Текст книги "Священный меч Будды"

– Лежите здесь, собаки! – закричал один из рифов.

– Вас сожрут львы, растерзают шакалы! – ликовала толпа демонов в человеческом обличии.

К осужденным на страшную казнь подошли несколько воинов Бенни-Ассани. Их возглавлял новый вождь – тот самый араб, по знаку которого после поединка Карминильо с шейхом Абдаллой на испанцев было совершено нападение.

– Проклятые собаки! – заорал вождь. – Вы убили и ранили двадцать лучших людей нашего племени. За это мы приговариваем вас к таким мучениям, о которых потом будет говорить вся Испания.

Карминильо бросил на дикаря гордый взгляд и сказал:

– Трусливый шакал! Наша смерть не останется без отмщения. Ваши дуары сотрут с лица земли, ваши стада захватят враги, а сами вы попадете в рабство или сгниете в пустыне. Так Аллах карает негодяев, которые нарушили клятву.

– Клятва, данная врагу, имеет такую же цену, как ком грязи, – с презрением бросил араб. – Лай, христианская собака! Мы не боимся испанцев, потому что мы – воины, а твои соотечественники – псы, которые разбегаются, едва заслышав голос царя пустыни – льва. Скоро вы, гяуры, услышите этот голос и тогда вспомните свои преступления против племени Бенни-Ассани.

– Небо освободит нас, – ответил Карминильо, – но придет час, и ты еще услышишь мой голос, атаман разбойников!

Взбешенный вождь кинулся было на испанца, чтобы одним ударом ятагана снести ему голову, но сдержался, криво ухмыльнувшись:

– Я знаю, чего ты добиваешься, гяур. Ты хочешь вывести меня из себя. Ты желаешь легкой мгновенной смерти. Не выйдет! Твоя смерть будет медленной, мучительной и кошмарной. Помни обо мне. Прощай!

– Прощай! – крикнул ему вслед Карминильо. – Не забывай нас! Час мести близок, шакал пустыни!

Рифы удалились, а молодые люди остались лицом к лицу со сторожившей их ужасной смертью. Час проходил за часом. Останки быков постепенно разлагались, и воздух пропитывался нестерпимым зловонием. Мириады насекомых всех видов сбегались, слетались, сползались со всех сторон к тому месту, где лежали обреченные. Огромные муравьи, проползая по лицам несчастных юношей, забирались внутрь бычьих туш и пожирали мясо мертвых животных. С беспредельных небесных высот спускались, описывая широкие круги, ястребы-стервятники, коршуны-трупоеды и усаживались на ближних деревьях и кустах. Птицы пугались людей, но алчность превозмогала страх, и время от времени они со зловещим криком налетали на падаль и урывали куски гниющего мяса.

Зашло солнце, и птицы улетели, но насекомые и во тьме продолжали свою разрушительную работу. В лесу замелькали, засветились, словно фосфорические огни, глаза хищников, привлеченных запахом мертвечины. Завыла, потом захохотала гиена, испуганно залаял шакал, хрипло затявкала африканская лисица. Вскоре весь хаос голосов был заглушен громовым раскатом, прокатившимся издали. Другой точно такой же раскат ответил первому: это перекликались, приближаясь к месту пиршества, львы. Педро застонал.

– Мужайся! – крикнул ему измученный Карминильо. – Скоро все закончится. Смерть-избавительница уже идет.

– Благодарю, – отозвался Педро. – Я предпочел бы, чтобы шла не смерть-избавительница, а жизнь-избавительница.

Огромный лев со сверкающими глазами одним прыжком выскочил на поляну и жадно принюхался, раздувая ноздри и хлеща себя по бокам хвостом: кроме запаха гнилого мяса царь зверей почуял присутствие совсем рядом живых людей. Это сбило хищника с толку, он заподозрил ловушку, западню и негодовал на дерзость охотников, задыхаясь от ярости. Испуганный шакал, подбиравшийся к трупу быка, внутри которого лежал связанный и почти без сознания Педро Альварес, жалобно взвыл, шарахнулся в сторону и исчез за кустами. Какая-то ночная птица, мягко шурша огромными крыльями, пронеслась над поляной и уселась на ветвях ближайшего дерева. Лев заревел и приготовился к прыжку.

В это мгновение на опушке леса появилась – или это только видение? – высокая статная женщина вся в белом. В руках ее блестел ятаган. Глаза ее горели непреоборимой решимостью. Шаг ее был верен и спокоен, и двигалась она неслышно, как тень, как призрак ночи. Карминильо, теряя последние силы, подумал, что это начало предсмертных галлюцинаций.

– Слава тебе, смерть-избавительница, – прошептал он и в экстазе забвения добавил: – Заморра! Я умираю, думая о тебе!

Но вернемся немного назад и посмотрим, что произошло с другими героями нашего рассказа: предателем Янко, Госпожой ветров – старой колдуньей Зизи-Саббой и с претенденткой на трон загадочного цыганского царства красавицей Заморрой. Как помнят читатели, хитану вместе с испанцами взяли в плен рифы. По дороге в дуар новый вождь, сменивший убитого шейха Абдаллу, отдал двум воинам, конвоирам молодой цыганки, какой-то приказ, после чего те привязали Заморру к крупу вьючной лошади, уселись на коней и, отделившись от кавалькады, свернули в сторону по боковой дороге. Некоторое время они ехали молча и, казалось, не обращали внимания на пленницу, но на самом деле оба украдкой поглядывали на нее. Хитана была бледной как смерть, ее пышные черные кудри выбились из-под тюрбана и рассыпались по плечам.

– Слушай, Хассан, – нарушил молчание один из всадников, – а пленница-то наша раскрасавица! Что скажешь? Сидела у твоего очага когда-нибудь такая пери?[53]53
  Пери – в мифологиях стран Востока существа в виде прекрасных девушек, покровительствующие людям; своеобразный аналог европейских фей.


[Закрыть]

– Мне нет дела до ее красоты, Ахмед. Она пленница племени Бенни-Ассани, а не наша.

– А мне есть дело! – разгорячился Ахмед. – Ты уже старый, и в гареме у тебя много женщин, к тому же ты богатый и можешь купить себе невольниц. Другое дело я, человек бедный: в моем доме только две женщины, и те не в счет. Айма, переболев оспой, ослепла, и лицо ее обезображено, а негритянка, старая и страшная, как призрак могил хуру, годится только для того, чтобы стряпать и вести хозяйство. Я еще молодой, и мне хочется красивых женщин.

– Что ты задумал? Мы обязаны выполнить приказ – передать пленницу старухе в условленном месте.

– Мы обязаны? Ради чего, Хассан?

– Такова воля нашего нового вождя.

– Может, я не желаю признавать никакого вождя? Может, мне наплевать на его приказы? Я – вольный горец, и надо мной властвует только Аллах. Сегодня Аллах послал мне желанную добычу в образе прекрасной, как сладкий сон, женщины. Она будет звездой моего гарема и царицей моей души!

– Ты забыл обо мне, – злобно пробурчал Хассан.

– О тебе? – насторожился молодой всадник.

– Я уважаемый человек племени, к тому же старше тебя, и, если на то пошло, имею больше прав на пленницу, чем ты.

– Погоди. Ты хочешь отнять ее у меня? – чуть не взвизгнул Ахмед.

Но Хассан, быстрый, как молния, опередил соперника, выхватил ятаган и угрожающе взмахнул им:

– Молчи, молодой шакал!

– Вот ты как! – завопил Ахмед. – Я тоже неплохо владею оружием!

Клинки рифов со звоном скрестились. В слепой ярости мужчины стали нападать друг на друга, умело уворачиваясь от разящих ударов, и, так как силы их были примерно равные – оба являлись искусными джигитами и фехтовальщиками, – первая схватка окончилась вничью. Немного пострадал лишь конь: в пылу сражения ему оцарапали бок, и алая кровь заструилась по атласной коже животного. Разъехавшись, арабы приготовились схлестнуться во втором поединке. Заморра мрачно следила горящим взором за всеми перипетиями происходящего и побледневшими губами шептала проклятия, от всего сердца желая, чтобы в жестоком бою погибли оба ее мучителя. Вторая схватка оказалась короче первой, а результаты куда значительнее: Ахмед ранил своего врага в левое плечо, а клинок Хассана по самую рукоятку вонзился в грудь молодого разбойника и вышел сзади между лопатками. Ахмед повалился набок и выскользнул из седла вниз головой. Нога его запуталась в стремени. Конь испуганно метнулся в сторону и рванулся вперед, волоча за собой тело. Голова араба с глухим стуком ударялась о землю. Потом стремя распуталось, и Ахмед растянулся во весь рост. Его конь, которого била крупная дрожь, остановился в двух шагах и налитыми кровью глазами глядел на своего господина.

Хассан степенно, с торжеством победителя приблизился к поверженному врагу. Ахмед разлепил глаза и попытался приподняться, его холодеющие пальцы искали рукоятку кинжала. Криво улыбаясь и скаля желтые зубы, Хассан склонился над молодым рифом и не спеша, методично принялся водить по его шее лезвием короткого тупого ножа, делая кровавую борозду:

– Доволен ли ты, Ахмед, сын Махмуда? Ты мечтал обладать гурией из рая Магомета? Отправляйся же туда, где ты найдешь великое множество настоящих пери!

По телу Ахмеда от затылка до пяток прошла судорога, голова его, почти отделенная от туловища, два раза дернулась в последних конвульсиях, мертвые глаза закатились. Налюбовавшись видом агонии врага и опьянев от крови, Хассан направился к Заморре, которая глядела на него с ужасом и отвращением.

– Чего испугалась, смуглая красавица? – засмеялся убийца. – Ба, да ты вся дрожишь! Не бойся, моя голубка, ты слишком хороша, чтобы я тебя зарезал. Тебе нечего страшиться, ты можешь гордиться: из-за тебя уже погиб один из лучших воинов племени. Ты околдовала его своими взорами, свела его с ума своей красотой. Ты – опасное существо. Но ничего: как только ты станешь моей рабыней, моей игрушкой, моей вещью, ты, голубка из гнезда наших злейших врагов, больше не будешь губить людей своими чарами. Отдать тебя старухе-колдунье? Ни за что! Я найду тебе другое применение. В царицы моего гарема я тебя не возьму – так поступил бы глупый молодой ястреб Ахмед, а я гораздо умнее. Но местечко среди моих наложниц тебе найдется. Не сверкай на меня глазами – такой огонь не жжется, и не скрипи зубами – меня этим не испугаешь! Я знаю, что ты, как змея, не прочь ужалить руку, которая тебя ласкает, но погоди: я отучу тебя кусаться!

Хассан схватил напи – бич, которым повсеместно пользуются горцы, взмахнул им, со свистом рассекая воздух, и приготовился ударить Заморру по нежным плечам, как вдруг чья-то сухая рука вцепилась дикарю в загривок и скрипучий голос произнес:

– Так-то воины рифов исполняют волю своих вождей? – Хассан отшатнулся, бич выпал у него из рук: перед ним стояла Госпожа ветров Зизи-Сабба. – Или ты забыл, что мои глаза видят сквозь землю и даже то, что творится на дне морском?

Встретившись с пылавшим яростью взглядом колдуньи, суеверный риф от ужаса зажмурился, лицо его побелело, руки задрожали. Он, хладнокровно резавший людей, боялся посмотреть в лицо сухощавой старухи, которую мог, как муху, раздавить одним пальцем. Трясясь всем телом и прикрываясь руками, как будто хотел спрятаться от ужасных глаз разгневанной ведьмы, араб попятился назад, позабыв, что дальше – глубокая яма.

– Или ты хочешь, – продолжала кричать, двигаясь навстречу трусливому рифу, Госпожа ветров, – чтобы по моему слову земля расступилась и поглотила тебя?

В тот же миг старуха, творя заклинание, подняла над рифом иссохшую руку, и араб, утратив всякий рассудок и даже не заметив, что стоит на краю ямы, инстинктивно шагнул назад. Ужас! По злой воле колдуньи земля действительно разверзлась у него под ногами. Он рухнул в яму, сильно ударившись головой и боком, и затаился на дне. Хассан не разбился, его лишь слегка оглушило, но он лежал, притворившись мертвым, чтобы избежать страшных чар Госпожи ветров. Однако Зизи-Сабба не приблизилась к яме, а подошла к лошади, на крупе которой лежала связанная Заморра, и, не произнеся ни слова, повела животное в поводу по горной тропе.

Лишь спустя полчаса после ухода колдуньи риф решился выбраться из ямы. Его лошадь мирно и спокойно щипала траву неподалеку. Хассан вскочил в седло и, не оглядываясь, ринулся по направлению к дуару. Конь погибшего Ахмеда поскакал следом…

Госпожа ветров и Заморра пробыли в пути недолго. Менее чем через четверть часа они достигли полянки с полуразвалившейся хижиной, где после разгрома куббы картечью испанской канонерки ютилась Зизи-Сабба.

– Вот мы и дома, красавица, – пробормотала старуха. – Добро пожаловать, сеньорита! Наверное, надоело кататься? Еще бы! Так неприятно, когда тебя скрутят и привяжут к спине коня! – Ловко орудуя ножом, колдунья рассекла веревки, которые опутывали тело девушки, но руки оставила связанными. Потом она помогла Заморре сойти с лошади и повела ее внутрь хижины: – Садись здесь, моя царица! Тут тебе будет удобно, как во дворце.

– Развяжи мне руки! – гневно сказала хитана. – Что плохого я тебе сделала, женщина? Почему ты преследуешь меня?

– Что ты мне сделала? – ухмыльнулась цыганка. – Это ведь тебя в Испании называют прекрасной хитаной? Вот видишь! А ты слышала, что еще лет двадцать назад по всей стране гремела слава другой красавицы? Она, как и ты, была хитаной, сводила с ума мужчин своими танцами и властвовала над толпой. Люди называли ее…

– …прекрасной Сонорой, – добавила девушка.

– Да, и это была я, – всхлипнула Зизи-Сабба, – некоронованная царица Испании! Это меня осыпали бриллиантами, это в мою честь слагали поэмы, а молодежь… Молодые горячие кабальерос выпрягали лошадей из моей кареты и устраивали кровавые поединки.

– Господи, – испуганно прошептала Заморра. – Ты Сонора? Это немыслимо!

– Почему? – обиделась женщина. – Потому что Сонора была свежей, как утренняя заря, и томной, как звезда полуночи, а я безобразна, как смертный грех? Да, я звалась Сонорой, я царила, а потом… сошла с ума. Я бежала с человеком, который сулил мне райские блаженства и любовь до гроба. На самом же деле бил и истязал меня, топтал мое тело ногами и держал меня взаперти. Моей тюрьмой он сделал дом, купленный на мои же деньги. Через несколько лет я захворала, и безжалостная болезнь съела мою красоту. И тогда этот изверг, мой губитель, обокрал меня и бежал, а я, опозоренная, разоренная, потерявшая красоту и молодость, оказалась, как бродячая собака, на мостовой. Вот что случается с такими прекрасными хитанами, как мы с тобой. А знаешь почему? Такая участь ждет каждую цыганку, если она покидает свой род и уходит к мужчине из чужого вражеского племени. Это всегда оканчивается бедой. Дочь старинного знатного рода, жившего в горах Гинду, когда-то отдала свое сердце недостойному человеку, рожденному на равнине, и была проклята своим племенем. Такое же страшное проклятие падет на любую цыганку, которая посмеет нарушить древний закон и перестанет повиноваться вождям и старейшинам своего племени. Проклятие падет на ее голову, поняла? Трижды проклятие!

Заморра вздрогнула, но природная гордость помогла ей взять себя в руки:

– Я не боюсь твоих проклятий, ведьма! Проклятие прежде всего падет на того, кто проклял, не имея на это права.

Старуха захихикала отвратительным смехом:

– Я не проклинаю тебя, прекрасная хитана, с чего ты взяла? Наоборот, я тебя люблю, даже боготворю, хотя ты украла мою славу и заставила людей позабыть о красоте и чарах Соноры. У меня сегодня большой праздник, потому что ты теперь в моих руках, Заморра! Ты не уйдешь от меня, ты никуда не вырвешься! Но я добра, как ангел, и гостеприимна, ибо так велит старый закон. И раз у нас сегодня праздник, я накормлю и напою тебя, я дам тебе вина, которое зажжет огнем кровь в твоих жилах и заставит твое сердце биться сладко-сладко. Пей, красавица!

Покружив по убогой хижине, Зизи-Сабба вытащила из какого-то угла странной формы бутылку темного стекла и поднесла ее к губам девушки.

– Убери эту гадость! – Заморра с отвращением оттолкнула горлышко бутылки, и несколько капель жидкости пролились ей на грудь, наполнив хижину дурманящим пряным запахом.

– Отказываешься? – взвизгнула ведьма. – Ты думаешь, тут отрава? Ты права, это яд. Но не обычный яд, а сладкий – он не убивает тело, а дарит забвение и оживляет грезы. Я с удовольствием выпью немножко этого зелья. – И колдунья вмиг опорожнила полбутылки. – Оно приготовлено на травах, дающих волшебный сок. Смотри, я ликую! На твоих глазах я опять становлюсь молодой и красивой, как раньше. Разве ты не видишь, как разглаживаются морщины у меня на лице и шее, как вспыхивают новым огнем мои потухшие глаза, как разгибается мой стан, снова делаясь легким и стройным?

Заморра с ужасом и гадливостью глядела на пьяную старуху, которая, приплясывая, что-то напевала и кружилась по хижине. Глаза ее и вправду горели – от сильного опьянения, а лицо побагровело и выглядело еще отвратительнее, чем прежде.

– Присядь! Голова закружится.

– Молчи, – скривилась колдунья. – Я молодая, я свежая, как утренняя заря, и томная, как звезда полуночи. Тра-ла-ла… Я прекрасная Сонора, владычица сердец! Тра-ла-ла… – С тихим хихиканьем старуха повалилась на пол и ползала из угла в угол, как змея, не выпуская из костлявых пальцев бутылку с остатками зелья. – Скоро придет мой сыночек! – пела она. – Мой красавчик Джурба-Янко! Он увидит нас обеих, и удивится, и не сможет решить, кто из нас лучше: Заморра или Сабба-Сонора.

– Янко? – удивилась девушка.

Взглянув на молодую соперницу затуманившимися глазами, старуха внезапно сделалась агрессивной, гнев овладел ею.

– Ты воровка! – закричала она. – Ты украла мою красоту! Но подожди, змея! Я выдавлю твои глаза вот этими пальцами, оболью твое прекрасное лицо ядом, который сожжет твою атласную кожу, выдеру все твои черные локоны до последнего волоска! Ха!

Старуха приподнялась и, шатаясь, поплелась к Заморре. Все это время девушка изо всех сил старалась избавиться от уз. Как только колдунья отворачивалась, Заморра зубами грызла веревки, и ей удалось немного ослабить их. Сознание близкой опасности удвоило силы хитаны: она рванулась и освободила руки. Увидев это, Госпожа ветров с воплем кинулась на девушку, пытаясь повредить ей глаза острыми кривыми когтями. Но Заморра успела увернуться и сильно толкнула старую ведьму в грудь. Та покачнулась и упала, но тотчас же, как кошка, злобно фыркнула, вскочила и вцепилась в девушку.

Заморра понимала, что сражаться в тесной хижине очень опасно, поэтому кинулась к дверям. Зизи-Сабба схватила ее за платье и волочилась за ней. На поляне перед хижиной она внезапно обвилась вокруг тела девушки, как змея. Костлявые руки колдуньи дотянулись до горла соперницы, с нечеловеческой силой сжали его, и полузадушенная хитана упала на траву. Падая, она подмяла старуху под себя, и между двумя женщинами закипела отчаянная борьба. Заморра храбро защищала свою жизнь. Обезумевшая от дурмана старуха хрипела, шипела, захлебывалась, извивалась и грызла руку Заморры, как бешеная собака. Визжа и катаясь по земле, цыганки не заметили, как очутились на краю обрыва.

Последнее усилие – и тело старой колдуньи, будто ком грязного тряпья, полетело вниз, оставляя на росшем по скату кустарнике клочья одежды и капли крови. Шатаясь от бессилия и болезненных ран, Заморра несколько мгновений постояла над обрывом, потом вернулась в хижину и с лихорадочной быстротой принялась рыться в поисках оружия. Прошло еще несколько минут. Наконец по горным тропинкам, по лесной чаще пронесся призрак: высокая стройная женщина с черными волосами, развевавшимися за плечами, вихрем летела на белом коне. В ее руке блестел кривой ятаган, за поясом находился второй. Заморра мчалась по знакомой дороге, думая только об одном: успеть спасти Карминильо. Да, спасти или отомстить за него, а потом…

Потом – хоть смерть или ад. Все равно!

Глава IV
На аэростате к вершине Гуругу

Заснули горы, дремал лес. Ветер-забияка, весь день носившийся над Эр-Рифом, под вечер стих, словно устал и решил отдохнуть. В эту ночь на побережье возле ущелья Гран-Лупо бодрствовала только вода. Море, неугомонное, тоскующее, вечно мятущееся, волновалось и катило к скалистым берегам волны с седыми гребнями. Небо было ясным и чистым, воздух – горячим. Однако любой, кто случайно оказался бы возле ущелья, уловил бы в отдалении глухой шум ливня, как будто тугие дождевые струи падали с высоты на сухую листву изнывавших от зноя деревьев, и шум этот все время нарастал. Незадолго до полуночи при входе в ущелье уже рокотал целый поток. С трудом пробираясь сквозь густые заросли, над ущельем брели трое.

– Тише, – прошептал один из них и сделал товарищам знак, чтобы они замерли. – Осторожнее! Враги рядом!

– Никого нет, Карминильо, и я не слышу ни шороха, – сказал уже знакомый нам Педро Альварес, студент-юрист из университета Саламанки, большой гурман и любитель сладкого.

– Тишина обманчива, – возразил Карминильо да Истмо. – Она насыщена жизнью. Ты что-нибудь чувствуешь, Заморра?

– Да, сеньор, – ответила хитана. – Здесь и вправду все наполнено жизнью, только она какая-то страшная, будто готовая смениться смертью.

– О чем вы оба говорите, я не пойму? – с досадой спросил Педро. – Не мерещится ли вам что-нибудь? Кругом – ни души.

– Подожди-ка! Вон луна поднимается. Сейчас все сам увидишь.

Беглецы, сбившись кучкой, устроились на краю обрыва. Под ними расстилались горные склоны, то каменистые и совершенно лысые, то поросшие кустарником. Еще ниже виднелось ущелье Гран-Лупо, или ущелье Большого волка, которое граничило с лесистой холмистой долиной.

– Ничего нового я не вижу, – пробормотал Педро. – Черт знает что, ей-богу. Все силы земные и небесные, вступив в заговор, ополчились против нас. Я уже забыл, как завтракают и обедают порядочные люди.

– Ну, друг, такая беда невелика, – усмехнулся Карминильо. – Если бы только в этом состояли наши беды! Ведь мы с тобой сами едва не послужили завтраком для льва.

– Не завтраком, а ужином, – поправил Педро. – Ты забываешь, что все происходило ночью, точнее, в полночь. Когда Заморра примчалась к нам на помощь, было около двенадцати. Честно говоря, – добавил Педро после непродолжительного раздумья, – если бы не кое-какие посторонние обстоятельства, я сегодня же сделал бы Заморре предложение.

– И что ты предложил бы мне, Педро? – заинтересовалась хитана.

– Руку и сердце, – полушутливо ответил испанец. – Мое сердце полно признательности тебе, хитана. Моя душа полна удивления. Ты, девушка, нежное существо, цветок, сражаешься с ведьмой, сбрасываешь ее с обрыва, несешься по дебрям, ухитряешься разыскать наши следы, определяешь по голосам зверей, где мы находимся…

– …и вступаешь в единоборство со львом! – закончил фразу Карминильо.

– Как пригодился старый пистолет, который ты нашла среди хлама у старухи Зизи-Саббы! – с восторгом произнес Педро и рассмеялся. – Нет, об этом следует написать книгу. Доводилось ли хоть одному человеку от сотворения мира выступить против льва с пистолетом, заряженным не пулями, а дробью?

– Да, но дробь в данном случае сослужила нам огромную службу, Педро. Заряд дроби, выпущенный верной рукой Заморры, попал льву прямо в морду и вышиб у него глаза. Слепой зверь уже не так опасен, как зрячий, и когда Заморра рубила свирепого хищника ятаганом, она рисковала значительно меньше.

– Хватит обсуждать мои подвиги, сеньоры, тем более что вы преувеличиваете, – с видимым неудовольствием сказала девушка. – Вы думали, я брошу вас в беде? Спасая вас, я выполняла свой долг, не больше. Я подоспела вовремя – это очень хорошо, но если вы и дальше будете твердить о том, что обязаны мне своими жизнями, я, право, сильно обижусь на вас обоих.

– На обоих? Или на меня одного? – заигрывая, лукаво подмигнул цыганке неугомонный Педро. – Ну а как же насчет руки и сердца, Заморра? Я бедный, но честный студент из благородной семьи. Окончив университет, я получу приличное место и обзаведусь собственным домом. Мне нужна будет хозяйка, которая умеет отлично стряпать.

– Зачем же тебе тогда Заморра? Ты просто наймешь опытную экономку.

– Ну конечно, это нетрудно, но мне нужна жена, причем храбрая и отважная, как Заморра, такая, которая не побоится…

– …сразиться со львами?

– Да что вам дались эти львы? – досадливо махнул рукой Педро. – Бывают существа страшнее львов. В человеческом обличии, например.

– Кого, интересно, ты имеешь в виду? – заинтересовался Карминильо.

– А кредиторы? Что? Смутился? Что касается меня, я предпочитаю встретиться с дюжиной львов, чем с двумя ростовщиками. Вот если я женюсь на Заморре, я убежден: все мои кредиторы скоро прекратят досаждать мне своими требованиями о выплате старых долгов по грабительским векселям. Ну, Заморра? По рукам, что ли?

– Нет, что за шутки? – резко ответила хитана, нахмурив красивые брови.

– Нет – значит, нет, – утешился Педро. – Я не стану кончать жизнь самоубийством, получив отказ жестокосердной красавицы.

– Замолчи, болтун, – прервал его Карминильо, которому не понравилась шутка товарища насчет женитьбы.

– Вот еще! С какой стати молчать? У меня пустой желудок. Муки голода вызывают печальное настроение и мрачный образ мыслей. А как прогнать хандру? Только весело болтая. Поэтому продолжаю. Вы не знаете, друзья, что стало с нашими хорошими знакомыми?

– С какими?

– Например, с гостеприимной ведьмой, которую Заморра сбросила с обрыва, и с верным спутником Янко.

– Ты же сам все знаешь, Педро. Когда мы пробрались к хижине колдуньи, чтобы потолковать с Янко, то обнаружили, что яма, куда скатилась Зизи-Сабба, пустая. Кто-то вытащил старуху.

– Янко, понятное дело. Кто еще?

– Согласен. В хижине ведьмы остались явные следы его пребывания: трубка, шелковый кисет.

– Колдунья не убилась при падении, ее только оглушило. Янко помог ей выбраться, и они наверняка пустились в странствия, в погоню за нами. Удивляюсь, как они не настигли нас, когда Заморра, убив льва, освобождала бедных страдальцев, осужденных на страшную казнь, из брюха быков?

– Не малюй черта на стене! – угрюмо сказал Карминильо. – Что ты заладил: смерть, казнь, погоня? Забыл пословицу: «Про волка помолвка, а волк недалече»? Прекращай. Мы и так в отчаянном положении: без оружия, если не считать двух ятаганов, без патронов, без провизии, без денег и без одежды – оборваны, как нищие…

– Ты не прав: ятаганы – отличное оружие, – заспорил упрямый Альварес. – Наша одежда, конечно, пострадала, особенно в утробе быков. Но мы выстирали ее до такой степени чистоты, которую я назвал бы поразительной. Волшебница Заморра пустила в ход все свое искусство, чтобы заштопать наши куртки и, извините, штаны, для чего милой девушке пришлось пожертвовать подолом своей нижней юбки. Послушай, Карминильо, – засмеялся будущий юрист, указывая на заплаты на своей куртке, – тебе не кажется, что наши одеяния приобрели поразительную живописность? Если бы мы в таком виде втроем вышли на сцену, клянусь кодексом Юстиниана и кодексом Наполеона, мы произвели бы фурор! Зря ты называешь наше положение отчаянным. Не согласен. Мы живы – это главное, а пока человек жив, нечего отчаиваться. К тому же вы с Заморрой говорите, что испанские отряды двигаются в этом направлении. Правда, нас отделяют от соотечественников вражеские силы, то есть толпы конных и пеших рифов, которые, похоже, собираются дать испанцам отпор, но почему не надеяться на лучшее?

– Надеяться, Педро, нужно, никто не против, но рассчитывая на что-либо, всегда следует принимать во внимание худшее, а не лучшее.

– Нездоровый пессимизм, друг мой.

– Посмотри вон туда, болтун, и ты сам убедишься, как дорого приходится платить за легкомыслие, – печально и сурово произнес Карминильо.

Педро взглянул в указанном направлении и сватился за голову, чуть не вскрикнув:

– Господи! Ведь испанцы слепо идут к гибели! Они не знают, что возле Гран-Лупо засада.

– Вот именно, наши братья и не подозревают, что их ждет самое худшее, что только может быть. А ты говоришь про нездоровый пессимизм…

– Карминильо, а если их предупредить?

– Научи, каким образом? Допустим, у нас даже имелось бы оружие. Ты же не станешь утверждать, что одиночные выстрелы где-то в горах заставят военный отряд испанцев, продвигающийся к ущелью, насторожиться, почуять засаду и повернуть назад? Да мало ли кто стреляет среди скал? Охотники, например.

– Что же делать? Что делать? – твердил Педро.

– Ничего. Нам выпала роль пассивных зрителей той трагедии, что будет разыгрываться на наших глазах. Мы бессильны изменить сценарий, и все роли уже распределены.

Пока друзья беседовали, луна залила ярким светом горы и долины, леса и поляны, ущелья и пропасти, и перед взорами наших беглецов предстала во всех подробностях следующая картина. Испанский пехотный отряд с четырьмя полевыми орудиями постепенно втягивался в горловину ущелья Гран-Лупо. В полутора милях от первого следовал еще более крупный корпус с двумя горными батареями. Связь между корпусами поддерживалась слабыми кавалерийскими разъездами. Экспедиция генерала Альдо Марины ставила целью овладеть вершинами Эр-Рифа и смести с хребта дуары рифов – это была месть за разбойничьи нападения горцев на испанских концессионеров и за недавние диверсии в Мелилье.

В течение нескольких дней, предшествовавших операции, испанцы неоднократно вступали в сражения с рифами. Отчаянные горцы, собравшие многочисленную кавалерию, с отчанием фанатиков, изощренной восточной хитростью, коварством и изобретательностью регулярно совершали внезапные вооруженные налеты на Мелилью, подвергая город опасности быть осажденным и взятым штурмом. Но отличные наездники, рифы уступали испанцам как стрелки, к тому же у испанцев имелась развитая артиллерия, полевая и горная, с помощью которой они легко могли стереть с лица земли дуары рифов. Нестройные отряды всадников-полудикарей не выдерживали артиллерийского натиска и разбегались врассыпную, едва на них устремлялась испанская картечь. В мелких стычках и незначительных боях испанцы, лупившие по горцам, точно по воробьям, из тяжелых пушек, неизменно выходили победителями, и успехи так вскружили им головы, что они позабыли о благоразумии, часто пренебрегали опасностями и совершали серьезные стратегические ошибки.

В эту сентябрьскую ночь их ждала жестокая расплата за презрение к врагам, за недооценку сил противника, за неосторожность и заносчивость. Каким образом военачальники допустили, что батальон под командованием полковника Ларреа на целые мили оторвался от основной массы войск и, не принимая никаких мер предосторожности, углубился в опасную горную местность, где рифы искони чувствовали себя хозяевами положения и не упускали случая устроить засаду, и поныне остается неясным. Но факт неопровержим: около восьмисот пехотинцев с четырьмя пушками вошли в эту ночь в ущелье Гран-Лупо. Заранее предупрежденные своими лазутчиками о движении испанских военизированных частей, рифы стянули к Гран-Лупо и рассредоточили по обеим сторонам ущелья значительные силы. Наши друзья видели с высоты многочисленные отряды горцев, притаившихся за скалами и выступами над Гран-Лупо.

– Caramba![54]54
  Черт побери! (исп.)


[Закрыть] – воскликнул Педро. – Рифов раз в десять больше, чем наших соотечественников. Но горцы вооружены гораздо хуже наших солдат, и у этих дикарей, слава богу, нет пушек. Испанцы сумеют дать отпор разбойникам!