Текст книги "Священный меч Будды"

Глава II
Носорог

Проспав почти двадцать часов, на другой день четверо искателей священного меча верхом на крепких лошадях, которых бонзы приобрели в соседнем селении, с хорошим запасом провианта и в приподнятом настроении покинули мяо и спустились с утеса на расстилавшуюся перед ними равнину, которая, по-видимому, тянулась бесконечно до самых истоков Хуншуйхэ. Американец в восторге от того, что наконец-то сидит на хорошей лошади, трещал за десятерых, и, слушая его, товарищи покатывались со смеху. Шутник предлагал основать в этой местности американскую колонию, заставив всех жителей принять Фо – религию, которая, по словам Корсана, начинала серьезно его привлекать.

– Послушайте меня, – рассуждал он. – Став бонзой, я буду вести патриархальную жизнь наподобие Ноя. Я так растолстею, что своим пузом испугаю даже гиппопотама, более того – я сделаюсь настоящим китом. Невзирая на заповеди Фо, я прикажу убивать по одному быку в день на жаркое, наполню грот возле храма трубками и табаком и помещу бочонок виски на вершину утеса – туда, где теперь стоит этот гадкий идол. При этом я, конечно, возьму на себя хлопотливую обязанность ежедневно поклоняться новому богу.

– Но ведь религия Фо запрещает истреблять животных, – сквозь смех сказал Казимир.

– Плевать мне на Фо, мальчик, и потом, кто что докажет? Шпионы меня не пугают. Лишь только в моих владениях появился бы первый шпион, я тотчас повелел бы сбросить его с утеса.

– Какой вы свирепый бонза! Никто не отважится просить у вас гостеприимства.

– О, конечно! Какую восхитительную жизнь я вел бы в своей бонзерии! Какие задавал бы обеды, какие попойки! Кухня топилась бы у меня восемь раз в день, и каждый вечер устраивалась бы вакханалия в обществе идолов.

Болтая и посмеиваясь над выходками янки-мечтателя, путешественники проезжали, сами того не замечая, милю за милей через леса, кустарники, луга, плантации, холмы, по возможности минуя попадавшиеся на дороге деревушки, полускрытые в лесах, росших на наиболее возвышенных местах. Вечером, преодолев сорок миль, они переправились через Хуншуйхэ, которая в этом месте не шире обыкновенной речонки, и расположились лагерем на противоположном берегу возле рощицы небольших тутовых деревьев. Корсан, привыкший к европейской шелковице, сильно удивился при виде низкорослой китайской.

– Это же кусты! – воскликнул он. – Почему они такие маленькие по сравнению с их европейскими и американскими братьями?

– Потому что китайцы нарочно выращивают их малорослыми, – объяснил капитан. – Китайцы и тонкинцы после многовекового наблюдения заметили, что черви, которые питаются листьями больших старых деревьев, дают более грубый шелк, чем те, что поедают молодые растения. Теперь во время зимнего сезона здесь повсеместно подрезают шелковичные деревья почти наравне с землей, чтобы появились новые ветви и юные листочки.

– В Китае используется такая масса шелка?

– Китай, мой милейший Джеймс, – шелковая империя. Производство и потребление шелка в этой стране так велики, что ставят в тупик европейцев. Вы только подумайте: из четырехсот миллионов жителей Китая триста миллионов человек разводят червей и добывают шелк, а двести миллионов носят одежду из шелковых материй.

– Где выделывают самый лучший шелк?

– В провинции Чжэцзян, где он совершенно бел, тонок и мягок. Впрочем, теперь все сорта шелка, вывозимые из империи, белы, мягки и блестящи, потому что шелк дополнительно обрабатывают известью.

– А где самые большие фабрики?

– В Нанкине, Учжоу, Шанхае и Ханчжоу. В Ханчжоу шестьдесят тысяч фабрик, а в окрестностях этого города – сто тысяч.

– Много ли сортов шелка продают китайцы?

– Много. Наиболее популярный сорт, экспортируемый в Европу, называется цатли – в дословном переводе «состоящий из семи ниток». Кроме того распространен сорт юнь-фа, или «садовые цветы»: нити этого шелка такие тонкие, что часто рвутся; пользуются спросом сорта тайсам, кайнинг, чуэнь – они имеют стандартную нитку. Китайский кокон по большей части белый, а желтый, получаемый от европейских червей, относится к сорту чуэнь, грена[23]23
  Грена – яйца бабочки-шелкопряда.


[Закрыть] которого была тайно привезена на запад византийскими монахами, спрятавшими ее внутри своих посохов.

– Представляю, какие у них объемы продаж, ведь все покупают шелк у Китая?

– Оборот баснословный. Из одного Шанхая в 1845 году вывезли десять тысяч сто двадцать семь тюков шелка по сто тридцать фунтов каждый, а в 1855 году – около пятидесяти тысяч тюков. Несмотря на экспорт и огромное внутреннее потребление, производство шелка так велико, что цена на него до сих пор не повышалась и шелковая кофта по-прежнему стоит дешевле хлопчатобумажной.

– Китайцы сами расписывают шелк цветами, птицами, драконами и пейзажами?

– Конечно, сами! Китайцы первыми изобрели краски и научились с ними обращаться. Еще не открыли Америку, а китайцы уже многие века занимались живописью.

– Вот так-то, сэр Джеймс, – поддел Казимир Корсана, – а вы говорите Америка!

Корсан нахмурился и хотел что-то возразить, но, не желая новой стычки, особенно с капитаном, предпочел промолчать.

Стемнело, и путешественники сразу после ужина забрались в палатку. Мин Си дежурил первым, сидя возле костра, разведенного для защиты от диких зверей, которых так много в здешних местах. Действительно, тигры и пантеры не замедлили появиться. Мяукая, воя и рыча на всевозможные лады, бродили они в нескольких сотнях футов от палатки. Канонир был вынужден подвести лошадей ближе к огню, привязать их к кольям и разбросать вокруг горящие головни, чтоб удержать на почтительном расстоянии наиболее свирепых обитателей леса. Дикий концерт продолжался всю ночь, несмотря на то, что сэр Джеймс, сменивший китайца, не раз разряжал карабин по сверкавшим, как уголья, глазам хищников.

Около четырех часов утра путешественники тронулись в путь по великой равнине Юньнани и ехали с небольшими привалами четыре дня. На пятый день, оставив позади довольно значительный город Кайюань, всадники достигли высот, поросших деревьями под местным названием яка, плоды которых, зеленоватого цвета, с грубой жесткой кожей и острыми шипами, весят почти сто фунтов. Корсан, который и раньше слышал про эти плоды, и Мин Си, знавший, как они полезны, сорвали два из них весом в девяносто с лишним фунтов каждый. Везти плоды в таком виде было невозможно, и американец, не хотевший терять добычу, разрезал их и выбрал белую сердцевину, имевшую приятный запах и необыкновенный вкус.

Двадцать пятого августа всадники поднялись на склоны горного хребта Айлаошань, тянувшегося по самому центру провинции; он разделялся на три ветви, две из которых поворачивали к югу, прорезая Тонкин, а третья, следовавшая по течению Юаньцзяна, – к северу. Подъем был чрезвычайно труден и утомителен: приходилось то взбираться на крутые утесы, то скакать над бездонными пропастями по узким горным тропинкам, часто прерываемым глубокими трещинами и быстрыми потоками. Кое-где на вершинах гор виднелись небольшие башни, занятые китайскими солдатами, разрушенные деревушки, развалины стен, а внизу, в ущельях и на отдаленных равнинах, – крепости и живописные озерки.

К полудню путешественники добрались до вершины горной цепи и после двухчасового отдыха стали спускаться в долину по крутому западному склону. С высоты перед ними открылся великолепный вид: горы, возносившие к небу свои вершины, пропасти, вызывавшие головокружение, огромные девственные леса, бешеные потоки воды, обширные пруды и озера. Далеко-далеко на чудном зеленом фоне лугов виднелись раскиданные по долине деревушки и плантации. Капитан, внимательно осмотрев окрестности, указал Корсану на блестевшие под солнцем желтые крыши домов лежавшего внизу города:

– Это Мынцзы – тоже один из крупных центров Юньнани.

– Очень кстати, – оживился американец. – Пойдемте туда, поищем мягкую постель и славный обед.

– Обед не стоит того, чтобы рисковать из-за него жизнью, Джеймс. У нас есть палатка для отдыха и сна и куча провизии, так что нам незачем спускаться в город.

– Все-таки я бы охотно посетил Мынцзы.

– Зачем?

– Чтобы достать там саланганьи гнезда, котлет и виски. Вот уже два месяца, как мы не распили ни одной бутылки добротного напитка.

– В Мынцзы нет ни саланганьих гнезд, ни виски.

– А говядина там есть?

– Мы в состоянии добыть ее охотой.

– На кого же охотиться в этой стране? Разве вы не видите, что все звери бегут от нас? Оно и понятно, чего ждать от китайских зверей?

– Вы забыли про тигров? – усмехнулся Казимир.

– Тигры! – завопил американец, задетый за живое.

– Вот именно, китайские тигры, от которых порядком досталось неустрашимому гражданину свободной Америки, прятавшемуся на деревьях.

– Молчи, злодей! Ты насмехаешься, но клянусь тебе, если я встречу хоть одного тигра…

– И что вы сделаете?

– Возьму его живьем, посажу на дерево и поступлю с ним так, как его собратья со мной.

Спуск по западному склону прошел без приключений, и, когда солнце скрылось за горизонтом, всадники достигли равнины, где выбрали по возможности удобное местечко для ночлега, поставили палатку, развели возле нее костер и, наскоро поужинав, улеглись спать. Китаец, как и прежде, вышел в караул первым и устроился у огня с заряженным карабином. Ночной звериный концерт не заставил себя долго ждать: рев, мяуканье, рычание, вой слились в одну адскую симфонию. Тигры и пантеры дерзко расхаживали вокруг палатки и лошадей, удерживаемые от более решительных действий только огнем костра, далеко различимым в темноте.

В полночь Мин Си на его посту сменил Казимир. Удивленный множеством диких зверей, бродивших поодаль, молодой человек подкинул в огонь ветвей, осмотрел карабин, уселся под деревом, закурил трубку и стал зорко вглядываться во тьму, решив метким выстрелом встретить первого же хищника, который рискнет приблизиться к лагерю. Прошло два часа, как вдруг послышался продолжительный свист. Часовой вскочил, озираясь, и увидел в пятистах шагах от палатки какую-то тяжелую тушу: она, переваливаясь, показалась из-за купы деревьев и направилась к болоту.

Скорее удивленный, чем испуганный, Казимир без звука поднялся, чтобы понаблюдать за этим совершенно незнакомым ему зверем. Странное животное принялось ходить взад-вперед, потом накинулось на кусты и тростник, с жадностью пожирая все подряд, и бросилось на землю, катаясь на спине и потрясая в воздухе толстыми, как бревна, ногами. Казимир встревожился и сильно испугался, когда увидел, что животное, имевшее отвратительную морду с длинным рогом, галопом метнулось назад и остановилось всего в шестистах пятидесяти футах от огня.

– Что тебе надо, чудовище? – пробормотал юноша, пряча трубку в карман и хватаясь за карабин. – Хочешь на нас напасть?

Не зная, как поступить, опасаясь, что одной пули не хватит, чтобы сразить эту гигантскую массу, Казимир вполз в палатку и разбудил капитана.

– Что стряслось? – спросил тот, потирая глаза.

– Там совсем рядом бродит огромный, ростом со слона зверь. По-моему, он взбесился.

Джорджио поднялся и вышел из палатки. В ста шагах от нее стоял зверь, устремив глаза на огонь и опустив голову, словно готовясь к нападению.

– Это носорог, – сказал капитан. – Очень опасный сосед.

– Он собирается броситься на нас?

– Нет, если его не тронут. Пока горит огонь, носорог не приблизится. Спокойной ночи, Казимир, карауль хорошенько.

Капитан вернулся в палатку, а юноша подбросил ветвей в костер и, чтобы удобнее было следить за животным, лег на траву, держа в руках карабин со взведенными курками и положив около себя револьверы.

– Только попробуй подойти, – прошептал он, обращаясь к носорогу, – я, право, не вытерплю и выстрелю.

К счастью, носорог держался в отдалении, а напоследок, обойдя два-три раза вокруг лагеря, и вовсе ушел в сторону болота. В четыре часа утра поляк разбудил Корсана, предупредив, что поблизости расхаживает носорог и беспокоить его не нужно. Но неисправимый янки только рассмеялся, потирая руки от удовольствия:

– Носорог? Отлично! Значит, сегодня мы поедим котлет.

Новый часовой, осмотрев карабин и пистолеты, растянулся позади лошадей в ожидании удобного момента выпустить меткую пулю в привлекательную дичь. Носорог продолжал прыгать и кувыркаться в грязной болотной воде, испуская громкий свист и глухое хрюканье. Казалось, он и в самом деле взбесился, так как по временам выползал из грязи и с разбегу бросался на росшие возле болота кусты, приминая их к земле.

Корсан почти час терпеливо ждал приближения зверя, потом, утомившись, покинул лагерь и спрятался за группой деревьев в нескольких шагах от леса. Все дальнейшее происходило стремительно. Носорог, разнеся в пух и прах тростник и болотные растения, направился к лесу с очевидным намерением убраться в свое логовище. Корсан в ту же минуту зарядил карабин и, нимало не думая об опасности, которой подвергал не только себя, но и своих товарищей, быстро прицелился и, подпустив зверя на сто пятьдесят шагов, выстрелил несколько раз подряд. Раздался резкий свист. Носорог на пару секунд замер, после чего, наклонив голову и грозно выставив вперед рог, устремился на охотника. Завидев страшное чудовище, приближавшееся с невероятной быстротой, и не надеясь на револьверы, Корсан отшвырнул разряженный карабин и кинулся к палатке, отчаянно вопя:

– Помогите! Джорджио, Казимир! Спасите!

Кричать и не требовалось, потому что оба – и капитан, и его матрос, – разбуженные выстрелами, выскочили из палатки с оружием в руках.

– На лошадей! – приказал капитан.

Поспешно зарядив карабины, все четверо побежали к лошадям и, вскочив в седла, помчались по равнине. Корсан одним взмахом взлетел в седло и отчаянно погнал своего скакуна. Носорог, плохо видевший маленькими глазками, сначала не заметил исчезновения врагов и ринулся, вымещая всю свою злобу, на палатку, в несколько мгновений уничтожив ее вместе со всей амуницией и провизией. Только расправившись с палаткой, он огляделся, ища противников, которые в это время галопом удирали из лагеря. Зверь испустил хриплый рев, пригнул голову и полетел, как стрела, преследуя лошадь Казимира, которая оказалась ближе всех. Странно, но, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, носорог бежал так быстро, что в несколько мгновений очутился за спиной несчастного юноши, лошадь которого в испуге металась, как угорелая, из стороны в сторону и не слушалась поводьев.

– Капитан, помогите! – заверещал перепуганный насмерть Казимир.

В отчаянии он вытащил нож и уколол своего скакуна в шею. Почувствовав резкую боль, лошадь в два прыжка очутилась среди болота, но, промчавшись футов сто тридцать, повалилась, накрыв собою всадника. Казимир забарахтался, зовя на помощь, а носорог уже мчался с прежней яростью, опустив свой рог и готовясь пропороть одновременно и человека, и коня. Маленькие глазки зверя метали молнии, зубы скрежетали. Добежав до болота, носорог пулей кинулся в воду и, разбрасывая по воздуху струю жидкой грязи, устремился к несчастному юноше, который никак не мог выбраться из-под лошади.

– Держись, Казимир! – раздался чей-то голос.

Молодой человек обернулся в сторону равнины и увидел, что капитан и Корсан, пригнувшись к седлам, мчатся в карьер ему на помощь. Шагов за сорок янки соскочил с лошади и пустился бежать к болоту, на ходу стреляя из револьверов, но без всякого результата.

– Берегись! – крикнул Джорджио.

Бросив лошадь на попечение Мин Си, капитан Лигуза стал на одно колено и навел дуло на зверя, целясь ему в правый глаз. Раздался выстрел. Огромное животное издало резкий свист, споткнулось, мотнуло головой вверх-вниз, сделало два-три шага и тяжело рухнуло в грязь.

– Ура! – прогремел американец, освобождая вместе с Мин Си Казимира из-под лошади, а потом все четверо направились к убитому зверю.

Глава III
Переправа через Юаньцзян

Носорог, пораженный в глаз метким выстрелом капитана Джорджио, без всяких признаков жизни неподвижно лежал на правом боку, зарыв свой рог в грязь, растопырив толстые могучие ноги и раскрыв рот. Отвратительное и вместе с тем опасное животное; его толстая и прочная, как броня, кожа обтягивает безобразную массу костей и жира, лучше всяких панцирей защищая от пули и стрелы, даже отравленной. Убитый носорог принадлежал к крупнейшим представителям своего рода и имел почти пятнадцать футов в длину.

– Сколько мяса! – восторгался американец добычей. – Смотри, Казимир! Какие ноги! Если ты хоть одну из них положишь на себя, от тебя останется яичница, но мы не будем мелочиться, а целиком наденем носорога на вертел.

– Где мы найдем такой вертел? – спросил капитан. – Тут нужна железная полоса вроде мачты.

– Подумаешь, тогда мы наделаем бифштексов.

– Из этого мяса? Оно жестче, чем у тапира. Даже китайцы им брезгуют.

– Китайцы! – рассердился янки. – Да разве они способны убить такого гиганта?

– Еще как! Лучше нас.

– Каким образом, позвольте спросить? Это животное обшито броней, как морское судно.

– Китайцы убивают носорогов из обычного огнестрельного оружия.

– Я выпустил несколько пуль из револьверов, и все они сплющились о кожу носорога.

– Обычно охотники подкрадываются к сонному зверю и убивают его выстрелом в живот – единственное не покрытое броней место. Рана всегда смертельна.

– Если бы я это знал, то поступил бы, как китайцы, – произнес Корсан с сожалением. – Ну ладно, с помощью ножей мы постараемся добыть себе подходящие куски мяса. Вы что-то хотите добавить, Джорджио?

– Мин Си говорит, что нога носорога считается лакомством, а рог, так напугавший вас с Казимиром, используется вместо слоновой кости и ценится довольно дорого.

Все взялись за bowie-knifes и не без труда отделили от туши одну ногу, приготовить которую поручили маленькому канониру. Американец хотел самостоятельно вырезать большой кусок на бифштекс, но не справился – так тверда была броня животного. Тогда Корсан попытался отрезать ценный рог, но после двухчасовой возни убедился, что без топора не обойтись.

– Тьфу, бестия! Этот носорог точно железный, его и нож не берет, – проворчал янки, вытирая струившийся с лица пот. – А чего хорошего ждать от китайского зверя?

Завтракали возле болота. Нога носорога, тщательно прожаренная китайцем, на вкус оказалась не хуже бизоньего горба и медвежьей лапы. В девять часов утра, собрав раскиданные свирепым животным провизию и амуницию, четверо искателей приключений отправились дальше, спеша добраться до западной ветви горной гряды Айлаошань. Было жарко, раскаленное солнце немилосердно пекло, почти отвесно направляя свои лучи на головы путников и их лошадей, которые, хотя и привыкли к местному климату, сильно страдали.

Равнина, расстилавшаяся перед странниками, своей необъятностью, высотой трав и количеством пасшихся на ней бизонов и оленей напоминала великие прерии Арканзаса. Американский скотопромышленник при желании нажил бы здесь целое состояние. В отдалении на вершинах некоторых зеленеющих холмов виднелись хижинки, полуразрушенные башенки и бонзерии, но не встретилось ни одного каравана вроде тех, что часто ходят из Тонкина в Мынцзы, перевозя различные товары. Около полудня направо показался лес с необычными деревьями.

– Это тзи-чу, – объяснил капитан.

– Они очень похожи на ясень.

– Вы отчасти правы, Джеймс, но эти китайские деревья дают ценный лак.

– Когда и как его собирают?

– Летом, когда дерево достигает полного расцвета, на коре делают косые надрезы, из которых вытекает красноватая, довольно клейкая жидкость. Это и есть лак, точнее, сырье для лака. Оно еще требует обработки.

– Сколько же такого вещества дает каждое дерево?

– Мало. Требуется едва ли не тысяча деревьев, чтобы собрать двадцать фунтов клейкой субстанции, – вот почему лак стоит так дорого.

– Легко его собирать?

– Очень трудно, и это опасный промысел, сборщики вынуждены прикрывать туловище и ноги толстой кожаной амуницией, на руки надевать перчатки, на лицо – маску из промасленной материи. Без таких предосторожностей испарения клейкой жидкости причиняют ужасную боль и приводят к образованию опухолей и ран во всем теле. Ежегодно многие сборщики клея умирают в результате неизлечимых болезней.

– Значит, клейкая жидкость ядовита?

– Хуже. Даже упас[24]24
  Упас – ядовитое дерево, растущее на островах Малайского архипелага. Испарения его сока причиняют боли во всем теле и нередко служат причиной полной потери волос на голове. – Примеч. автора.


[Закрыть] не так опасен, как тзи-чу.

– Ну а дальше что происходит с этим клеем? Извлекли, и сразу в дело?

– Нет. Его нужно сначала очистить, пропустив через фильтр из белого полотна, и только потом, уже полностью очищенный, лак поступает в продажу, причем вещь, которую хотят им покрыть, предварительно смазывают маслом. Достаточно двух-трех слоев, чтобы покрытые лаком предметы стали казаться такими блестящими, словно на них нанесли тонкий слой стекла.

– Вы говорите, такой лак ценится на вес золота?

– Еще дороже.

– Джорджио, здесь тысячи этих деревьев. Нельзя ли…

– Вы с ума сошли, – перебил капитан, поняв, куда клонит его предприимчивый друг. – Да и во что вы его соберете? В наш чудом сохранившийся котелок?

– Вы правы, моя идея несерьезна. Но я никогда не забуду это место. Если я когда-нибудь буду нуждаться, то приеду сюда поправить свое состояние.

Дальнейший путь пролегал по болотистой равнине с бежавшими кое-где ручейками, несомненно, впадавшими в Юаньцзян. Характер местности мало-помалу изменялся. За бесконечной равниной последовали живописные холмы, часто попадались многолюдные селения, рядом с которыми паслись быки, лошади и прирученные олени. На плантациях работало множество народу. Несколько торговых караванов шли в Мынцзы, Цзяншуй и в лаосские провинции. В четыре часа пополудни путешественники сделали короткую остановку на берегах обширного озера, чтобы дать немного отдохнуть лошадям, обессиленным длинными переходами, а потом предприняли восхождение на последнюю горную цепь, позади которой протекала река Юаньцзян. К счастью, повсюду виднелись тропинки, протоптанные караванами. Перейдя по шатким мостикам через глубокие потоки и проследовав густым лесом, к сумеркам наши герои достигли вершины горной цепи. Корсан, ходивший к источнику за водой, вернулся встревоженный и объявил товарищам, что заметил на пике горы в полумиле по направлению к западу большой огонь.

– Наверное, горцы, – предположил капитан, но Корсан упорно повторял, что видел бандитов.

Джорджио вылез из палатки и дошел почти до самой вершины.

– Видите их оружие? – спросил сопровождавший его американец. – Оно так и сверкает при свете пламени. Я сразу обратил на него внимание. Эти люди наверняка разбойники, промышляющие грабежами в горах.

Капитан Лигуза внимательно осмотрел предполагаемых бандитов и пересчитал их. По голубым симарам, обшитым позументом, он узнал китайских солдат.

– Они нас не побеспокоят, Джеймс. Это солдаты, расположившиеся биваком возле полуразрушенной башни.

– А! Если речь о китайских солдатах, я их нисколько не боюсь. Более трусливых существ, по-моему, нет на свете. Мыши и те отважнее этих желтых рож.

– Ну, Джеймс, вы уж слишком их принижаете.

– Ничуть. Надеюсь, вы, капитан, не станете утверждать, что китайские солдаты – такие же храбрецы, как их собратья по оружию других наций?

– Именно так. Если бы им не мешали религиозные догматы миролюбия, если бы к ним не относились с презрением аристократы, ученые и императоры, китайцы были бы превосходными вояками.

– Как? – вознегодовал Корсан. – В Китае ненавидят военных?

– Да, Джеймс. Китайцы благоговеют перед учеными, а к солдатам относятся без малейшего уважения.

– Какие идиоты!

– Вместо того чтобы обучать солдат военному искусству, им все время внушают идеи, идущие вразрез с нашими понятиями о воинской доблести. Вот почему китайские солдаты боятся одного только вида крови.

– Ослы! Им хотя бы платят за службу?

– Не очень-то щедро, Джеймс, но китайцы привыкли довольствоваться очень малым. Пехотинец получает от правительства четыре унции серебра в месяц, всадник – шесть, а также две меры бобов для лошади.

– А как с вооружением?

– Хуже некуда. У одного солдата карабин, у другого кремневое ружье или фитильная аркебуза, у третьего пика, у кого-то сабля, лук, пара штыков. В целом полку не найдутся и тридцать человек, вооруженные одинаково.

– Так, выходит, у них нет настоящего войска, а какое-то его жалкое подобие, да и то плохо вооруженное?

– Совсем плохо, правда, в последнее время заговорили о реорганизации китайской армии, и, вполне возможно, скоро ее экипируют как положено. Китай наконец решил проснуться, чтобы противостоять нашествию белых, и начинает пошевеливаться. Военные джонки уступают место кораблям, луки и стрелы мало-помалу заменяются ружьями, вместо древних пушек появляются новые артиллерийские орудия европейского образца. Кто знает, настанет время, когда Китай вооружится так же, как Англия и Америка. В деньгах у китайцев недостатка нет, было бы только желание.

Двадцать восьмого августа еще до десяти часов утра путешественники спустились с гор и галопом поскакали к Юаньцзяну, протекавшему по обширной долине, покрытой плантациями сахарного тростника. Совсем скоро лошади, промчавшись мимо плантаций, доставили нетерпеливых всадников на берег реки, берущей начало на северных границах Юньнани и после длинного пути впадающей в Тонкинский залив. Капитан спрыгнул на землю, чтобы найти удобную переправу, но река бурлила так грозно, что нечего было и думать пуститься вплавь, а моста не имелось ни на севере, ни на юге. К счастью, в пятистах-шестистах шагах выше по течению виднелась хижина, перед которой покачивалась большая лодка.

– Вперед, друзья! – скомандовал Джорджио.

На ржание лошадей из хижины вышел здоровенный оборванный китаец с бамбуковой палкой, но, увидев путешественников, хотел удрать. Американец в два прыжка нагнал беглеца и схватил его за ухо.

– Эй! – крикнул он. – Если будешь капризничать, я вырву тебе косу. Мы не разбойники, а весьма почтенные господа.

Мин Си постарался успокоить лодочника, который подозрительно поглядывал на незваных гостей, удивляясь тому, что у них нет ни косичек, ни раскосых глаз. Разумеется, он понял, что перед ним – чужестранцы.

– Кто эти люди? – спросил он.

– Что тебе за дело до того, кто они и куда едут? – сказал Мин Си. – Довольно и того, что тебе заплатят по-княжески.

Лодочник, казалось, не удовлетворился таким обещанием и предпринял новую попытку улизнуть, но американец без дальнейших объяснений взял его за шиворот и швырнул в лодку.

– Поворачивайся, разбойник! Не изображай из себя осла перед господами и не лай, как собака, – все равно тебе нечем кусать.

Корсан, Мин Си и две лошади вошли в лодку, которая тотчас же отчалила. Джорджио и Казимир с двумя другими лошадьми остались на берегу. Лодка, несмотря на все усилия Джеймса и китайца, работавших баграми, вместо того чтобы пересечь реку, спустилась на тысячу или тысячу двести футов вниз, угрожая разбиться о скалистый островок. Оба моряка, наблюдавшие с берега за всем происходящим, сразу догадались, что лодочник хочет сыграть с белыми чужеземцами гадкую шутку.

– Сэр Джеймс, – крикнул Казимир, – будьте внимательнее!

Корсан сразу все понял. Он подскочил к лодочнику и приставил ему к горлу bowie-knife. Несчастный малый с перепуга так заорал, как будто его уже резали.

– Не раздражай меня! – взревел Корсан. – Если ты не доставишь нас живыми и невредимыми на тот берег, я тебя зарежу, как барана.

Лодочник снова взялся за весла, и лодка стала рассекать воду по прямой линии, однако недолго. Плохо управляемая, несмотря на усилия американца и Мин Си, она опять помчалась вниз на отмели, о которые бешено разбивались волны. Послышался страшный треск. Лодка ударилась о подводные камни и начала тонуть. Хорошо, что все происходило почти у самого берега. Корсан и канонир сразу же вскочили на лошадей и благополучно выбрались на сушу, бросив китайца на тонувшей лодке.

– Эй, Джеймс! – раздалось с другого берега.

– Мы в целости и сохранности, капитан! – ответил американец. – Как же вы-то теперь переправитесь?

– Вплавь. Эта река не из таких, чтобы нас испугать.

– Собака этот лодочник! Он одурачил нас, как малых детей.

– Мы переправимся, Джеймс, не волнуйтесь.

Капитан и Казимир разделись, навьючили на себя попоны, оружие и провиант, сели на лошадей и вошли в реку; в это время подлого китайца несло по течению на остове лодки. Вода была глубокая, а течение быстрое, но опытные пловцы не боялись опасностей, а у лошадей еще оставались силы. Неоднократно покружившись в водоворотах и дав отнести себя течением, моряки без особых приключений добрались до противоположного берега.

– Вы храбрый человек, капитан, – похвалил Мин Си.

– Казимир тоже молодец, – добавил Корсан. – Где это мы?

– Смотрите вниз по течению, что вы там видите? – спросил канонир.

– Город.

– Это Юаньян.