Текст книги "Ориентализм"

С разочарованием и обобщенным – если не сказать шизофреническим – взглядом на Восток обычно связана еще одна особенность. Став обобщенным объектом, Восток может выступать иллюстрацией определенного рода эксцентрики. Хотя отдельный восточный человек не может поколебать или нарушить общие категории, наделявшие его странность смыслом, его странностью, тем не менее, можно наслаждаться ради нее самой. Вот каким предстает Восток в описании Флобера:

Чтобы развлечь толпу, шут Мухаммеда Али однажды взял женщину на каирском базаре, посадил ее в лавке на прилавок и публично с ней совокупился, пока хозяин той лавки спокойно курил свою трубку.

Некоторое время назад по дороге из Каира в Шубру один молодой человек был публично избит большой обезьяной – как и в первой истории лишь для того, чтобы предстать в выгодном свете и рассмешить людей.

Недавно умер марабут – идиот, который давно уже считался святым, отмеченным Богом; все мусульманские женщины приходили к нему и удовлетворяли его – так, что в конце концов он умер от истощения – с утра до ночи это была бесконечная дрочка…

Quid dicis[434]434
  «Что скажешь» (лат.).


[Закрыть] о следующем факте: некоторое время назад сантон (священник-аскет) ходил по улицам Каира совершенно голый, за исключением колпака на голове и еще одного – на его члене. Чтобы помочиться, он снимал колпак с члена, и бесплодные женщины, которые хотели родить детей, подбегали, подставляли себя под струю и натирались его мочой[435]435
  Flaubert in Egypt: A Sensibility on Tour. Trans. and ed. Francis Steegmuller. Boston: Little, Brown & Co., 1973. P. 44–45. См: Flaubert G. Correspondance / Éd. Jean Bruneau. Paris: Gallimard, 1973. Vol. 1. P. 542.


[Закрыть].

Флобер открыто признает, что это гротеск особого рода. «Всё старое комическое ремесло» – под которым Флобер подразумевал хорошо известные условности, такие как «поколоченный раб… грубый торговец женщинами… вороватый купец» – приобретает на Востоке новое, полное «свежести… подлинности и очарования» значение. Этот смысл не может быть воспроизведен; им можно наслаждаться только на месте и «припоминать» лишь очень приблизительно. За Востоком наблюдают, поскольку его почти (но никогда не слишком) оскорбительное поведение проистекает из источника бесконечного своеобразия. Европеец, чья чувствительность путешествует по Востоку, является наблюдателем, никогда не вовлеченным, всегда отстраненным, всегда готовым к новым примерам того, что в «Описании Египта» называется «причудливым наслаждением». Восток становится ожившей картиной странности.

И эта картина вполне логично становится особой темой для текстов. Таким образом круг замыкается; от столкновения с тем, к чему тексты не готовят, Восток может вернуться как предмет письма определенной дисциплины. Его чуждость может быть переведена, его значения расшифрованы, его враждебность укрощена; однако общность, приписываемая Востоку, разочарование, которое человек испытывает после встречи с ним, неразгаданная эксцентричность, которую он проявляет, – всё это сказывается на том, что говорится или пишется о Востоке. Для ориенталистов конца XIX – начала XX века ислам, например, был типично восточным явлением. Карл Беккер утверждал, что хотя ислам (обратите внимание на широту обобщения) унаследовал эллинскую традицию, он не смог ни понять, ни использовать греческую, гуманистическую традицию; более того, чтобы понять ислам, прежде всего нужно было увидеть в нем не «самобытную» религию, а своего рода неудачную восточную попытку использовать греческую философию без того творческого вдохновения, которое можно найти в Европе эпохи Возрождения[436]436
  Этот аргумент представлен в работе: Becker C. H. Das Erbe der Antike im Orient und Okzident. Leipzig: Quelle & Meyer, 1931.


[Закрыть]. Для Луи Массиньона[437]437
  Луи Массиньон (1883–1962) – французский исламовед.


[Закрыть], возможно, самого известного и влиятельного из современных французских ориенталистов, ислам был систематическим отрицанием воплощения Христа, и его величайшим героем был не Мухаммед или Аверроэс, а аль-Халладж[438]438
  Мансур аль-Халладж (X в.) – персидский суфий, важная фигура в суфийской традиции, воспринимаемая как мученик. Аль-Халладж отказывался скрывать собственные религиозные переживания и открыто рассказывал о фанā’ (растворение личности суфия в Боге – важный этап познания божьей воли, к которому обращались мистики). Своими вызывающими речами и поступками аль-Халладж снискал славу у толпы и некоторых царедворцев, однако стал объектом ненависти со стороны богословов. Его заявление ана-л-хакк – «Я есмь правда» – воспринималось как элемент растворения личности суфия в Боге, слияние с божественным. Впрочем, поскольку «Истина» (аль-Хакк) было одним из имен Аллаха, аль-Халладж был обвинен в ереси и казнен. У этой казни были и политические мотивы.


[Закрыть], мусульманский святой, который был распят ортодоксальными мусульманами за то, что он осмелился персонифицировать ислам[439]439
  См.: Massignon L. La Passion d’al-Hosayn-ibn-Mansour al-Hallaj. Paris: Paul Geuthner, 1922.


[Закрыть]. То, что Беккер и Массиньон явно упустили из своего поля зрения, – это эксцентричность Востока, которую они признавали косвенно, упорно пытаясь ее упорядочить в западных терминах. Мухаммед был отринут, но аль-Халладж вышел на первый план, потому что считал себя олицетворением Христа.

Как судья Востока, современный ориенталист, как он полагает и даже говорит, объективно от него далек. Его человеческая отстраненность, признаком которой является отсутствие сочувствия, прикрытого профессиональным знанием, отягощена всеми ортодоксальными взглядами, перспективами и настроениями ориентализма, которые я описывал. Его Восток – это не Восток как таковой, а Восток ориентализированный. Непрерывная нить знания и власти связывает европейских или западных политиков и западных ориенталистов; она очерчивает край сцены, вмещающей Восток. К концу Первой мировой войны и Африка, и Восток стали для Запада не столько интеллектуальным зрелищем, сколько привилегированным пространством для него. Размах ориентализма в точности соответствовал размаху империи, и именно это абсолютное единодушие между ними спровоцировало единственный кризис в истории западной мысли и отношений Востока и того, как с ним обращаться. И этот кризис продолжается до сих пор.

Начиная с 1920-х годов и от одного конца третьего мира до другого ответ империи и империализму носил диалектический характер. Ко времени Бандунгской конференции 1955 года[440]440
  Бандунгская конференция – собрание представителей 29 стран Азии и Африки, принявших решение о борьбе с колониализмом и империализмом.


[Закрыть] весь Восток обрел политическую независимость от западных империй и столкнулся с новой конфигурацией имперских держав – Соединенными Штатами и Советским Союзом. Не сумев распознать «свой» Восток в новом третьем мире, ориентализм теперь стоял лицом к лицу с бросающим вызов и политически вооруженным Востоком. Перед ориентализмом открылись два пути. Первый – действовать так, как будто ничего не случилось. Второй – приспосабливаться. Но для ориенталиста, который верит, что Восток никогда не меняется, новое – это просто старое, преданное новыми, непонимающими дис-ориенталами (тут мы можем позволить себе неологизм). Третий, ревизионистский путь – обходиться без ориентализма вообще – рассматривало лишь ничтожное меньшинство.

Одним из признаков кризиса, по словам Абдель-Малика, было не просто то, что «национально-освободительные движения на бывшем колониальном» Востоке покончили с ориенталистской концепцией пассивных, фаталистически настроенных «подчиненных народов»; но и кроме того, то, что «специалисты и общественность в целом осознали временной разрыв не только между ориенталистской наукой и изучаемым материалом, но также – и это должно было стать определяющим – между концепциями, методами и инструментарием работы в гуманитарных и социальных науках и в ориентализме»[441]441
  Abdel Malek. Orientalism in Crisis. P. 112.


[Закрыть]. Ориенталисты – от Ренана до Гольдциера, от Макдональда[442]442
  Дункан Блэк Макдональд (1863–1945) – американский востоковед, семитолог.


[Закрыть] до фон Грюнебаума[443]443
  Густав фон Грюнебаум (1909–1972) – австрийский востоковед, исламовед.


[Закрыть], Гибба и Бернарда Льюиса[444]444
  Бернард Льюис (1916–2018) – британский историк, специалист по истории Османской империи.


[Закрыть] – рассматривали ислам как «культурный синтез» (выражение П. М. Холта[445]445
  Питер Малькольм Холт (1918–2006) – британский историк, специалист по истории Судана.


[Закрыть]), который можно изучать отдельно от экономики, социологии и политики исламских народов. Для ориентализма ислам имел значение, которое, если искать его наиболее емкую формулировку, можно найти в первом трактате Ренана: для лучшего понимания ислам следует свести к «шатру и племени». Влияние колониализма, ситуации в мире, исторического развития – для ориенталистов всё это было вроде мухи для хулигана, прибитой – или незамеченной – ради забавы, и никогда не принималось всерьез настолько, чтобы усложнить суть ислама.

Карьера Г. А. Р. Гибба иллюстрирует два альтернативных подхода, с помощью которых ориентализм откликнулся на современный Восток. В 1945 году Гибб выступил на Хаскелловских лекциях[446]446
  Haskell Lectures – лекции по истории религий.


[Закрыть] в Чикагском университете. Мир, который он исследовал, не был тем же самым, с которым Бальфур и Кромер имели дело до Первой мировой войны. Несколько революций, две мировые войны и бесчисленные экономические, политические и социальные изменения сделали реалии 1945 года безошибочно, даже катастрофически новыми. Тем не менее мы находим Гибба начинающим свои лекции под названием «Современные тенденции в исламе» следующим пассажем:

Изучающий арабскую цивилизацию постоянно сталкивается с поразительным контрастом между силой воображения, проявляющейся, например, в некоторых областях арабской литературы, и буквализмом, педантизмом, проявляющимся в рассуждениях и изложении, даже когда речь идет о тех же самых произведениях.

Действительно, среди мусульманских народов были великие философы, и некоторые из них были арабами, но это были редкие исключения. Разум араба и в отношении внешнего мира, и в отношении мыслительных процессов не может избавиться от своего сильного ощущения разобщенности, обособленности и индивидуальности конкретных событий. Это, я полагаю, один из главных факторов, лежащих в основе того «отсутствия чувства закона», которое профессор Макдональд считал характерным отличием Востока.

Также это объясняет, – и что так сложно понять для западного исследователя, до тех пор, пока это ему не объяснит ориенталист, – неприязнь мусульман к рациональным мыслительным процессам… Отказ от рационалистического образа мышления и утилитарной этики, которая от него неотделима, уходит своими корнями не в так называемый «обскурантизм» мусульманских богословов, но в атомизм и дискретность арабского воображения[447]447
  Gibb H. A. R. Modern Trends in Islam. Chicago: University of Chicago Press, 1947. P. 7.


[Закрыть].

Это, конечно, чистый ориентализм, но даже если признать обширные познания автора в области институционального ислама, характерные для остальной части книги, предубеждения, высказанные Гиббом в ее водной части, остаются серьезным препятствием для любого, кто надеется понять современный ислам. В чем смысл «отличия», когда предлог «от» совершенно упущен? Разве нам не предлагается еще раз взглянуть на восточного мусульманина так, как будто его мир, непохожий на наш, никогда не менялся с VII века? Что же касается самого современного ислама, то, несмотря на всю сложность его понимания, что заставило Гибба отнестись к нему с такой непримиримой враждебностью? Если ислам изначально порочен в силу своей постоянной ограниченности, то ориенталист окажется противником любых исламских попыток реформировать ислам, потому что, согласно его взглядам, реформа – это предательство ислама: именно таковы аргументы Гибба. Как может восточный человек выбраться из этих оков в современный мир, кроме как повторяя за шутом из «Короля Лира»: «Они грозятся отхлестать меня за правду, ты – за ложь, а иногда меня бьют за то, что я отмалчиваюсь»[448]448
  Перевод см.: Шекспир В. Король Лир (II, 5) // Шекспир В. Собр. избр. произв. Т. 2. СПб., 1992. С. 62.


[Закрыть].

Восемнадцать лет спустя Гибб предстал перед аудиторией своих соотечественников-англичан, только теперь – в качестве директора Центра исследований Среднего Востока в Гарварде. В своем докладе «Пересматривая регионоведение» он, помимо прочих высказываний (aperçus), согласился с тем, что «Восток слишком важен, чтобы оставлять его ориенталистам». Провозглашался новый, или второй, альтернативный, подход ориенталистов точно так же, как «Современные тенденции» иллюстрировали первый, или традиционный, подход. Формулировки Гибба в докладе «Пересматривая регионоведение» благонамеренны – до тех пор, конечно, пока речь идет о западных экспертах по Востоку, чья работа заключается в подготовке студентов к карьере «в общественной жизни и бизнесе». «Что нам сейчас нужно, – говорит Гибб, – так это традиционный ориенталист плюс хороший социолог, работающие вместе: между собой они смогут проделать „междисциплинарную“ работу. Однако традиционный ориенталист не будет использовать устаревшие знания о Востоке; нет, его опыт послужит напоминанием его непосвященным коллегам по регионоведению, о том, что „применять психологию и механику работы западных политических институтов к азиатской или арабской ситуации – это чистой воды Уолт Дисней“»[449]449
  Gibb. Area Studies Reconsidered. P. 12, 13. (Прим. пер.)


[Закрыть].

На практике это означает, что, когда восточные народы борются против колониальной оккупации, вы должны сказать (чтобы не рисковать впасть в диснеизм), что восточные народы никогда не понимали значения самоуправления так, как «мы». Когда одни восточные люди выступают против расовой дискриминации, а другие практикуют ее, вы говорите: «по сути, все они восточные люди», а классовые интересы, политические обстоятельства, экономические факторы совершенно не имеют значения. Или же вместе с Бернардом Льюисом вы утверждаете, что если арабские палестинцы выступают против израильских поселений и оккупации их земель, то это просто «Возвращение ислама», или, как определяет это известный современный ориенталист, «исламское противостояние неисламским народам»[450]450
  Lewis B. The Return of Islam // Commentary. January 1976. P. 39–49.


[Закрыть], принцип ислама, закрепленный в седьмом веке. История, политика и экономика не имеют значения. Ислам есть ислам, Восток есть Восток, и, пожалуйста, верните все ваши идеи о левом и правом крыле, революциях и переменах обратно в Диснейленд.

Если подобные тавтологии, утверждения и опровержения не звучали знакомо историкам, социологам, экономистам и гуманистам в любой другой области, кроме ориентализма, то причина этому совершенно очевидна. Ибо, как и его предполагаемый предмет, ориентализм не позволял идеям нарушать его глубокую безмятежность. Но современные ориенталисты – или регионоведы, если называть их на новый лад, – не пассивно самоизолировались на языковых кафедрах. Напротив, они извлекли пользу из советов Гибба. Большинство из них сегодня неотличимы от других «экспертов» и «советников» в том, что Гарольд Лассуэлл[451]451
  Гарольд Лассуэлл (1902–1978) – один из основоположников современной политологии.


[Закрыть] назвал «политическими науками»[452]452
  См.: Lerner D. and Lasswell H., eds. The Policy Sciences: Recent Developments in Scope and Method. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1951.


[Закрыть]. Так, очень быстро были осознаны возможности, открывающиеся в отношении военной и национальной безопасности для тандема, скажем, специалиста по «анализу национального характера» и эксперта по исламским институтам – хотя бы с точки зрения целесообразности, если не ради чего-то еще. В конце концов, «Запад» со времен Второй мировой войны столкнулся с умным тоталитарным врагом, который вербовал себе союзников среди легковерных восточных (африканских, азиатских, неразвитых) наций. Есть ли лучший способ обойти врага с фланга, чем играть с иллогичным восточным умом так, как только ориенталист и мог измыслить? И вот появились такие мастерские уловки, в духе метода кнута и пряника, программа «Альянс за прогресс»[453]453
  Альянс за прогресс – инициированная в 1961 г. программа экономической кооперации между США и Латинской Америкой. В 1970-х гг. была оценена как провал.


[Закрыть], СЕАТО[454]454
  SEATO (CEATO) – Организация Договора Юго-Восточной Азии, военно-политический блок, боровшийся с внутренней нестабильностью в странах ЮВА, существовал в 1950–1970-х гг.


[Закрыть] и так далее. Все они основывались на традиционном «знании», переоснащенном для лучшего манипулирования его предполагаемым объектом. Таким образом, по мере того как революционные потрясения охватывают исламский Восток, социологи напоминают нам, что арабы более склонны к «устным переговорам»[455]455
  Berger M. The Arab World Today. Garden City, N. Y.: Doubleday & Co., 1962. P. 158.


[Закрыть], в то время как экономисты – переобувшиеся ориенталисты – отмечают, что для современного ислама ни капитализм, ни социализм не являются адекватными категориями[456]456
  Подобный подход приводится в кратком изложении и подвергается критическому анализу в: Rodinson M. Islam and Capitalism. Trans. Brian Pearce. N. Y.: Pantheon Books, 1973.


[Закрыть]. По мере того, как антиколониализм охватывает и действительно объединяет весь восточный мир, ориенталист это проклинает не только как досадную помеху, но и как оскорбление западных демократий. Поскольку перед миром стоят важные, общезначимые проблемы – проблемы, связанные с угрозой ядерной катастрофы, ужасающе скудными ресурсами, беспрецедентной потребностью людей в равенстве, справедливости и экономическом паритете, – политиками используются расхожие карикатуры на Восток, источником идеологического наполнения которых выступает не только полуграмотный технократ, но и сверхграмотный ориенталист. Легендарные арабисты в Госдепартаменте предупреждают о планах арабов захватить мир. Вероломных китайцев, полуголых индийцев и пассивных мусульман описывают как стервятников, терзающих «нашу» щедрость, и проклинают, когда «мы теряем их» из-за коммунизма или их собственных неисправимых восточных инстинктов, тут разница едва ли существенна.

Эти современные ориенталистские установки наводняют прессу и общественное сознание. Например, считается, что арабы ездят на верблюдах, что они террористы, крючконосые, корыстные распутники, чье незаслуженное богатство является оскорблением настоящей цивилизации. Всегда существует предположение, что, хотя западный потребитель принадлежит к численному меньшинству, он имеет право либо владеть, либо расходовать (или и то и другое) большинство мировых ресурсов. Почему? Потому что он, в отличие от людей Востока, является истинным человеком. На сегодняшний день нет лучшего примера того, что Анвар Абдель-Малик называет «гегемонией владетельных меньшинств» и антропоцентризмом в союзе с европоцентризмом: белый представитель среднего класса Запада считает своей человеческой прерогативой не только управлять небелым миром, но и владеть им просто потому, что по определению «они» не такие же люди, как «мы». Нет более чистого примера дегуманизированного мышления, чем этот.

В некотором смысле ограничения ориентализма – это, как я уже говорил, ограничения, которые проистекают из игнорирования, эссенциализации, отрицания гуманности другой культуры, народа или географического региона. Но ориентализм сделал еще один шаг: он рассматривает Восток как нечто такое, существование чего не только проявляется, но и остается для Запада фиксированным во времени и пространстве. Описательные и текстуальные успехи ориентализма были настолько впечатляющими, что целые периоды культурной, политической и социальной истории Востока считались всего лишь реакцией на Запад. Запад – это актор, Восток – пассивный повторитель. Запад – это зритель, судья и присяжные для каждой из черт восточного поведения. Тем не менее, когда история в течение XX века вызвала внутренние изменения на Востоке и для Востока, ориенталист был ошеломлен: он не мог понять, что в какой-то степени новые [восточные] лидеры, интеллектуалы или политики, извлекли много уроков из трудов своих предшественников. Им также помогли структурные и институциональные преобразования, осуществленные за прошедший период, и тот факт, что они в значительной степени более свободны в определении будущего своих стран. Они также гораздо увереннее и, возможно, немного агрессивнее. Они больше не должны действовать в надежде получить благоприятный вердикт от невидимого западного жюри присяжных. Они ведут диалог не с Западом, а со своими согражданами[457]457
  Abu Lughod I. Retreat from the Secular Path? Islamic Dilemmas of Arab Politics // Review of Politics. October 1966. Vol. 28, no. 4. P. 475.


[Закрыть].

Более того, ориенталист предполагает, что то, к чему его не подготовили тексты, – результат либо восточной внешней агитации, либо восточных глупых ошибок. Ни один из бесчисленных ориенталистских текстов по исламу, включая их сумму, «Кембриджскую историю ислама», не может подготовить читателя к тому, что происходило с 1948 года в Египте, Палестине, Ираке, Сирии, Ливане или Йемене. Когда догмы об исламе уже не работают даже у самых наивно-оптимистических ориенталистов, приходится прибегать к ориентализированному общественно-научному жаргону, к таким расхожим абстракциям, как «элиты», «политическая стабильность», «модернизация и институциональное развитие», несущим печать ориенталистской мудрости. Тем временем Восток и Запад разделяет растущая пропасть, с каждым днем всё более опасная.

Нынешний кризис выявил несоответствие между текстами и реальностью. Однако в этом исследовании ориентализма я хочу не только продемонстрировать источники ориенталистских взглядов, но и поразмышлять над его важностью, поскольку современный интеллектуал справедливо чувствует, что игнорировать часть мира, к чему его сейчас явно подталкивают, значит избегать реальности. Гуманитарии слишком часто ограничивали свое внимание отдельными темами исследований. Они не наблюдали и не учились у таких дисциплин, как ориентализм, непреодолимым стремлением которого было овладеть всем миром, а не какой-то его легкоотделимой частью, такой как автор или сборник текстов. Тем не менее, несмотря на наличие таких академических убежищ, как «история», «литература» или «гуманитарные науки» и несмотря на свои чрезмерные устремления, ориентализм вовлечен в мировые исторические процессы, как бы он ни пытался это скрыть за напыщенным сциентизмом и апелляциями к рационализму. Современный интеллектуал может научиться у ориентализма тому, как, с одной стороны, либо ограничить, либо реалистично расширить сферу притязаний своей дисциплины, а с другой – видеть то человеческое («сердца тряпичную лавку»[458]458
  The foul-rag-and-bone shop of the heart (англ.).


[Закрыть], как называл это Йейтс), из которого тексты, видения, методы и дисциплины начинаются, растут, расцветают и отмирают. Исследовать ориентализм – значит также предложить интеллектуальные способы решения методологических проблем, которые история выдвинула на передний край в своем предмете исследования – Востоке. Но прежде мы должны детально рассмотреть те гуманистические ценности, которые ориентализм своим масштабом, опытом и структурой практически уничтожил.

Глава 2
Ориентализм структурирует и переструктурирует

Когда сейид[459]459
  Саид, Сайид, Сейид, Сеййи́д – в доисламской Аравии – вождь племени; данный термин выражает различные отношения господства/подчинения (подчас используется как слово «господин»). Под влиянием шиизма слово стало использоваться применительно к потомкам пророка Мухаммеда (аулад ар-расул). В данной форме термин получил широкое распространение и за пределами Аравии. Например, ак-суйек (белая кость) казахов составляют группы кожа (ходжа) и сейид (саййид), связанные с обозначением генеалогических потомков арабов, исламизировавших Центральную Азию, и потомков Фатимы, дочери Пророка. Данные группы имеют особый социальный статус (например, потомки Пророка освобождались от уплаты налога, имели пособие и т. п.).


[Закрыть] Омар, Накииб эль-Ашраф (или глава потомков Пророка[460]460
  Накиб – старейшина, глава, уполномоченный. В VIII в. халиф ас-Саффах (749–754) попытался разрешить спор о степени родства с Пророком между Аббасидами (потомки дяди Мухаммада, Абасса ибн Абд аль-Муталлиба) и Алидами (потомки Али, о котором уже писалось выше), приказав Хашимитам (роду Пророка) составить генеалогическое древо. Составление списка было поручено особому уполномоченному лицу (накибу), которым стал Ибрахим ибн Мухаммад. Впоследствии должность накиба была введена во всех регионах проживания потомков Пророка. Накибы ведали осуществлением юрисдикции над потомками Пророка. Часто возглавляли караваны паломников. В Египте, о котором идет речь, накибы первоначально назначались из Стамбула (центра Османской империи). Однако со временем смена накибов стала региональной, зависимой от решения местных семейств.


[Закрыть])… около сорока пяти лет назад выдавал замуж дочь, перед процессией шел молодой человек, который сделал надрез на животе и вытащил большую часть своих кишок и нес их перед собой на серебряном подносе. После процессии он вернул их на прежнее место и много дней провел в постели, прежде чем оправился от последствий этого глупого и отвратительного поступка.

Эдвард Уильям Лэйн. Нравы и обычаи египтян в первой половине XIX в.

…В случае падения этой империи, либо из-за революции в Константинополе, либо в силу ее постепенного распада, каждая из европейских держав возьмет в качестве протектората ту часть империи, которая будет передана ей в соответствии с условиями конгресса[461]461
  В период 1821–1829 гг. шла Греческая война за независимость против Османской империи. Концовка этой войны связана и с действиями русской армии (Русско-турецкая война 1828–1829 гг.). После завершения боевых действий была созвана Константинопольская конференция при участии Великобритании, Франции и России, итогом которой стало подписание в 1832 г. договора о создании Королевства Греция. Ламартин совершал свое путешествие в 1832–1833 гг.


[Закрыть]; эти протектораты, определенные и ограниченные в своей территории, по соображениям безопасности границ, по аналогии с религиями, обычаями и интересами… будут подчиняться только сюзеренитету держав. Такого рода сюзеренитет, определенный таким образом и закрепленный в качестве европейского права, будет заключаться, главным образом, в праве оккупировать такую-то часть территории или побережья, чтобы основать там либо вольные города, либо европейские колонии, либо порты и центры торговли… Каждая держава над своим протекторатом осуществляет только военную и гражданскую опеку; она будет гарантировать свое существование и свои национальные черты под флагом более сильной нации…

Альфонс де Ламартин. Путешествие на Восток