Текст книги "Любовь по-стамбульски. Сердечные авантюры в самом гастрономическом городе"

Рецепт
Ореховое пишмание для чайной терапии во время стамбульской непогоды

Ингредиенты:

• 140 г пшеничной муки

• 200 г сахара

• 50 мл воды

• 1 чайная ложка лимонного сока

• Фисташки или корица для украшения (по желанию)

Приготовление восточных сладостей – особое действо, полное волшебства и тонких премудростей. Окутанная манящим ароматом кардамона кухня приветствует ласковой песней дождя – тысячи крохотных капель на запотевшем стекле дарят еще больше уюта. Осталось зажечь несколько свечей и можно приступать к старинному таинству, которое владеет сердцами восточных сладкоежек вот уже более шести веков.

Несмотря на уникальный вид воздушного пишмание, которое больше походит на мотки невесомой шерсти, ингредиенты кажутся более чем обыденными, поэтому я сразу приступаю к делу.

На среднем огне поджариваю муку, периодически помешивая ее. Мне нужно дождаться едва заметного золотистого оттенка и, главное, легкого орехового аромата, который скоро наполняет мою кухню.

Пересыпаю муку на большой поднос и оставляю остыть, а в это время принимаюсь за вторую составляющую рецепта – приготовление пластичной карамели. В толстодонной кастрюле смешиваю воду, сахар, лимонный сок и отправляю на плиту. Постоянно помешивая, я дожидаюсь полного соединения ингредиентов и даю покипеть минут десять – до карамельного оттенка. Важно не передержать сироп на огне, чтобы он не вздумал затвердеть: мне нужен сахарный пластилин, а не леденцы наподобие чудесных петушков, которыми я также не прочь полакомиться. Но это в другой раз…

Чтобы определить готовность сиропа – пока глаз не наметан, – местные хозяйки пользуются одним действенным способом. Нужно капнуть сиропа в стакан с холодной водой и тут же достать: если кусочек пластичный, выключаем огонь; твердый – значит, передержали и нужно начинать заново.

Горячую густую карамель аккуратно выливаю на силиконовый коврик для выпечки – она так и норовит перетечь за края, но я тщательно слежу за ней, поднимая поочередно бортики и направляя ее к центру. Такими же движениями, собирая золотистый комок, я переминаю все еще горячую карамель внутри силиконового коврика. Охлаждаясь, сироп становится плотным и за считаные минуты превращается в тот самый пластичный сгусток, с которым я тут же начинаю работать. Правильно приготовленная карамель липнуть к рукам не должна, и все же на всякий случай я смазываю ладони растительным маслом и тут же приступаю к так называемому выбеливанию.

Когда-то растягивали карамель исключительно мужчины, так как процесс требует силы и упорства. Возможно, в старые времена эта работа и казалась непосильной для слабого пола, но в двадцать первом веке, в котором физические нагрузки возведены в ранг культа и поощряются для достижения некого совершенства, задача кажется более чем простой. Если кто-то имел опыт работы с эспандером для кисти, может быть уверен, что и с приготовлением пишмание справится легко. Тягучий кусок карамели я растягиваю и складываю по много раз, пока она не приобретает светлый молочный оттенок.

Формирую из карамели кольцо и кладу в муку, которая должна полностью облепить карамель. Растягиваю припыленный круг, скручиваю восьмеркой и складываю пополам, образуя кружок поменьше. Снова в муку. Обваливаю со всех сторон и повторяю магическую процедуру: растягиваю, восьмерка, пополам, мука… Сперва кажется, что последовательность действий не имеет смысла. Но стоит проявить немного терпения, и в руках уже вместо толстого карамельного жгута начинает формироваться моток тончайшей белоснежной шерсти. В Стамбуле поговаривают, что к приготовлению нежнейшего десерта нужно непременно привлечь возлюбленного – и затем вместе, прилагая недюжинные усилия, «прясть» тончайшие нити будущего десерта в четыре руки.

Как только сахарные волоски становятся настолько тонкими, что дальше вытягивать их не имеет смысла, процедуру с мукой можно завершить.

Отрываю по небольшому куску воздушной массы и закладываю в небольшую формочку (это могут быть чашечки для кексов, рюмки и любая другая мелкокалиберная посуда). Слегка утрамбовываю и переворачиваю на блюдо, на котором пишмание будет подано к чаю. Некоторые формируют из нитей руками гнездышки, а после украшают их корицей или молотыми орехами. Рубленая фисташка на белых шариках выглядит аутентично и является классическим способом сервировки десерта.

Пишмание по вкусу кому-то напоминает сладкую вату, которой мы в детстве лакомились в парках аттракционов; другим – восточную халву с ее выраженным ореховым привкусом. Но одно можно сказать точно: необычное кушанье идеально подходит для дружеского чаепития с долгими душевными разговорами и искренними признаниями, от которых на душе становится тепло, а во рту сладко.

Взъерошенный граф влетел в кухню, когда чай был готов: крышка заварника в конструкции «чайданлык» весело подпрыгивала, оглушая дом приятной медной песенкой.

– Эврика, господа! Эврика! – загремел гость и тут же бросился к блюду с крохотными облачками, но Дип моментально среагировал и остановил его, прикрыв тарелку руками.

– Это к чаю! – и он торжественно понес пишмание в гостиную, где я уже успела застелить стол льняной скатертью с очаровательной цветочной вышивкой по канту.

Плещеев бросился за ним и, улучив мгновение, схватил рассыпающееся пирожное и тут же отправил его в большой рот, в котором оно моментально скрылось, оставив лишь легкую припудренность на носу.

– Рейс отменили, господа! Прекрасный лодос подарил мне время для решения этой непосильной задачи. И, кстати, я ее решил! Русская смекалка еще не в таких делах выручала…

– Интересно… Что же вы могли придумать? – поморщившись, прогнусавил Дип: он наливал чай и, как всегда, обжегся о металлическую крышку чайника.

Плещеев, манерно оттопырив мизинец, поднял перед лицом фигурный стаканчик с бронзовым напитком. Прищурившись, он долго наблюдал за изящным танцем двух прорвавшихся сквозь ситечко чаинок, потом сделал смачный глоток и заявил:

– Я сообщу тетушке, что… что у меня уже есть невеста! Разве сможет она пойти против моего чистого и светлого чувства и, вполне вероятно, намерения жениться?

Дип наслаждался нежным пишмание и мимолетом бросал на меня шутливые взгляды, не веря в состоятельность озвученной идеи.

– Но вы разве не знаете, что тетушек определенного возраста не так уж легко провести? У них нюх на аферы такого толка – она вас выведет на чистую воду за считаные минуты!

– Именно поэтому мне нужен подельник. Вернее, подельница. Простите за отсылку к криминалу, – и, рассмеявшись, он потянулся уже за третьей порцией.

Шаркнув ножкой, Плещеев внимательно посмотрел в глаза Дипу и на полном серьезе произнес:

– Учитывая нашу тесную связь с вашей семьей и готовность рискнуть друг ради друга, я хотел бы просить вашу супругу сыграть роль моей невесты! – граф церемонно сделал поклон головой, а Дип, огорошенный неприличным предложением, замер с кусочком десерта во рту. Если бы не вибрация в кармане засидевшегося гостя, не знаю, чем окончилась бы эта немая сцена с очевидно затянувшейся паузой, что было вполне в духе стамбульских сериалов, но почти не сочеталось с нашей культурой.

Звонила та самая тетушка, рейс которой был временно отложен и которая в скором времени должна была радикально поменять судьбу нашего друга. Плещеев скрылся на кухне, сражаясь с плохой связью, а я бросилась к Дипу, чтобы привести его в прежнее расположение духа.

Ревность – особая черта местных мужчин, и мой муж культивировал ее так активно, что спустя несколько лет проживания в Турции она приклеилась к нему, как привычка, и, пожалуй, стала походить на вторую натуру. Парадокс ситуации был в том, что я наслаждалась наивными приступами ревности милого Дипа, воспринимая их как игру, и ни в коем случае не как давление или что-то в таком негативном духе, хотя психологи и знающие подруги утверждали, что этого следует опасаться. Здоровая ревность подогревает настоящие чувства, в то время как поддельные она уничтожает легко и безвозвратно.

И все же обратная сторона этой милой игры порой имела негативные последствия в виде повышенного давления и головных болей мужа. Чтобы не допустить осложнений, я тут же кинулась к нему. Щеки Дипа пылали, как свежий шалгам[126]126
  Шалгам – острый турецкий напиток из репы, черной моркови, булгура, соли и дрожжей. После нескольких дней ферментации в результате брожения напиток приобретает темно-красный цвет. По вкусу напоминает рассол. Обычно его употребляют вместе с мясными блюдами или как дополнение к ракы.


[Закрыть].

– Ты считаешь такие предложения нормальным явлением? За кого он меня принимает? Как, по-твоему, я должен теперь поступить?!

– Определенно тебе нужно вызвать его на дуэль, – пыталась я шутить, однако мое чувство юмора не возымело должного эффекта. Улыбнувшись, я наклонилась к самому уху Дипа и прошептала:

– Он ведь не классический ухажер… – Дип насторожился, пытаясь понять смысл услышанного, и мне пришлось пояснить. – Ну… Это, конечно, не наше дело, но уважаемый граф имеет прелестного друга, с которым вполне счастлив.

– Ах вот оно что! – мой растерянный супруг опустился на стул и потянулся за чаем, который, конечно, успел остыть. – А я-то думаю, как у него хватило наглости в моем доме…

Из кухни послышался счастливый смех Плещеева. Он вихрем влетел в гостиную и бросился целовать руки Дипа, что было воспринято вторым превратно.

– Лодос мне благоволит! Тетушка не летит! Звонил мой брат из Парижа, который, представьте себе, влюбился в предназначенную мне Софи! Они вместе и счастливы! Обиженная тетушка улетела обратно в Штаты.

– Видимо, искать вам очередную партию, – добавил совсем успокоившийся Дип. – В таком случае предлагаю отметить эту радостную новость еще одним стаканчиком чая…

– Нет-нет, благодарю… Я и так злоупотребил вашим гостеприимством. Позвольте откланяться, мне нужно поскорее обрадовать беднягу Николя, он весь извелся…

Тут граф понял, что дал осечку, и, набросив наспех плащ, ретировался, так что мы даже не услышали щелчка замка на входной двери.

В тот день мы еще трижды пили чай, сдабривая его крохотными воздушными пирожными с легким привкусом холодной осени и теплого уютного дома. Лодос все так же свирепствовал за окном, а мы фантазировали, представляя себе прежних людей, укрывавшихся от ненастной стихии в холодных залах неотапливаемых дворцов, в покосившихся лачугах у площадей с мечетями, промозглых затхлых ялы, что столетия поскрипывают на берегах Босфора, вторя коварным ветрам.

Супружеский сговор: домашний катмер, или Свадьбы не будет!

5 декабря, г. Стамбул

Математическая задача о разломанном симите. – Тайный инспектор Мишлен в моем доме. – Дворцовое средство от капризного гемоглобина. – Нелепая беседа с сотейником и джезве. – Идеальное поведение сыра хеллима. – Медные стаканы с латунными ручками шефа Озанна. – Багряные холмы гранатовых корок. – Мягкий свет холодильника во время ночных перекусов. – Время боится одного. – Яркие пятна на скулах и поцелуи Стамбула. – Назойливый «майданоз». – Парфюмерная формула времени. – Мраморные склепы великих империй. – Пугающий прорицатель старинного некрополя. – Тыква и тесто фило как символы «романтики по-стамбульски».

Я недовольно поежилась под пуховым одеялом. Из узкой щели в окне проникал леденящий воздух: полный босфорской влаги, он оседал солеными поцелуями на кончике носа и так и норовил пощекотать голые пятки, которые во время сна я всегда держу раскрытыми. С улицы доносился неприятный голос парковщика. «Gel, gel, gel!»[127]127
  Ближе, ближе, ближе! (тур.)


[Закрыть]– руководил он несмышленым водителем, который уже с четверть часа не мог вписаться в отведенное ему на обочине место. Парковаться в Стамбуле – то еще испытание, пройти которое, к сожалению, дано лишь избранным: коренным горожанам, потомственным таксистам и стамбульским женщинам, которым здесь спускается многое – в том числе и оставленные автомобили на тротуарах и пешеходных переходах. Не конфликтовать же с дамами, в самом деле!

А вот вычислить за рулем «ябанджи» – так же просто, как и разломить симит надвое. Так теперь поговаривают предприимчивые и совестливые продавцы свежей выпечки. Экономический кризис, повлекший за собой падение курса лиры, поставил их в непростую ситуацию. Утренний симит, с которого начинался день каждого стамбульца, вместо двух с половиной лир теперь стоил все три пятьдесят, что приводило в негодование добрую часть населения безразмерного города.

– Разве могу я так обворовывать постоянных клиентов?! – возмущается старушка Дурмуш в вязаном берете и дутом пуховике, которая дни напролет торгует кунжутными бубликами на углу нашего дома. – У меня цена не меняется, – ласково кивает она и протягивает идеальную половинку симита за все те же две с половиной лиры. Я благодарю и еще долго удивляюсь сомнительной математике. Однако мне стоит только радоваться, ведь половинка симита гораздо лучше целого, учитывая мои попытки вписаться-таки в диетическую концепцию правильного питания.

Ровно в полдень заведение, в котором я пишу по утрам, начинает раздачу обеденного меню, главное блюдо которого тот самый легендарный Beyran çorbası, о котором ходят легенды и в каждом доме строжайше охраняется тайна его правильного приготовления. Хотя о какой тайне может идти речь, если известный каждому суп готовится так же просто, как и яйцо всмятку? Стамбульцы, почувствовавшие сухость в горле или любой другой симптом недомогания, немедленно заказывают у заботливых анне[128]128
  Мама (тур.).


[Закрыть]тарелку мясной похлебки, о которой говорят так: «İçen hasta olmaz»[129]129
  Тот, кто это ест, никогда не заболеет (тур.).


[Закрыть]. В контексте последних пандемических событий суп кажется еще более привлекательным, так что я, естественно, пробую приготовить его дома.

Рецепт
Зимний суп Бейран от любой напасти

Томление в течение пяти часов ноги ягненка – дело не хитрое, но требующее наблюдения. Для этой роли идеально подходит муж: его математического склада ум легко справляется с задачей не допустить выкипания воды ниже отмеченного уровня. Задания уровня «посолить» и «проверить на готовность» требуют более творческого подхода и потому ему не поручаются. Поджаренная в сливочном (а лучше в топленом) масле смесь сухих острой и сладкой паприк отправляется в процеженный бульон. И следом забрасываю рис. Мясо, которое спустя столько часов варки буквально сползает с косточки, рвется на мелкие кусочки и отправляется туда же. Перед подачей в суп нужно выдавить несколько зубчиков чеснока – чем больше, тем лучше он убережет от вирусных напастей. Соль по вкусу. Похлебка ярко-красного цвета, несмотря на простые ингредиенты, выглядит изысканным блюдом. Любители кислинки иногда выжимают сок половинки лимона прямо в тарелку во время еды – и острота тут же начинает звучать мягче.

Дип в восторге от моих кулинарных экспериментов: с рвением, а главное, видом тайного инспектора Мишлен он деловито пробует впервые приготовленное блюдо и после долго рассуждает о нотках и послевкусиях, очевидно, путая себя с сомелье. Я же горжусь тем, что обеспечиваю ему полноценную нагрузку среднестатистического инспектора «Красного путеводителя»[130]130
  «Красный путеводитель» – наиболее популярный и влиятельный из ресторанных рейтингов с 1900 г. и по сей день. Также известен под названием «Красный гид Мишлен».


[Закрыть]: двести семьдесят пять дней в году он дегустирует кулинарные шедевры в моем исполнении, давая им самую объективную оценку. Иногда, правда, искренность играет с ним злую шутку, и я замыкаюсь часа на два, коря себя за то, что пересолила мясной бульон или передержала фаршированные баклажаны на огне – в этом случае упругий овощ размякает и теряет свою привлекательность и полезность, которыми так славится в турецкой кухне. В отличие от Дипа, стамбульский муж никогда не скажет жене колкость, ибо тут же схлопочет с десяток проблем, решать которые придется громко, долго и, главное, в присутствии бесчисленных родственников.

Турецкая родня никогда не дремлет. Она всегда начеку, готовая прийти на помощь в любое время дня и ночи.

Не в силах больше терпеть гнусавый голос неугомонного парковщика, который абсолютно бесталанно руководил неопытным водителем на тротуаре, я вынырнула из-под теплого одеяла, наспех запахнула халат и свесилась из окна. Влажная свежесть в мгновение ока привела меня в чувство, и я с интересом стала всматриваться в нелогичные движения горе-водителя, который выполнял диагональную парковку. Мне захотелось тоже принять участие в ярком уличном действе, в которое каждый проходящий мимо (если, конечно, он истинный стамбулец) считал своим долгом внести лепту. На тротуаре толпа незнакомых людей размахивала руками и оживленно выкрикивала «Sag! Sol! Aferin!»[131]131
  Правее! Левее! Молодец! (тур.)


[Закрыть]и все в таком же хвалебном духе. Я готова уже была выкрикнуть совет – как-никак, сверху открывалась картина со всеми вариациями для маневров. Однако, то ли не рассчитав силы, то ли заглотнув слишком много холодного воздуха, раскашлялась что есть силы. Все взоры тут же обратились ко мне, свисающей в развевающемся халате через кованое перильце, ограждавшее французское окно в пол.

– Maske! Maske![132]132
  Маска! Маска! (тур.)


[Закрыть]– закричали испуганно прохожие и стали тут же натягивать на нос собственные маски, которые до этого болтались у них на подбородках. Пандемические реалии меняли мир на глазах: шмыгающий носом или перхающий человек представлялся на улицах города более опасным персонажем, нежели шатающийся забулдыга в неосвещенном переулке. На дружеских вечеринках люди теперь обсуждали количество неких «бустеров» и хвастались качеством натянутой под самые зрачки маски.

– Лично меня это не смущает, – заявляет мама одноклассницы моей Амки. Эта коренная уроженка региона Карадениз успешно вышла замуж за наследника крупнейшего производителя стекла в Турции и теперь ведет себя соответствующе статусу жены миллионера. – Если у меня не тот цвет лица и я не успела нанести макияж, конечно же, я в маске. Если же с моим личиком все в порядке, все полицейские мира не заставят меня прикрыть его!

При этом она резким движением подковыривает кончиком большого пальца верхний зуб – раздается характерный щелчок, и по этому традиционному жесту коренных стамбульцев я понимаю, что не сносить головы тому, кто поспорит с этой несносной фурией.

Неработающий папа девочки Жаклин, который приезжает в школу раньше всех, с видом заскучавшего зеваки радостно приветствует прехорошеньких мам, шеренгой прибывающих на паркинг в начищенных до блеска автомобилях. Он резво хватается за любую возможность перекинуться парой словечек, временами перескакивая с дружественной интонации на игривый флирт.

– А я, знаете ли, начал лучше спать после третьей дозы вакцины! – и он аккуратно приспускает маску до подбородка, чтобы похвастать белоснежной улыбкой заокеанского мачо: парень прибыл из Америки. – Разве можно не доверять компании, которая уже до этого изобрела чудо?! Я про виагру! Если уж они способны поднять то, что не стоит, то, поверьте, приподнять иммунитет им вообще ничего не стоит. Я так рассудил…

Турецкие мамочки, явно не оценившие мужского юмора, скривили лица в капризном недовольстве – точь-в-точь им заложили по дольке кисло-горького бергамота за обе щеки. Или по мясистому финику, щедро политому соком осеннего лимона – старинное дворцовое средство от малокровия, которым и сейчас пользуются стамбульцы, быстро и без усилий поднимая уровень капризного гемоглобина.

Итак, утро начиналось скверно! Декабрьская промозглая слякоть, беспорядочно снующие мотоциклы, оглушавшие и без того шумные улицы тоскливым гудком клаксона, негодующая толпа под окном – все взывало к первым вестникам начинавшейся депрессии, которая никогда в зимнюю пору не заставляла себя долго ждать. Мои внимательные читатели временами разражаются отзывами, полными критики и негодования по поводу моего меланхоличного склада характера. В красках описываемую душевную тоску они называют нелепыми капризами, а приступы паники – не более чем избалованностью и сибаритством. Как бы хотелось мне пояснить глубинные причины суровой грусти, которая временами настигает меня, но, вероятно, посвящать в причины хандры так же нелепо, как и вести беседу с медным сотейником или, чего доброго – с джезве[133]133
  Джезве – специальный металлический или керамический сосуд с длинной ручкой для заваривания турецкого кофе на огне, песке или углях. То же, что и турка.


[Закрыть], которая, кстати, в это самое время дожидается меня на кухне.

Охваченная неожиданным приступом кашля, я тут же скрылась за занавеской, тем более что из соседнего окна потянуло пережаренным суджуком[134]134
  Суджук – традиционная пряная колбаса из баранины и говядины, которую употребляют по утрам непременно в обжаренном виде.


[Закрыть]. Каким же неумехой нужно быть, чтобы испортить главный атрибут турецкого завтрака! В особенный восторг меня приводили запеченные на шпажках толстые ломтики того самого суджука вперемежку с пресным сыром хеллим[135]135
  Хеллим – полутвердый солоноватый сыр без ярко выраженного вкуса из смеси козьего и овечьего молока. Благодаря его уникальному свойству не плавиться при высоких температурах хеллим идеально подходит для обжаривания на гриле или сковороде до идеальной хрустящей корочки.


[Закрыть], который при высоких температурах ведет себя идеально: никогда не пристает к сковороде, не плавится, а, лишь размягчаясь, покрывается золотистой корочкой. Именно этот продукт я бы непременно включила в список идеальных гостинцев из Стамбула.

Судя по тому, что из детской не было слышно визгов, девочки либо спали, либо каким-то магическим образом оказались в школе. Писательство по ночам изнуряло меня настолько, что по утрам нужны были как минимум четверть часа, чтобы покопаться в собственной памяти и идентифицировать дату и место собственного нахождения. Кто-то подобные провалы называл постковидным синдромом, однако я хорошо знала за собой привычку забывать очевидное и потому ничуть не удивлялась тому, что подолгу ищу тапочки у кровати, хотя последний год хожу по дому босиком.

В кухне оживленно гремела посуда, аккомпанируя незатейливой французской песенке Эшли Парк. «Ooh, your kisses taste so sweet…»[136]136
  «Твои поцелуи такие сладкие…» – строчка из любимой песни Дипа «Mon Soleil», которая исполнялась певицей Эшли Парк в сериале «Эмили в Париже».


[Закрыть]– мурлыкал под нос Дип, совершенно неумело обращаясь с тяжелой чугунной сковородой, которую я едва могла сдвинуть с места. Над плитой висело чадящее облако: едкий дым вот-вот готов был добраться до пожарного извещателя на потолке, что определенно привело бы к панике в кондоминиуме. Пройти еще раз утомительный инструктаж администратора дома по правилам пользования плитой я была не готова. Но главным негативным последствием даже незначительного воспламенения стали бы укоризненные взгляды благочестивых соседок за допущенную оплошность. Нужно было признать, что злополучный суджук горел на моей собственной кухне, а большего позора в этом городе найти невозможно. Я ринулась к вытяжке, которую Дип попросту не подумал включить, и распахнула окно в серое утро, под которым все еще проходила церемония паркования автомобиля.

– Ты вовремя! – обрадовался муж, пританцовывая в такт все той же мелодии. – Мы с девочками решили тебе дать поспать. И вуаля! Дети в школе! Завтрак… почти на столе!

Скорлупа от яиц художественно была сложена в вертикальную пирамидку посреди стола; все виды масел стояли ровной шеренгой, занимая половину рабочей поверхности до самой раковины: кунжутное, подсолнечное, трюфельное, оливковое холодного отжима, рафинированное… Неужели он их все использовал?! Но больше всего меня заинтересовали опустевшие настенные полки, на которых еще вчера вечером стояла коллекция антикварной медной посуды.

Особую ценность для меня представлял набор мерных чашек середины девятнадцатого века, привезенный известным французским шефом Ахиллом Озанном. Продавец на блошином рынке убедил меня в том, что сто пятьдесят лет назад гениальный повар посетил османский Константинополь. Он вдохновлялся султанской кухней и пополнял список редких рецептов, которыми позже потчевал греческого короля, на службе у которого состоял. В доказательство правдивости своих слов старьевщик предъявил несколько открыток, подписанных рукой самого месье Озанна. По какой-то причине тот не успел их отправить адресату и оставил в шкафу кухни небольшого отеля в районе Пера. Там же невнимательным кулинаром были забыты и пять очаровательных медных стаканов с латунными ручками, на днищах которых тончайшей гравировкой были обозначены европейские меры объемов. Торг с торговцем длился томительные для меня минуты, так как я готова была выложить за премилый артефакт из пяти предметов все, что у меня имелось, включая душу. Однако последняя торговцу не понадобилась и, ободрав меня как липку, он самым старательным образом обернул каждую чашку в крафт-бумагу и бережно передал мне с просьбой не забывать, какой ценностью отныне я обладаю. И я не забывала!

Дип тут же уловил вопрос в моих глазах и, выдержав утомительную паузу, с гордостью заявил:

– Все эти медные побрякушки покрылись таким налетом, что я решил их искупать, – и он ткнул локтем в сторону работавшей посудомойки, а сам продолжил динамично встряхивать сковороду с пригоревшими ломтями безвозвратно испорченного суджука.

– Да выключи ты уже этот огонь! Ведь все сгорело! – не выдержала я и бросилась к посудомойке, которая испускала такие звуки, что сердце обливалось кровью. – Ты видел когда-нибудь, чтобы я так мыла медную посуду? Теперь их вряд ли получится привести в прежний вид… Медь нужно чистить солью с лимоном, уксусом или, на худой конец, кетчупом… и после долго натирать ветошью… Для блеска…

Дип громко вздохнул.

– Но не будем же мы из-за каких-то безделушек портить такой замечательный завтрак? – и он в блаженной улыбке потянул носом над чадящей сковородой.

Тем утром я гордилась терпением, сформированным за долгие годы жизни с человеком, который так мило рушил все мои привязанности и избавлялся от ценностей с легкостью слепца. В этом его верными помощниками были стиральная и посудомоечная машины, за считаные минуты способные превратить тончайший кашемир в сбитый комок войлока и позолоту на старинных чашках в бесполезные ошметки былой роскоши на костяном фарфоре.

Я в ужасе смотрела на закопченную сковороду, на обугленные куски коричневой колбасы, пережаренную яичницу и груду половинок граната, из которых мой горе-кулинар к превеликому счастью еще не успел выжать сок.

Свежевыжатые витаминные коктейли – то, без чего не обходится ни одно утро в этом городе. Тонны фруктов и овощей, что сгружаются ежедневно у рынков и продуктовых магазинов, кричат и требуют быть немедленно превращенными в потоки бодрящего напитка, который дает сил и энергии столько, сколько не способна дать ни одна наицелебнейшая пилюля в мире.

Если большинство столиц мира накануне Рождества и Нового года погружаются в пряные ароматы праздничной выпечки, щекочущей раскрасневшиеся на морозе носы нотками корицы и кардамона, имбиря и ванили, то Стамбул в декабре игнорирует мировые традиции и пахнет совершенно особенно и необычно.

Благоухает город гранатовыми корками, которые багряными холмами возвышаются на каждом перекрестке у скрипучих лотков с одноногими соковыжималками. Веселые продавцы, засучив рукава по локти (и это при холодящей изморози), на манер солистов великолепной оперы Сюрейа[137]137
  Сюрейа – оперный театр Стамбула, расположенный в азиатской части города, в районе Кадыкей. Действует с 1927 года.


[Закрыть]зазывают спешащих прохожих сделать глоток живительной силы, способный наполнить тело энергией, а душу любовью.

Мы молча убрались в кухне и, так и не сумев осилить окончательно испорченную яичницу, стали собираться на улицу. Выход в люди – это особый ритуал, к которому прибегает каждый, кому нужно спастись от дурных мыслей, изнурительных проблем или просто забыться в томном расслабляющем очаровании старого города. Стамбульцы редко сидят по домам. Словно намазанные акациевым медом с Качкарских гор переулки выманивают из просторных квартир сонных горожан. Стоит температуре опуститься до пяти градусов (конечно же, выше нуля), как стамбульцы впадают в настоящую зимнюю спячку: шаги замедляются, а звонкие голоса превращаются в едва слышный шепот. Даже вечно веселые бесцельно шатающиеся туристы, с опаской озираясь по сторонам, начинают говорить тише и стремятся укрыться от тяжелого неба в приземистых забегаловках, в которых определенно теплее, однако по ногам непременно гуляют сквозняки.

Натянув на самый нос фетровую кепку и обкрутив бессчетное количество раз кашемировый шарф вокруг шеи, Дип брел впереди меня по узкому неровному тротуару, уставленному мисками с кошачьим кормом. Холодные посеревшие улицы то и дело выбрасывали из-за очередного угла пропитанных влагой зданий печальных незнакомцев.

Стамбульцы не привыкли одеваться тепло:

пробиваемые легким ознобом, они глубоко вжимают головы в приподнятые воротники легких пальто и едва слышно щелкают закостеневшими пальцами в карманах.

Сталкиваясь на узких тротуарах друг с другом, сонные люди звучно шмыгают носами и качают головами – то ли в знак приветствия, то ли солидарности. Мне нравится принимать активное участие в этом спектакле, и я (хотя и одета по погоде) изображаю разбитую особу, которая едва волочит ноги и вот-вот норовит упасть в обморок.

Высокий старинный дом справа радушно представляется каждому каллиграфической надписью на каменной табличке над неприметной парадной «Doga Evi». Тяжелая кованая дверь наверняка привлечет внимание каждого, кто сумеет отыскать незаметную улочку имени мало кому известного Иззет-паши. И все же кое-что в биографии этого человека я нахожу интересным, о чем тут же спешу сообщить Дипу:

– Ты знаешь, что этот Иззет-паша был женат на первой женщине-романистке[138]138
  Речь идет о Хайрие Мелек Хунч (1896–1963) – писательнице черкесского происхождения, известной в Турции как обладавшей исключительным интеллектом, образованием и отвагой женщиной.


[Закрыть]в Турции? Она была красавицей-черкесской.

Дип равнодушно кивнул и, даже не обернувшись, пробурчал:

– Сочувствую бедняге. Быть женатым на писательнице, да еще и романистке – то еще испытание. Кроме того, какая разница, на ком угораздило жениться мужчину. Главное – что он сделал сам…

– А если я скажу, что этот самый Иззет-паша был доблестным генералом Османской империи? Депутатом первого парламента Турции? Тебя это впечатлит?

– Это другое дело…

Я резко остановила его и посмотрела прямо в глаза.

– Так ты мне мстишь за несостоявшийся завтрак? Прости, но в Стамбуле есть пережаренную колбасу просто непозволительно!

– Дело не в колбасе, – и он грустно сглотнул слюну при воспоминаниях о сковороде с красным масляным суджуком. – Мужчины с трудом переносят подобные потери…

Откуда-то сверху раздался тоненький голосок. Прохожие, включая нас, подняли головы, рассматривая верхние этажи старинного дома, прячущиеся в легкой дымке утреннего тумана. Свесившись через широкий каменный подоконник, кому-то махала женщина и что есть силы пыталась докричаться сквозь расстояние в высоких пять этажей.

– Да не вы! Вы мимо проходите!

И мы побрели прочь.

– Нет-нет, ты, иностранка, постой! Я тебя знаю. Ты у меня керамику на базаре покупаешь! У меня и моего мужа Мехмета!

Мехмет-бея не знает в нашем районе разве только что прибывший новичок, потому что, стоит вам задержаться в этом коммуникабельном городе на пару-тройку дней, как все дороги непременно приведут к самому общительному и очаровательному мужчине на планете. И если сегодня есть армии поклонниц Кыванча Татлытуга[139]139
  Кыванч Татлытуг – популярный турецкий актер и модель.


[Закрыть], то это лишь потому, что эти поклонницы все еще не доехали до бомонтийского базарчика редких вещиц, где каждое воскресенье очаровательный седовласый историк завлекает толпы увлекательными рассказами. Это истории о византийских принцессах, их юных любовниках, тайных снадобьях, продлевающих молодость, и секретных тоннелях, пролегающих прямо под нашими ногами. Супруга Мехмет-бея, скромного вида Хатидже, обычно держится в стороне, с удивительной стойкостью перенося откровенные ухлестывания обаятельного супруга за каждой юбкой. Она старательно натирает керамические кясе ручной работы, которыми они торгуют в выходные, и лишь изредка бросает полные горечи взгляды на мечущего искры флиртующего мужа. И как она терпит его? Этот вопрос я задавала себе каждый раз, стоило мне поравняться с их ярким прилавком и ощутить на себе слащавый взгляд неутомимого ловеласа.