Текст книги "Ты знала"

Глава 75

После поездки на ферму мы с Вайолет долго не виделись. Я заполняла свободное время чем могла: писала, иногда встречалась с агентом, хотя в какой-то момент мне стало с ним еще более одиноко, чем без него.

Он включал душ, я проверяла прогноз погоды. Холодно и дождь. Возьми зонтик, говорила я. Он спрашивал, какие у меня планы. Буду писать, вызову мастера прочистить камин. У тебя есть время позавтракать? Нет, в восемь часов назначена встреча. Придешь вечером? Сегодня не получится: ужин с новым автором. Приду завтра. Тогда я приготовлю баранье рагу. Он скрывался за стеклянной загородкой, не запирая дверь, чтобы пар из душа не скапливался в ванной. Меня раздражали нитки от полотенца на зеркале – он всегда вытирал его, прежде чем побриться, – и бесила щетина, остававшаяся в раковине. Я заваривала нам чай. Перед уходом он наклонялся поцеловать меня, но я не подавалась навстречу. Вряд ли он замечал.

Глава 76

Как-то в июне Вайолет попросилась ко мне на выходные. С начала учебного года она ни разу не оставалась на два дня подряд. Я отменила свидание с агентом. В ее дорожной сумке было полно новой одежды. Как же много я пропустила! При виде золотистых блестящих леггинсов мне стало грустно – если бы я заметила их в магазине, обязательно купила бы, но у меня даже мысли не было покупать ей одежду.

Мы сходили в кино, после сеанса взяли по мороженому. Хотя разговор не клеился, я чувствовала, что Вайолет стала как-то спокойнее. Менее тревожная, менее озлобленная. Не знаю, почему меня это насторожило. Я старалась не нарушать ее личное пространство. Мы сели в машину; по радио прозвучала шутка: что-то про собачью свадьбу. Я не была уверена, что ей известно значение этого выражения, но мы переглянулись и рассмеялись. У меня заныло в животе – не от радости, что мы вместе смеемся над дурацкой шуткой, а из-за того, что это происходит едва ли не впервые. Как же много мы упустили.

Вайолет было столько же лет, сколько мне, когда мама меня бросила.

Обычно я желала ей спокойной ночи, стоя в дверях. В тот раз я села на край кровати, погладила ее ноги поверх одеяла, как в раннем детстве, – позже она не позволяла мне прикасаться к ней. Вайолет оторвала взгляд от книги. Мы посмотрели друг на друга. Она не убрала ноги.

– Бабушка по тебе скучает. Она сама мне сказала.

– Вот как. – Удивительно, что Вайолет решила мне об этом сообщить. Мы с твоей мамой по-прежнему не общались. – Я тоже по ней скучаю.

– Тогда почему не звонишь ей?

– Не знаю. – Я вздохнула. – Боюсь, если позвоню, то расстроюсь. Она наверняка без ума от Джета.

Вайолет равнодушно пожала плечами. Сперва я решала, что она завидует вниманию, которым пользуется ее младший брат, а потом до меня дошло – наверняка ей не велено распространяться при мне о твоем сыне. Возможно, в этот момент мы обе вспомнили о Сэме. Мне отчаянно хотелось поговорить о нем, ощутить его присутствие рядом. Я взглянула на ноги Вайолет, прикрытые одеялом. На меня снизошло необычайное спокойствие.

– Может, поболтаем? Расскажи, как дела в школе… или еще о чем-нибудь.

Вайолет покачала головой.

– У меня все в порядке. Спокойной ночи, мам. – Она раскрыла книгу и поудобнее устроилась в подушках. – Спасибо за кино.

Ночью я уснула на диване, прямо в одежде, размышляя о перемене в ее настроении. Похоже, наши отношения меняются к лучшему.

Я услышала легкие шаги по паркету. После гибели Сэма прошло шесть лет, однако инстинкт просыпаться среди ночи при малейшем шорохе по-прежнему работал.

Вайолет на цыпочках шла в мою комнату. Открылась дверь. Наверное, ищет меня, хочет позвать к себе. Шаги стали тише. Чуть слышно звякнула медная ручка. Ящик комода открылся и тут же закрылся. Вайолет действовала быстро, продуманно. Интересно, что она ищет. Ну конечно – браслет из автобуса. Нужно было его выкинуть. Я и не предполагала, что она станет его искать. Не помню, когда Вайолет в последний раз заходила ко мне в спальню. Она тихо вернулась к себе. Я выждала немного, поднялась наверх, пошарила в ящике – браслет был на месте. Если она и нашла его, то не взяла.

За завтраком она вела себя любезно. Не дружелюбно, не оживленно, а именно любезно. Я подвезла ее до твоего дома и потом смотрела, как она бежит по дорожке, входит внутрь. В окне гостиной появилась Джемма, крепко обняла Вайолет, радуясь ее возвращению.

Именно тогда мне впервые пришло в голову приехать сюда вечером, чтобы понаблюдать за вами.

Глава 77

Когда мы с тобой начали встречаться, я перестала приходить к отцу за тем, в чем нуждалась, – за поддержкой и советом. Когда он звонил, я ничего не рассказывала о себе; спрашивала, как дела, но дальше не пускала. Не знаю почему, ведь я прекрасно понимала, что, кроме меня, у него нико– го нет.

Однажды папа подвез меня до общежития, поцеловал в лоб на прощанье и пошел прочь. Несколько часов спустя я выглянула из окна – он стоял, прислонившись к дереву, и смотрел на мое здание, – и поспешно задернула занавеску. Я часто вспоминаю, как он ждал под моими окнами.

За месяц до выпуска я вдруг поняла: папа не звонил с тех пор, как я приезжала на каникулы. Я решила позвонить ему на выходных, однако так и не собралась, хотя тебе солгала, что позвонила и он обрадовался. После выпускных экзаменов я заехала к нему без предупреждения; сказала, что хочу забрать кое-какие вещи. Мы поговорили ни о чем, и он рано лег спать. Я решила остаться еще на день. Вечером я пожарила курицу, как он любил, и принялась ждать его с работы. Папа пришел домой только в десять вечера: от него пахло спиртным. Он сел за кухонный стол, изучая тарелку с остывшей едой. Наверное, в тот момент мы оба подумали о маме. Я налила нам виски и села напротив.

– Почему она меня бросила? – вырвалось у меня.

Он ушел на работу еще до моего пробуждения. Голова у меня трещала – мы на двоих прикончили целую бутылку. В тот же день я вернулась в колледж, а на следующее утро выехала из общежития. Мне отчаянно хотелось забыть о прошлом, полностью измениться, а отец был частью меня, хотя проблема заключалась вовсе не в нем.

Когда мне позвонили из полиции и сообщили, что его нашли дома мертвым – он умер ночью от сердечного приступа, – я передала тебе трубку и легла на теплый паркет, нагретый лучами утреннего солнца. Мы уже четыре месяца жили вместе.

– Хорошо, что ты успела его навестить, – сказал ты.

Я отвернулась. У меня в голове крутилась последняя фраза, которую я слышала от отца. Он произнес ее, глядя на дно пустого стакана.

Я взглянул на тебя и сказал Сесилии: «Как же нам повезло». Но она не…

Он резко замолчал и вышел из-за стола. Папа рассказывал о том, как я родилась. Я жадно впитывала каждое его слово.

Мы с мамой разбили ему сердце.

Я приехала домой, чтобы организовать похороны. У миссис Эллингтон был запасной ключ от дома. Перед моим приездом она все там убрала. Я догадалась, потому что внутри пахло лимоном, а она всегда использовала для уборки лимонное масло. Кровать оказалась застелена свежим льняным бельем. Я узнала комплект из гостевой комнаты Эллингтонов.

Перед похоронами Дэниел и Томас помогли мне очистить дом от всех вещей. Я хотела увидеть голые стены.

Через год я выставила дом своего детства на продажу по сниженной цене. Я ничего не чувствовала, избавляясь от родового гнезда.

В день, когда я оформила все бумаги, меня навестила миссис Эллингтон.

– Он гордился тобой. Ты сделала его счастливым.

Я коснулась ее руки. Святая ложь – ложь во благо.

Глава 78

Через три дня после прихода Вайолет мне позвонила Джемма. Голос у нее был расстроенный.

Утром она обнаружила Джета в прачечной, он играл с острым лезвием и пытался порезать им свои джинсы.

– Это твое?

– Что-что? – Я возвращалась домой из бассейна: ходила в раздевалку посмотреть на кафель, вспомнить Сэма. Меня так удивил звонок Джеммы, что я не сразу поняла, о чем она.

– Это лезвие из твоего дома?

Лезвие от резака, которое я вытащила у Фокса из жестянки. Я спрятала одно в ящике комода и много лет не вспоминала о нем.

Вайолет. Она приходила ко мне в комнату за лезвием. Ей откуда-то стало известно, что оно там.

– Непонятно, откуда еще оно могло взяться. Фокс не держит их в доме. Вайолет говорит, у тебя в подвале хранятся его инструменты. Наверное, лезвие завалилось среди ее вещей, когда ты стирала.

– Не может такого быть. – Я представила, как Вайолет дает лезвие Джету и уходит. Меня бросило в жар.

– Надо лучше смотреть за вещами, Блайт. Вайолет могла пораниться.

В голосе Джеммы слышалось раздражение. Прежде она жалела меня, а теперь недолюбливает.

Джемма повесила трубку. Выругавшись сквозь зубы, я поспешила домой. Сбросив ботинки, побежала к себе в комнату, вытащила из ящика комода шелковый шарф. Лезвие пропало.

Глава 79

После этого случая я перестала спать. Когда все-таки удавалось заснуть, мне снился Сэм. Один за другим падали на пол его отрезанные пальчики, а он кричал и извивался у меня на руках. Не знаю, кто их отрезал, наверное, Вайолет. А потом его пальцы оказывались у меня во рту, я катала их языком по небу, жевала, словно мармеладки…

Сны были настолько реальны, что после пробуждения я бежала в ванную и сплевывала в раковину, ожидая увидеть кровь.

В следующем месяце Вайолет приехала снова. На этот раз мы вели себя более сдержанно, менее любезно. Ей было известно, что Джемма звонила. Мне было известно, что она взяла лезвие. Я так и не определилась, стоит ли поговорить об этом прямо. Недосып лишил меня последних сил. Не хотелось вспоминать об этом случае.

Я решила спустить все на тормозах, но однажды Вайолет явилась ко мне, когда я обрабатывала отбеливателем коврик в ванной, и, указав на знак «Токсично», спросила:

– Если выпить из этой бутылки, то умрешь? – И добавила: – Зачем ты держишь дома такую опасную вещь?

– А почему ты спрашиваешь?

Вайолет пожала плечами. Ей не требовался ответ. Она вышла из ванной, позвонила тебе и попросила забрать ее пораньше. По спине пробежал холодок – знакомый, внушающий ужас. Такое со мной уже было, и я еле выжила.

Я завинтила крышку отбеливателя, поставила бутылку в хозяйственный шкаф, где хранятся чистящие средства, и запомнила, что лежит на полке.

Я набирала номер Джеммы снова и снова. Сердце бухало в груди, как барабан. Она перезвонила только вечером.

Я сообщила ей о том, как Вайолет расспрашивала меня о яде и о пропавшем лезвии.

Мне тревожно за тебя и твою семью, сказала я. Мне страшно за Джета. Вам следует по-другому взглянуть на ситуацию. У Вайолет есть прошлое. Сердцем чую: жди беды.

Я положила голову на стол, ожидая ответа. У меня не было желания думать о Вайолет. Мне хотелось, чтобы она стала чужой проблемой, чужим страхом.

Некоторое время Джемма молчала, а потом ровным голосом произнесла:

– Вайолет не толкала Сэма, Блайт. Знаю, ты считаешь ее виноватой, но она ни при чем. Ты видишь то, чего не было.

Джемма повесила трубку. Раздался звон ключей – он пришел, чтобы остаться на ночь. Я позвала его в кухню и сбросила одежду. Мы трахались на столе; он приподнимал мои дряблые, высосанные досуха груди, словно представляя, какими они были когда-то.

Глава 80

Я много лет собиралась сходить на тот перекресток.

У меня не было особой причины идти туда и в то же время не было причин не ходить. Все равно как внезапное желание выбраться в субботу в кино. Почему бы и нет? Но каждый раз я находила себе другое занятие – например, навести порядок в ванной или разобрать продукты в буфете.

В тот день, о котором я хочу рассказать, все было иначе. По ночам меня терзала бессонница, а днем я бесцельно бродила по дому. В солонке закончилась соль, часы безнадежно отстали, на полке скопилась стопка рекламных проспектов, которые давно пора выбросить. В ушах снова и снова звучал голос Джеммы. Она говорила так, словно знала то, чего не знаю я. Почему ты в этом уверена? – хотелось крикнуть в телефонную трубку. Тебе-то откуда знать?

Тем не менее благодаря ей я впервые задумалась – а вдруг в ее словах есть доля правды? Иногда я просыпалась по утрам и первым делом воскрешала в памяти события того дня, чтобы убедиться, что воспоминания не стерлись.

Можно было и прогуляться, однако если ехать на машине, тогда казалось, что перекресток находится достаточно далеко, как раз настолько, насколько нужно. Я неторопливо объехала район несколько раз. Припарковалась за квартал. Посидела с закрытыми глазами, откинув голову на подголовник.

Потом вышла из машины и направилась туда.

Наконец я очутилась перед кофейней «У Джо». Вместо выцветшей щербатой вывески появилась новая. Я положила руку на грудь, проверяя, чувствуется ли сквозь пуховик биение сердца. Каждый удар причинял боль.

Я собралась с силами, обернулась и взглянула на перекресток.

Он показался мне совсем не таким, как я его помнила. Чем один перекресток отличается от другого? На потрескавшемся линялом асфальте прочерчены гудроновые вены, светоотражающая разметка обозначает пешеходный переход, которым люди все равно не пользуются. Светофоры покачиваются от ветра, пиликает звуковой сигнал «переход разрешен», рокочут машины.

Я оглядела проезжую часть в поисках следов крови или обломков, потом вспомнила – с тех пор миновало две тысячи четыреста сорок два долгих пустых дня. Дождавшись, когда загорится зеленый свет, вышла на дорогу, присела на корточки в том месте, где мой сын покинул меня, – в центре правого ряда, в нескольких метрах от пешеходного перехода. Провела ладонью по асфальту, прижала ее к холодной щеке.

Я представила, как коляска выкатывается на проезжую часть. Меня удивило, что рядом с тротуаром нет водосточного желоба, который мне всякий раз приходилось преодолевать, – а ведь я так ясно его помнила. В месте перехода бетонные плиты плавно вливались в асфальт – раньше этот спуск не казался мне таким ровным. Я достала из кармана губную помаду, положила на землю – блестящий цилиндрик без всяких затруднений докатился до середины дороги, мелькнул под брюхом машины и исчез из виду. Случайный прохожий замедлил шаг, пытаясь понять, что я делаю. Я отвернулась, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Я снова мысленно воспроизвела, как все было. Это ведь было. Точно было.

Вдруг кто-то пихнул меня под локоть. Вокруг сновали люди, несущие контейнеры с едой: наступило время обеденного перерыва. Я почувствовала себя невидимкой среди человеческих особей, живущих настоящей жизнью: у них есть работа, они проводят деловые встречи, их ждут дома. Хотелось крикнуть: Будьте вы прокляты! Мой сын погиб на этом самом месте, а вы ходите здесь каждый день как ни в чем не бывало! Несколько минут назад мое сердце готово было вырваться из груди, а теперь замерло тяжелым безжизненным комком. Внутри клокотала бессильная ярость.

Я вернулась к кафе – последнему месту, где Сэм был жив. Там все изменилось. На смену деревянному полу пришел кафель, вместо обоев – панели в виде грифельных досок. Я провела ладонью по новой металлической столешнице, пытаясь вспомнить, какие столы здесь стояли раньше, но не смогла – в голове мутилось. В кафе царила тишина, а некогда было не протолкнуться.

Я зашла внутрь. Дверной колокольчик исчез; Сэм и Вайолет так любили слушать его звон. Зато Джо оказался на месте. Он стоял ко мне спиной и колдовал над кофемашиной.

– Джо, – позвала я. Он медленно обернулся. Ахнул. Вышел из-за стойки, протянул мне обе руки.

– Я надеялся, что вы вернетесь.

– Здесь стало по-другому.

Джо пожал плечами.

– Это все мой сын. Он теперь здесь заправляет. Спина у меня уже не та, не могу долго стоять. – Мы улыбнулись друг другу. – Как у вас дела?

Я взглянула в окно на перекресток.

– Вы помните тот день?

Я не собиралась приходить сюда и расспрашивать.

– Моя дорогая… – Он взял меня за руку, посмотрел на улицу. – Помню, вы обезумели от горя. Ваша дочь цеплялась за вас, но вы не могли наклониться к ней. Вы стояли, словно громом пораженная.

Вайолет никогда не цеплялась за меня, не искала во мне утешения, как другие дети.

Мы сидели за столиком и смотрели на проезжающие машины. Светофоры мигали огнями на фоне белого неба.

– Вы видели, как все произошло?

Джо вздрогнул, но не отвел взгляд от дороги. Он долго думал, что сказать. Я отвернулась и краем глаза заметила, как он качает головой.

– Вы видели, как коляска попала на проезжую часть?

Джо крепко сжал кулаки, словно от сильной боли.

– Все эти годы я думал о вас. – Его глаза заблестели от слез. – Слава богу, у вас осталась дочка. Вам есть ради кого жить.

Когда я вернулась домой, сильный порыв ветра захлопнул дверь, чуть не прищемив мне пальцы. Я опустилась на пол, швырнула ключи в стену, вспомнила Сэма – его личико, только начавшее утрачивать младенческую нечеткость и обретающее собственные черты, сладкий запах моего молока в ямке у него на шее. Как он, насытившись, в последний раз сжимал губами мой сосок, прежде чем выпустить, как тянулся к моему лицу, пока я укачивала его в темноте.

Закрыв глаза, я старалась еще раз почувствовать теплый влажный рот, вес маленького тела у себя на коленях. Почти получилось: до меня донеслось бормотание телевизора, шум закипающего чайника, топот босых ног Вайолет наверху, плеск воды в ванной – ты бреешься перед уходом на работу. Грохот мусоровоза на заднем дворе. Ощущение несвежих волос. Нарастающий плач из соседней комнаты. Повседневная жизнь, банальная и удушающая, но приносящая покой.

Нужно оставить прошлое в прошлом и отказаться от всего, что у меня было.

Видимо, и от Сэма тоже.

Глава 81

Да, я выпила полбутылки вина, но мне уже давно хотелось тебе позвонить. Я лежала на диване, пока агент спал наверху, на твоей половине кровати. Не надо было оставлять его ночевать. Близилась полночь.

Сколько я ни проговаривала свою речь на разные лады, все равно получалось плохо. Мне не хотелось извиняться – я не чувствовала себя виноватой. Мне не хотелось признавать свою ошибку – я не была уверена, что ошибалась. Мне просто хотелось сказать тебе, что я изменилась и хочу чаще видеть нашу дочь.

На четвертый раз трубку взяла Джемма.

– У тебя все хорошо? – спросила она.

Наверное, хотела ответить я. Возможно, только сейчас у меня наконец-то стало все хорошо.

Я сказала, что мне нужно поговорить с тобой. Вы лежали в постели; было слышно, как зашуршали простыни, когда ты потянулся за трубкой.

– Я хочу чаще видеться с Вайолет. Нам нужно наладить отношения.

А потом я спросила тебя про картину, которую ты, уезжая, забрал из нашей спальни. Мне вдруг отчаянно захотелось ее увидеть. Пока ты собирался с мыслями, я встала и принялась ходить по комнате. Должно быть, она висит на безупречно-белой стене твоего красивого нового дома, а Джемма нежно касается золоченой рамы, думая о собственном ребенке.

– Понятия не имею, где она, – ответил ты.

Глава 82

На следующий день я забрала Вайолет из школы. Она одиноко сидела на ступенях, словно валун посреди водопада; дети обходили ее стороной.

– Сегодня будем делать, что тебе захочется, – объявила я, усадив ее в машину. – Выбирай сама. Теперь у нас новое расписание: по средам и четвергам ты ночуешь у меня.

Краем глаза я видела, как Вайолет лихорадочно строчит эсэмэску.

– Домой хочу, – наконец произнесла она, отвернувшись к окну.

– Само собой, но сперва повеселимся. Чего твоей душе угодно?

– Хочу к папе и Джемме.

– Ты моя дочь, а я твоя мама. Давай хотя бы попробуем.

Я остановилась на парковке у бензоколонки, не зная, куда ее везти. Она отвернулась от меня, набирая сообщение. Оказывается, у нее уже есть телефон.

– Кому пишешь?

– Маме и папе.

Вайолет наверняка ожидала реакции, но я не доставила ей такого удовольствия.

Мы выехали на шоссе и через два часа остановились у первой попавшейся забегаловки. Не знала, что наша дочь заделалась вегетарианкой, – она ела только картошку фри. Вайолет ни разу не спросила, куда мы едем; всю дорогу смотрела в окно, наматывала волосы на палец, выпрямляла их, водила ладонью по шелковой ленте, словно смычком по скрипке. Я тоже так делала в ее возрасте.

Наконец я припарковалась, взяла в автомате билет. На душе� заметно потеплело. Как же давно я здесь не была! Я вышла из машины на холод, подождала Вайолет, однако та не шевельнулась.

– Идем. Хочу кое с кем тебя познакомить.

Пока мы регистрировались на входе, она не промолвила ни слова. Я предъявила удостоверение личности, прикрепила к нашим курткам пластиковые гостевые бейджи. Вайолет молча проследовала за мной до лифта. Мы поднялись на четвертый этаж, двинулись по коридору. Воздух был затхлый, безвкусный, пропитанный вездесущим запахом мочи. Мне тут же стало нечем дышать. Я негромко постучала в дверь.

– Войдите.

Она сидела в кресле; на коленях лежал незаполненный кроссворд. Свет в комнате не горел, стержень ручки закрыт колпачком. Ее волосы были обмотаны шарфом, на плечах лежала яркая вязаная шаль.

Она приоткрыла рот, чтобы заговорить, но вздохнула: забыла, что хотела сказать. А потом вдруг:

– Это ты! Я так тебя ждала!

Вайолет смотрела, как мы обнимаемся. Я жестом велела дочери сесть в ногах аккуратно заправленной кровати.

– Как я рада тебя видеть! – Она взяла меня за руку. Ее кожа, тонкая, как рисовая бумага, вся была покрыта пятнами. Я поцеловала ей руку, на которой четко вырисовывались вены. Пахнуло вазелином.

– Ты очень красивая. – Ее голос звучал так искренне, что я и вправду почувствовала себя красивой. Губы у нее совсем пересохли. Я взяла с тумбочки стакан воды и предложила ей. – Нет, спасибо, дорогая. Лучше ты попей. В детстве тебе всегда хотелось пить.

Вайолет не отрываясь смотрела на нас. По ее искривившимся губам было ясно – ей неуютно в этом странном здании с неприятным запахом, в обществе незнакомой женщины. Она поерзала на кровати, взглянула на дверь.

– Хочу тебя познакомить кое с кем. Это моя дочь Вайолет.

Та бросила быстрый взгляд на незнакомку в кресле и пробормотала приветствие.

– Какая хорошенькая.

– Спасибо.

– Ты не знаешь, как я сюда попала? – На ее лице отразилась тревога.

– Тебя привезли на машине. Ты жила неподалеку, в квартале Даунингтон-кресент, помнишь?

– Нет.

Вошла медсестра, поставила поднос на столик на колесах.

– Ужин!

– Леда, познакомься с моей дочерью. – Она сжала мою руку и радостно улыбнулась. – Правда красавица?

Вайолет встала и подошла к выходу. Ее подбородок дрожал; казалось, она вот-вот заплачет. Медсестра улыбнулась мне, взбила подушки, положила на тумбочку две таблетки и сняла крышку с подноса. Комнату заполнил отвратительный запах разогретых консервированных овощей. Вайолет отвернулась.

– Мне пора ужинать, а потом ложиться. – Она медленно поднялась с кресла, аккуратно свернула шаль и удалилась в туалет. Я накрыла для нее ужин, положила журнал с кроссвордом на комод. Вайолет молча наблюдала за мной. Послышался шум спускаемой воды; она вышла из туалета и снова опустилась в кресло.

– Нам пора. – Я поцеловала ее в щеку. – Заеду на праздниках. Как дела у Дэниела и Томаса? Они тебя навещают?

– Кто это?

– Твои сыновья. – Я уже много лет их не видела.

– У меня нет сыновей, только ты одна.

Я снова поцеловала ее. Она сосредоточенно разглядывала столовые приборы, не понимая, как с ними обращаться. Я вложила вилку ей в руку и помогла наколоть стручок фасоли. Она кивнула и поднесла ее к губам.

Мы сели в машину. Я думала, Вайолет достанет телефон и начнет писать сообщение, но ошиблась. Стемнело. Мне показалось, наша дочь заснула, но на середине пути она вдруг подала голос:

– Кто эта женщина? Она не может быть твоей матерью, она же черная. – Вайолет говорила обвиняющим тоном, словно я пыталась выставить ее полной дурой.

– Она – самый близкий для меня человек.

– Почему ты не найдешь свою настоящую мать?

Я помедлила, подбирая правдивый ответ.

– Потому что мне страшно увидеть, какой она стала.

Я взглянула на ее изящный профиль. Горло сжалось от горечи. Почти четырнадцать лет я пыталась найти между нами то, чего никогда не было. Я произвела на свет это прекрасное создание, хотела ее, надеялась, что она станет моим миром. Теперь Вайолет почти взрослая женщина. В ее глазах кроется женская мудрость; недалек тот день, когда в ее жизни не останется для меня места. Я окажусь за бортом.

1975

Сесилия рано поняла, что не создана для материнства. Каждый раз, видя ребенка, идущего с матерью, она отворачивалась. Это была естественная физиологическая реакция, точно такая же, как закрыть глаза, защищаясь от брызг воды из-под крана. В ней не оказалось женской тяги заботиться, ласкать, оберегать. Она не умилялась при виде пухлых ножек и совершенно точно не хотела видеть себя в другом живом существе.

Менструации исправно приходили каждый месяц, словно напоминая: тебе не нужен ребенок, не слушай, когда другие говорят, что нужен.

Ей пришлось пожертвовать мечтами и свободой ради семьи.

Когда ребенок начал шевелиться в утробе, Сесилии показалось, что ее отношение меняется. Как-то раз она стояла голая перед зеркалом и смотрела, как ножка младенца двигается, растягивая кожу живота. Сесилия рассмеялась; младенец задвигался активнее. Им было хорошо вместе.

Во время родов врачи ввели ей наркоз, чтобы избавить от боли. Ребенок не хотел появляться на свет. Пришлось сделать три разреза и наложить щипцы, так что головка сплющилась. Когда Сесилия пришла в себя, новорожденный уже лежал в детском отделении среди других младенцев, завернутый во фланелевую пеленку.

– У вас девочка, – сказала медсестра, как будто Сесилия должна была обрадоваться этой новости.

Себ подкатил ее на кресле-каталке к окну и постучал в стекло, вызывая акушерку.

– Вон та. – Сесилия ткнула пальцем: третий ряд, четвертая слева.

– Откуда ты знаешь?

– Ниоткуда.

Акушерка поднесла малышку к окну и продемонстрировала родителям. Девочка лежала тихо, с открытыми глазами. Сесилии показалось, что она похожа на ее старую куклу Бет-Энн.

– Хотите покормить ее? – спросила акушерка и указала на грудь.

Сесилия взглянула на Себа и предложила выйти на воздух. Себ вывез ее через главный вход, прямо в халате и тапочках. Стойка для капельницы с лязгом стукалась о бетонные плиты. Сесилия закурила, глядя на парковку.

– Мы можем сесть в машину и уехать. Только ты и я. – Она потушила сигарету о подошву.

Себ засмеялся.

– Да, обезболивающее, похоже, работает. – Он развернул кресло. – Вернемся в палату. Нужно дать ей имя.

Они забрали ребенка домой к родителям Себа и устроили в плетеной корзине на кухонном столе. Молоко у Сесилии так и не появилось. Девочка питалась молочной смесью и быстро набирала вес, напоминая Сесилии Этту. В отличие от других младенцев, она почти не плакала, даже по ночам. Каждый день Себ говорил Сесилии: «Как же нам повезло».