Текст книги "По слову Блистательного Дома"

В замок.

Приятное приглашение.

Попробуй не прими. Хистару позарез были нужны арфаны. Хотя бы один. И если удастся протащить в замок этого одного... И непременно с чашкой. Малая цапля из Пестрой Сотни прошла с его клунгом, и сейчас умелые пластуны в пятнистых балахонах рыли землю в поисках следов.

Из темноты появился малый.

– К тебе Захад, хистар.

– Сюда его.

У костра облаком пятнистого мрака материализовался невысокий крепыш в лохматом балахоне.

– Я узнал, хистар.

– Говори.

– На арфанов напали трое. Четверых убили. Двоих забрали. Котлы, лошадей тоже забрали.

– Порадовал ты меня. Возьми.

Сорвал с пальца перстень с большим полированным красным камнем, протянул собеседнику. Тот слегка привстал с корточек, ухватил подарок, глянул.

– Красиво, – поблагодарил. Не глядя, кинул за пазуху.

– Еще я узнал, хистар.

– Говори.

– Там, за увалом, дюжина десятков. Тех, что от Серых Кольчуг остались. Их старший со мной пришел.

– У меня на тебя перстней не хватит, – довольно заворчал Ваттард.

– Ты и так щедр, хистар. Силен тот, кто в тяжелый день не скорбит о потерянном.

Ваттард благодарно склонил голову.

– Хорошо. Пусть позовут его.

В круг света мягко, барсом, вошел поджарый воин с лицом старого беркута.

– Я Мараг, сотенный.

– Я Ваттард, хистар клунга. Садись. Добрый лорд вино прислал. Пей.

– Нам тоже прислал. И лекарей прислал. У меня много побитых.

– Хорошо бьются.

– Хорошо.

– Добрый лорд в гости зовет. Пойдешь со мной?

– Как не пойти.

Два хищника понимающе глянули друг на друга. Улыбнулись, ощерив зубы.

– Пойду к своим.

– Иди. Утром одним строем пойдем.

– Это как добрый лорд скажет.

– Ты мудр.

Когда моложавый старик ушел, Ваттард хлопнул ладонью по земле рядом с собой. Захад, как кошка, перетек. Притянул его голову к своей.

– Сейчас возьми своих. Тебе я дам два малых журавля. Найди арфанов и приведи ко мне. Быстро приведи. Пока мы к лорду в замок не вошли. Не спрашиваю, сможешь ли. Говорю – приведи.

– Приведу, хистар.

– Иди.

Ваттард довольно смотрит на игру углей. Вскидывается.

– Эй, там, если я старый, мне уже жареного мяса никто не дает?

Ест горячее полусырое мясо. Глаза смеются. Добрый лорд. Добрый.

Саин

Неожиданный подарок был чудо как хорош. Изящный решетчатый приклад, облитый кожей, помповый магазин, удобное подвижное цевье, легкие дуги лучка. Игрушка, а не оружие. Одно плохо. Пластин было маловато. Щедрые дарители решили, что они как раз мне ни к чему. Я так не считал.

И нелегкая понесла меня пошляться по полю битвы, пособирать эти такие нужные в хозяйстве штуковинки. Дареный арбалет заряжался легкими стрелообразными пластинами. Это, конечно, не болты, но предмет тоже весьма неприятный, тем более что сам арбалет трехзарядный и весьма-таки скорострельный.

Прогулка по этому полю была не самой лучшей моей идеей. Груды порубанных, поколотых тел, между которых бродят в поисках еще живых лекари, друзья павших, не могли быть приятным антуражем для вечерней прогулки. Грустное в высшей степени зрелище.

Очень скоро я нашел то, что искал. Изрубленные антикавалерийские сооружения, густо утыканные пластинами. Домовитость – величайший элемент моей сущности, и вскоре стрелками был плотно набит предусмотрительно прихваченный мешок. Пора было двигать к своим. Даже несмотря на внезапное замирение, встреча с нашими недавними оппонентами, по моему глубокому убеждению, вряд ли могла принести волнительные моменты радости. Очень уж нечеловеколюбиво смотрел на меня рогатый дядька. Зарядив самострел и навьючив мешок с пластинами на плечи, я уже было направился к нашему бивуаку, как внимание мое привлек абсолютно неуместный звук. Где-то очень рядом очень горько плакал очень обиженный ребенок. Я присмотрелся. На одном из избитых стрелами бревен сидел смешной лохматый комочек с чрезвычайно грустной котячьей мордашкой и горестно делился со Вселенной своими проблемами.

– Ты что же за зверь-то такой?

– Я не зверь. Я – Пушистик.

– А чего ревешь?

– А ты хороший?

– Самый-самый, – серьезно заверил я странного говоруна.

– Нет. Самый-самый – мой большой братик, – сразу был проинформирован я. Зверек смешно подергал носом. – Ты не злой. От тебя пахнет хорошо. Потому я тебе показался.

– Так чего же ревешь?

– Крылышко ударил. – Малыш доверчиво поднял ручку. На лохматом крыле, что как странный плащ тянулось от маленького запястья к лодыжке, красовался длинный разрез. – Я ему пою, а оно все равно болит.

– Чем же тебя так, малышок?

– Железом плохим. – Он опять принюхался. Нахохлился и отодвинулся. – Нет. Ты плохой. У тебя железо такое в мешке. Не подходи. Укушу. Я сильный очень.

– Не мое это железо. Я его насобирал плохих бить.

– Не врешь? – недоверчиво полюбопытствовал Пушистик.

– Вот те крест.

– А зачем мне крест? – опять отодвинулся недоверчивый лохмастик.

– Не вру.

Он опять принюхался.

– От тебя дядькой Андрием пахнет.

– Не дядькой, а кавалером.

– Кавалером не пахнет, а дядькой Андрием пахнет, – удивленно вздохнул мой собеседник.

– Ладно. Точно, дядькой Андрием.

– А ты снеси меня к нему. А то я лететь не могу.

– Снесу, – протянул я к нему руку. – Залазь, Чебурашка.

– Я не Чебу этот. Я – Пушистик, – попытался он в очередной раз достучаться до моего сознания. – Пушистик, – и уселся, отдуваясь, на мои плечи. – Ты меня не урони.

– А ты держись.

– Ага. Ты вон скользкий какой.

– На мешок залазь.

Он потоптался, устраиваясь.

– Залез уже. Поехали, что ли, – ворчливо скомандовал мой наездник.

– Ну поехали.

Кавалер Андрий

– Хотелось бы выслушать, что вы думаете о происходящем, достойные соратники мои.

Этими словами господин лорд наш Шарм’Ат начал совет.

Кавалеру всегда очень нравился походный шатер лорда. Огромный, тяжелого шелка оттенка ранней весенней травы. Несмотря на кажущуюся эфемерность, походное жилище это прекрасно защищало от холода ночи и хорошо держало тепло, исходящее от быстро выложенного огромного каменного очага и, что самое радостное, прекрасно обрубало длинные уши.

Сейчас в шатре собралась вся, нет, почти вся, воинская элита земли Шарм’Ат. И все те, кто привел своих воинов, чтобы встать рядом с лордом.

Хасангар Белой Пехоты бой Джама конт Зарватаг. Это его воины сегодня дважды приняли на себя атаки неистовой конницы, а потом своими телами запечатали выход из Блуждающего Крома.

Хасангар Блуждающего Крома бой Сахан конт Сбара. Это в объятиях его фургонов так хорошо потеряла в весе рогоносная конница.

Кавалер Зардаг конт Касума. Обычно хасангар панцирного гоарда лорда Шарм’Ат. Это он, когда его верховые предательским оружием были лишены коней, сплотил их и разорвал фланг вражьей пехоты.

Мастер Зеленой Лиги Гунар. В этот день стрелы Зеленой Лиги взяли жизней вряд ли меньше, чем копья, мечи и секиры Белой Пехоты.

Саугрим Саутуг, лидер малого отряда рудокопов, пронесшего вражий строй насквозь.

Тивас, Великий Маг и Колдун.

Кавалер Горацио конт Флери. Почти взявший победу. Старший сын лорда.

Хушшар Урсрих. Легенда Пограничья. Легенда Хушшар. Побратим дома Шарм’Ат. Человек, остановивший битву.

Господин лорд наш Шарм’Ат.

И конечно же, кавалер Андрий.

А этот малопонятный Саин на совете присутствовать отказался, сославшись на собственную малозначительность. И это при том, что именно он так повернул бой на правом фланге, что победу удалось вырвать без тех тяжких потерь, которые, как уже стало известно кавалеру, потерпел отряд, ведомый лордом. Вообще-то этот Саин очень сильно отличался от того, которого весьма шапочно знал кавалер Андрий, но зато сколько ему приходилось слышать о скандальных похождениях этого Саина. Мысли пришлось срочно прервать.

Встал Хушшар Урсрих.

– Если все молчат, я скажу. Я поздравляю тебя с победой, лорд Шарм’Ат.

Все радостно загомонили.

– И по древнему обычаю, поднимем же чаши. В сердцах наших радость победы пусть живет рядом со скорбью об ушедших в этот день.

Присутствующие встали и осушили чаши, прославляя лорда.

– Но скажу еще. Это странная победа. Пусть все поймут это. Мы бились с посланцем Блистательного Дома. Знак его настоящий. Все видели, как радовались осколки Предвечного Льда в ожерельях посланца и лорда земли Шарм’Ат. Однако случилось небывалое. Посланец Блистательного Дома вел войско на стоящих на защите Земли Шарм’Ат. Земли, верной клятве, не объявившей харам Блистательному Дому. Земли, долго и крепко стоящей против Степи и всех иных недругов Блистательного Дома.

Он замолчал.

– Говорю еще. Знак настоящий. И получил его этот человек с чуждым именем, не похитив. Он не лжет. Но человек этот напал на нас. Значит, он лжет. Ибо не мог Блистательный Дом ополчиться на нас.

Такое логическое противоречие показалось старому воину чрезвычайно сложным, и кавалер Андрий окончательно запутался.

– Пусть все поклянутся Кровью и Честью Семьи и Дома своего, что не услышит никто сказанное мной до тех пор, пока слова мои не дойдут до старших Семей и Домов ваших.

И в глубокой, красного золота, чаше смешалась алая кровь людей, розоватая – воина Зеленой Лиги, густая бурая, почти коричневая – рудокопа. Очень редко приносилась подобная клятва жителями земли, в которой всякий доверял всякому.

Чаша пошла по кругу, и каждый смочил в ней губы. Над оставшимся на стенках сосуда что-то прошептал Тивас, и над чашей на доли секунды вспыхнуло малое, пронзительно яростное светило.

– Чисты помыслы собравшихся, – удовлетворенно констатировал Великий Маг и Колдун.

– Человек, носящий Знак Блистательного Дома, напал на нас не по ошибке. Он не принял нас за степных. Он напал на нас потому, что ему было приказано. – Седоусый молча оглядел собравшихся. – Приказано Блистательным Домом.

Все загомонили. Общей темой было: «Да быть того не может».

– Помолчите, – привычно рявкнул седоусый.

Он говорил сейчас страшные вещи. И еще полгода назад кавалер Андрий сам бы вскочил и закричал: «Измена!». Но это – полгода назад. А не сейчас. Теперь кавалер сидел и слушал. Очень многое произошло за это время. И появление Внутренней Стражи, и крамола, которую все искали, да найти не могли. А какая может быть крамола в Империи, где Блистательный Дом любят? И странные слуги из Столицы, и внезапная смелость серокольчужных, и Знак Блистательного Дома на шее посланца, поведшего свои отряды на воинов Земли Шарм’Ат.

– Мне больно от того, что мне предстоит сказать. Но сказать это необходимо. – Он опять угрюмо замолчал. – В Блистательном Доме воцарилась измена.

В какой-то момент кавалеру Андрию почудилось, что седоусый сейчас погибнет, столь слитным и ярым было движение к нему всех собравшихся.

– Стоять, – гулко лязгнул голос лорда, наконец обозначившего свое присутствие.

– Я сказал – и мне больно, – повторился седоусый. – Я не верил долго. Себе не верил. Не хотел верить. Не верил, когда Блистательный Дом издал рескрипт о заговоре, в котором участвовали все те, кто был опорой Дома. Всю мою жизнь. Живу я долго. Я не верил, когда была учреждена Внутренняя Стража. Я не верил, когда из Столицы прибежал один из наших и сказал, что в тюрьмы забирают Хушшар. Я не верил, когда Внутренняя Стража запретила ходить по дорогам невозбранно. Я не верил, когда люди стали говорить, что Великий Маг и Колдун, – легкий кивок в сторону Тиваса, – отказывается лечить болящих. Не мог и не хотел верить. Я лишь тогда усомнился, когда Внутренняя Стража воспретила проход нашей молодежи в Столицу для дачи клятвы Императору. Я усомнился, когда узнал, что с Зеленых Долин вышел человек, как близнец похожий на Великого Мага и Колдуна. Я усомнился, когда серые кольчуги решили воспрепятствовать моему побратиму прийти на Совет Отцов. И я поверил, когда мой клинок ударил в Знак Блистательного Дома и не сломал его. И теперь я знаю – Блистательный Дом напал на Землю Шарм’Ат.

Все потрясенно молчали, понимая, что это правда.

– Совет Отцов отправил меня в помощь побратиму. Но и наказал узнать, что происходит в землях Империи. Я узнал. Это война.

Я, Урсрих из Семьи Фынайбах, держу четвертый от Престола Сухой Головы щит. На Совете Отцов я скажу харам Блистательному Дому. Если я не приду на Совет Отцов, харам скажут без меня.

Урсрих второй раз упомянул странное слово «харам». Кавалер Андрий судорожно пытался вспомнить, что оно означает. И когда вспомнил – похолодел.

Очень давно такого не было. Когда воин клянется сюзерену в верности, то и сюзерен обязуется быть надеждой и опорой своему вассалу. Всегда. Везде. Во всем. До тех пор, пока воин верен. Но если сюзерен нападает на своего вассала без причины – это позор. Харам. Предательство. Сюзерен, которому объявлен харам, должен оправдаться. Если сможет. Позор и честь несовместимы. Или у тебя есть честь. Или у тебя ее нет. Если нет чести, зачем жизнь? Император – образец чести. Объявить ему харам – обозвать его бесчестным.

– Теперь я хочу сказать, – поднялся с места Саугрим из семьи Саутуг. Даже сейчас, на совете, он был одоспешен так, как будто готовился броситься в битву, не медля ни секунды. – Мы пришли, верные долгу перед Домом Шарм’Ат. Мы бились. И победили. Те, кто стоял перед нами – враги. Не потому, что напали сего дня. Нет. Две недели назад такие же воины, а может быть, и эти, окружили одну корчму в земле Сакиф’Ат, побили всех, кто был там. А корчму сожгли. Там веселилось малое колено семьи Буртуг. Привезли они на продажу лорду земли той оружие и доспехи. И прибыльно поторговали. Нападение так было организовано, чтобы думали все, что дело это рук молодцов из Зеленой Лиги, ибо вокруг сгорелой корчмы много было стрел с зеленым оперением. Однако не знали злодеи, что встреча была назначена у погибших с умельцами семьи Цахтуг. Всего лишь двое их было, и не стали они в бой ввязываться, поступив разумно, ибо дом и строения уже догорали и окружены были воинами, облаченными, как наши нынешние супротивники. Отложив малую месть ради большой, мастера поспешили в ближайшие отнорки и сообщили своим Долгобородым об увиденном. А те уж уведомили семью погибших. Века живем мы с людьми в любви и мире, и не стали Долгобородые следовать пути неразумной ярости и выводить жаждущие мести черные Ромбы. Тогда не верили они, как и достойный Урсрих, тому, что Блистательный Дом ополчился на верных своих друзей и союзников. Нас послали и помочь, и узнать. Мы помогли и узнали. Наша семья верна слову, данному Дому Шарм’Ат. И прежде, и ныне слово наше столь же крепко, как и камни, что нас породили, – перевел дух, устав от слишком долгой речи. И аккуратно уместил на полу гранитно-тяжелое тело, с недоверием посмотрев на хрупкий походный табурет, на котором промучился всю предыдущую часть Совета.

С места хищно взлетел Мастер Зеленой Лиги. Застыл в привычной охотничьей неподвижности.

– От века за дорогами смотрит Зеленая Лига. Чтобы дороги хорошими были, добрыми. И чтобы человек ленивый и лихой человека работящего не задевал. И чтобы нечисть малая людям и нелюдям гостевать друг у друга не мешала. За то с любого, по дороге идущего или едущего, плата берется. С каждого своя. С пешего – одна, с конного – другая, с тележного – третья. А с купцов плата берется добрая. Но всегда та, которая прореху небольшую в кошельке оставит. Каждая монетка бьется на четыре части. Часть – Блистательному Дому, часть – Гильдии Дорожных Камнерезов, две части – Зеленой Лиге. И никто не скажет, что мало жертвует Лига на дворы постоялые и мосты крепкие. Соглашусь, бывает, шалят воины Лиги. Да то ведь традиция. Откуда Лига пошла – людям знающим известно.

Люди знали. От душегубов лесных и от длинноглазов остроухих – гальвов и пошла. И есть такая традиция – прохожих попугать. Но бессчетны случаи, когда, тех же прохожих защищая, клали жизни стрелки Зеленой Лиги.

– В Земле Ахдар’Ат Серые Кольчуги напали на воинов Зеленой Лиги. Четверых взяли, двое смогли уйти. Как потом сказали жители села, пленных без допроса повесили у въезда. Когда старшина села, собрав оружных мужей, спросил у Серых Кольчуг, почему те творят беззаконие, ему предъявили Слово Блистательного Дома. Слово, обращенное против Лиги.

Лига всегда была верна Блистательному Дому. Сейчас я скажу слово Лиги. Лига Земли Шарм’Ат верна лорду Шарм’Ат. Стрелки других земель ушли от дорог, опасаясь предательства. Ушли в Лесные Крепости. Лига послала меня помочь и посмотреть. Мы помогли. Я увидел. Блистательный Дом сам напал на верных ему.

Кавалеру Андрию казалось, что он сходит с ума. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда.

С походного кресла тяжело поднялся лорд Шарм’Ат. Тяжело оглядел присутствующих.

– Я верен Блистательному Дому. И несущие Знак его будут гостями в моем Замке.

Заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Тихо разорвавшейся. Ладонь седоусого нежно погладила рукоять верной сабли. Корявые пальцы Саугрима хрустко заскребли по лезвию чудовищной секиры. Гунар почти незаметно повел плечами, и колчан соскользнул ближе к правому плечу, а лук из рук он и не выпускал.

– Но я не верю Блистательному Дому. И собрал вас на Совет, дабы спросить. Как быть дальше? Велика сила Блистательного Дома. Дом Шарм’Ат не выстоит один.

Мне больно говорить. И страшно. Но вы мои верные соратники, не раз стоявшие со мной плечом к плечу. С кем как не с вами делиться сокровенным? – Он замолчал.

– Я посылаю сего же дня сообщение в Блистательный Дом о свершившемся и прошу его суда над собой.

Все, перебивая друг друга, одновременно заговорили. Лорд поднял руку.

– Я направляю письма соседям своим, лорду Ахдар’Ат и лорду Сакиф’Ат о том, что случилось сего дня. С просьбой посетить мой замок через семь дней.

Я направляю письма с вами, мои друзья и союзники, к вашим старшим, дабы подумали они о свершившемся. Вас с ответом я жду через семь дней. И если живущие в Земле Шарм’Ат и Земле Хушшар скажут харам Блистательному Дому, я не встану против их воли.

Слово было сказано.

– Теперь же выйдем к нашим воинам и разделим с ними радость победы. Такой нежеланной победы.

Потому что повлечет она за собой много боев и смертей.

Саин

– Но вы можете воспользоваться гостеприимством моего манора, – с нетрезвой настойчивостью не желал воспринимать моих возражений достойный кавалер. Чем заставил меня прибегнуть к тяжелейшему аргументу.

– Друг мой, вы забываете, что до тех пор, пока лорд Шарм’Ат не решится объявить харам Блистательному Дому, все мы, – обвел я рукой наш маленький отряд, – мятежники. Да-да. Не более и не менее.

Кавалер задумался лишь на минуту.

– Но я могу объявить рокош.

– Прекрасно, благородный друг мой. И лишить тем самым лорда Шарм’Ат одного из самых верных соратников. Как раз накануне серьезных испытаний.

– Да, действительно, – согласился-таки кавалер.

– Вы можете погостить в наших Галереях, – раздался низкий голос Саугрима, – по праву Битвы. Ведь мы бились плечом к плечу. А право это для нас свято.

– Но вы ведь уходите с лордом.

– С лордом отсылаю лишь две пятерки. Неспокойно мне. Не верю я этим внезапным друзьям. А лучшей стражи, нежели наши воины, отыскать трудно. Так ведь, друг мой? – спросил у Андрия.

Тот нехотя кивнул.

– Сам же я иду нести слово лорда Долгобородым. Такие спутники, как вы, мне в радость. О многом тебя хочу порасспросить.

– Благодарим, Саургрим. С радостью принимаем твое предложение. Так ведь, Тивас?

Но духовный наш лидер сидел, безучастно воткнув взор в пляшущие огоньки костра.

– Эй, побратим, ты слышишь?

Он оторвал взгляд от углей. Лицо было мрачным.

– Да, конечно. Благодарю.

Мне положительно не понравилось настроение нашего курбаши.

– Ты вот что, Саин. Пушистика с собой возьми. Пригодится, – сказал Андрий, протягивая руку, на которой сидел довольный лохматый клубочек.

Тивас уже залечил его ранку, и смешной зверек был вполне доволен жизнью. Я протянул руку, и маленький ворчун легко перескочил на нее.

– А орешков дашь? – сварливо поинтересовался.

– Спрашиваешь!

– Спрашиваю.

Урсрих

– Отец, дозволь говорить?

– Говори.

– Пошли, посмотрели там, где дым шел. Шесть человек там было. Шесть котлов на подставках стояло. Огня под ними не жгли. На них трое напали. Четверых стрелами побили. Одна стрела на нашу похожа. Остальные другие совсем. Как копья. На тот лук хочу посмотреть, что такие стрелы мечет. Стрелок с коня бил. Больше двух сотен шагов его стрелы летели.

– Шутишь?

– Нет, отец. Почти насквозь стрелы прошли. А те кольчужные были. Умелец. Я таких не знаю.

– И я не слышал, – задумчиво проговорил Урсрих. – Пошли кого-нибудь, пусть среди костров Зеленой Лиги потолкутся. Может, услышат что.

– Да, отец. Продолжать?

– Говори.

– Пленных и трофеи те трое увезли в сад. Тот, где отряд кавалера Андрия укрывался.

– Хорошо. Понял ты уже, о чем лесных спрашивать?

– Понял. Продолжу?

– Говори.

– Когда следы прочитали, на место это чужие пришли. Улаганы, – с усилием проговорил незнакомое слово. – Следы тоже понимают. Потом ушли в свой лагерь.

– За ними сами ходили?

– Нет. Пушистиков послали.

Урсрих довольно кивнул.

– Пусть смотрят.

– Уже высмотрели. Тайком от воинства отделились четыре с половиной десятка.

– Пошли за ними два десятка. Дай им пушистика. Пусть смотрят, что ушедшие делать будут.

– Помочь ли в случае нападения?

Урсрих задумчиво пожевал длинный ус.

– В том саду союзники наши, – ответил. – Пусть смотрят, что с пленными делать будут. Если чужане нападут, пусть тогда помогут.

Тивас

Тивас задумчиво вертел в руках большой такой котел. Черный. Железный. С жестким геометрическим узором по срезу. Обычный котел. Пальцы пробежали по узору. Знакомой магии не ощутили. Тогда, может быть, незнакомая? Или наука. Да все, наука.

Неизвестное не то чтобы страшило. Тревожило. Эти самые в черном при одной мысли о том, что надо поведать о котлах, становились веселенького ярко-серого цвета, покрывались вонючим потом, и от них начинало смердеть ароматом жуткого страха. Блок. Весьма и весьма качественно поставленный. Тивас не знал здесь никого, кто мог бы так качественно закрыть человека. Хотя это и не означало, что такой умелец не существует. Только вот все больше и больше кусочков мозаики складывалось так, что выводы его о чуждости этих странных людей казались все обоснованнее и обоснованнее.

Тивас раздраженно отставил котел. Оснований для раздражения было множество. Чужаки эти треклятые. Все чужаки. И эти странные в черном, и серокольчужная Внутренняя Стража, и рогоглазые воители. Детали. Детали. Чуть более высокие скулы. Чуть более широкие переносицы. Чуть более близко посаженные глаза. Странный оливковый оттенок кожи у рогоглазых. Темно-серая, как посыпанная пеплом, у воинов Внутренней Стражи. Отдающая алым цветом, матово блестящая, как заживающий ожог, кожа людей в черном. Не зря, не зря носили они клобуки.

Некоторых видов вооружения, Тивас мог прозакладывать голову, никто не видел под этим солнцем.

Все это было весьма любопытно с точки зрения исследователя. Беда была в том, что эта группа антропологических загадок явилась с совершенно прозрачными захватническими целями. И с публикой этой надо было что-то решать. Побыстрее.

Еще Тиваса очень обеспокоил лорд. Странное у него было настроение. Им удалось-таки побеседовать наедине. Лорд Шарм’Ат, опытный царедворец, умелый интриган, талантливый полководец, выглядел... потерявшимся в лесу мальчишкой. Своим поведением он напоминал заболевшего человека, которому уже все известно о симптомах, явно проявившихся, о тяжести болезни, да в общем-то и о том, как долго осталось. Только этот больной не желает знать того, что с ним происходит.

– Кто вы? – таким вопросом начал он беседу. И сам же ответил на вопрос: – Не думаю, что самозванец. Но и моим добрым знакомцем Тивасом, Великим Магом и Колдуном, быть вы не можете. Почему, спросите вы. Да потому, что не далее как два дня назад получил от него весточку наш придворный мудрец, – изящно махнул рукой лорд в сторону неподвижно сидящей на небольшом табурете фигуры. Вспорхнул отброшенный капюшон, и на покрытую плотной тканью спину обрушился водопад серебряных волос.

– Николло конт Хива, к вашим услугам, – весьма церемонно представился сухощавый мужчина, пытливо вбив тяжелый взгляд совсем не старых антрацитово-черных глаз в лицо Тиваса.

– К чему эти церемонии, Нико, – шагнул было он к старым друзьям, но...

– Ни шагу больше, – лязгнул лорд.

В руке его ниоткуда появился и заиграл зайчиками от ярко горящих светильников недлинный кинжал. Владел этой смертоносной игрушкой лорд мастерски. На десять шагов сбивал вишню с ветки. Тивасу это было превосходно известно. Сам учил. А в темноте, за походным троном, сухо заскрипели натягиваемые луки. И он понял, отчего в покое лорда Шарм’Ат, утонченного аристократа, плавает столь странный аромат. Ну любят лихие Хушшар чеснок. Любят.

– Я стою. – Тивас успокаивающе поднял руки. – Но мне странно. Не больше двух часов назад вы пригласили погостить в Замке Шарм’Ат людей, с которыми насмерть бились, а теперь говорите со мной, с человеком, знающим вас с пеленок, под прикрытием лучников. Как с лютым врагом. Да вы спятили, лорд Шарм’Ат.

– Вам лучше помолчать, назвавшийся именем моего друга. – Клинок метательного кинжала слегка качнулся. – Прошу вас, Николло.

Седовласый мудрец с лицом юноши легко поднялся с табуретки. Поднял локти на уровень плеч. Упер друг в друга кулаки. Напрягся. Глубокая морщина взбороздила лоб, покрывшийся вдруг мутными жемчужинами пота. С усилием развел кулаки, меж которых заплясала яростная голубая молния. Кулаки развернулись, охватив нежно-голубую сферу. Руки Николло затряслись от напряжения, когда он вытянул их и всмотрелся сквозь сферу в Тиваса. Пот градом потек по враз постаревшему лицу, на шее чудовищными змеями вздулись жилы, мага шатало и корежило, как при сильном припадке падучей. Вдруг он отшатнулся, шагнул назад, как от толчка, руки расшвыряло в стороны, и с тяжелым стоном он осел на табуретку.

– И что вы можете сказать, Николло? – раздался бесстрастный голос лорда.

Тот поднял измученное, разом постаревшее лицо, изрезанное морщинами. Синяки проступили под глубоко запавшими, уставшими глазами.

– Это он, господин наш лорд, – прохрипел.

– У вас верные слуги, господин наш лорд Шарм’Ат, – холодно констатировал Тивас.

– Он не слуга, Тивас. И тебе прекрасно это известно. За проверку же прими мои извинения, – встал и глубоко поклонился.

– Прими и ты мои извинения. Я был несдержан, – поклонился в ответ чернолицый. – Друзей же надо беречь, – добавил и поднял руку.

Широкий рукав балахона, шелестнув, скатился на плечо, обнажая вздувшиеся мускулы. Между длинными пальцами засветилась золотым широкая чаша. В два шага достигнув Николло, Тивас наклонил ее, и на измученного волшбой мага опрокинулся говорливый грибной дождик, мгновенно впитался в кожу, и придворный мудрец удивленно разогнулся, будто сбросив усталость с плеч. Желтовая бледность сменилась румянцем, разгладились глубокие морщины, избороздившие недавно еще упругую кожу. Он встал и поклонился.

– Примите мои благодарности, Тивас.

– Побратим, а ты не забыл, что у нас тугие луки? – раздался из темноты веселый голос Урсриха. – Скажи, стрелять нам в доброго целителя или не надо?

– Не надо. Это он.

– Вот и славно, – из темноты вышагнул седоусый воин, опуская снаряженный роговой лук. – Иди, младший.

В темноте прошелестел тяжелый шелк.

– Теперь и поговорить можно, – с удовлетворением констатировал Урсрих.

– Нико, друг мой, – положил тяжелую руку на плечо придворному мудрецу Тивас. – Заклятие Проницающего Взгляда не стоит проводить в неподготовленном месте.

– Сие известно мне, мастер. Но больно уж обстоятельства тяжко сложились.

– Благодарю вас, друг мой, – коснулся плеча мудреца лорд. – Теперь же идите. Вам нужен отдых.

– Так как же это получается, Тивас? Там, в Столице, Великий Маг и Колдун. Здесь тоже Великий Маг и Колдун. Смешно, а? – белозубо блеснул улыбкой Хушшар.

– Постой, побратим, – прервал его веселье лорд. – Объясни, Тивас. Я уже окончательно ничего не понимаю.

И Тивас рассказал все, что знал. А знал он немного.

– То, что в Столице переворот, это уже понятно. Но как же Императрица? Мои люди сообщают, что она по-прежнему во главе Блистательного Дома.

– Твои ли только эти люди? Молчишь? Вот и я не уверен.

– Ты должен объявить харам, побратим. Тебя знают. К тебе прислушаются, – вмешался Урсрих.

В шатре повисло тяжелое молчание. Наконец лорд Шарм’Ат произнес:

– Я не могу. Все естество мое восстает против такого решения. А ты что скажешь, Тивас?

– Но ты можешь собрать Совет Порубежных. Ты лорд. Да, по сути, ты его уже созвал. Только торопись. Пошли гонцов к соседям уже сейчас.

– Ты прав, – согласился повеселевший лорд. Почему-то всегда так бывает. Пока не найдешь решения, в душе покоя не бывает. – А как же ты? – всполошился.

– Мне к тебе нельзя. Я смогу появиться только после решения Совета. Не раньше. Не надо давать лишний повод нынешнему Блистательному Дому.

Как оказалось, даже Великие Маги и Колдуны не могут предвидеть всего. Изменений правил игры, например.

Саин

Рассвет застал нас в пути. Опять нас было немного. Но все мы были исключительно в тельняшках. В авангарде колонны гулко звякал когтями по дороге Хайгард, на котором восседал Унго. Весьма недовольный, что ему не дали проявить героизм в давешнем сражении, он со всем пылом начинающего педагога посвящал Эдгара в тонкости рыцарской психологии. Великан ехал на огромном черном, как ночь, звере, которого с большой натяжкой можно было назвать конем. Животинка была трофейная. Ее Баргул раздобыл. Где? Как? Неизвестно. Под утро растолкал спящего великана и сунул ему в руку повод. Любопытнейшая, доложу я вам, метода общения с животными оказалась у ученика Унго. Помер в нем великий дрессировщик. Когда жеребец решил возмутиться сменой хозяина, Эдгар так двинул его кулачищем по голове, что несчастное копытное весьма живо ощутило на себе прелести явления, в моем мире называемого «нокаут». Когда же скотинка пришла в себя, то первым, что она увидела, были несколько яблок, лежащих на лопатообразной ладони Эдгара. Конячка покосилась горделивым глазом, всхрапнула в панике, надо полагать, и взяла мягкими губами яблоко. Так они и подружились. А что? Нормальная мужская дружба.

Внушал Эдгар, сидя верхом на этом куске мрака.

За ними ехала четверка латников, которых в качестве эскорта всучил нам кавалер Андрий. Нормальные такие ребята. Очень жизнерадостные. И очень довольные, что остались живы во вчерашней передряге. Что и праздновали, впрочем весьма скромно, передавая друг другу уже похудевший бурдючок. Веселье путем распевания песни поддерживал Хамыц. Сидел он в седле по-турецки, и было совершенно непонятно, как он еще не сверзился с коня. Бурдюк у него был индивидуальный.

Рядом с ним ехал Граик. Весьма недовольный жизнью. Дело в том, что по прямому указанию руководства, то есть меня, магистру пришлось облачиться в длинную кавалерийскую кольчугу. А его шикарные черные кудри укрывал круглый шлем, забрало которого он вопреки приказу закрыть отказался. Доспех этот тоже явился результатом активной предпринимательско-снабженческой деятельности Баргула. Когда вчера вечером вернулся кавалер Андрий, слегка покачиваясь и облагораживая воздух ароматами вина, к нему сразу с предложением бартерной операции подкрался дальний родственник Чингисхана. Предметом сделки являлись два панциря рогоглазых, пробитых лихими копейными ударами. Взамен же он просил тот самый доспех, который теперь своим присутствием украшал Граик.