Текст книги "Бисмарк: Биография"

«В четверг граф Лерхенфельд, баварский посол, давал обед в честь принца Луитпольда. Во главе стола сел Герберт Бисмарк, возвысившись над фельдмаршалом, Штольбергом, Путткамером, Бёттихером и прочими. Он объяснил это тем, что канцлер потребовал, чтобы на дипломатических мероприятиях первенствовал статс-секретарь по иностранным делам. Непременно будет скандал. Мольтке объявил, что он больше не появится на дипломатических приемах. Странно, что Герберт взял на себя смелость играть главную роль. Будь он более разумным человеком, ему бы и в голову не пришло сделать это. Теперь же он всех настроил против себя»¹⁶⁷.

Безусловно, Бисмарк переживал за сына, зная, что обошелся с ним жестоко. Вильгельм фон Кардорф писал Блейхрёдеру: «Похоже, у нас начались недомогания в политических делах из-за венецианской истории Герберта. По крайней мере она стала причиной возобновившихся хворей канцлера»¹⁶⁸. Весь май 1881 года Бисмарк был нездоров, и когда Люциус посетил его 12 июня, то был крайне удручен болезненным состоянием своего кумира. В вены одной из ног попала инфекция, и он не мог ходить:

«Он лежит на софе, вытянув больную ногу, и, заросший щетиной, выглядит как дряхлый и полоумный старик. Пожаловался слабым голосом: когда его рвет, ему приходится пользоваться полотенцем. Он не может двинуться с места. Ничто ему не помогает… Бисмарка мучают спазмы в желудке, у него стул с кровью. Он во всем винит постоянную трепку нервов на работе, но проблемы скорее всего создает язва…»¹⁶⁹

Его лечащий доктор наконец решил отказаться от ухода за своим августейшим, но трудным и непослушным пациентом. 17 июля Люциус записал в дневнике, что Штрук попросил освободить его от должности домашнего врача:

«Его собственное здоровье не позволяет ему переносить стрессы, связанные с врачеванием в доме Бисмарка. Доктор Штрук научился пользоваться методами Бисмарка. Тидеман неоднократно просил подобрать для него государственный пост в Трире или Бромберге, и Бисмарк, очевидно, этим недоволен. Почему он так спешит уйти от него?»¹⁷⁰

Мы прекрасно знаем, почему Тидеман хотел сбежать от своего босса. Странно, что проницательный Люциус не понял этого.

27 октября 1881 года состоялись выборы в рейхстаг. Результаты не понравились Бисмарку: в выигрыше оказались его противники. Тяжелые потери понесли обе консервативные партии. Имперская партия потеряла половину депутатских мест, и ее электорат уменьшился с 13,6 до 7,5 процента. Центристы, электорат которых всегда отличался стабильностью и сплоченностью, довели свое представительство до ста депутатских мест. Выиграли в основном левые либералы, хотя и разделенные по-прежнему на три партии. Они получили более 15 процентов голосов и вместе теперь имели в парламенте 109 мест, на 86 мест больше, чем прежде, отобрав избирателей главным образом у национал-либералов, примкнувших к Бисмарку¹⁷¹.

В презрительности, с которой Бисмарк относился к настроениям избирателей, появились нотки жалости к самому себе. Они снова обманули его ожидания – говорил канцлер Морицу Бушу:

«Выборы показали, что филистер в Германии по-прежнему чувствует себя неплохо, с удовольствием позволяет себя и запугивать, и надувать красивыми словами и откровенной ложью… Повсюду глупость и неблагодарность. Из меня сделали излюбленную мишень для нападок, мальчика для битья, любая партия и группировка считает своим долгом издеваться надо мной. Но если меня не будет, они не будут знать, куда им идти. Ни одна из них не может сформировать большинство и объединиться ни по одной позитивной цели или мнению. Они могут только критиковать, выискивать недостатки и всегда говорить “нет”»¹⁷².

Одновременно комплект заболеваний Бисмарка дополнился еще одним недугом: его стала мучить лицевая невралгия (тригеминальная), «боли в щеке, будто ее пронзают шпагой»¹⁷³.

14 января 1882 года открылся ландтаг, на котором министра-президента, все еще отсутствовавшего в Берлине, представлял Роберт фон Путткамер. «Культуркампф» по-прежнему всех волновал, и Путткамер провозгласил с удовлетворением: «Дружественные отношения с нынешним верховным главой католической церкви позволяют нам предпринять практические шаги для восстановления дипломатических связей с римской курией. Это означает, что от вас со временем потребуются определенные уступки». Он также объявил ряд мер, предусматривавших, в частности, возможность прощения изгнанных епископов, отменявших культурное освидетельствование священников и пасторов и Anzeigepflicht (обязательное уведомление прусского правительства о церковных назначениях), – названных «вторым дискреционным законом»¹⁷⁴.

8 февраля Ойген Рихтер (1838–1906), лидер левых либералов, как Виндтхорст и Ласкер, ярый критик Бисмарка, постоянно ему досаждавший и доводивший его до белого каления, объяснил депутатам подлинный смысл компромисса с католиками:

«Князю Бисмарку необходимо послушное парламентское большинство… возможно, и для внесения изменений в законодательство о всеобщем, прямом и равном голосовании, о чем, как мне кажется, тоже скоро пойдет речь. Такова цель, и этот закон является лишь частью общей стратегии и предназначен для ее реализации. Господа, князь Бисмарк понял, что не может добиться послушного большинства только за счет протестантских округов. (Аплодисменты центристов.) После недавних выборов это для него стало еще очевиднее. Таким образом, ему… потребовались сговорчивые депутаты из католических округов. Следовательно, он должен был изыскать способы, как заполучить поддержку в этих округах и заманить в свои сети их депутатов. Одно из средств – этот законопроект. В этом и заключается смысл всей затеи. Католическое духовенство, господа, должно стать заложником хорошего поведения партии Центра. У этой дискреционной политики нет иной цели»¹⁷⁵.

Бисмарк все-таки вернулся в Берлин, чтобы присутствовать на сессиях ландтага и рейхстага. Гольштейн встретился с ним 18 февраля:

«Когда я спросил его, собирается ли он участвовать в дебатах в ландтаге по «культуркампфу», он ответил: «А зачем? Чем больше неопределенности, тем лучше. Проблема известная, но конфликт никогда не разрешится, потому что со времен Кольхаса в любой нации всегда найдутся люди, которые с абсолютной уверенностью скажут: «Мы знаем закон Божий лучше, чем вы». Если бы я мог вести «культуркампф» в полном соответствии со своими идеями, то для меня было бы достаточно надзора за школами и закрытия католического отдела в министерстве по делам религий. Но консерваторы заставили меня пойти на поводу у большинства, которое захотело бить в барабаны и наделать из «культуркампфа» как можно больше шума»¹⁷⁶.

Снова Бисмарк дает нам пример своей политической ловкости: не расставляет точки над «і» – «чем больше неопределенности, тем лучше», сохраняя за собой право снять с себя ответственность за провалы. Нелепо прозвучали и его слова: «если бы я мог вести «культуркампф» в полном соответствии со своими идеями» (это к тому времени понимал и разуверившийся Гольштейн). На основе чьих идей и под чьим руководством тогда проводилась вся кампания, если не самого Бисмарка? Потерпев поражение, Бисмарк всю свою злость обрушил на Виндтхорста, написавшего 17 марта 1882 года профессору Генриху Геффкену: «Я совершенно не могу разговаривать с князем, он сразу же накидывается на меня… Бисмарк будет терзать меня до самой могилы»¹⁷⁷. Все три особенности натуры Бисмарка – стратегическая и тактическая увертливость, стремление переложить с себя ответственность на других, ненавистное и грубое отношение к оппонентам – приводили к одному результату: к хандре и постельному режиму. 5 марта 1882 года Люциус удрученно отметил: «Три недели Бисмарк был нездоров, никого не хотел видеть, пустил все дела на самотек, не отдавал никаких распоряжений, ни по церкви, ни по налогам»¹⁷⁸.

Поднялся он с постели 27 марта, чтобы признать поражение в ландтаге. Министр-президент капитулировал прежде, чем Виндтхорст успел внести свое предложение о таинствах, спросив его: согласится ли он принять законопроект, если Бисмарк полностью откажется от Anzeigepflicht? Виндтхорст согласился, его примеру последовали консерваторы. 31 марта 1882 года закон о дискреционных изъятиях был принят в ландтаге¹⁷⁹. Вся система, созданная для преследования католической церкви, подлежала демонтажу. Людвиг Виндтхорст и католическая партия Центра обыграли Бисмарка и в Пруссии, и в рейхе. 24 апреля были восстановлены дипломатические отношения Германии с Ватиканом, а 25 апреля консерваторы и центристы внесли резолюцию о полной ликвидации режима вмешательства в деятельность католической церкви¹⁸⁰. Раны, нанесенные церкви, заживали долго, и, вступая в XX век, католики все еще чувствовали себя гражданами второго сорта. 15 октября 1882 года многие видные католики Германии, включая руководство партии Центра, Августа Рейхеншпергера и Виндтхорста, бойкотировали празднество, устроенное в присутствии императорской семьи по случаю завершения строительства Кёльнского собора. 31 октября Виндтхорст написал епископу Коппу: «Мы не можем быть абсолютно уверены в том, что Бисмарк не устроит coup de main[96]96
  Здесь – какой-нибудь фортель, художество (фр.).


[Закрыть] (объявит, например, внеочередные выборы)… Il est le diable»[97]97
  «Он же сам дьявол» (фр.).


[Закрыть]¹⁸¹.

14 ноября Люциус посетовал в дневнике на то, как Бисмарк завершил «культуркампф»:

«Бисмарк недооценил курию, говорят консерваторы, и совершил грубейшую ошибку. Все уступки пока остались без взаимности. Он действует слишком поспешно под влиянием желчных импульсов и не прислушивается ни к чьим советам»¹⁸².

В октябре Билл Бисмарк привез к отцу своего доктора. Билл страдал ожирением, и его врач, чудаковатый выходец из Южной Германии Эрнст Швенингер, похоже, помог ему сбросить вес. Швенингер, уроженец Фрейштадта в Верхнем Пфальце, учился в Мюнхене, получил там степень доктора медицины и готовился к блестящей карьере. В 1879 году его арестовали и отправили на четыре месяца в тюрьму за правонарушение, которое американская газета квалифицировала как «совершение отвратительного акта в общественном месте». Преступное деяние было совершено против вдовы лучшего друга и на его могиле, куда женщина пришла с цветами¹⁸³. Каким образом Швенингер с таким прошлым стал врачом Билла Бисмарка, до сих пор остается загадкой. Так или иначе, он сыграл важную роль в жизни и старшего Бисмарка, а его целительные методы вскрывают некоторые примечательные свойства психики пациента. Швенингер практиковал врачевание, совершенно отличавшееся от традиционной научной медицины не только XIX, но и нынешнего XXI века. Обаятельный тридцатидвухлетний доктор с внушительной черной бородой и искрящимся взглядом произвел большое впечатление на Иоганну фон Бисмарк, тогда чрезвычайно обеспокоенную состоянием здоровья своего Оттохена. 10 октября 1882 года княгиня писала Герберту: «Он нам очень понравился и теперь шлет для папы разнообразные маленькие бутылочки»¹⁸⁴. Однако Швенингер пользовался не только маленькими бутылочками. Он применял на пациентах кардинально иные методы исцеления.

Юному студенту Ричарду Коху (1882–1949) довелось в учебном 1904/05 году побывать на семинаре Швенингера, теперь уже знаменитого доктора Бисмарка. Семинар проходил в берлинском госпитале милосердия:

«Пришли всего лишь несколько человек, очень странного вида, молодых и пожилых, каких обычно можно встретить в ресторанах для вегетарианцев. Да и сам доктор Швенингер выглядел странно. Тогда ему было пятьдесят пять лет. Он был среднего роста, довольно тощий, со смолисто-черными волосами, здоровенной бородой и удивительно живыми глазами, типичный баварец. На нем был цилиндр, светлый фрак, белый жилет и изысканный галстук. Эта элегантность никак не вязалась ни с ученостью, ни с его крестьянским обликом»¹⁸⁵.

Никто из медиков не появился в таком наряде. Доктор, и не в белом халате! Кроме того, он высказывал совершенно возмутительные, ненаучные вещи, приводя в замешательство студентов. Кох ушел, но вернулся, желая поспорить:

«Я вернулся, разозлился еще больше, но снова пришел. Теория Швенингера сводилась к следующему: «Классическая медицина воспринимает заболевание, как некую абстракцию, чего в действительности не бывает, а только в учебниках. Надо лечить не заболевание, а человека»¹⁸⁶… Во время обследования Швенингером пациентов поднимался гам. Студенты вступали в спор, доказывая, что он обращается с пациентами так, как этому никто не учит. “Возьмите себе за правило – ставьте себя на место больного”»¹⁸⁷.

В мае 1883 года Швенингер приехал из Мюнхена и начал заниматься исцелением своего непростого пациента. Вот что он сам рассказал К. А. фон Мюллеру о первом сеансе (в изложении Пфланце):

«Бисмарк был на грани физического коллапса. Он думал, что перенес удар, его мучили страшные головные боли и бессонница. Никакие препараты ему не помогали. Он уже не доверял врачам. Родственник (сказал он) наложил на себя руки из-за похожего недомогания, и «меня ждет то же самое». «Сегодня, ваше высочество, – сказал доктор, – вы уснете». – «Посмотрим», – скептически ответил Бисмарк. Швенингер запеленал его влажной тканью, дал несколько капель валерьянки, предупредив, что это не снотворное. Затем доктор сел рядом в мягкое кресло, взял его за руку, как «мать, успокаивающая встревоженного ребенка», и канцлер действительно заснул. Когда он проснулся утром, доктор все еще сидел в кресле. Бисмарк не верил, что уже настал день и он проспал всю ночь. “С этого момента он полностью доверился мне”»¹⁸⁸.

Терапия Швенингера, по его словам, была очень простая:

«Я составлял рабочий график и обозначал задачи, которые должны быть выполнены. Я определял, сколько времени и сил надо потратить на прогулки, упражнения и отдых, следил за приемом пищи и жидкостей в соответствии с назначенным временем, количеством и качеством, регулировал подъемы и отходы ко сну, вмешивался, если требовалось что-то сократить или, наоборот, интенсифицировать, и затем с удовлетворением отмечал прогресс в состоянии души и тела»¹⁸⁹.

Страдания, головные боли и невралгия прекратились. Бисмарк снова мог совершать конные выезды. Его вес пришел в норму, как это показано в приведенной ниже таблице (в фунтах):

После 1886 года его вес никогда не превышал 227 фунтов, совсем неплохо для человека ростом шесть футов четыре дюйма. Швенингер фактически сохранил и продлил жизнь Бисмарку¹⁹⁰.

Как это ему удалось? Ричард Кох объяснил секрет его врачевания:

«Весь секрет воздействия Швенингера на Бисмарка в его абсолютной честности. Он ничего не скрывал от него научной терминологией, откровенно обсуждал с ним характер заболевания и лечения на понятном ему языке… Он считал своим призванием порушить консервативную «псевдонаучную» медицину и заменить ее своими “естественными методами исцеления”»¹⁹¹.

Швенингер практиковал холистическую медицину в эпоху Пастера и пристрастия к белым халатам. Студентам 1905 года его методика казалась ненаучной, но она имела одно бесспорное достоинство, которым не владели предыдущие врачеватели Бисмарка: Швенингер пытался исцелить не столько заболевание, сколько индивидуальность Бисмарка, нуждавшуюся в участии и призрении. Можно сказать, что он сам почти довел себя до смертного одра, поскольку был не кем иным, а Бисмарком. За всеми его взрывами ярости, жаждой мести, паранойей и бессонницей скрывались серьезные психологические причины. Они лежали в темных глубинах его гигантской и сложной натуры. Бисмарк занемог из-за чрезмерно бурных психических реакций. Попросту говоря, ему не хватало любви и ласки, а Иоганна, угловатая, холодная и недоброжелательная, возбуждала в нем озлобление, вместо того чтобы утешать. Она не могла дать ему материнского тепла, в чем он больше всего нуждался. Что сделал в первый же день Швенингер? Он уложил его в кровать, как ребенка, «запеленал во влажную ткань (разве не чрево матери?) и дал несколько капель валерьянки, предупредив, что это не снотворное». Валериана произрастает по всей Западной Европе и, возможно, помогла Бисмарку, потому что он получил ее из заботливых рук. Потом доктор сел рядом в мягкое кресло и взял его за руку, «как мать, успокаивающая встревоженного ребенка». Именно так поступают любящие родители, когда их малыша тревожат кошмары: держат его или ее за руку, пока ребенок не уснет. Вильгельмина Менкен-Бисмарк была не способна окружить своего Отто элементарной женской нежностью. Он видел и знал это и ненавидел ее. Швенингер спас Бисмарка, восполнив этот существенный пробел в его жизни – отсутствие человеческой теплоты – и заодно наведя порядок в семейном питании.

8 июня 1883 года Иоганна сообщала Герберту: Швенингер предписал для всей семьи новую диету – яйца, чай или молоко на завтрак, «немного» рыбы и жаркого (никаких овощей) в полдень, кружку молока в четыре часа и столько же вечером. Надо есть «меньше, но чаще». Иоганна беспредельно поверила в волшебство Швенингера и молилась, чтобы «этот приятный, скромный, жизнерадостный и требовательный господин» не отходил от супруга до конца лета¹⁹². Швенингер оставался рядом с Бисмарком до последних дней его жизни, и в благодарность канцлер навязал «семейного доктора» медицинскому сообществу Берлина, которое считало его шарлатаном и не желало даже разговаривать с ним. Как написал Кох, «лишь в 1900 году Швенингер получил пост, соответствовавший его квалификации, став заведующим отделением в провинциальной больнице в Гросс-Лихтерфельде»¹⁹³.

Еще одним знаменательным событием отмечена жизнедеятельность Бисмарка в восьмидесятых годах. 9 января 1882 года в парламенте ему был задан вопрос бароном Георгом фон Гертлингом, способным молодым лидером партии Центра, которому в годы Первой мировой войны довелось послужить преемником Бисмарка на посту канцлера:

«Планирует ли союзное правительство в своей политике относительно рабочих классов расширить существующее фабричное законодательство? В обозримом будущем отменить работу по воскресеньям, ограничить использование женского труда… законодательными мерами помочь сословию ремесленников и наделить надлежащими полномочиями фабричную инспекцию?»

Бисмарк ответил утвердительно, дав понять, что соответствующие положения будут включены в пакет законодательных предложений, который союзное правительство представит весной. Он выступал долго и на редкость вяло и ненароком проговорился, раскрыв одну из причин своей тревоги «…осознание того факта, что рабочие массы не доверяют даже попыткам правительства улучшить их условия, предпочитая голосовать за партии, которые в сфере экономики отстаивают право сильного, а не слабого в борьбе против всевластия капитала…»¹⁹⁴

Иными словами, рабочие доверяют не Бисмарку, а левым либералам, вроде Ласкера, несмотря на то что они проповедуют идеи свободного рынка. Бисмарк рассудил по-своему: антисоциалистическое законодательство не достигло своей цели. Избиратель продолжает голосовать за социал-демократов, которые по-прежнему сидят в рейхстаге. СДП никуда не делась, на выборах в октябре партия получила еще три депутатских места. Бисмарк должен был что-то предпринять, и у него уже созрел план. В министерстве торговли он нашел нужного человека – исполнительного чиновника, горевшего идеями социальных реформ, – Теодора Ломана, правоверного христианина из Ганновера. Они подходили к решению проблемы с разных позиций, но оба считали, что начинать надо со страхования по случаю болезни и производственного увечья. Ломан хотел укрепить христианскую дисциплину. Бисмарк имел в виду государственную программу страхования с обязательным участием в ней и нанимателя, и наемного рабочего¹⁹⁵. Весной 1883 года он дал ход первой части программы – внес законопроекты о социальном страховании по болезни и травматизму на тринадцать недель. 15 июня 1883 года правительственная газета «Нойесте миттейлунген» салютовала рейхстагу, принявшему закон о социальном страховании по случаю заболевания:

Введением обязательного государственного страхования положен конец всем попыткам превратить страхование здоровья в личное дело тех, чьи интересы это затрагивает; официально и публично поручено государству заботиться о рабочих, заболевших в процессе найма¹⁹⁶.

Нелиберал Бисмарк осуществил то, с чем либеральные демократии не соглашались и тогда и не желают соглашаться сегодня: законодательно обязал государство проявлять заботу о бедных.

В восьмидесятые годы Бисмарк завершил создание системы государственного социального страхования: ввел страхование на случай производственного увечья, одобренное рейхстагом 27 июня 1884 года, и страхование по старости и инвалидности – соответствующий закон был принят в 1889 году. В Германии появилась первая в мире государственная программа социального страхования, которая остается и поныне основой современной социальной системы в стране, и это сделал именно «железный канцлер» Бисмарк.

Здоровье Бисмарка поправилось, но менее суматошным он не стал. В 1884 и 1885 годах канцлер затеял новую реорганизацию управления империей, учредил государственный совет. Его идею встретили в штыки, и от нее пришлось отказаться. В эти же годы он увлекся колониями. Появление новой формации купцов-авантюристов, иллюзорное желание завладеть дешевыми ресурсами и рынком для сбыта немецких товаров, непреходящее стремление к успеху и вера в свои чудодейственные способности – все эти факторы поспособствовали тому, что Бисмарк вдруг превратился в колониалиста.

24 апреля 1884 года германский рейх распространил свой «протекторат» на Уолфиш-Бей и прилегающие территории, ставшие Германской Юго-Западной Африкой (Намибия сегодня), на Тоголенд, Германскую Восточную Африку (Танзания) и на некоторые тихоокеанские острова. Колонии не сыграли сколько-нибудь значительной роли в экономике. В 1903 году немецкое население колоний составляло всего лишь 5125 человек, в том числе 1567 солдат и чиновников¹⁹⁷.

1 апреля 1885 года Бисмарку исполнилось семьдесят лет. Империя отметила это событие общенациональным праздником. По всей стране проходили грандиозные фестивали. Фонд, образованный для приобретения поместья Шёнхаузен в качестве национального подарка, справился с возложенной на него задачей. Император и все королевские высочества нанесли визит и поздравили Бисмарка, на торжестве присутствовал и Люциус¹⁹⁸. Постаревший отец семейства, безмерно довольный сыном, прослезился. Но и сын тоже постарел за двадцать три года служения родителю[98]98
  Так у автора. Старшему сыну Герберту в 1885 году было тридцать шесть лет. После войны с Францией 1870–1871 годов он находился на дипломатической службе в Риме, Лондоне, Петербурге, был полномочным министром в Гааге, с 1885 года и до отставки отца в 1890 году – помощник, а затем статс-секретарь по иностранным делам.


[Закрыть]¹⁹⁹.

Солидный возраст проявлялся и в образе жизни. Филипп Эйленбург, посетивший Бисмарков, отметил, что в двух главных комнатах ничего не изменилось, если не считать «нового покрывала на диване, красного, шелкового, с желтым узором». В убранстве комнат отражались вкусы типичной померанской юнкерской семьи старшего поколения – «то есть полное отсутствие вкуса»: «но мы же, старые пруссаки, всегда этим отличались». На стенах Иоганна развесила картины с традиционными пейзажами. Одно из полотен Моргенштерна пришлось отправить обратно художнику. Князю не понравилось, что на нем изображено «слишком много облаков»²⁰⁰. Бисмарк начал облачаться в длинный черный китель, застегнутый на пуговицы до самой шеи, вокруг которой повязывал платок, и в этом наряде выглядел как каноник в католической церкви.

Судя по всему, Бисмарк не читал современную немецкую литературу, ни Фрейтага, ни Гейзе, ни Теодора Фонтане, хотя Фонтане сказал в марте 1894 года журналисту Максимилиану Хардену: «Почти во всем, что я написал с 1870 года, фигурирует der Schwefelgelbe (зеленовато-желтый цвет кирасирской униформы Бисмарка. – Дж. С.). О нем упоминается лишь мимолетно, но всегда как о Карле или Оттоне Великом»²⁰¹. Бисмарк не ходил на оперы Вагнера и не слушал никакой иной музыки, кроме Бетховена. Он стал для нации любимым дедушкой, не замечая этого.

Если Бисмарк превратился в старика, то император был уже стариком дряхлым, что и отметил в дневнике Филипп Эйленбург по случаю визита императора в Баварию в 1885 году. Генерал Хартман назвал их «ходячими трупами». Эйленбург с особым интересом наблюдал за «престарелым главным доктором Лауэром, иссохшим, как мумия»: «Он держал при себе толстого штатного врача с короткими плебейскими ногами, и эти двое не спускали с кайзера своих стерегущих глаз Аргуса. Избави нас Бог от таких целителей, пусть они занимаются стариком»²⁰². Тем не менее немощный 88-летний император продолжал оставаться опорой могущества Бисмарка.

Когда 5 ноября 1886 года открылся рейхстаг, в тронной речи было объявлено, что союзные правительства настаивают на продлении септенната еще на семь лет, начиная с 1 апреля. Увеличение и армии, и расходов на ее содержание укладывалось в норму не более одного процента от численности населения, правда, оно значительно выросло с 1871 года. Однако законопроектом предусматривалось продлить септеннат на год раньше, и это вызвало возражения. Бисмарк поднял шумиху в прессе, и его угрозы на депутатов подействовали.

20 августа 1886 года группа офицеров-бунтовщиков умыкнула и увезла из Болгарии красавца-принца Александра Баттенберга. 4 сентября он провозгласил о намерении отречься от престола, и ему разрешили попрощаться со своими подданными в Софии. Принц затем вернулся в Германию. Снова поползли слухи, будто он собирается обручиться с прусской принцессой Викторией, сестрой будущего кайзера Вильгельма II. 23 октября 1886 года кронпринцесса писала матери, королеве Виктории:

«В берлинской прессе не прекращаются нападки на Сандро – подлые, бесстыдные и абсолютно нелепые. Делается это, конечно, для того, чтобы польстить царю, а великий человек…»²⁰³

Бисмарк же вознегодовал на кронпринцессу и женщин, вознамерившихся расстроить его дипломатию браком с Сандро Баттенбергом. Россия, безусловно, начнет угрожать рейху войной, потому что кронпринцесса Виктория неспроста решила приблизить к себе Александра.

Кризис в императорском семействе совпал с возникновением очередных внешнеполитических осложнений. Назначение агрессивного генерала Жоржа Буланже (1837–1891) военным министром Франции серьезно обеспокоило германский генеральный штаб. Буланже уже пообещал усилить армию и публично выступил с воинственными речами, заслужив прозвище Gnral Revanche (генерал-реваншист). Бисмарк решил слегка осадить француза. 11 января 1887 года он тоже выступил с речью и произнес одну из своих самых знаменитых фраз: «Мы не испытываем нужды в войне; у нас, так сказать, самодостаточное государство». Имперская политика все последние шестнадцать лет была нацелена на «сохранение мира». В качестве положительных примеров своей внешнеполитической деятельности Бисмарк привел отношения между Австрией и Россией, «Союз трех императоров», продленный в 1884 году, и «Обоюдный договор»[99]99
  Договор с Австрией, подписанный Бисмарком в 1879 году.


[Закрыть]. Франция, увы, ведет себя иначе. Французские военные приготовления и угрозы Буланже заставляют и рейх заняться усилением армии. Но не только это беспокоило Бисмарка. Новый септеннат разрешал очень скромное увеличение размеров армии и бюджета. Канцлер не отказал себе в удовольствии обрушиться на рейхстаг:

«Союзным правительствам необходим септеннат в полном объеме, и они не отступят в этом ни на йоту. Армия не должна зависеть от настроений неустойчивого большинства. Уже одобренные ежегодные ассигнования, сокращение батальонов – совершенная и недопустимая фантазия. Нам нужна не парламентская, а имперская армия, и ею не должны командовать господа Виндтхорст и Рихтер… Союзные правительства не намерены вступать в нескончаемую полемику. Рейхстаг должен принять законопроект как можно скорее и целиком»²⁰⁴.

Весть о том, что сам Бисмарк откроет дебаты по законопроекту, взбудоражила Берлин. Так много людей хотели присутствовать на сессии, что даже баронесса Шпитцемберг, несмотря на связи, не могла попасть на нее. На обеде с графом Вартенслебеном она сообщила ему:

«Многие очень влиятельные люди, в том числе и министры, рассказали мне обо всех деталях сессии, словно я сама там побывала. Речь князя, которую я прочитала вечером, была просто великолепной. Роспуск неизбежен, если септеннат не пройдет. Вёльварт даже говорил сегодня о возможности Staatsstreich (переворота. – Дж. С.), то есть изменений в избирательных правах, так как вряд ли можно надеяться на лучшие результаты при существующей системе»²⁰⁵.

Игра стоила свеч. Бисмарк не сомневался в том, что ему удастся протолкнуть военный законопроект, несмотря на сопротивление парламента. Если депутаты не согласятся с ним, то он их разгонит, уединится в поместье и прибегнет к своей обычной тактике угроз, с успехом примененной в октябре 1878 года. Тогда канцлер переборол либералов и провел тарифное и ряд других законодательств, ограничивавших свободный рынок. Теперь ему надо было прищемить хвост партии Центра, пригрозив «войной» в сфере избирательных прав. Опираясь на поддержу окрепших фракций консерваторов и национал-либералов, он мог отменить всеобщее избирательное право, прежде служившее ему неплохим подспорьем, а теперь не поддающееся никакому контролю. 14 января Бисмарк распустил рейхстаг, и борьба началась.

Партия Центра сразу же осознала грозившую ей опасность. Через два дня после разгона лидер фракции фон Франкенштейн обратился со специальным посланием к нунцию в Баварии монсеньору Анджело Пьетро (1828–1914). Он просил передать Ватикану: поддержка фракцией септенната в интересах курии, она будет направлена на устранение последних неудобств, которые все еще существуют для католиков:

«Мне неизвестно, насколько важна или безразлична эта проблема для Святого престола, обретет ли снова силу партия Центра или Святому престолу желательно ее полное исчезновение из рейхстага. Мне нет нужды напоминать о том, что партия Центра всегда с радостью исполняла указания Святого престола, касавшиеся законодательства по церковным делам. Но еще в 1880 году я обращал внимание на то, что для партии Центра абсолютно неприемлемо подчиняться директивам, относящимся к законодательствам нецерковного характера»²⁰⁶.

21 января 1887 года архиепископ Людовико Якобини, нунций в Вене с 1879 года и главный посредник между правительством Германии и Ватиканом, разослал германским епископам следующую ноту:

«Как политическая организация партия Центра всегда имела и имеет право на свободу действий… Если его святейшество посчитало, что ему следует уведомить партию о своем отношении к дискуссии по поводу септенната, то он делает это исключительно в соответствии с религиозными и моральными обстоятельствами, связанными с данной проблемой. Кроме того, есть основания полагать, что правительство уделит еще более серьезное внимание окончательному пересмотру майских законов после того, как оно будет удовлетворено голосованием партии Центра по законопроекту о септеннате»²⁰⁷.

Виндтхорсту предстояло выступить с большой речью в Кёльне, и в ночь 4 февраля 1887 года он шел на посадку в вагон, когда до него донеслись крики мальчишек разносчиков газет: «Папа против Виндтхорста! Папа против Виндтхорста! Папа за септеннат!» Он купил газету, и, когда поезд отправился из Ганновера, его попутчик депутат Адам Бок начал громко читать статью, оказавшуюся изложением ноты Якобини. Виндтхорст понял: епископ Копп, сторонник Бисмарка, устроил публикацию конфиденциального документа в бисмарковской прессе, чтобы «сломать депутату хребет». Но не так-то легко выбить из седла Людвига Виндтхорста. Когда он поднялся для выступления в кёльнском зале Гюрцених, его встретили «оглушительными аплодисментами и топаньем». Виндтхорст начал с папской директивы: