу от 4 августа 1879 года:

«Пылкие речи Ласкера и Рихтера, обращенные к неимущим классам, столь ясно обнажают революционность этих депутатов, что для сторонника монархической формы правления какое-либо сотрудничество с ними более невозможно… Эти образованные господа не имеют ни собственности, ни фабрик, ни ремесла. Эти господа вызывают революционное брожение умов, направляют в парламенте прогрессистов и национал-либералов. По моему безыскусному мнению, главная задача консерваторов сейчас состоит в том, чтобы раздробить эти фракции»⁸¹.

Либералы же отстаивали стандартные ценности: уважение законов, свободу слова, защиту от произвола, свободу вероисповедания, прессы, познания и научного исследования – все те свободы, вписанные в прусскую конституцию 1850 года и не включенные Бисмарком в конституцию рейха 1870 года. Эти люди представляли опасность как носители революционных идей не столько для «монархических принципов», сколько для тирании самого Отто фон Бисмарка.

В августе 1879 года царь Александр II пожаловался на политику Германии сначала послу фон Швейницу, а потом и кайзеру. Бисмарк отреагировал тем, что устроил встречи с австрийским министром иностранных дел графом Дьюлой фон Андраши (1823–1890) в Бад-Гаштейне 27 и 28 августа. Официальная пресса сообщила о том, что состоялись «конфиденциальные переговоры», но не дала никаких комментариев⁸². Андраши представлял «западников» при дворе Габсбургов – крупный венгерский магнат, боровшийся вместе с Кошутом за либеральную, независимую Венгрию, скрывавшийся одно время в Англии, которую боготворил, автор «дуалистической монархии» в 1867 году, системы, предоставлявшей Венгерскому королевству равные права с Австрией. Как пишет его биограф, Андраши искал в Берлине Rckendeckung (прикрытие для спины)⁸³, и если посмотреть на структуру европейской политики, то станет ясно – почему. Мадьяры распоряжались судьбой семнадцати миллионов человек (мадьяров, немцев, словаков, сербов, румын), но никогда не составляли большинства населения «королевства Венгрии», как страна снова стала называться в 1867 году. Им приходилось отстаивать свои права в борьбе и против австрийцев, особенно тех из них, кто добивался больше прав для славян монархии, и против славян как внутри монархии, так и за ее пределами. Неудивительно, что мадьяры породы Андраши искали в Берлине поддержку в противостоянии с этими силами. Дуализм позволил Венгрии стать великой державой, и Андраши хотел закрепить этот статус. Австро-германский альянс мог оказаться серьезным подспорьем.