Текст книги "По слову Блистательного Дома"

ГЛАВА 23

Почти стемнело, когда подъехали к городу. Конечно, мой современник назвал бы это скопище домов скорее селом. Но это только у жителей нашей страны в подсознании живет здоровый такой комплекс гигантомании. Не помню, где я это читал, но в моей родной Эсэсэсэрщине статус города мог получить лишь населенный пункт с пятнадцатитысячным населением.

Мои умопостроения пресек Тивас, сообщивший, что это Залхат, город.

Не похоже было, чтобы жители его чувствовали себя в полной безопасности. Во всяком случае, крепкая каменная стена выглядела достаточно капитально, а у широко раскрытых ворот маячило с полдюжины крепких мужичков в подпоясанных белых мантиях. На широких поясах у каждого висел небольшой шиповатый железный щит и аккуратная секирка с изогнутой рукоятью. Стоя здесь, они, наверное, немало диковин повидали, и обличье наше их не смутило. С караваном груженых лошадей мы напоминали скорее купцов, и после непродолжительного торга Баргула со старшим караула нас впустили за ворота.

Это был чистенький городок с мощеными улицами. В Европе таких множество. По сию пору.

Подчиняясь указаниям Тиваса, мы подъехали к солидному строению, над воротами которого красовалось вырезанное из дерева название – «Сладкозвучная».

– К нам ли, почтенные? – вежливо осведомился красноносый дядька из-за кованых ворот.

– Да к вам, похоже, – отозвался я.

– Ну так и заезжайте, – неторопливо обрадовался он, распахивая двери.

Оставив лошадей на попечение Баргула, который как-то незаметно прибрал к рукам руководство хозяйственной деятельностью нашего отряда, мы чинно взошли на основательное массивное деревянное крыльцо.

Дверь нам навстречу услужливо распахнулась. Умный хозяин навесил ее так, чтобы открывалась наружу. Нечего всяким-яким ногами резную красоту пинать. В проеме показались два широких дядьки, несущие на плечах третьего. Вначале подумалось, что мужчинка напился. Однако сопутствующего в таких случаях аромата в воздухе не обнаруживалось. Но вот пробитая во многих местах одежда указывала, что мужчинку поколотили изрядно. Совсем, похоже, недавно приличная сиреневая куртка и зеленые шаровары были превращены буквально в лохмотья. Меня аж передернуло, когда представил, во что превращена этими ударами шкура потерпевшего. С длинных темно русых волос еще скатывалась вода, которой бедолагу, похоже, приводили в себя.

Скорбную процессию завершала молоденькая девушка с длинным изогнутым мечом в руках.

– И часто у вас так? – полюбопытствовал я у мортусов.

Но те проигнорировали мое любопытство и целеустремленно дотащили потерпевшего до телеги, устеленной сеном, присели, подхватили бедолагу под колени и дружно закинули на импровизированное ложе.

– Обычно не часто, добрый воитель, – вдруг сообщили мне откуда-то снизу. Это вооруженная юная барышня, присев в неком подобии книксена, просветила меня темного. – Седьмицу назад в корчме батюшки остановился воитель странствующий. Теперь он каждому, кто с ним биться пожелает, заклад в полсотни золотых предлагает. Охотников хватает. А воитель ловкий. Уж которого уделывает. Вот чемпиона – кавалера Конт Гамлета – отлупил. Добро батюшка двух магов погостить пригласил. А то бы добром не кончилось. Больно уж лют воитель-то.

Я с удивлением уставился на это чудо Средневековья, столь кратко и емко давшее анализ местной военно-политической обстановки.

– Кто там гостей у порога держит? – гулко прокатилось из-за дверей.

А потом появился владелец мощного голоса и, похоже, этого гостеприимного заведения. Причем появлялся он фрагментами. Сначала из полумрака помещения на яркий солнечный свет показался белоснежный фартук, драпирующий могучее чрево, затем выплыла могучая выпуклая грудная клетка, на которой легко устояла бы пивная кружка. Из распахнутого ворота торчала толстенная, хорошо подернутая честно заработанным жиром шея, которую венчала круглая физиономия, опушенная короткой густой бородой. Кормилец прищурил с полутьмы веселые карие глаза, блеснул кипенно-белыми зубами, открывая сочные алые губы.

– Милости прошу, гости дорогие, – широко махнул он рукой.

Мощно запахло свежим хлебом, жареным мясом и тяжелым пивом. Даже сплюнуть захотелось, чтобы не захлебнуться. А хозяин быстро шарил по нам глазами, пытаясь понять, кто главный. Платить-то кто будет?

Я хотел было дружески улыбнуться симпатичному толстяку, но внезапно челюсть моя выперла вперед тараном, грудные мышцы раздулись, придавая мне тупо-величественную позу.

– Ты на пороге держать нас собрался?

Толстяк аж сдулся от моей грубости. Широкую улыбку сменила дежурная гримаса, и, со скрипом склонив мощную шею, он вторично махнул широкой рукой в сторону зала. Я мысленно дал себе пинка, но, задрав подбородок в потолок, прошествовал в корчму.

– Ай, хозяин дорогой, – заспасал ситуацию Хамыц, – корми нас быстрее, а то дверь твою красивую покусаю. Да скажи, куда мне Высокую Сестру поставить. Только лучше хорошее место покажи, а то она вредная, упадет – ногу кому-нибудь отдавит.

– Найдем, все найдем, добрый яр. А кормить так будем, о дверях вмиг позабудешь.

Мы прошли по широкому залу, уставленному массивными столами и скамейками, такими массивными, что и сдвинешь не сразу, не то что поднимешь. А через дверь напротив входили высокие крепкие мужчины и женщины, рассаживались, требовали вина, пива, живо обсуждали перипетии прошедшего боя. Зацепив нас взглядом, уже не отпускали, смотрели настороженно. Чужими мы здесь казались среди этих празднично одетых людей.

Широкие, рослые, оскалившиеся железом и сталью. Хорошо шлем свой я в переметной суме оставил. На меня смотрели с опаской, раздували мышцы, стараясь казаться больше. Защитить женщин от странного чужака в черной коже. И тут же на лицах проступало облегчение, когда на них падал прожектор улыбки Хамыца, обхватившего необъятные плечи хозяина. Опять напрягались, глядя на шишковатую фигуру Унго с чудовищной Брунгильдой в руках. И совсем мрачнели, рассмотрев высокого Тиваса, задрапированного в черный плащ с наброшенным капюшоном.

Я бы, пожалуй, тоже напрягся, когда в кабаке такая компания появилась бы.

– Вот подставка для оружия вашего. А вот и стол, пожалте. Эй, Ерема и Гиря, а ну тащите, что надо!

И потащили кашу с мясом, птицу жареную, мясо ломтями.

Мой желудок чуть ребра не прокусил, так все одуряющее пахло.

Вовремя, ох, вовремя каплей ртути влетел Баргул. Без него бы начали. Сил терпеть не было.

– А пиво? – в унисон проорали Хамыц с Унго. И, прогибая мощную столешницу, шмякнулась тяжелая глиняная корчага.

Виду я не подавал, но внутри рычало. Разодрал птицу, по рукам потек сок, и если давно когда-то я пресек бы это безобразие путем вытирания салфеткой, то теперь ловил языком сладкие брызги сока, пока они не успели скатиться. Продолжался процесс насыщения достаточно долго. Но совсем не так долго, как мне бы хотелось.

* * *

– Знаешь, Саин, у тебя неприятности, – с мерзкой улыбочкой проговорил Тивас.

Я обернулся.

К столу вихляющей походкой подходил пижон. Алый, шитый золотом камзол, пышное жабо, широкие, по колено шаровары, украшенные роскошными до середины голеней кружевами, башмаки в золоте и камнях. Черные, с проседью волосы, надменный подбородок, презрительно оттопыренная нижняя губа, немалый хрящеватый нос, узкие губы, жесткий прищур блеклых зеленых глаз. На широком, богатом поясе в простых ножнах – длинный узкий меч с замысловатой гардой. На рукоятях покоятся длиннопалые кисти. Из-под кружевных манжетов поблескивают камни перстней. Остановился за шаг до стола, слегка склонил голову.

– Мое почтение, мудрейший, хотел бы представиться твоим спутникам, дабы знать и приветствовать могли мы друг друга. Я – Граик Ан, Магистр Ордена Прямых Клинков. Не разрешите ли присоединиться к вам?

Он лишь собрался обернуться, а хозяин уже тащил тяжелое резное кресло.

Граик уселся в кресло. С достоинством принял бокал вина.

– Рад встрече с тобой, мудрейший, и с твоими спутниками, – и с этими словами перелил в себя содержание емкости. Затем продолжил: – Ты путешествуешь в очень живописной компании, мудрейший. Я много странствовал, но нигде и никогда не видел людей, похожих на твоих спутников. У них необычное и непривычное для наших краев оружие, требующее скорее силы и свирепости, нежели ловкости и изящества. Мне кажется, мудрейший, или они в настоящих доспехах? Великие, какая дикость. Неужели они думают, что доспехи могут спасти робкого от клинка?

– Извини, Тивас, ты не мог бы объяснить, почему этот гусь сидит за нашим столом, пьет наше вино и говорит про нас при этом гадости? Он что, твой неудавшийся брат-близнец? – подал я голос.

– Мудрейший, – на лице у щеголя появилось выражение деланного удивления, – ты путешествуешь в обществе этого? – Он презрительно махнул в мою сторону кружевным манжетом. – Ты все еще таскаешь с собой свой ужасный меч, о, Попиратель Канонов? Ты все еще прячешь свое тело в доспехи, о Великий Предсказатель Великих Бед? Ты все еще ждешь прихода Сумасшедшей Луны?

– Она уже пришла, Граик, – негромко произнес Тивас.

Я абсолютно ничего не понимал в этом глубокомысленном разговоре, кроме того что означенный Граик меня активно недолюбливает. Его же несло.

– Это из-за твоих кликушеств отважные лорды по твоим книгам стали изучать какой-то правильный бой. Это из-за тебя великое искусство поединков задыхается от недостатка неофитов, которые, соблазнившись достатком и покоем, уходят в замки лордов, а не благородно путешествуют, совершенствуя свое умение, – все повышал голос незнакомец, постепенно входя в обличительный раж.

– Дозволено ли мне будет сказать, Саин?

– Говори, Хамыц.

– Младший брат наш, Баргул, говорит: «Если старший Саин не снисходит до этого человека, Баргул хочет воткнуть ему в голову секиру».

От такого заявления оратор слегка прибалдел.

– Это что, вызов? Ты, Саин, всегда любил прятаться за других – полил он опять меня презрением, – если это вызов...

– Это не вызов, – встрял я. – Эти люди – мои друзья. Ты грубишь им. Я не знаю, за что ты невзлюбил меня, но сказанного тобой хватит, чтобы язык твой и ты существовали раздельно. Я хочу драться с тобой. – Эти слова прозвучали уже в тишине. Шум в корчме стих. Все смотрели на нас.

Из-за стойки вышел хозяин, тщетно пытаясь придать добродушному щекастому лицу суровое выражение.

– Наш круг – для вас. Прошу сюда.

– Постойте, – поднялся Тивас. Сейчас он смотрелся страшновато. Черная хламида, черная рожа, шапка седых волос, посох.

– Каков заклад?

– Да-да, достойные, каков заклад? Ведь не смерти вы взаимно желаете? – возопил корчмарь. – Тогда не здесь. Все обчество будет против. Пожалте тогда к нашему лорду в замок. До него четыре дня пути. А лорд наш – великий любитель поединков. Порой сам ездит степных бить, – полушепотом, как о чем-то недостойном, добавил он.

Я смотрел на Граика и ждал, чего же он зажелает. Смерти его я не хотел, но сам напросился... Он сильно рассердил меня.

– Заклад – рабский ошейник, – наконец разжал побелевшие губы Граик.

– Да станет проигравший рабом победителя, – шумно провозгласил Тивас. Или мне показалось, или чересчур торопливо провозгласил. Что-то не упоминал добрый дядя Тивас об институте рабства в этих благословенных землях.

– Зело не любят друг друга господа воители, – забывшись, грустно вздохнул корчмарь и тут же напустил на лицо серьезную мину. – Прошу до круга, господа воители, господа гости и господа селяне, – торжественно провозгласил он.

Граик встал, резко отодвинув кресло, и первым пошел за корчмарем, спиной демонстрируя неприязнь и презрение. Никогда не мог понять, как можно этой частью тела что-то выражать. Но у благородного воителя получалось.

– Этот воин кажется мне достойным противником, но сдается мне, он чем-то весьма опечален, – поделился своими наблюдениями Унго.

– Наш брат сегодня приобретет раба, – хохотнул Хамыц. – Хорошо, что ты не пробил ему голову, – и хлопнул по плечу Баргула, – а то бы мы не потешились зрелищем боя.

– Тивас, я хотел бы у тебя кое-что узнать, – подхватил я под локоть нашего духовного лидера. Мы слегка отстали от болельщиков.

– Ну и за что он меня так не любит, мудрейший?

– Он тебя ненавидит.

– За что, хотелось бы знать?

– Он был лучшим в своей школе и победил тебя. Тебя долго не было. Затем ты привез новую методу боя и победил его. Он изобрел новый клинок, но ты превзошел его. Он придумал новую заточку клинка, ты оделся в доспех. Ты все время обходишь его.

– И за это он меня так ненавидит? – ошарашенно вопросил я. – В смысле, у нас спор только технологического характера? Тивас, ты уверен в том, что говоришь все или опять что-то не договариваешь?

– Когда вы бились в последний раз, у него ничего не было в заклад.

– Ну и?

– Он поставил свою дочь.

– И проиграл?

– И проиграл.

– И куда же я дел ребенка?

– Я не знаю.

– Ты, мой чернолицый брат, меня за какие грехи в этого пресмыкающегося засунул? Как можно от отца ребенка отрывать?

– Он будет стараться тебя убить.

– Вряд ли, – внезапно успокоился я. – Должен же он узнать, где его дитё. Парадокс.

– Вспомнишь.

– Буду стараться. Папочка.

Круг на самом деле оказался стадионом. Нет, скорее баскетбольной площадкой с трибунами для зрителей.

Крытая такая площадка диаметром метров с десять. Трибуны постепенно заполняли благодарные зрители.

К нам опять подошел наш активный недоброжелатель. Он был очень доволен.

– Ты вызвал меня, Саин. Посему я выбираю оружие для себя и для тебя.

Я вопросительно скосил глаза на Тиваса. Тот слегка кивнул головой. Я тоже важно кивнул.

– Моим оружием будет меч и даго. Ты же можешь биться любым оружием из своего, как известно мне, богатого арсенала, кроме своего чудовища, – презрительно повел он подбородком на мой большой меч. – И как известно тебе, Саин, прозываемый Синим, – продолжил язвить он, – в подобных поединках нельзя использовать метательное оружие, до которого ты большой охотник.

Активно потоптав меня, он повернулся на каблуках.

– Хочу предъявить тебе, мудрейший, и тебе, достойный содержатель круга, свое оружие. – С этими словами он достал свои клинки. Меч протянул Тивасу, а дагу – корчмарю.

После недолгого осмотра мы услышали:

– Я, Тивас, Великий Маг и Колдун, говорю. Это – чистая сталь, без заговора и колдовства, без яда и проклятия. Оружие сие – таллийский меч. Пусть верен будет он руке хозяина своего, – сообщил духовный лидер аудитории, на что та ответила доброжелательными возгласами.

– Я, Бындур, староста сего села, говорю. Это чистая сталь, без заговора и колдовства, без яда и проклятия. Оружие сие именуется даго. Пусть верно оно будет руке хозяина своего.

– Покажи теперь свое оружие, Саин, – сказал Тивас.

Передо мной встала весьма серьезная проблема. Я не хочу убивать своего противника. А у него, похоже, диаметрально противоположные планы. Я достал клинки из сапог. Прямые, ровные клинки с односторонней заточкой, небольшая гарда, тяжелые навершия рукоятей. Это – убивать. Не годится. Отдал Унго.

Гибкие гундабандские клинки в поясе. У противника, человека, владеющего этим оружием, мало шансов остаться в живых. Я владею. Не годится. Отдал Унго.

Метательные ножи, дюжина. Запрещены правилами поединка. Сдал Унго.

То, что надо. Клинки под пелериной. Модернизированный дзюттэ. Толстый, в палец, обух. Лезвие шириной в два пальца. Односторонняя заточка. Со стороны обуха, параллельно клинку, длинный лепесткообразный ус. Косо обрубленное острие. Идеальное оружие для захватов клинков и переломов оных. Это пойдет. Протягиваю оружие Тивасу и корчмарю, который с удивлением смотрит на невиданное в этих краях оружие.

Легкое дежа вю о честной стали. Но...

– Как зовутся сии мечи, неведомо мне. А посему хочу спросить мудрейшего – достойно ли биться подобным оружием? – спросил содержатель круга у афро-американского чернолицего эксперта. Тот с деланным интересом уставился на плод Саиновой инженерной мысли.

– Эдикт Блистательного Дома «О поединках на белом оружии промеж людей, нелюдей, а также промеж людей и нелюдей» запрещает лишь метательное и мечущее оружие, иных же ограничений не предусматривает. Меч, как тебе известно, достойный Бындур, бросить может каждый, но меч оружием метательным не назовешь, сии же мечи, хоть и короче привычных нашему глазу, могут быть признаны закону противоречащими, лишь если владелец, названный мной эдикт нарушая, использует их как метательное оружие. Мечущими эти мечи назвать не могу, потому как механизмов, для метания необходимых, не нахожу. Словами своими подтверждаю, что оружие это честное. Как использовать их будет владелец – на то мы лишь на ристалище посмотреть можем. Похожи они на анийские мечи для захвата клинков и ломания оных. Но лишь похожи. – И с этими словами передал мне оружие.

– Ты богат на всякие подлые выдумки, Саин, – почти выхаркнул мое имя Граик. – Но в этот раз не помогут тебе твои пакости. Готовься примерить рабский ошейник. – И с этими словами он отправился на свою сторону игрового поля.

Как я понял, к подобного рода поединкам здесь относились весьма серьезно. На отдельной скамье сидели два мага: один – поджарый и широкоплечий, в голубой хламиде, что указывало на его принадлежность к Ордену Синего Неба, специалист по погоде и гарант неиспользования в нашем отдельно взятом поединке разного рода членовредительских гадостей магического характера. Второй – почтенный белобородый старикан, высокий и хрупкий, как былинка, был в зеленом. Орден Матери Земли, корпорация, нет, даже, скорее, Академия целителей. По словам Тиваса, весьма понимающие знатоки человеческого тела, достигшие таких высот целительства, какая и не снилась врачам из моей реальности. Увидев Тиваса, оба уважительно встали и с большим пиететом поклонились, причем на лицах их не было и намека на недовольство присутствием высокого начальства. Абсолютно иная форма взаимоотношений. Младший даже обрадовался, старший же был привычно доброжелателен, что больше присуще взрослости.

Остальные скамьи, а их было немало, были заняты приглашенными Бындуром зрителями. Весьма внимательными зрителями. Никто не прихватил с собой выпить-закусить, все целенаправленно рассматривали меня и моего оппонента.

– Кто поможет воителям в минуты отдыха? – раздался голос Бындура.

Ко мне секундантом вызвался Унго, к Граику подошел доброволец из зрителей, высокий крепкий парень. Судя по прихватисто висящим на спине парным топорам, тоже не новичок в ратных развлекухах.

– Господа гости, господа воители, господа селяне! В кругу бьются воители Саин, по прозвищу Синий, Магистр Ордена Больших Мечей и Граик Ан Ак’грах, хасаг из Лори, Магистр Ордена Прямых Клинков. Заклад – свобода. Саин бьется двумя полумечами. Граик – орденским клинком и даго. После начала боя путь в ристалище для иных, кроме поединщиков, закрыт. Вмешавшийся в бой по Эдикту Блистательного Дома «О поединках на белом оружии промеж людей, нелюдей, а также промеж людей и нелюдей» да будет отдан подземным рудокопам в работы на десять лет, изгнан в Степь, за земли Хушшар на тот же срок или отдан в работы Морскому Дому на тот же срок по его собственному выбору. Утерявший оружие в бою забрать его может лишь своей силой без помощи извне. Буде кто из поединщиков начнет пользоваться магией, признан он будет побежденным. Поединок продолжится до нанесения ран или множества их, не дающих продолжить бой, или до приведения одного из поединщиков в такое состояние, что биться он не сможет. Лишение оружия состоянием таковым не считается. Или если кто признает себя побежденным. Поединок начнется, когда стороны к бою готовы будут, по команде «Сходитесь».

Я посмотрел по сторонам и удивился. На лицах зрителей было выражение почтительной скуки. Похоже, что слова эти были ими слышаны неоднократно. Видно, частенько бились в этом кругу. Ну никак не соответствовало все это тому, что рассказывал нам чернолицый вождь и учитель. Никак. И оружие они носили уверенно. Не мешает оно им ни ходить, ни сидеть. Я вот к своему железу, несмотря на не свою память, всю дорогу привыкал. Все время где-нибудь за что-нибудь да зацепишься. А этим хоть бы что. К нему относятся не как к элементу туалета, а как к части тела. Даже местные дамы носят на поясе внушающие уважение широкие кинжалы, правда богато украшенные, но кинжалы.

Пока я глазел по сторонам, мой соперник обнажился по пояс. Жилистое мускулистое тело, два небольших шрама, жертва пижонства, надо полагать. В баню ходить не надо – жира нет. Он взял в руки оружие.

– Я готов.

Мне пришлось последовать его примеру, и я сообщил о своей готовности.

Граик, не обращая на меня внимания, сделал несколько телодвижений. Клинки размазывались в воздухе. И пружинисто-кошачьей походкой пошел вдоль ограждения.

– Он опасный противник, – порадовал меня Унго.

– Да и мы, фавор, чай не ботфортом консоме хлебаем. Только лаптем. Для экзотики.

– Какое странное имя, – восхитился фавор. – Экзотика.

Но наш диалог прервал жизнерадостный вопль Бындура:

– Сходитесь.

Ну и пойдем, помолясь.

Тивас

Они были очень разными и очень похожими. Мощный телом Саин и гибкий, тягучий враг его. Почти одного роста, одинаково мягкие, обманчиво медлительные движения. Готовые взорваться. Мне сильно повезло с этим парнем. Он был лучше. Тот, другой Саин никогда бы не отказался от права меча. А против этого чудовищного клинка у Граика просто не было никаких шансов. Я видел, как порхает в руках Саина его бастард. Классической методе прямых клинков противостояло нечто новое. Неизвестное искусство боя. Парень не переставал меня удивлять. Для поединка он выбрал оружие, годное для того, чтобы обезоружить. Он сам слегка модифицировал дзюттэ. Меня не покидало ощущение, что Саин приготовил Граику очередную неожиданность.

Граик, конечно, собирался биться в своей излюбленной басконской манере. Сошлись. Без приветствия встали в позицию. И Граик, не мудрствуя лукаво, атаковал глубоким выпадом. Взметнулись неуклюжие клинки и, расшвыряв шпагу и даго, замерли. Граик отошел и атаковал вновь. Вновь. Вновь. Сильный и быстрый, он атаковал снова и снова, проявляя чудеса гибкости и ловкости, рубил с разворота, атаковал в прыжке, обрушивая на Саина каскад отточенных до совершенства ударов, которые проваливались в никуда. Не делающий никаких эффектных движений, так любимых бродячими воителями, Саин перемещался почти лениво, но кургузые клинки оказывались всегда на пути мечей, овеянных славой, и пару раз мне показалось, что сверкали они чересчур близко от тела магистра Ордена прямых клинков. В два кошачьих шага Саин разорвал дистанцию, Граик попытался достать его в глубоком выпаде. И почти достал. Саин, сбившись с ритма, неловко взмахнул правым мечом и попал им в ловушку даги, мелькнула шпага, и, дабы не потерять кисть руки, Саин выпустил меч. Тот пару раз крутанулся в воздухе и снулой рыбой шлепнулся на песок арены.

– Что, страшно? – радостно проскрежетал Граик. И добавил, как плюнул: – Пес.

Мудрость старой русской пословицы о ехании на рать и с рати очевидна, но не все эту крылатую фразу знают. Граик не знал и потому стал хвалиться, не дождавшись окончательного результата. Звон благородной стали прервал какой-то немузыкальный лязг. Саин как-то странно развернулся, и верный клинок господина магистра вырвался из его мощной десницы и, мелькнув в воздухе, рукоятью влип в ладонь Саина, который, воспользовавшись замешательством удивленного внезапной потерей Граика, пнул последнего ногой в грудь. Причем так ловко, что тот воспарил в воздух, пролетел пару метров и крепко хлопнулся оземь той частью тела, где спина теряет свое благородное название и именуется уже по-другому. Когда же возмущенный апологет прямых клинков решил вскочить и высказать свое возмущение, в этом благородном намерении ему помешал его же собственный клинок, упертый в межключичную впадину.

– Сдавайся, – сказал Саин. И удивленный Граик выпустил рукоять даго.

– Ты опять победил, – изумленно проговорил он.

– Вставай, – протянул ему руку Саин. – Теперь ты служишь у меня.

Тот оттолкнул руку и вскочил.

– Никогда. Ты слышишь. Никогда я не буду служить тебе. – Разъяренный, с горящим взором и раздутыми ноздрями, он производил впечатление. – Я лучше убью себя.

– Ну и дурак. Нам еще дочь твою искать. А такой строптивый раб, как ты... Нет уж. Увольте. Поступай ко мне на службу. Мне нужны хорошие воины.

– Я хочу знать, для чего, – задрал подбородок Граик.

– Спасать мир, – скромно сообщил Саин.

Магистр посмотрел на него, как на глубоко психически нездорового человека, вдохнул воздух для яростной, судя по всему, отповеди. Выдохнул. Сдулся.

– Я согласен.

* * *

Публика на трибунах была в восторге. Поединок получился весьма-таки зрелищный, и благодарные зрители щедро сыпали серебро в здоровенную серебряную же чашу. По традиции эта чаша доставалась победителю. Но по той же традиции некая, как правило большая, часть денежек уходила на угощение благодарных зрителей, ибо щедрость воителя не должна быть меньше его доблести.

В процессе облачения и рассовывания по местам многочисленных душегубских приспособлений я наслаждался комментариями своих благородных спутников.

– Прекрасно. Какая поэзия боя, – мелодично восхищался Унго.

– Наш брат полил мое сердце медом, – выпевал, вторя ему баритоном, Хамыц.

– Наш старший – великий воин, – резюмировал Баргул.

Когда процедура хлопанья по плечам и выдерживания ребросокрушительных объятий была завершена, к нам таки протиснулся корчмарь и, прижимая к мощной груди не менее лопатистые ладошки, начал приглашать победителя и, конечно же, его достойных спутников поднять и осушить бокал вина, выслушать многочисленные здравницы и вообще провести время в обществе ценителей клинковой забавы. Все, конечно же, за счет наших гостеприимных хозяев. Ибо это был такой бой, такой бой! Поминутно кланяясь, он ловко подпихивал нас своим немалым животом к вратам вверенного ему храма чревоугодия.

– Не соблаговолит ли господин наниматель представить меня членам своего гоарда? – раздался голос. Голос принадлежал магистру Ордена прямых клинков Граику.

Тот, как всегда, был великолепен.

– Этот воин поедет с нами, – сообщил я.

Спецназ промолчал. Гласом народа выступил, как всегда, велеречивый Унго.

– Он был груб с нами. И не принес извинений. Я не желал бы путешествовать со столь несдержанным и неучтивым человеком.

– Твоя речь полна благородства, достойный воин. Прошу принять мои извинения, – склонился в куртуазнейшем поклоне Граик.

– Он хорошо бьется. Такой воин в походе не может быть лишним, – высказался Хамыц. – Он смел. Не побоялся бросить нам всем вызов.

Баргул промолчал. Очень выразительно промолчал, поглаживая секиру.

– Я принимаю твои извинения, – высокомерно махнул кудрями Унго. – Вот моя рука.

– И пойдемте попьем. Пить же охота, – обхватил их за плечи Хамыц и повлек в кружал.

В зале было дымно и шумно. Порок табакокурения был здесь известен, и местные жители предавались ему со всем пылом своей средневековой души. Наше появление вызвало понятное оживление, и какое-то время мы купались в лучах славы. Однако наш хозяин, судя по всему не первый раз попадавший в подобные ситуации, отважно бросился своим могучим чревом на толпу обожателей и пробил нам таки проход к тому самому столу, из-за которого нас выволок мстительный Граик. Не переставая приседать и кланяться, наш добрый корчмарь рассадил нас всех в резные кресла, которые заменили обычные скамьи, и гордо выпрямился.

– Турнирный кубок! – гулко пророкотал его голос.

В дверях появились двое дюжих мужичков, торжественно тащивших ту самую серебряную емкость, в которую благодарные зрители ссыпали материальное выражение своего восхищения. Серебра было с горкой, хотя емкость напоминала не кубок, а солидную такую кастрюлю на ножке. Корчмарь принял этот предмет и, с некоторым усилием удерживая его в руках, заговорил:

– Прими же нашу благодарность, достойный Саин, – и с этими словами опрокинул означенный кубок на стол. Одно слово – корчмарь. С деньгами обращаться умеет. Монеты приятной горкой улеглись на стол, и ни одна при этом не скатилась на пол. Их было много.

– Вина! – воздел он кубок над головой.

От стойки к нему уже спешили две очаровательные девчушки. С немалым напряжением притащили они нескромных размеров оплетенную бутыль с залитым сургучом горлышком и с трудом водрузили ее на стол.

– О! Аргосское! – удивленно пробормотал Граик. – А мне его даже не предложили.

– Да. Аргосское, господин мой Граик, – загордился хозяин.

Он вытащил из-под своего белоснежного фартука устрашающих размеров тесак и аккуратненько отбил сургуч. Одна из барышень подала ему здоровенный блестящий штопор, и толстяк сопя начал вкручивать его в пробку. Напрягся. Из-под жира на шее прорезались чудовищные мышцы. Выдернул. По залу поплыл потрясающий аромат. Толстяк взял в обе руки кубок.

– Лейте!

Пенящаяся струя со звоном ударила в серебро. Аромат стал одуряющим. Пахло медом и коньяком, виноградом и полынью, первой весенней грозой и тихим осенним утром. Запах словами вообще сложно передать, а уж этот...

– Я поднимаю этот кубок за тебя, достойный Саин, победителя в этом поединке. За тебя, достойный Граик, с честью принявший поражение. За мудрейшего Тиваса, великого лекаря и исцелителя. За вас, могучие воины. За вас, честные селяне. За вас, дорогие гости нашей деревни. За господина нашего лорда Шарм’Ат. – И после небольшой паузы, с невероятным почтением: – За Блистательный Дом. – И после паузы: – За Императора.

Все в зале встали. А толстяк начал пить. Грешным делом я подумал, что он собирается сам опростать эту немалую емкость, но через некоторую толику времени корчмарь остановился, с сожалением посмотрел на бокальчик и со словами «Эх, стар я стал!» передал мне кубок.

– Благодарность моя не знает границ, – важно ответил я и приник к емкости.

Пить пришлось долго и много, но тяжела доля народного любимца. Зал замер и, когда стаканчик перевернулся, демонстрируя пустоту, взорвался восторженными воплями. Кубок грохнул о стол. Ребро ладони моей со звоном влетело в груду серебра и разделило ее на две неравные части, большая из которых двинулась в сторону толстяка. Герой дня приложил правую руку к сердцу.

– Прошу всех быть моими гостями. Вина всем!

Толстяк довольно кивнул головой. И по залу разбежались аккуратные девчушки с подносами, уставленными полными кружками.

– Ужель, достойный кормилец наш, всех ты будешь в сей день поить аргосским? – ехидно поинтересовался Граик.

– Увы мне, достойный воитель, но сего чудесного напитка хватит лишь нам. – И с этими словами почтенный корчмарь впихнул свою обширную талию в последнее из кресел, стоявших у стола.