Текст книги "Такая роковая любовь. Роман. Книга 2"

– Да, я уже про это слышал, – кивнул Рябов; ему про это Антонина поведала в редких разговорах за столом, в те дни, пока хозяина ждали.

– Вот уж судьбинушка Ефросиньюшке вышла! Сама комара никогда не обидела, а от лап четвероногого лишака смерть приняла. Наливай, что ли, – протянула женщина мужу свою кружку.

Мужики выпили по втрой и последней. Все принялись за еду. На столе стояли приготовленные заранее солёные белые грибы и тарелка с горкой напечённых шанежек. В печи на углях настаивалась уха, сваренная из мороженного хариуса и разливая запах на всё избу.

– За всех! – поставил Кирилл кружку на стол и утёрся.

– Храни нас Христос-спаситель! – опять перекрестилась Антонина, – Спасибо ему, что каждую тварь кормит да про нас не забывает.

– За всё хорошее, в общем, – добавил своего и Рябов, не зная что ещё сказать. Очередная кружка медовухи сделала лица староверов близкими и как бы давно знакомыми.

– Ох и добра твоя отрава, хозяин, – прокряхтел гость в очередной раз, протирая глаза от проступивших слёз.

– Ещё бы! Не какое тебе там «Шато Марго», – Кирилл ткнул пальцами в висевшую на стене красочную рекламу французского вина, вырванную Антониной из какого-то журнала и повешенную у стола, как картина, – Моя – на вересковом медке. Оттого хороша по-особому! – заулыбался Кирилл. Подцепив вилкой толстый гриб, он отправил его в рот целиком.

– Так уж и вересковый?

– Тю! Не верит! Багульника в Сибири – заросли. А багульник – он ведь, как и есть, вереск, – подтвердил Кирилл. Еда не мешала ему вести беседу. Мощно пережёвывая, он то и дело утирал бороду приготовленным Антониной заранее полотенцем. Она ела тоже с аппетитом, не встревая в разговор мужчин, только слушая его. Глядя на них, Рябов положил себе крепкий солёный гриб на тарелку и принялся пилить его вилкой, не подвергая рот насилию. Гриб, скользкий от засола, ёрзал по тарелке, норовя соскочить. Евгений Петрович придерживал его, как мог, горячей шанежкой.

– Да дай ты уж человеку нож, – шиканул Кирилл на жену.

Антонина тут же подхватилась.

– Спасибо, – улыбнулся Евгений Петрович хозяевам, прижимая ножом хитрый гриб.

– Тебе на здоровье, – кивнул сибиряк, – Ты, пока не захмелел, Антонине-то про Николая всё обскажи заново. Моя голова —хорошо. А она тоже может что присоветует. Дело ведь ты мне задал нелёгкое, Петрович.

Глава одиннадцатая : Поиски правды ноябрь 1997

Через день Евгений Петрович и Кирилл вылетели в Красноярск на розыски нужных им геологов. Ещё будучи в Москве, Рябов взял в Министерстве геологии РСФСР письменное ходатайство о содействии в деле розыска, завизированное Главным секретарём министра. Хорошо, оказались для этого былые связи. Вооружённые бумагой с завораживающей печатью, два путника сумели выудить в Красноярском Управлении по делам геологоразведки и нефтяного промысла интересующие их данные. Из пятерых разыскиваемых в данный момент в пределах Сибири находились только четверо. Двое – в районе Енисейска, один, основной свидетель Сергей Стябелов – в Иркутске, и, последний – в районе Мирного. Решив начать с тех, что поближе, Кирилл и Евгений Петрович вылетели сначала в Енисейск. К их огромному разочарованию оба геолога накануне их приезда были отосланы по партиям в разные места. Начальник геологических экспедиций – сухонький пожилой распорядитель, услышав о просьбе Рябова помочь в розыске взмолился:

– С ума вы спятили, товарищ москвич? Я сам всю жизнь в партиях, а и то в такое время не рискнул бы куда соваться. Пурга уже повсюду вьюжит. У нас для людей транспорта не хватает, а здесь ещё туристы пожаловали. Лета вам мало?

– Да не для прогляду мы, мил человек. Пойми ты это, – принялся уговаривать Кирилл, – Мне-то уж поверь; я – здешний. Дело у нас очень важное. Жизни человеческой стоит. Позарез нам нужно четверых этих ребят отыскать, – кержак прочертил ребром ладони по горлу и остановился на полуслове.

Геолог, видимо имевший достаточно опыта в общении с местным населением, осмотрел пришедших теперь с большим пониманием, но отправлять их в места экспедиций всё равно отказался.

– Хоть как просите, не могу. Ей богу, не могу! Нет у меня транспорта. Тому три дня, учёных едва-едва выпросил пораскидать по местам, и то шуметь пришлось. До лета погодите, – почти попросил он.

Но Кирилл категорично покачал головой:

– Нельзя. Никак нельзя. Говорю же – человек зазря пропадает.

Рябов, взявшийся было с самого начала убеждать, теперь стоял молча. В огромных валенках, купленных, как советовали, ещё в Байките, и в подаренных Кириллом огромной волчьей шубе и шапке, он казался рядом с кержаком маленьким, утонувшим в вещах. Посмотрев на его взволнованное лицо, начальник распределения выдохнул:

– Тьфу ты, напасть! Придётся, значит, начать вам с Мирного. Попасть туда, с одной стороны, проще: самолёты летают за добычей каждые два дня. А с другой… Как я вам бумаги пробью? Алмазные ведь всё-таки копи!

Кирилл ухнул и почесал затылок. Для него одно только упоминание драгоценного камня было неприятно. Знал сколько из-за этого добра творится по всему Северу злодеяний. А потому догадывался, что начальник не шутит.

Да, попали мы в историю, Петрович, – громыхнул голосом старовер и двуперстно перекрестился, – Господи, ты, Христи!

– Ладно, столица, не кисни, – подмигнул начальник Рябову, на лице которого читалась безысходность, – Есть у меня идейка. Мыслится мне, что того человека, что вам требуется, отправили, скорее всего, на новые разработки на Вилюе. Там контроль не такой, как на основных месторождениях. Пока ничего не нашли, только ищут. Значит, есть шанс попасть. Попробуем, столица! – хлопнул он адвоката по плечу, – Пошли, звонить будем, – ринулся он куда-то.

Двое прибывших поспешили за ним неотступно.

Телефонная связь, одна на всё здание в виде раздолбанного аппарата, была с Мирным настолько плохой, что приходилось кричать изо всех сил. Но, несмотря на это, начальник распределения сумел объяснить отвечающему суть проблемы, а, главное, узнать где именно находится нужный геолог.

– Завтра в пять утра за вами заедут и отвезут в аэропорт, – объяснил он путешественникам, – В Мирном сами разбирайтесь, как хотите. Это уже не моя территория. Начальник тамошний, Захаров, всё вам объяснит, как прилетите. А сейчас могу только предложить гостиницу для геологов. Настоящего комфорта не ждите, не в столицах живём, не до того. Но тепло и питание обещаю. И пусть денег с вас Никитишна не берёт. Скажите я сам с ней разберусь. Лады? Тогда бывайте! И удачи вам! – пожал он руки обоим мужчинам.

– Возьмите вот на гостинец, – протянул ему Рябов блок хороших сигарет.

– Спасибо огромное – не курю, – отказался начальник, – И вам не советую.

– Да я и сам не курю, – засмеялся адвокат, – Тогда извиняйте, больше угостить нечем.

– Ко мне приезжай, в Кузьмовку, добрый человек. Я тебя там по своему отблагодарю, – опять встрял Кирилл.

Лицо начальника отразило видимый интерес:

– Это в какую такую Кузьмовку?

– А что на Подкаменной Тунгуске, – Кирилл широко улыбался.

– Это ты там такого соболя бьёшь? – начальник ткнул на шапку старовера. Кирилл, довольный похвале, крякнул:

– Так и есть.

– Хороша-а! – пропел геолог, любуясь мехом головного убора, – А что, скорняк, слабо как будет мне пару лис справить жене на шапку?

– Однако, что проще, – заверил Кирилл, – Приезжай, когда хочешь, готовы будут. Если меня не застанешь – жинке всё обскажу, она тебе отдаст.

Начальник партии аж завертелся на месте. Не ожидал он, что ему выпадет такая удача: он сразу отметил качество выделки меха кержаковой шапки.

– Сам ведь я туда могу до конца жизни не попасть… Работа! А что как через пилотов передать?

Кирилл пожал плечами:

– Какая мне разница? Присылай! Как от тебя будут – отдам. Не сомневайся.

– Что ты? Что ты? Какое сомнение к кержакам. Как вы там говорите? «Ты на правде стоишь, трудно тебе, да стой не вертись». Так?

– Так, – довольный гыкнул в бороду старовер, не ожидая, что знаком местный начальник с их приговорками.

– Добро, договорились! Тебя, как я понял, Кириллом величают?

– Так и есть.

– Ты там в деревне, надо думать, один такой богатырь? – улыбнулся начальник безо всякой слащавости.

Сибиряк, пряча смущение в бороде, рокотом захохотал:

– Другим был только Илья Муромец.

– Ну спасибо тебе, богатырь! Ох и рада будет моейная женщина! А то прямо запилила; в Сибири какой год живём, я в тайге сорок лет безвылазно пропадаю, а шапку хорошую жене справить некогда. Прямо – сапожник, без сапог. Она ведь – баба, не понимает, что нам в партиях не до шкурок, – мужчина улыбался смущённо. Такое откровение в Сибири было редкостью. Пришедшие, одарённые им, почувствовали себя неловко. Начальник понял и заторопился окончить разговор, – Вы, мужики, на меня не серчайте за болтливость. Это я на радости. Женюга у меня уж больно хорошая. Рад я, что смогу угодить.

– Что ж, хорошему человеку будет хороший зверь, – заключил Рябов, и мужчины окончательно распрощались.

Рябов позвал в темноту:

– Вы —Толик Шкердин?

– Я. Кому такой нужен? – с лежанки поднялся косматый бородач. Он был невысокого роста, широкий поперёк, с плотным скуластым лицом. Борода и усы старили его, но не настолько, чтобы не заметить, что ему едва ли перевалило за сорок. Гостей полярник встретил острым взглядом. Рябов коротко объяснил зачем они пожаловали и тут же протянул фотографию Анны Керман.

Шкердин кинул на фото быстрый взгляд и тут же подозрительно уставился на пришедших, не отвечая. Мгновенное беспокойство в глазах спрятать геологу не удалось даже не смотря на то, что он почти сразу же попытался безмятежно улыбнуться:

– Это чего нам таких краль привозят на опознание, да ещё и с доставкой на дом?

– Может вы когда-то видели эту женщину, – по протокольному спросил адвокат.

– Может и видел, – согласился Шкердин, —Жизнь-то, она – длинная, – он помедлил, – Да только не помню ни когда, ни где. Нет. Не знаю.

Геолог отвернулся с намерением опять залечь. Кирилл, молчаливо глядевший до этого на мужчину тяжелым взглядом из-под насупленных бровей, закряхтел:

– Слышь, паря. У нас тут, однако, вот какое дело образовалось. Помочь надо хорошему человеку, сотоварищу моему. Это – егойная жена. Правильная баба, а попала в передряг, в убийстве её обвиняют.

Кирилл широко осенил себя двуперстным крестом. Шкердин, заметивший это, посмотрел на здоровяка с большим интересом.

Кирилл, открестившись, продолжил:

– Она, понятно, никого не убивала. Да вот только все факты против неё. Но есть один шанс помочь – это ваша компания. Кто-то из ваших мужиков, кто был с тобой тогда с Москве, видел её в номере в тот самый день и час, когда убийство совершалось на другом конце города. Понимаешь или нет какая штука? Она судьям кричит, что не убивала, свидетели есть, а найти их не можем.

– Как так? – геолог удивлённо поднял бровь. Спать ему расхотелось. Он нащупал рукой на табурете около лежака штаны и стал натягивать поверх трико. Рябов, стоявший молча, принялся скоро объяснять:

– Дежурная по этажу ничего толком не говорит. А ваш товарищ, что был прописан в соседнем с этой гражданкой номере, её опознавать не хочет. Я узнал, что у вас там драка была. Может поэтому он отказывается?

– Выручай, паря, одна на тебя надежда. Вишь, из каких далёков мы сюда прилетели? Может вспомнишь что? Или из твоих кто что знает?

Кержак говорил медленным, тягучим, как его мёд, голосом. Поглаживая длинную ладную бороду, он смотрел на геолога безотрывно, как может смотреть только человек без хитрецы, чья совесть не требует сомнений.

Крутяга геолог, выслушав прибывших, жестом пригласил их к столу:

– Щас, мужики, погодите. Понял я всё, сладим мы это дело. Другим бы не сказал, не поверил. А ты, гляжу, из староверов, батя, – улыбнулся он Кириллу, – Моих, значится, кровей. Я и сам вырос среди них. Так что, понятно, верить тебе можно. Погодите, я лампу зажгу, чтобы посветлее было.

Геолог подтянул повыше стёганные штаны, вытащил из сумки на полу спички, зажёг керосиновую лампу, стоящую на столе. Затем он прошёл к печке-буржуйке и, без лишних расспросов, поставил на неё чайник, предварительно зачерпнув им снаружи снегу. В такое время воду для чая заранее не запасали: выходили на улицу, черпали посудинами снег, что почище, его и топили. Разворошив кочергой угли, Анатолий подкинул в печку для верности несколько деревянных распилов, лежавших тут же и, убедившись, что они занялись пламенем, закрыл заслон. Всё это время пришельцы молча стояли в ожидании. Раздав каждому по стакану со стальным подстаканником, взятые в деревянном навесном ящике, Шкердин полез в другой ящик и вытащил оттуда пачку кускового сахара в картонной упаковке, банку ежевичного варенья и ломтики белого домашнего хлеба, аккуратно разрезанные и хорошо просушенные на жару печи. На Севере, где любой путник мог появиться в доме неожиданно, церемония гостеприимства была особая. Гостя прежде отогревали, поили, кормили, а только потом принимались за разговор. Здесь отсутствовал, как таковой, социальный статус человека. Замёрзшим и голодным мог оказаться в необъятных снежных просторах любой. Поэтому предпочтение отдавалось сначала самому живому существу, будь то охотник, каторжник, учёный или даже чья-то собака.

Когда чай завалился, Анатолий, хлопотавший до этого без слов, повторно указал гостям, топтавшимся стоя, на лавку за столом, сам сел на табурет напротив и впервые улыбнулся:

– Повезло вам, мужики, неслыханно. Потому как я и есть тот самый свидетель, какой красавицу вашу видел. Дай ка поглядеть на фотку ещё раз, – попросил он. И, взяв фотографию у Евгения Петровича, самого не своего от внезапной удачи, ещё раз улыбнулся, – Красивая! – Шкердин мечтательно подпёр лицо рукой, – Конечно я её помню. Правильно, друг, говоришь: в Москве в гостинице тогда тихо было. Дежурная тебе ничего и не скажет. Она, лахудра, тогда ушла с этажа. То ли по делам, то ли чаи гонять с подружками. Мы её тоже долго не могли найти. И товарищ мой ничего не скажет. Потому как прописан в номере был он – факт. А вот гостевал и пировал там – я. А может, мужики, под строганину водочки махнём? – геолог посмотрел только на адвоката.

В его голосе просквозила просьба. Рябов кивнул. Несказанно обрадовавшись, Шкердин тут же добавил на стол две стопки, а с веранды занёс заиндевевшую бутылку и шмоток копчёного жирного мяса.

– Вас, кержаков, этим удивишь вряд ли, – широко улыбнулся Анатолий Кириллу, – А вот столичным медвежатина должна быть в диковину. Угощаю добродушно, – протянул он Рябову под нос пахнущее красно-бордовое мясо, густо перерезанное сальными прожилками, – Ешьте, люди добрые.

– Эх, вкуснота-то какая! – засмаковал Евгений Петрович, откусив наскоро справленный бутерброд из строганины и сухарика.

Кирилл посмотрел на Рябова с усмешкой. Ему-то уж наверняка было известен вкус подобного лакомства.

– Давайте за гостей и хозяев выпьем: чтобы вы к нам почаще приезжали, ну, а мы чтоб вас всегда так принимали, – предложил Шкердин, – А то что она есть жизнь, когда в ней нет места хорошим людям? Если бы не они да ещё не любимая работа – совсем тоска жить. Так, нет, батя? – подмигнул он кержаку, ловко опрокидывая стопку с водкой в круглый бездонный рот.

Кирилл на его вопрос хмыкнул, привычно загладил ладонью бороду, вытащил из-за пояса перьевой ножик и тоже наколол им тонкий ломоть нарезанного угощения. Хлеб брать не стал, принялся жевать резиновую копчёность мощными челюстями. На печке закипел чайник. Шкердин подкинулся заварить душистый напиток в большой эмалированной кружке и прикрыл её сверху тарелкой.

– Тебе бы медовухи поднёс, кабы была, – извинился геолог.

– Если пью, то только дома, и только когда жена подаст, – прогудел в ответ кержак, – Ты человека не томи, рассказывай, – кивнул Кирилл на фотографию, до сих пор оставленную на столе.

Согласно сведя брови, геолог начал издалека:

– Загудели мы тогда, мужики, прилично. Ехали на юга отдохнуть, а с погодой нам никак не подвезло. Да и с отдыхающими попали не в сезон: зима ведь, кто вам в Сочи в январе поедет? Короче, скучно проволындали время на море, а на обратном пути в Москве решили догулять. Ну, и догуляли: до трусов промотались, – Анатолий рассказывал, подливая себе водки. Рябов после первой от неё отказался, предпочитая чай, запаренный на листьях дикой малины. – Пили тогда неделю. Я, даром, что из кержаков. Как в разведку пошёл, все обряды позабыл. Ты уж прости, батя, – извинился геолог перед Кириллом. Тот только брови ссупил, ничего не сказал. Шкердин, вздохнув, продолжил. – Так вот, пили мы с неделю. Девчат хороших нашли, таких, что без проблем всяких: ублажить ублажат, компанию поддержать – всегда согласны, ну и подзаработать не прочь. Мы их не обидели. Так вот из-за гудежа этого я тогда в номере Серёги и остался. Его к кому-то спровадил, а сам тусовался у него с дамой. По пьянке кто-то из гостей много чего тогда в номере погрохал. Нам потом сюда вслед квитанцию для оплаты прислали, платить пришлось вскладчину. Но это не беда. Что нам на четверых какую-то тысячу раскидать за порченный инвентарь? Скандалить не стали, хотя сразу допёрли, что многое в квитанции раздуто: не такие уж мы свиньи, чтобы и шторы рвать, и покрывало жечь. Да ладно! Айда с ними, московскими казначеями! Пущай живут. Им тоже малёх надо подкопить сребряных, —Анатолий подмигнул Рябову и запил слова чаем. Евгений Петрович согласно кивнул. Геолог улыбнулся с прищуром, – Да и мы, надо полагать, не в последний раз в Москву на постой. Кто знает, может опять там поселимся; так чтобы никаких отказов не было. Заплатили мы им, а жалобу в нашем же кругу и замяли. Отписались, как положено, бумажки запротоколировали с отмеченным там решением типа: «поставить виновным на вид» и прочей какой такой мурой. Здесь у нас совсем другие трудовые законы: никто своих не заложит и отчитывать не станет. Какие проработки, если живём годами при свете одного только северного сияния и все вместе, как одна семья. Серёга Стябелов, кстати, наш начальник геологоразведки и есть. Чего же это он против себя телегу катать станет? Скажете тоже? Короче, деньги в Москву отослали, жизнь продолжилась рядовая, обыкновенная. Восемь месяцев после отпуска прошло, а тут вдруг Серёгу в Красноярск в Управление наше геологическое вызывают, а оттуда – к следователю Прокуратуры. Он поехал без ведома к чему властям понадобился, а когда вернулся – белее стенки. Говорит, просили его какую-то бабу опознать. Кто-то кого-то тогда в Москве в гостинице убил, толи эту бабу, толи она кого. Он толком ничего со страху не понял. Усёк только одно: дело пахнет жареным. Нас-то тогда, как я уже сказал, четверо в гостинице останавливалось; пили-гуляли вместе, девок водили кто какую зацепит. Пару раз так убухивались, что ни лиц не помним, ни имён… Где уж тут сказать что за бабца на фотографии? Грех, Кирилл, знаю. По твоей вере так и вовсе хозяйства нам отрезать впору, а токо такие вот мы шалопутные на воле. Тут-то – ни-ни. Не забалуешь. Да не сверли, батя, глазищами, – попросил он бородача, начавшего широко креститься.

– Так вот, – продолжил Анатолий, влив в рот очередную стопку. От своих же слов стало ему противно и он заново хлебнул спиртное, несмотря на то, что пили уже чай, – Когда Серёге Стябелову эту вашу красавицу показали, он, бедняга, с перепугу на знал что делать. Сообразил одно – ни в чём не признаваться. Оно и понятно, во-первых, он её действительно не видел, я с ней на балконе бары растабары вываживал. Во-вторых, забздел. Что если всплывёт, что кто-то из нашей компании её на своём пути встречал? Проблем – не оберёшься. Тут уж и полный отчёт о заседании трудового коллектива потребуют с указанием имён наказанных, и про гражданскую совесть вспомнят, и вообще один только Господь бог знает, каких собак навешать могут. Потому он сказал, что никого тогда не видел и нам приказал молчать. Ясно, братки, какое дело вышло? Прокуратура нас заставила всех приехать, портрет посмотреть. Какой там ехать?! Лето в закате – самый запар. У всех работы по самое не хочу. Начальство наше отписалось, мол не до опознаний сейчас. Тогда следователь Прокуратуры, которому, как вы понимаете, это дело тоже не шибко спину грело, попросил нас без видения всяких портретов письменные заявления написать, что девушку мы эту не знаем. Мы, ясный месяц, с лёгкостью быстренько написали, лишь бы сбагрить. Он, в свою очередь, документики в папочку сложил, в Москву своё отрапортовал и все дела, «восьмая Гвардейская», как говорил мой дед-панфиловец. Он в Великую Отечественную под Москвой чудом голову не сложил. – Анатолий перекрестил рот, прежде чем опять выпить.

– А мой как раз там и погиб, – сказал Кирилл.

– Тогда ты мне дважды родня: и по крови, и по духу, – заверил Шкердин, наливая по новой. Слова его были хоть и пьяными, но чистосердечными.

Через день после встречи с геологом Рябов прощался с Кириллом в аэропорту Красноярска.

– Спасибо тебе, Кирилл, за помощь, – кинулся он в руки широкого бородача, – Если бы не ты…

Морозов, обычно спокойно сносивший любые эмоциональные сцены, на этот раз расчувствовался. Крепко прижав к себе адвоката, он забасил:

– Петрович, ты брось меня благодарить. Как я мог Коле не помочь? А тебе? Ты ведь, мил человек, совсем на московскую братию не похож. Повидал я их, столичных-то. Какие среди них скряги есть и рвачи. А ты – нет. Ты доброе дело делаешь, таких, как Коля, защищая. Так как же мог я не помочь? Скажешь однако. – Он говорил и сжимал Рябова всё сильнее и сильнее до тех пор, пока адвокат не пискнул в его объятиях. Тогда богатырь разжал руки и удивлённо уставился на сморщенное лицо москвича. – Подмял слегка я тебя. За то – извиняй. Не по умыслу пожамкал малёх, – затоптался Кирилл на месте.

– За мишку, верно, принял? – пошутил Евгений Петрович, оправляясь и выравнивая ситуацию. Он сам не заметил, как за прошедшие несколько дней перешёл на местный говор: размеренный и склеенный добрыми фразами.

Мужчины простояли, глядя друг на друга, как два давних товарища, взаимно обещая обязательно встретиться вновь. Кирилл, ни разу не выезжавший дальше Красноярска, мечтал съездить посмотреть Златоглавую. Рябову, полюбившему суровую тайгу с её нетронутой цивилизацией чистотой, порядочностью людей и их человечностью, очень хотелось вернуться к староверам летом. Посмотреть какая она Сибирь в это время года. Порыбачить, когда рыба идёт косяками. Сходить в тайгу на охоту. Посидеть вечером у костра. Попариться в местной баньке. Послушать мирные речи сибиряков. Вспоминая в полёте свою поездку, Рябов ещё не раз благодарил северян за гостеприимство. Без их помощи вряд ли смог бы он добыть нужное ему опознание, написанное теперь Анатолием Шкердиным и являвшееся для Анны единственным алиби при наложенном на неё обвинении.

– Всё, Коля, милый, конец вашим мукам, – кинулся адвокат к Кравцову при встрече, как к родному.

– Нашли, значится Кирилла, – осел в его руках Николай и затрясся в слезах.