Текст книги "Ты знала"

Глава 72

Не знаю, говорила ли тебе Джемма, что было потом.

Наверное, ты поведал ей обо всем после окончания сеанса, а может, через несколько дней. Должно быть, ты хотел уберечь ее от разочарования, однако потом понял, что молчать будет нечестно, или просто боялся признаться, что столько лет был женат на женщине, способной на такой поступок – немыслимый, постыдный, не умещающийся ни в какие рамки. Всю неделю от Джеммы не было известий. Я не осмеливалась дать о себе знать – ее нехарактерное молчание говорило о том, что ты все ей рассказал. В клубе молодых мам я больше не появлялась.

Дружба с Джеммой, длившаяся целый год, много для меня значила. У меня никогда не было подруги, на которую я могла бы излить любовь и привязанность. С Джеммой я чувствовала необычайную легкость – так же как с тобой. Когда она исчезла из моей жизни, я в полной мере осознала, насколько одинока.

Однажды я собралась с духом и спросила у Вайолет:

– Как поживает Джемма?

– А что?

– Просто так.

– У нее все в порядке.

– А малыш?

Мы никогда раньше не говорили о твоем ребенке. Забыв вытащить вилку изо рта, она в оцепенении смотрела на овощи в тарелке, недоумевая, откуда я узнала. А может, почувствовала, как утрачивает власть надо мной, – ведь теперь ей не придется скрывать от меня твою тайну.

– С ним тоже все хорошо. – От необычных ноток в ее голосе мне стало не по себе.

Вечером мы больше не поднимали эту тему. Перед сном Вайолет спросила, можно ли ей остаться у тебя на выходные – к тебе собирались приехать родители. С тех пор как я узнала о твоей измене, мы с твоей мамой не общались. Сперва она часто звонила, но теперь перестала.

– Хорошо, но твой отец должен сам попросить.

Она пожала плечами. Мы обе понимали, что в бедламе, в который превратилась наша жизнь, нет места правилам вежливости. В другой комнате звякнул телефон. Сообщение от Джеммы:

Мы можем поговорить?

Я облегченно выдохнула.

На следующий день мы встретились в кафе рядом с книжным магазином. Я всю ночь не спала, размышляя, как объяснить свой поступок. Мне не давала покоя мысль о том, что она увидит меня с настоящими волосами, без унылого каштанового парика, к которому я успела привязаться. Я направила бушующий океан эмоций в воронку; меня тревожил только парик – не мое психопатическое поведение, не извращенный способ, которым я вернула к жизни своего сына, не поразительная легкость, с которой я лгала, словно обменивалась любезностями с прохожими на утренней прогулке.

Джемма взяла нам по чашке чая. Мы не обнялись, как обычно. Я села за стол, привычно потянулась, чтобы поправить прическу, вспомнила – я Блайт, а не Энн, – и вместо прически поправила воротник. На мне была блузка, которая ей нравилась, – однажды она похвалила рисунок и провела пальцем по рукаву, пробуя лен на ощупь.

– Не знаю, что сказать. – Я не планировала вступать в разговор первой, так получилось.

Джемма кивнула, но тут же покачала головой. Прикусив губу, я следила, как она наливает молоко себе в чай.

Мы обе молчали, лишь ложечка звякала о чашку. Было ясно: Джемма не намерена разговаривать; она хочет выслушать.

– Если ты не сможешь простить меня, я пойму. Моему поведению нет оправдания.

Джемма взглянула поверх моего плеча в окно, следя за прохожими, как учитель безмолвно пересчитывает учеников, возвращающихся с перемены. Возможно, она пожалела, что встретилась со мной. Наверное, следовало замолчать и уйти, но я решила довести дело до конца.

– Мне стыдно за себя, Джемма, очень стыдно. Я сама не могу поверить в то, что натворила. Не думала, что я способна на такой… психоз.

Она перевела взгляд на мои волосы. У меня уже много лет одна и та же прическа. Наверное, в светлых прядях хорошо заметны седые курчавые волоски. Возможно, ей показалось, что так я выгляжу старше.

– Если ты хочешь о чем-то спросить…

– Мне жаль твоего сына. Сочувствую твоему горю. – Слова Джеммы застали меня врасплох. – Не могу представить, каково это – потерять Джета.

Откуда в ней сочувствие? Она ведь должна меня ненавидеть.

– Фокс не говорил, как это произошло. – Джемма задумчиво покачала в ладонях чашку с чаем. – Я знала, что у него был сын… то есть, у вас с ним был сын, он погиб в результате несчастного случая… в ДТП, верно?

Я слишком много лгала ей и не могла солгать снова, поэтому выложила всю правду. Я рассказала все, шаг за шагом. Про розовые варежки на ручке коляски. Про хруст рамы под колесами автомобиля. Про то, что Сэм умер пристегнутым. Про то, что нам не дали взглянуть на его тело. Я сообщила, что ее любимая падчерица, сестра ее малыша, толкнула коляску Сэма на проезжую часть и убила его.

Джемма неподвижно слушала, неотрывно глядя мне в глаза. Вдруг она сглотнула – так происходит, когда люди испытывают сильные эмоции или осознают нечто важное. Мне почудилось, что на ее ледяной броне пролегла тончайшая трещинка. Я наклонилась к ней и произнесла:

– Пожалуйста, скажи мне: тебе не кажется, что с Вайолет что-то не так? Тебе не приходило в голову, что ее не стоит оставлять наедине с Джетом?..

Скрип стула по плитке заставил меня вздрогнуть. Джемма положила на стол двадцатидолларовую купюру, подхватила пальто и, даже не остановившись, чтобы надеть его, вышла из кафе навстречу ноябрьскому снегопаду.

Глава 73

Удверей дома, где раньше жила целая семья, теперь стоит всего одна пара обуви. Чайник постоянно кипит. Я использую один и тот же стакан раз шесть, прежде чем помыть. Делю таблетку для посудомоечной машины пополам. На полу в коридоре – брызги чая, которые я до сих пор не вытерла, хотя все время себе напоминаю. В ящиках комода царит идеальный порядок, комнатные растения тщательно политы. В подвале скопилось сорок два рулона туалетной бумаги. Вечно забываю удалить ее из списка покупок, по которому делаю заказ через Интернет каждую не– делю.

Надеюсь, рано или поздно в доме заведется мышь. Понимаю, звучит странно, но порой так хочется услышать хруст пакета в кухонном шкафу, скрежет коготков по деревянному полу – краткое, бессловесное, заурядное общение.

Иногда по выходным я смотрю по телевизору «Формулу-1». Рев моторов и возбужденная речь комментаторов напоминают о воскресных часах перед походами в бассейн: я приносила яичницу и кофе для тебя и тост без корочки для Вайолет.

Я привыкла к одиночеству, но у меня был мужчина. Он приходил, когда Вайолет жила у тебя. Не слишком успешный литературный агент; нас познакомила Грейс. Ему нравилось заниматься со мной любовью медленно, открыв окна спальни, чтобы слышать шаги прохожих. Мне кажется, из-за ощущения, будто рядом незнакомые люди, он кончал еще быстрее.

Наверное, я не с того начала. Он был приятным и остроумным; его приход служил поводом приготовить ужин и открыть бутылку вина. Он помогал мне скорее израсходовать туалетную бумагу, да и в постели с ним было теплее. Он никогда не спрашивал о Вайолет, а я не упоминала о ней – они друг для друга не существовали. С ним я ощущала необычайную легкость. Его не возбуждали мысли о том, что у меня были дети и мое тело дало им жизнь. Ты считал материнство высшей степенью самореализации женщины, для него же вагина служила источником удовольствия, и думать о ней иначе просто тошнотворно. Он поведал мне об этом, когда я сообщила, что иду к доктору сделать мазок из шейки матки. Так и выразился – «тошнотворно».

Его интересовала моя писательская деятельность, и мы целыми вечерами обсуждали, какую книгу мне написать, чтобы хорошо продавалась. Он советовал подростковую литературу: немного глянца, немного надрыва; если правильно подать, может выстрелить. В общем, то, что пригодится лично ему. Возможно, он встречался со мной лишь ради возможности поживиться, но я находилась на пороге того возраста, когда женщины становятся невидимыми, сливаются с обстановкой. Скромные стрижки, практичные пальто. Я вижу их каждый день – они бредут по улицам, словно призраки. Вероятно, тогда я еще не готова была стать невидимкой.

1972–1974

После смерти Этты отцовские чувства Генри иссякли. Он был убит горем и не мог заботиться о падчерице. Генри винил себя в гибели жены, хотя Сесилия знала – он совершенно ни при чем. Никто ни словом не обмолвился о случившемся. Что тут скажешь?

Сесилия начала прогуливать уроки, стараясь пропускать ровно столько, чтобы ее не исключили. У нее не было желания ни с кем общаться. Ей казалось, что, глядя на нее, все вспоминают ее мать, повесившуюся на дереве.

Девушка увлеклась поэзией. За пару недель она перечитала все сборники стихов, имеющиеся в городской библиотеке, потом начала читать заново. По ночам ей снилось, что Этта покончила с собой, засунув голову в духовку с открытым газом, как ее любимая поэтесса Сильвия Плат.

Сесилия и сама писала стихи, заполняя ими тетрадь за тетрадью; впрочем, собственные творения казались ей беспомощными. К семнадцати годам она решила, что ей нужно зарабатывать деньги, чтобы уехать из города и начать новую жизнь.

За год до выпуска Сесилия устроилась помощницей к пожилой соседке, миссис Смит. Та повесила на дверь табличку «Требуется помощник», написанную корявыми печатными буквами. Соседка была глухая и практически слепая, но по хозяйству управлялась в основном сама. Ей нужна была помощница на мелкую работу, непосильную для искривленных артритом пальцев: починить одежду или посолить суп. Сесилии раньше не доводилось обслуживать кого-то, кроме себя, однако работа показалась ей на удивление приятной, хоть временами и скучноватой. Ей нравилось, что можно свободно ходить по дому, не опасаясь чужих демонов. Ее успокаивало ощущение домашнего уюта и порядка, которых она не знала в родном доме.

Миссис Смит умерла во сне. Сесилия обнаружила ее тело, наполовину сползшее с постели; из выреза белой ночной рубашки вывалилась сморщенная грудь. Прежде чем постучаться к соседям и сообщить об усопшей, Сесилия вытащила из комода жестяную коробку и пересчитала деньги, которые старушка откладывала каждую неделю. Получилось шестьсот долларов. Этих средств было достаточно, чтобы купить билет до большого города, снять комнату и питаться несколько месяцев. Сесилия понятия не имела, на что копила ее работодательница. Возможно, миссис Смит собиралась оставить свои накопления ей – жестянку она не прятала, а родственников у нее не было. От этой мысли девушка чувствовала себя менее виноватой, опустошая коробку.

На следующее утро Генри отвез ее на железнодорожную станцию. Он не произнес ни слова, даже не попрощался. Сесилия понимала – это не со зла. Впервые в жизни она поцеловала его в колючую щеку – после смерти Этты Генри редко брался за бритву – и прошептала: «Спасибо».

Выйдя из машины, Сесилия поправила свой единственный приличный наряд, купленный на первую зарплату, – сиреневую вельветовую юбку и шифоновую блузку из секонд-хенда. Остальные вещи были сложены в бирюзовый чемодан Этты с монограммой – свадебный подарок Генри, которым она ни разу не воспользовалась. Этта не хотела никуда уезжать.

В восемнадцать лет Сесилия обладала классической красотой, которой была лишена ее мать. Она рассчитывала, что в большом городе привлекательная внешность принесет ей больше выгоды. Стоило ей выйти из такси, как она увидела Себа Уэста. Он работал швейцаром в дорогом отеле, на который у Сесилии не было денег; она ничего не знала о городе, кроме названия отеля, потому и попросила таксиста привезти ее туда. Себ подал ей руку в белой перчатке. С тех пор они не расставались.

Себ показал Сесилии город и познакомил с многочисленными друзьями, один из которых помог ей найти работу у своего дяди, державшего дорогую контору по прокату лимузинов. Сесилия оформляла заказы, поддерживала порядок в офисе и ходила на ланч с другими девушками из конторы. С помощью одной из них она сняла крошечную студию над заколоченной картинной галереей, но ее скудного жалованья не хватало на жизнь в большом городе. Себ переехал к ней, чтобы разделить расходы на аренду, и оплачивал почти все ее траты. Они официально стали парой.

Сесилия наслаждалась новой жизнью: ей нравилось чувствовать себя нужной, покупать кофе на улице, читать стихи в парке во время обеденного перерыва, встречаться с людьми, ничего не знавшими о том, кто она и откуда приехала.

Вскоре она осознала, какое действие оказывает на мужчин: прохожие оборачивались ей вслед, коллеги из конторы так и норовили прикоснуться. Их внимание заставляло ее чувствовать свою власть – и в то же время уязвимость. Себ и Сесилия часто ходили в кафе или на поэтические вечера в богемные заведения. Стоило ему отвернуться, как она ощущала себя добычей. Даже его друзья, знающие, что они пара, пытались привлечь ее внимание.

Как-то раз, когда Себ удалился в уборную, его друг Ленни, которого тот любил и уважал, прижал Сесилию к барной стойке и засунул язык ей в рот. Она оттолкнула его, однако поцелуй ей понравился.

Впервые в жизни Сесилия почувствовала себя желанной. В ней пробудилась неожиданная смелость. Она частенько стала позволять себе подобное с Ленни и вскоре начала встречаться с ним в обеденных перерывах. Ленни лил мед ей в уши: обещал устроить в модельный бизнес, твердил, что ей не следует работать в скучном офисе и спать со швейцаром. Он утверждал – в ней что-то есть. Сесилия рассказала ему, что любит поэзию, хочет работать в издательстве и мечтает, чтобы ее стихи опубликовали. Она никогда не делилась этим с Себом. Ленни пообещал познакомить ее с одним своим другом, у которого большие связи, и предложил бросить Себа и переехать к нему.

Через неделю Сесилия поняла, что беременна.

Она потеряла все так же быстро, как и получила.

У Себа не оказалось никаких сбережений. Он уговорил ее переехать к его родителям в пригород и пообещал, что, как только станет больше зарабатывать и сможет позволить себе покупку жилья, все изменится. Он боялся создавать семью, его пугала ответственность. У него было счастливое детство: семейные ужины на День благодарения, каникулы на природе с палаткой.

Сесилия впала в отчаяние.

Когда она набралась храбрости и сообщила Себу, что хочет сделать аборт, тот велел ей больше никогда об этом не заикаться. Если мысль о том, чтобы родить от него ребенка, приводит ее в такой ужас, пусть просит деньги на аборт у отчима.

Перед глазами у Сесилии стоял образ повесившейся матери.

Она почувствовала себя обманутой, загнанной в ловушку. Это ее сломило.

Глава 74

Между разрывом с Джеммой и событием, вновь вернувшим ее в мою жизнь, прошел ничем не примечательный год. Вайолет исполнилось тринадцать. Мы с ней почти не виделись – ты ухитрился так переиграть наше расписание, что она приходила ко мне всего на один день в неделю. Однажды я написала юристу, который помогал одной знакомой с разводом. Мы договорились созвониться, но когда в назначенное время раздался телефонный звонок, я не взяла трубку. Мне больше не хотелось бороться; кроме того, Вайолет выглядела вполне довольной жизнью без меня.

Поэтому я удивилась, когда позвонил учитель и предложил поехать с классом Вайолет на ферму: одна из матерей, обычно ездившая на такие мероприятия, заболела. От одной мысли о том, что Вайолет будет третировать меня перед одноклассниками, мне стало не по себе, тем не менее я согласилась. Вечером я зашла к Вайолет и сообщила, что поеду с ней. Она никак не отреагировала, поглощенная плетением браслета из бисера.

В автобусе я села в середине, рядом с чьим-то отцом, всю дорогу читавшим почту на телефоне, не обращая внимания на гвалт возбужденных школьников. Вайолет заняла место на несколько рядов позади меня, у окна. Ее соседка, высокая девочка с рано проявившейся грудью, повернулась к ней спиной и принялась о чем-то шептаться с подругами, сидевшими через проход; у них были одинаковые французские косы.

Вайолет не отрываясь смотрела в окно. Казалось, она не обращает внимания на шепот, но я видела – ей прекрасно слышно. Я заметила, как она судорожно сглотнула, и все поняла. Мне известно, каково это – быть изгоем. Я-то думала, Вайолет не старается вписаться в коллектив, ей комфортнее в одиночестве. Она всегда сильно отличалась от других девочек.

Когда мы приехали на ферму, я заняла место в хвосте группы. Вайолет старалась держаться рядом с одноклассницами, те же почти с ней не разговаривали. Группа остановилась у входа в яблоневый сад. Вайолет оглянулась, высматривая меня. Я помахала ей рукой. Она перекинула волосы через плечо и присоединилась к одной из компаний. Пока фермер рассказывал, как правильно срывать яблоки с ветки, девочки громко болтали. Учитель раздал пластиковые мешки.

Мы должны были провести час в саду, потом нас ждал мастер-класс по выпечке пирогов. Я бродила среди деревьев, стараясь держаться поодаль от других родителей – те тоже соблюдали дистанцию, – пока не наткнулись на яблони Макинтош. Впереди маячила знакомая красная куртка. Вайолет шла одна. Она необычайно грациозно поднимала тонкую руку к ветвям, ощупывала каждое яблоко, выискивая несовершенства, а затем, сорвав плод, вдыхала его запах. Она выглядела очень взрослой; лицо утратило детскую пухлость, четко проявилась линия подбородка. В ней начала расцветать женственность, однако двигалась она совсем как ты: так же переносила вес с ноги на ногу, так же складывала руки за спиной. Зато посадка головы у нее, как у меня – подбородок вздернут, взгляд направлен вверх, будто она обдумывает ответ и подбирает подходящее слово из словарного запаса, растущего быстрее, чем ее длинные ноги.

Порывы теплого ветра трепали темные волосы. Вайолет поставила мешок на землю, достала резинку, собрала их в хвост и пригладила ладонью, сосредоточенно глядя себе под ноги. Я решила, что она заметила что-то интересное, птицу или паданец, но когда подошла поближе, то поняла – наша дочь смотрит в никуда, поглощенная собственными мыслями. Вид у нее был расстроенный.

Почувствовав мое приближение, Вайолет подхватила мешок, направилась к группе школьников, грызущих яблоки, вместо того чтобы собирать их, села на землю, скрестив ноги, и тоже взялась за яблоко.

Заложив пальцы в рот, учитель громко свистнул и принялся собирать школьников. Вайолет направилась вместе с классом в амбар. Я потеряла ее из виду. Рядом с одним из столов столпились девочки, с которыми она сидела в автобусе.

– Кто-нибудь из вас видел Вайолет?

Одна из девочек подняла на меня взгляд и пожала плечами; остальные выкладывали свои имена из яблочных шкурок.

– Вы ведь ее подруги?

Другая девочка огляделась, словно не решаясь ответить.

– Типа того.

Две захихикали. Говорившая толкнула их, чтобы они замолчали.

К горлу подкатила тошнота. Я оглядела амбар, но Вайолет не было видно.

– Мистер Филипс, вы не знаете, где Вайолет?

– Пошла в автобус прилечь. У нее разболелась голова. Она сказала, вы ее отпустили.

Я выбежала на парковку. Водителя на месте не оказалось, автобус был закрыт. Охранник никого не видел. Я спросила на конюшнях, проверила сеновал, подошла к кукурузному полю.

– Есть здесь кто-нибудь? Я ищу дочь. – Голос срывался на крик. Мной завладела паника.

Молодой парень, подновлявший знак «ВХОД», покачал головой.

Мне стало ясно: она ушла, наказав меня за то, что я отправилась с ней. Мы научились жить, обходя друг друга по широкому кругу, – таков был наш молчаливый уговор. Поехав на ферму, я его нарушила.

Я бегом вернулась в амбар, нашла учителя и сообщила об исчезновении Вайолет. Он предложил обойти территорию и попросил одного из родителей предупредить управляющего.

Он не сказал мне: Не волнуйтесь, она где-то здесь.

Мальчики за соседним столом тревожно переглянулись. Один подошел ко мне и спросил, что случилось.

– Не можем найти Вайолет. Ты не знаешь, куда она могла деться?

Он молча покачал головой и вернулся к друзьям. Все они уставились на меня. Я заподозрила, что им что-то известно, глубоко вздохнула, сдерживая дрожь в голосе, и спросила:

– Вы знаете, где она?

Дети дружно покачали головой.

– Извините, миссис Коннор, мы не знаем, – вежливо ответил один из них.

Я увидела в их глазах страх.

Папа, с которым я сидела в автобусе, предложил обойти ферму. У меня кружилась голова, подкашивались ноги. Такое уже случалось – когда Вайолет было два года, она убежала от нас в парке развлечений, правда, через пару минут мы обнаружили ее у лотка с сахарной ватой. Но тогда моя дочь исчезала из виду всего на пару минут и я знала, что она в безопасности: просто где-то ходит.

А потом был несчастный случай с Сэмом.

– Трудно дышать, – призналась я.

Мужчина помог мне сесть на гравий.

– Опустите голову между коленей, так будет легче, – посоветовал он. – У вашей дочери есть мобильный?

Я пожала плечами.

– Свой телефон проверяли?

Я не ответила. Он открыл мою сумочку и достал его.

– Шесть пропущенных звонков.

Я выхватила мобильник у него из рук, ввела пароль. Все звонки от Джеммы.

– Вайолет… – прохрипела я, услышав ее голос, – … пропала.

– Пять минут назад мне позвонил водитель грузовика и попросил ее забрать. – Джемма помолчала, словно размышляя, стоит ли говорить мне, где моя дочь. – Она на бензоколонке в пяти милях от фермы. Я еду к ней.

Она повесила трубку, не попрощавшись. Мужчина помог мне подняться, и мы сообщили учителю, что он может прекратить поиски. Я сидела с бутылкой воды в сувенирном магазинчике и набирала твой номер снова и снова. Ты не отвечал.

Час спустя мы загрузились в автобус и заняли те же места. Гвалт заметно поутих – свежий воздух погасил вулкан энергии. Никто и словом не обмолвился про Вайолет, будто ее не существовало. Когда мы добрались до школы, я проверила салон, не забыл ли кто свои вещи. На сиденье через проход от Вайолет лежал браслет из фиолетового, желтого и золотистого бисера, – тот самый, который она с таким тщанием плела прошлым вечером, должно быть, для кого-то из девочек с косичками. Теперь он валялся забытый и никому не нужный. Я задумчиво повертела браслет в руках.

– Эй, – обратилась я к трем девочкам, сидящим на ступеньках перед школой в ожидании родителей. – Это ваш? – Две из них опустили взгляды. – Я спросила, это ваш?

Я протянула им браслет. Они отрицательно покачали головой. Я сжала браслет в кулаке и пристально смотрела на них, пока не подъехала машина. Все три молча глядели прямо перед собой.

Вернувшись домой, я положила браслет на дно нижнего ящика комода, где Вайолет его не найдет. В тот день я взглянула на нее другими глазами. Она растеряла свою власть и не хотела, чтобы я об этом знала. Ей уже не удавалось с легкостью тиранить других, причинять боль словами или поступками. Теперь все видели ее насквозь. Мне стало горько за нее.

Я решила позвонить Джемме, хотя и сомневалась, что та ответит. Тем не менее она взяла трубку.

– Просто хотела узнать, как Вайолет.

– Весь вечер молчит, но с ней все в порядке. – Было слышно, как она прикрыла рукой трубку и что-то прошептала. Я представила, как она поворачивается к тебе и закатывает глаза: До нее не доходит. Вайолет убегала ОТ НЕЕ. Проблема в ней, а ты жестом показываешь, чтобы она вешала трубку. Наверное, дети легли спать, и вы открыли бутылку вина. Я оглядела полутемную безмолвную кухню. Мне хотелось напомнить Джемме, что когда-то, до того как она обо всем узнала, я тоже была матерью и она искала у меня ответы на вопросы о материнстве. Да, я лгала ей, но я по-прежнему та самая женщина, которую она считала лучшей подругой.

– Как дела у Джета? – не сдержалась я.

– До свидания, Блайт.