Текст книги "10 гениев литературы"
Автор книги: Елена Кочемировская
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
В Лицее, прекрасная библиотека которого выписывала всю периодическую печать, ощущалась сильная тяга к литературным занятиям, выходили рукописные журналы. Первым стихотворцем Лицея, по крайней мере, вначале, считался Илличевский. Можно предположить, что Пушкин ревниво боролся за признание своего поэтического лидерства в школьном кругу. Однако однокурсники его превосходство не признавали, и единомыслия между молодым Пушкиным и «литературным мнением» Лицея не было. В лицейский период в жизни Александра произошло важнейшее событие, поскольку именно тогда он почувствовал себя поэтом:
В те дни – во мгле дубровных сводов
Близ вод, текущих в тишине,
В углах Лицейских переходов,
Являться Муза стала мне.
Моя студенческая келья,
Доселе чуждая веселья,
Вдруг озарилась – Муза в ней
Открыла пир своих затей;
Простите, хладные науки!
Простите, игры первых лет!
Я изменился, я поэт…[29]29
Начало IX главы романа «Евгений Онегин» (из беловой рукописи; в большинстве печатных изданий эти строфы выпущены или даны в иной редакции).
[Закрыть]
Пушкин написал в Лицее 130 стихотворений. «И кто знает, – пишет И. Анненский в статье, приуроченной к столетнему юбилею поэта. – Если бы еще в Лицее Пушкин не прошел практического курса поэзии и не пережил периода подражаний (Державину, Жуковскому, Батюшкову и ранним французским парнасцам), если бы вместо досуга для творческих снов и вдохновения и для отделки стихов он выучил вчетверо больше уроков и прослушал гораздо больше ученых лекций, если бы, наконец, у него не было литературных общений, подстрекающего соперничества метроманов-друзей, – удалось ли бы ему войти в жизнь уже сложившимся писателем, успел ли бы он в короткий срок, отмежеванный ему судьбою, создать все то великое и вечное, что он нам оставил?»
В 1814 году Пушкин впервые выступил в печати со стихотворением «Другу-стихотворцу» («Вестник Европы», № 13), подписанным: Александр Н. К. ш. п. Тот факт, что стихи 15-летнего поэта попали в печать, никак не повлиял на его статус в лицейском кругу: редакторы того времени любили поощрять юные таланты, и первое стихотворение Дельвига было напечатано еще раньше.
Первые поэтические опыты Пушкина были подражанием любовной и вакхической лирике и отчасти сатире продолжателей Горация (хотя в русской литературе 1812–1814 годов наблюдался подъем патриотических настроений). Из французских поэтов Александр Пушкин подражал Парни, из русских – Батюшкову, Жуковскому, а также своему дяде, Василию Пушкину. Но даже в этих «полудетских песнях на чужой голос местами слышится будущий Пушкин, то в искренности чувства, то в оригинальности мыслей и ощущений, то в силе и смелости отдельных картин и стихов. В пробах пера нельзя не заметить и уменья усваивать от каждого образца лучшее и быстро отделываться от его недостатков» (А. Кирпичников). Исследователи отмечают, к примеру, что псевдоклассический арсенал собственных имен, очень богатый в наиболее ранних стихотворениях Пушкина:
скоро уступает место умеренному употреблению утвердившихся формул; славянские выражения, вроде девственна лилея, полуотверсты очи, пренесенный, взмущенны волны, стены возвышенны, быстро исчезают из стихов и используются крайне редко.
И вот что поразительно – одно из произведений 15-летнего лицеиста, который еще три года назад думал по-французски, стало чуть ли не народной песней и даже печаталось на лубочных листах. Сам Пушкин, правда, открещивался от авторства, по-видимому, стесняясь своего опуса: стихотворение было вполне душещипательным и, говорят, что именно оно положило начало жанру жестокого романса:
8 января 1815 года наступил знаменитый теперь день экзамена, на который приехал Державин.[32]32
А. С. Пушкин: «Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: „Где, братец, здесь нужник?“ Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига».
[Закрыть] Пушкину велели прочесть его собственное стихотворение «Воспоминания в Царском Селе», написанное в державинском и даже отчасти ломоносовском стиле. Позднее исследователи писали: «Встреча Пушкина и Державина не имела в реальности того условно-символического характера, который невольно ей приписываем мы, глядя назад и зная, что в лицейской зале в этот день встретились величайший русский поэт XVIII века, которому осталось лишь полтора года жизни, и самый великий из русских поэтов вообще. Державин несколько раз до этого уже „передавал“ свою лиру молодым поэтам». Для самого же Пушкина встреча с Державиным была одним из важнейших событий жизни: «Наконец вызвали меня. Я прочел мои „Воспоминания в Ц. С“, стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел обнять меня… Меня искали, но не нашли…»
Стихотворение «Воспоминания в Царском Селе» было напечатано в «Российском Музеуме», который поместил еще несколько произведений поэта, и с этого времени Пушкин приобрел известность за стенами лицея. Лицейские профессора стали смотреть на него как на знаменитость, а потому многое прощать – Пущин вспоминал высказывание учителя математики, когда Пушкин так и не справился с заданным ему примером: «У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи». Александр наконец-то получил венец первого лицейского поэта, который он так долго оспаривал то у Илличевского, то у Дельвига. В поэтическом языке Пушкина начинают встречаться смелые для того времени простонародные выражения (частехонько, невзвидел и пр.), до тех пор используемые только Крыловым.
В 1816 году известность Пушкина стала настолько велика, что придворный поэт Нелединский-Мелецкий, которому было поручено написать стихи на обручение великой княжны Анны Павловны с принцем Оранским, обратился к нему за помощью. Модные светские поэты князь П. Вяземский, А. Шишков слали ему свои стихи и комплименты, и он отвечал им на равных. Дмитриев и Карамзин высоко отзывались о его даровании (последний летом того года жил в Царском Селе, и Пушкин был у него в доме своим человеком). К нему в лицей заезжали Жуковский и Батюшков, ободряли его и давали советы (особенно сильно и благотворно было влияние Жуковского, который занял особое место среди дружеских привязанностей Пушкина). Благодаря лицейской свободе, Пушкин и его товарищи проводили время в обществе офицеров лейб-гусарского полка, стоявшего в Царском Селе, и именно там молодой поэт сдружился с одним из самых просвещенных людей эпохи – с П. Я. Чаадаевым.
Дружеские отношения с лейб-гусарами и свежая память о сражениях 1812–1815 годов заставили Пушкина перед окончанием Лицея мечтать о мундире; но отец, ссылаясь на недостаток средств, отказал, да и дядя убеждал предпочесть гражданскую службу. Пушкин без особой борьбы отказался от этой мечты и вскоре стал в своих стихах подсмеиваться над необходимостью «красиво мерзнуть на параде».
9 июня 1817 года в Лицей явился государь, сказал молодым людям речь и наградил их всех жалованьем. Через 4 дня Пушкин высочайшим указом был определен в коллегию иностранных дел и приведен к присяге вместе с Кюхельбекером и Грибоедовым. Впрочем, Пушкина гораздо более прельщала надежда «погребать покойную академию и Беседу губителей российского слова {41}41
«Беседа любителей русского слова», литературное общество в Петербурге (1811–1816), возглавлявшееся Г. Р. Державиным и А. С. Шишковым. Члены «Беседы» (С. А. Ширинский-Шихматов, А. С. Хвостов, А. А. Шаховской и др.) являлись эпигонами классицизма, нападали на реформу литературного языка, проводившуюся сторонниками Н. М. Карамзина. Еще на лицейской скамье, в самых ранних стихотворениях Пушкин писал едкие эпиграммы на «Беседу».
[Закрыть] (письмо кн. Вяземскому от 27.03.1816 г.).
В начале июля Александр уехал в Псковскую губернию, в село Михайловское, где его родные проводили лето. Позднее Пушкин вспоминал, как он «обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и пр.; но – продолжает он – все это нравилось мне недолго. Я любил и доныне люблю шум и толпу». За две недели до конца отпуска Пушкин был в Петербурге и писал кн. Вяземскому, что «скучал в псковском уединении».
В Петербурге Пушкин жил до 6 мая 1820 года, когда был выслан на Юг. Жизнь, которую вел Пушкин в Петербурге, была очень пестрой, даже пустой, хотя и насыщенной разнообразными впечатлениями.
Он скорее числился на службе, чем служил; жил с родителями на Фонтанке, в небольшой комнате, убранство которой соединяло «признаки жилища молодого светского человека с поэтическим беспорядком ученого». Дома он много читал и работал над поэмой «Руслан и Людмила», задуманной еще в Лицее, а вне дома проводил вечера и целые ночи с самыми неистовыми представителями «золотой молодежи», посещал балет, участвовал в шутовском обществе «Зеленой лампы» {42}42
«Зеленая лампа» — дружеское общество петербургской дворянской, преимущественно военной, молодежи начала 20-х годов XIX века, в числе членов которого был А. С. Пушкин. Собрания «3. л.» происходили в доме камер-юнкера Н. В. Всеволодского; общество получило свое название от зеленой лампы, освещавшей комнату собраний. В пушкинской литературе (Анненков, Бартенев) долгое время держалась легенда об оргиастическом характере «Зеленой лампы». Позднейшими исследованиями установлено, что объединяющим началом для «лампистов» были как интересы литературно-театральные, так и политические. «Лампа» имела связь с объединением будущих декабристов – «Союзом благоденствия». Это дружеское литературно-театральное общество возникло весной 1819 года. О его собраниях в обществе носились туманные сплетни, и оно рисовалось в контурах сборища развратной молодежи, устраивающей оргии. Публикации протоколов и других материалов заседаний заставили решительно отбросить эту версию и закрепили представление о связи этой организации с декабристским движением.
[Закрыть], изобретал замысловатые шалости и всегда готов был рисковать жизнью из-за ничтожных причин.
Окончание войн с Наполеоном разбудило в обществе патриотическое самосознание; молодые люди полны были жажды общественной деятельности и веры в ее возможность в России. Стремление к содружеству, сообществу, братскому единению характеризует поведение Пушкина в эти годы. Энергия, с которой он связывает себя с различными кружками, способна вызвать удивление – ведь принадлежность к одному обществу, как правило, исключала возможность участия в другом. Пушкин же, стремясь к разносторонности, входя в тот или иной круг, с легкостью усваивал господствующий стиль и «условия игры» кружка. Стремление поэта искать общения с совершенно разными людьми не всегда встречало одобрение в кругу его друзей.
Осенью 1817 года Пушкин стал действительным членом «Арзамаса» {43}43
«Арзамас»(1815–1818) – название литературного кружка, объединявшего сторонников нового «карамзинского» направления в литературе, сближения литературного языка с разговорным. Название дало шутливое произведением Д. Н. Блудова «Видение в арзамасском трактире, изданное обществом ученых людей». «Арзамас» поставил себе задачей развитие новых жанров в поэзии, а также борьбу с устарелыми литературными вкусами и традициями, защитники которых объединялись «Беседой любителей русского слова». Членами кружка были как писатели (В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, В. Л. Пушкин, П. Вяземский, А. С. Пушкин и др.), так и общественные деятели (братья Тургеневы, граф Уваров и др.). Заседания «Арзамаса» имели характер веселых сборищ. Все члены кружка носили шутливые прозвища, заимствованные из баллад Жуковского (Вяземский – Асмодей, Пушкин – Сверчок, Жуковский – Светлана). С закрытием «Беседы» в 1816 году полемический характер деятельности «Арзамаса» потерял смысл. Арзамасцы попытались сделать работу кружка более серьезной и задумали издание журнала, но далее составления плана дело не пошло. В 1818-м «Арзамас» распался.
[Закрыть], с которым долгое время состоял в переписке, не видя никакого противоречия между преклонением перед Державиным и ироническим отношением «арзамасцев» к державинскому «штилю». Однако к приходу Пушкина литературное направление «Арзамаса» стало уже анахронизмом, а в общество вступили Н. Тургенев, М. Орлов, Н. Муравьев, которые были активными членами конспиративных политических групп и смотрели на литературу как на средство политической пропаганды. Активизировались и политические интересы П. Вяземского и Д. Давыдова, но «Арзамас» не был готов к политической деятельности и распался. И все же именно здесь Пушкин сблизился с активистами тайного «Союза Благоденствия» Н. Тургеневым, М. Орловым, Н. Муравьевым, дружба с которыми оттеснила старые литературные привязанности. Карамзин, Жуковский, Батюшков померкли перед проповедниками свободы и гражданских добродетелей.
Н. Тургенев смотрел на поэзию свысока, делая исключение лишь для агитационно-полезной политической лирики. Эти воззрения он старался внушить и Пушкину. Влияние Н. И. Тургенева отчетливо сказалось в стихотворении «Деревня» и оде «Вольность», которая выражала политические концепции «Союза Благоденствия». Резкие выходки Пушкина, насмешничество, эпиграммы, легкомысленное отношение к службе раздражали Н. Тургенева и заставляли его «ругать и усовещать» поэта. Н. Тургенев ежедневно бранил Пушкина за «леность и нерадение о собственном образовании. К этому присоединились и вкус к площадному, волокитству, и вольнодумство, – также площадное, XVIII столетия».
Пушкин уставал от нравоучений, и порой назло аффектировал мальчишество своего поведения, на любой пустяк готов был ответить вызовом на дуэль. По ничтожным поводам он вызвал: Н. Тургенева (правда, тут же с извинением взял вызов обратно), своего дядю С. И. Ганнибала, М. Корфа и многих других. Он стрелялся даже с Кюхельбекером (оба выстрелили в воздух, и дело кончилось примирением).
Осенью 1817 года Пушкин познакомился с Ф. Глинкой – известным литератором и активным деятелем тайных декабристских организаций на раннем этапе их существования. Совмещая роль одного из руководителей «Союза Благоденствия» и адъютанта Петербургского военного генерал-губернатора Милорадовича, Глинка оказал важные услуги тайным обществам, а также очень способствовал смягчению участи Пушкина в 1820 году. В 1819-м Глинка был избран председателем Вольного общества любителей российской словесности в Петербурге.
С Н. Муравьевым Пушкин познакомился еще в Лицее, и через него был привлечен к участию в заседаниях «Союза Благоденствия», не имевших конспиративного характера. Их целью было распространение влияния «Союза» – ничего более серьезного Пушкину не доверяли, поскольку бытовало мнение, что «он по своему характеру и малодушию, по своей развратной жизни сделает донос тотчас правительству о существовании тайного общества». Много лет спустя, работая над десятой главой «Евгения Онегина», Пушкин описал такое заседание:
Витийством резким знамениты,
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты,
У осторожного Ильи.
Друг Марса, Вакха и Венеры,
Им резко Лунин предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал.
Читал сво<и> Ноэли Пу<шкин>,
Мела<нхолический> Якушкин {44}44
Лунин и Якушкин — видные деятели декабристского движения – были знакомцами Пушкина. С Луниным он познакомился 19 ноября 1818 года и так близко сошелся, что в 1820 году перед отъездом отрезал у него на память прядь волос; с Якушкиным Пушкина познакомил Чаадаев.
[Закрыть]),
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
В 1818 году Пушкин явился к П. Катенину {45}45
Катенин Павел Александрович (1792–1853) – русский поэт, драматург и критик. Служил в министерстве народного просвещения, участвовал в войнах с Наполеоном 1812–1814 годов. В 1817-м – член тайного общества. В 1820 году был вынужден покинуть военную службу, а в 1822-м выслан в деревню в Костромскую губернию, где жил три года без права выезда, а потом семь лет добровольно. Вернувшись в Петербург, через два года уехал на военную службу на Кавказ, в 1838 году подал в отставку, конец жизни провел в имении, слывя среди соседей безбожником и вольнодумцем. П. Катенин – центральная фигура литературной группы «младших архаистов», в которую входили Грибоедов, Кюхельбекер, Рылеев. П. Катенин считается непосредственным и во многом блестящим предшественником Пушкина, но к 30-м годам XIX века он сошел с литературной арены.
[Закрыть], взгляды которого расходились с принципами «Арзамаса», со словами «побей, но выучи». Катенин, как признавал Пушкин впоследствии, очень благотворно повлиял на него, отучив «от односторонности в литературных мнениях, а односторонность есть пагуба мысли».
В этот период Пушкин еще больше сблизился с П. Я. Чаадаевым, с которым познакомился когда еще был лицеистом. Чаадаев был охвачен жаждой славы; мысль об избранничестве не покидала его всю жизнь. Беседы с ним научили Пушкина видеть и свою жизнь «облагороженной высокою целью». Только этим, по мнению Ю. Лотмана, можно объяснить появление стихов:
И на обломках самовластья
Напишут наши имена.
Почему на обломках русского самодержавия должны написать имена Чаадаева, «двадцатилетнего с небольшим молодого человека, который ничего не написал; ни на каком поприще ничем себя не отличил», как ядовито писал о нем один из мемуаристов, и Пушкина, ничем еще о себе не заявившего в политической жизни? Нескромность этих стихов сегодня скрадывается тем, что Пушкина воспринимается в лучах его последующей славы, но в те годы они выглядели более чем странно.
В 1818–1819 годах Пушкин работал над «Русланом и Людмилой», читая отрывки из поэмы на субботах у Жуковского. Работу над произведением он завершил весной 1820 года. Происхождение поэмы чрезвычайно сложно: в ней прослеживаются мотивы сказок о Еруслане Лазаревиче и Кирше Данилове, «Слова о полку Игореве». В качестве источников сам Пушкин указывает «Двенадцать спящих дев» Жуковского, волшебные сказки Антуана Гамильтона, рыцарские романы, «Душеньку» Богдановича, поэмы Ариосто, поэму «Pucelle» Вольтера, откуда были взяты иронический тон, отступления, длинные лирические введения и манера переносить читателя с места на место, оставляя героя или героиню в критическом положении. Еще важнее непосредственные заимствования из «Богатырских повестей» Н. А. Радищева и «Русских сказок» М. Чулкова.
Историко-литературное значение первой поэмы Пушкина состоит в идее придать художественную форму «преданьям старины глубокой» и в прелести самой формы. Сам Пушкин считал впоследствии свою первую поэму холодной – и в ней, как пишет А. Кирпичников, действительно, мало чувства по сравнению с «Кавказским пленником», «Бахчисарайским фонтаном» и пр. «Однако она несравненно выше всего, что было написано до ее в подобном роде, – продолжает А. Кирпичников. – Национальный элемент в ней крайне слаб, и весь состоит из имен, полушутливых восхвалений русской силы, да из полудюжины простонародных образов и выражений; но в 1820 году {46}46
Поэма вышла из печати, когда Пушкин был уже в южной ссылке, и разошлась с огромным успехом. «Московский телеграф» позже писал: «Руслан и Людмила» <…> появилась в 1820 году. Тогда же она была вся раскуплена, и давно не было экземпляров ее в продаже. Охотники платили по 25 руб. и принуждены были списывать ее».
[Закрыть] и это было неслыханной новостью. Добродушный, но умный юмор поэмы, смелое соединение фантастики с реализмом <…> показали, что с этого момента русская поэзия освобождается от формализма, шаблонности и напускного пафоса и становится искренним выражением души человеческой. Оттого эта легонькая сказка и произвела такое сильное впечатление; оттого Пушкин для своих современников оставался прежде всего певцом Руслана».
Пушкин жег «свечу жизни» с обоих концов, и «если Любовь была как бы знаком этого горения, то Шалость и Лень становились условными обозначениями неподчинения дисциплине государственного бюрократизма, – пишет Ю. Лотман. – Чинному порядку делового Петербурга они противостояли как протест против условных норм приличия и как отказ принимать всерьез весь мир государственных ценностей. Поэтическая шалость и бытовое «бунтарство» стали чертой его жизненного поведения». Разумеется, в Петербурге 1819–1820 годов нашлось немало людей, доносивших правительству о стихах и выходках Пушкина. Особенно усердствовал В. Н. Каразин – беспокойный и завистливый человек, одержимый честолюбием (славу ему, впрочем, принесло доброе дело – открытие Харьковского университета). Его доносы, доведенные до сведения Александра I, были тем более ядовиты, что Пушкин представал в них оскорбителем царя, а мнительный и злопамятный Александр мог простить самые смелые мысли, но никогда не прощал личных обид.
В результате граф Милорадович с разрешения императора призвал Пушкина к себе и велел произвести обыск на его квартире. По столице поползли слухи о том, что Милорадович якобы высек поэта. Пушкин был совершенно потрясен и считал себя бесповоротно опозоренным. Не зная, на что решиться – покончить ли с собой или убить императора как косвенного виновника сплетни, – он бросился к Чаадаеву, который успокоил Пушкина: человек, которому предстоит великое поприще, должен презирать клевету и быть выше своих гонителей.
Обыск не дал ничего. Тем не менее, государю об этом доложили таким образом, что поэт должен был бы подвергнуться суровой каре; уверяют, будто ему грозила Сибирь или Соловки. К счастью, у Пушкина нашлось много заступников: Энгельгардт (по его словам) упрашивал государя пощадить поэта; Чаадаев проник к Карамзину, и тот начал хлопотать за Пушкина перед императрицей и графом Каподистрия[33]33
А.-И. Каподистрия — русский и греческий государственный деятель, в 1816–1822 годах министр иностранных дел в России, начальник ведомства, по которому служил А. С. Пушкин.
[Закрыть]; немало сил приложил и Жуковский, о Пушкине ходатайствовали Ф. Глинка, А. Н. Оленин – президент Академии художеств, князь Васильчиков. В конце концов ссылка была заменена переводом в распоряжение генерал-лейтенанта Инзова, попечителя колонистов Южного края.
6 мая 1820 года Пушкин выехал из Петербурга. Он отправился по Белорусскому тракту в Екатеринослав (ныне Днепропетровск). Маршрут поэта пролегал через Лугу, Великие Луки, Витебск, Могилев, Чернигов и Киев. До Царского Села его проводили друзья – Дельвиг и Яковлев, а дальше он ехал один, в сопровождении крепостного дядьки Никиты Козлова. Начался период скитаний, который продлился до 9 августа 1824 года, когда поэт ступил на порог родительского дома в Михайловском.
Многие приятели Пушкина, а позднее его биографы считали этот перевод на Юг великим благодеянием судьбы. Вот что писал Карамзин князю П. А. Вяземскому: «Пушкин был несколько дней совсем не в пиитическом страхе от своих стихов на свободу и некоторых эпиграмм, дал мне слово уняться и благополучно поехал в Крым месяцев на 5. <…> Если Пушкин и теперь не исправится, то будет чертом еще до отбытия своего в ад».
17 мая 1820 года Пушкин прибыл в Екатеринослав, на место своей новой службы – в резиденцию начальника иностранных колонистов на Юге России генерала Инзова. Формально Пушкин не был сослан, отъезду был придан характер служебного перевода, но либеральный министр граф Каподистрия по требованию императора изложил Инзову в письме все «вины» молодого поэта. Мера эта не возымела желаемого действия: Инзов втайне сочувствовал настроениям молодежи и сразу же взял Пушкина под свою опеку.
Первые месяцы изгнания Пушкин провел в неожиданно приятной обстановке; вот что пишет он своему младшему брату Льву: «приехав в Екатеринослав, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновению. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашел меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкою обледенелого лимонада. Сын его (младший, Николай)… предложил мне путешествие к кавказским водам; лекарь, который с ними ехал, обещал меня в дороге не уморить. Инзов благословил меня на счастливый путь, я лег в коляску больной; через неделю вылечился. Два месяца жил я на Кавказе; воды мне были очень полезны и чрезвычайно помогли… С полуострова Тамани, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь… Из Керчи приехали мы в Кефу [Феодосию]… Отсюда морем отправились мы, мимо полуденных берегов Тавриды, в Юрзуф [Гурзуф], где находилось семейство Раевского. Ночью на корабле написал я элегию [ «Погасло дневное светило» – исследователи считают, что эта элегия ознаменовала начало нового периода в поэзии Пушкина. – Прим. авт.], которую тебе присылаю: отошли ее Гречу без подписи. <…> Корабль остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска; я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою, снисходительного попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель екатерининского века, памятник 12-го года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценит его высокие качества. Старший сын его [Александр, имевший сильное влияние на поэта. – Прим. авт.] будет более, нежели известен. Все его дочери – прелесть; старшая – женщина необыкновенная. Суди, был ли я счастлив; свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства, жизнь, которую я так люблю, и которой я никогда не наслаждался, счастливое полуденное небо, прелестный край…»
В Гурзуфе Пушкин пробыл до начала сентября, писал не дошедшее до нас сочинение «Замечания о донских и черноморских казаках» и начал работу над «Кавказским пленником». Здесь он открыл для себя двух новых поэтов – Шенье и Байрона, начал систематически изучать английский язык. В начале сентября Пушкин в обществе Раевских покинул Гурзуф. Они проехали через Алупку, Симеиз, Севастополь и Бахчисарай, затем направились в Симферополь.
Пребывание в Крыму, несмотря на краткость (всего несколько недель), сыграло огромную роль в жизни и поэзии Пушкина. Образ Крыма вошел в пушкинское представление о счастье. Петербург с его обидами и страстями оказался на время просто вычеркнутым – не случайно за все это время Пушкин не написал ни одного письма, в отличие от дошедших в большом числе писем из Кишинева и Одессы. Малый мир сузился до семьи Раевских, большой – расширился до панорамы Кавказа и Крыма.
В середине сентября Пушкин оставил Крым и направился в Кишинев, куда в это время перенес свою резиденцию Инзов. По дороге он навестил Каменку – имение матери Раевского в Киевской губернии и центр Южного общества. В Кишиневе Пушкин поселился в стоящем на отшибе доме генерала, в комнате на первом этаже, и остался в ней даже после землетрясения, когда здание было полуразрушено, и сам Инзов его покинул.
Пушкину попросту нравилось жить в развалинах. Это место с пустырем и виноградниками, окружавшими дом, гармонировало с романтическим представлением о себе как о «беглеце», живущем в «пустыне», как он называл шумный, перенаселенный Кишинев. Вообще, в сознании поэта ссылка неожиданно представилась как добровольное бегство из неволи, «каменного мешка» Санкт-Петербурга на волю. Пушкин предстал в образе добровольного изгнанника, и ссыльный в жизни, в стихах он:
Искатель новых впечатлений,
Я вас бежал, отечески края…
Пушкин пробыл в Кишиневе с 21 сентября 1820 года по 2 июля 1823-го. Поэт пользовался почти полной свободой, посещал самое разнообразное общество, охотно и много танцевал, ухаживал за дамами, участвовал в пирушках, играл в карты. Из-за карт и женщин у него было несколько «историй» и дуэлей; «в последних он держал себя с замечательным самообладанием, но в первых слишком резко и иногда буйно выказывал свое неуважение к кишиневскому обществу» (А. Кирпичников).
Несмотря на вольную жизнь, Пушкину не сиделось в Кишиневе, и генерал Инзов охотно отпускал его в отлучки. В конце 1822 года во избежание неприятных последствий очередной карточной истории Инзов услал поэта в командировку в Измаил. В степи Пушкин встретился с цыганским табором и бродил с ним некоторое время, позабыв о цели своей поездки (это «путешествие» нашло отражение в поэме «Цыганы»). Пушкин часто бывал также в имении Каменка вблизи Киева, в Тульчине, проезжал через Васильков[34]34
Тульчин и Васильков — центры декабристских организаций Юга Российской империи, так что визиты туда укрепляли личные связи Пушкина с декабристами.
[Закрыть].
Сторонний наблюдатель мог бы сказать, что Пушкин вел праздное существование, не обремененное умственными усилиями, но на деле его внутренняя, духовная жизнь была невероятно интенсивной. Занятия поэта были настолько напряженнее и плодотворнее петербургских, что ему казалось, будто он впервые познал «и тихий труд и жажду размышлений» («Чаадаеву»). Он много читал, «чтоб в просвещении стать с веком наравне» и много работал: в первые полтора года кишиневской ссылки Пушкин написал более 40 стихотворений, поэму «Кавказский пленник» (окончена 20 февраля 1822 года в Каменке), подготовил «Бахчисарайский фонтан». В 1821 году Пушкин набросал поэму из русской жизни «Братья-разбойники», однако остался недоволен и сжег, напечатав, впрочем, отрывок, основанный на реальном происшествии, случившемся в Екатеринославе, – бегстве двух закованных арестантов вплавь (другими материалами поэмы он воспользовался позднее, создавая балладу «Жених»).
Пушкин работал над пьесой, обличающей крепостное право (барин проигрывает в карты своего старого дядьку-воспитателя), над трагедией, героем которой должен был быть защитник новгородской свободы Вадим, обдумывал поэму на тот же сюжет; собирал материал для поэмы «Владимир», построенной на былинах, «Слове о полку Игореве» и даже опусах М. Хераскова {47}47
Херасков Михаил Матвеевич (1733–1807) – поэт, автор пользовавшихся большим успехом у современников эпических произведений в псевдоклассическом стиле («Селим и Селима»; «Чесменский бой»; героическая эпопея из 12 песен «Россиада»; эпико-дидактическая поэма «Владимир»; «Кадм и Гармония»; трагедия «Освобожденная Москва»). В 1763 году стал директором Московского университета, в 1770-м – вице-президентом бергколлегии, в 1778-м – куратором Московского университета. В конце Екатерининского царствования впал в немилость.
[Закрыть]. Под впечатлением аракчеевского режима Пушкин написал ряд стихотворений (в том числе поэму «Гавриилиада») не для печати. Кроме того, поэт вел дневник греческого восстания, писал «Исторические замечания» и производил целый ряд исторических, историко-литературных и психологических изысканий.
Пушкин способствовал созданию вокруг своей лирики и личности ореола таинственности и намеков на затаенную страсть. В частности, он сознательно вызывал слухи о автобиографическом характере поэмы «Бахчисарайский фонтан», что, разумеется, подогревало интерес современников. Однако отношение поэта к литературе имело и другую сторону, резко контрастирующую с «байроническим» стилем жизни – Пушкин остро нуждался в деньгах: жалованье его было ничтожно, отец фактически отказал в материальной помощи. Бытовое положение поэта было трудным и уязвимым: репутация ссыльного, постоянные финансовые затруднения в среде людей обеспеченных и широко тративших деньги, незначительный чин коллежского секретаря и двусмысленность самого положения поэта в обществе, где все определялось чинами. Обстоятельства жизни заставляли Пушкина чувствовать себя профессиональным литератором, что противоречило обычным в то время представлениям о поэте как «ленивце праздном», для которого стихи – не более чем развлечение, и уж, во всяком случае, никак не источник дохода. А между тем, как пишет Ю. Лотман, популярность поэзии Пушкина и быстрый рост читательского спроса на нее, могли приносить хорошие гонорары.
На этом пути было много препятствий: отсутствие в России законов, регулирующих авторское право, удаленность Пушкина от издательств. «Однако основным препятствием было другое, – пишет Ю. Лотман. – В русской литературе господствовало представление о том, что поэзия – подарок богов, а не труд, и получать за нее денежное вознаграждение унизительно для поэта. Тем более несовместимыми казались денежные заботы с позицией романтического изгнанника, которому, согласно поэтическим штампам, приличествовала гордая бедность». Борьба за права литератора была длительной, но Пушкин ее выиграл, заложив основы профессиональной литературы и авторского права в России.
Во время пребывания в Кишиневе Пушкин поддерживал тесные отношения с декабристами. Вообще, обстановка, в которую он попал, была насыщена революционными флюидами. Город находился на перекрестке военных и политических конфликтов, потрясавших в то время Южную Европу (когда в 1821 году вспыхнуло восстание в турецкой Молдавии, Пушкин оказался в самом центре событий). Эти настроения отразились в творчестве поэта. Постоянное общение с В. Ф. Раевским, Орловым (членом декабристского Ордена Русских Рыцарей, ориентированного на тактику решительных действий) сделало Пушкина выразителем наиболее радикальных политических идей декабристского движения 1821–1822 годов. Он объявил себя сторонником идеи тираноубийства, настойчиво обсуждавшейся в конспиративных кругах.
Сведения об обстановке в Кишиневе стали доходить до правительства, а в 1821 году член Коренной управы Союза Благоденствия М. К. Грибовский представил подробный донос с разъяснением характера и задач «Союза Благоденствия». Над Орловым и его окружением стали собираться тучи, началась усиленная слежка; в ответ Орлов предложил план немедленных революционных действий, который был отклонен.
О том насколько Пушкин был вовлечен в поток революционных событий, свидетельствует услуга, которую он оказал декабристскому движению, предупредив В. Ф. Раевского о грозящем ему аресте. Пушкин, как сообщает сам Раевский в мемуарах, услышал, что генерал Сабанеев требовал от Инзова арестовать Раевского, и предупредил декабриста об опасности. Раевский успел сжечь «все, что нашел лишним», хотя к предупреждению отнесся небрежно. После его ареста в руки правительства попал ряд важных бумаг, и можно предположить, что если бы Пушкин не предупредил Раевского, то последствия обыска были бы для декабристов катастрофическими.
Почему же декабристы не предложили Пушкину вступить в тайное общество? Видимо, сыграли свою роль два фактора: с одной стороны, нежелание подвергать талант поэта опасности, с другой – понимание того, что Пушкин, находящийся в поле усиленного наблюдения правительства, может привлечь к обществу нежелательное внимание властей. Кроме того, политические наставники поэта не видели в нем безоговорочного гражданского героизма.
В феврале 1822 года состоялся разгром кишиневского кружка, началось следствие. Атмосфера слежки, доносов, разрушение круга друзей и единомышленников сделали дальнейшее пребывание Пушкина в Кишиневе исключительно тяжелым, и он обрадовался возможности служебного перевода в Одессу, в канцелярию графа Воронцова. Вот как Пушкин в письме к брату от 25 августа 1823 года описывает свое переселение: «Здоровье мое давно требовало морских ванн; я насилу уломал Инзова, чтобы он отпустил меня в Одессу. Я оставил мою Молдавию и явился в Европу (в первых числах июня); ресторации и итальянская опера напомнили мне старину и, ей-богу, обновили мне душу. Между тем приезжает Воронцов, принимает меня очень ласково, объявляет мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
