Текст книги "Три Германии"

Моссовет. Промыслов. Берлинские гости и пистолет. С непосредственной работой советских градоначальников мне сталкиваться не приходилось, но в период работы в АПН через мои руки проходило немало статей, комментариев и бэкграундов на эту тему, и представление о деятельности Моссовета я всё же имел. Знания мои несколько расширились после того, как Наумов поручил мне оказать «пропагандистскую поддержку» делегации муниципальных работников из ГДР во главе с Кони (Конрадом) Науманом, которого он знал лично. Первый секретарь берлинского окружкома и член Политбюро СЕПГ прилетел в Москву с переводчицей, но я должен был взять на себя часть её работы на переговорах с Промысловым, что оказалось нелегко: она постоянно «перетягивала одеяло на себя», чему я вяло сопротивлялся, чтобы не почувствовать себя лишним. В институте нас учили: на официальных переговорах переводчик должен быть «на пол тона ниже» остальных участников, а при неофициальном общении с ними – «на пол тона выше». Мне предстояло провести два дня в неформальном общении с членами делегации – в экскурсии по городу, на обеде в «Метрополе» и на даче у Промыслова, поэтому я постоянно был при галстуке и застёгнутым на все пуговицы. Науман в 50-е годы учился в Москве, и на «большом хурале» в ресторане усадил меня рядом. Много шутил, часто подливал вина себе и мне и, когда переводчица переводила многословные выступления членов делегации, её не слушал, вполголоса расспрашивая меня о столичных новостях и «о жизни». Начались ответные выступления, я вскочил, но Науман мягко опустил меня на стул, шепнув: «Пускай – она. Я всё это тоже знаю». Тихие вопросы – тихие ответы. Трапеза затягивалась. Настроение поднималось. Гости чувствовали себя, как дома. Глава делегации предложил мне расстегнуть пиджак. Я оставался в меру напряжён. И тогда он, положив мне руку на плечо, с добродушной улыбкой шепнул: «Да ладно, знаю, что у тебя там пистолет». Я поперхнулся, подумав, что мои коллеги в ГДР, наверное, наделены более широкими полномочиями, и невольно стал внимательно оглядывать фигуру сидевшей напротив чуть наискосок переводчицы, соображая, где она могла прятать оружие. Она это заметила, занервничала. А Науман шумно расхохотался. На дачу к Промыслову я ехал в машине вместе с ним и с Науманом. Мэр рассказывал, что в гараже у него три автомобиля, включая «мерседес» и «ЗИЛ», которыми он практически не пользуется. Зато на даче нас угостили не только овощами, но и колбасными изделиями «собственного» подсобного хозяйства. Промыслов произвёл на меня впечатление вполне компетентного и не заносчивого градоначальника, отличавшегося этими качествами от многих советских партаппаратчиков. И надеюсь, что годы спустя он действительно с юмором отнёсся к названию моей статьи в «Известиях», как и предполагал Манфред Роммель.

Пути и тупики гуманитарной помощи. Благотворители и комиссары

5 октября 1990 г. Херцогенаурах – Бонн. Спикер «Адидас» Гюнтер Пфау Е. Бовкуну:… Евгений, ещё раз благодарю за доверительную беседу о семинаре нашей фирмы в Сочи. Сотрудничество с российскими партнёрами развивается, и мы уже договорились с одной авиакомпанией о транспортировке благотворительных грузов. С дружеским приветом. Гюнтер.

29 ноября 1990 г. Запорожье-Бонн. Рабочие энергетического завода Е. Бовкуну:… Мы, группа трудящихся, с большим вниманием прочитали Вашу статью «Нам хотят помочь. Мы не хотим» и заинтересовались деятельностью социальных организаций ФРГ. Не могли бы Вы прислать адрес «Кап Анамур» или другой организации для сотрудничества в области социальной помощи? По поручению – Шиманаев Валерий Павлович. Запорожье. Бельфорский бульвар, д. 6, кв. 28.

25 июня 1991 г. Москва. Ул. Станиславского – Пушкинская пл. Приёмная народного депутата СССР Б. Н. Ельцина – Первому заместителю Главного редактора «Известий» И. Н. Голембиовскому: Уважаемый Игорь Несторович, по рекомендации Российского благотворительного общества «Содружество» и по поручению Приёмной народного депутата СССР т. Ельцина Б. Н. просим Вас выразить корреспонденту «Известий» в Бонне т. Бовкуну Е. В. глубокую признательность за участие в организации гуманитарной помощи населению России в разработке благотворительных программ. Помощник народного депутата Б. Н. Ельцина В. И. Васильева.

11 ноября 1991 г. Е. Бовкун – Зам. гл. редактора «Известий» А. Друзенко: Толя, появилась возможность провести под контролем «Известий» солидную благотворительную акцию. В министерстве обороны ФРГ мне сообщили, что выделяют в качестве помощи нашим республикам к зиме семь тысяч грузовиков из запасов бывшей армии ГДР. Они будут отправлены морем в наши южные и западные порты. Министерство обороны не хочет делать это официально (через посольство) и спрашивает, не могли бы «Известия» взять эту акцию под контроль? Пока предполагается отправить грузовики в Россию, Беларусь и на Украину, по адресам, имеющимся у немецких благотворительных обществ. Но нет адресов в Армении, Киргизии и Казахстане. Нельзя ли через наших собкоров на местах выяснить недостающие адреса и потребности? Конечно, в том случае, если «Известия» возьмут шефство над этой акцией.

26 июня 1992 г. Е. Бовкун – И. Голембиовскому: Игорь, химический концерн «Байер» готов частично в качестве оплаты за рекламу передать определённое количество самых распространённых лекарств медпункту «Известий». В своё время я предлагал им это, учитывая тяжёлое положение с лекарствами. Теперь они согласны, но хотели бы иметь список – 15–20 наименований. Если наши врачи затрудняются его составить, я могу сделать это по своему усмотрению: продукция «Байер» знакома мне по аптекам. Полагаю, это тот случай, когда от бартерной рекламы будет польза всем сотрудникам.

15 декабря 1997 г. Член Правления БМВ АГ Хорст Тельчик Е. Бовкуну:… наш круглый стол с острыми углами в Бад-Хомбурге был чрезвычайно интересным, хотя вряд ли кто-нибудь из нас точно знает, куда пойдёт Россия. Интересными для меня были высказывания космонавта Джанибекова. Но мне трудно согласиться с мнением некоторых участников о характере немецкой гуманитарной помощи, поэтому я чрезвычайно признателен Вам за подробные и объективные оценки деятельности благотворительных организаций Германии. С дружеским приветом, Хорст Тельчик.

11 декабря 1992 г. Сочи – Москва. А. С. Красильникова Е. В. Бовкуну:… К Вам обращается из Сочи бывшая «несовершеннолетняя узница» концлагеря Красильникова Ада Спиридоновна. Я не пишу Вам о каторжной 12-часовой работе в литейном цехе. Это трудно и взрослому человеку, а ведь мне тогда ещё не исполнилось 15 лет. Через органы КГБ Украины я разыскала документы и на их основании, по Указу Президиума РСФСР № 16 от 25 июня 1991 г. получила удостоверение № 007638 в Хостинском райсобесе. Это даёт мне право пользоваться льготами для инвалидов войны. За всё это спасибо Всесоюзному совету бывших «несовершеннолетних узников». И тут большую роль сыграли Ваши статьи, опубликованные в газете «Известия». Большое всем вам спасибо! Пользуюсь случаем поздравить Вас с Рождеством. Счастья Вам и успехов в вашей благородной работе! СССР 354002 Уд. Мандариновая, д. 10, кв. 11.

29 октября 1992 г. Москва – Бонн. Прудкая С. М. Е. Бовкуну:… «Посмотрел, как живут побеждённые – можно и умирать». Эти пророческие слова принадлежат моему мужу Прудкому Павлу Устиновичу. Я много лет слежу за Вашими публикациями, чувствуя душу в них, и не раз возникала мысль обратиться к Вам, но зная состояние вопроса, понимала, что беспокоить Вас бессмысленно. Сейчас появилась надежда. Речь идёт о просьбе передать документы по назначению. Прошу принять посильное участие. С искренним к Вам уважением – Прудкая Софья Михайловна.

Даже эта незначительная часть моей корреспонденции, касающейся гуманитарной помощи советским людям, страдавшим от социальных последствий распада идеологической и политической системы «социализма в одной стране», убеждает: как мало все мы – журналисты, чиновники, дипломаты и обыкновенные граждане тогдашней России знали о гуманитарных и благотворительных традициях западного общества и о том, с чего в таких случаях нужно начинать. Мы шли в темноте, дорогу нащупывали вслепую. Да, собственно, и дороги-то не было.

Башмачный профессор. Кроссовки для детдомов

Херцогенаурах, расположенный на берегу живописной речушки во франконской Швейцарии, в Германии называют «городом башмачного профессора». Внешне он мало чем отличается от других городков северной Баварии. Черепичные крыши, двухэтажные фахверки, украшенные кустарными росписями и цветами. Островерхая церквушка, рыночная площадь. Родина инженера Ади (Адольфа) Дасслера, основателя «Адидас». Фирма досталась в наследство одному из его сыновей, а другой, побуждаемый честолюбием и азартом, создал не менее популярную «Пуму». В средние века в Херцогенаурахе стали развиваться ремёсла – кожевенное дело и ткачество. Но по мере того, как в городе оседало всё больше башмачников, ткацкие мануфактуры приходили в упадок. Ади Дасслеру было чем гордиться. Однако его собственная слава затмила исторические традиции родного края. Город не прославился бы на весь мир, если бы не «Адидас» и «Пума». Хозяева «Адидас» на протяжении десятилетий обходились без рекламы. Наследница патриарха Бригитта Бенклер-Дасслер говорила мне: «Нам не нужна реклама. Достаточно, что спортсмены рекламируют нашу продукцию на соревнованиях. Столь длительная реклама разорила бы любую фирму. А нам это гроша не стоит». Все поколения советских журналистов, работавших за рубежом, интересовались спортом, а мои коллеги в Германии пользовались со стороны руководства «Адидас» особыми симпатиями. Поэтому и меня ещё с первой командировки приглашали на обеды и брифинги, одаривая к Новому году спортивными сувенирами. Дружеские отношения сложились у нас со спикером концерна Гюнтером Пфау. В начале 90-х они вступили в новую фазу. В силу обстоятельств мне с помощью коллег-известинцев в регионах пришлось контролировать доставку благотворительных грузов «Адидас» в Россию, поскольку движение по официальным каналам затормозилось. В марте 90-го я посоветовал руководству фирмы не передавать дефицитные кроссовки в качестве благотворительных посылок по государственным каналам, чтобы они не исчезли в закромах родины. Их принял один из новых фондов, которому корпункт «Известий» содействовал в установлении контактов с местными партнёрами. В том же месяце партию адидасовской обуви вместе с компьютерным оборудованием фирмы «Эпсон» отправили из Сант-Августина трейлерами «Совтрансавто». Общественные организации ФРГ проследили путь гуманитарных грузов от начала до конца. Обувь распределили в детских домах Москвы и среди шахтёров Кузбасса.

Компенсация пришла слишком поздно. Письма Ады Красильниковой и Софьи Прудкой были лишь одними из сотен писем, полученных мною после публикации в «Известиях» статей о выплате немцами компенсаций жертвам второй мировой войны. Среди тех, кто спустя десятилетия после Великой Победы мог рассчитывать хоть на какое-то подтверждение перенесённых страданий и незначительную материальную помощь оказались в основном те, кого советские власти в 1945 году объявили коллаборационистами, изменниками или врагами народа. В их числе был военный лётчик Павел Устинович Прудкий, представленный в мае 1943 года к званию Героя Советского Союза за боевой налёт на дальние цели и совершивший 169 боевых вылетов. Но в июне того же года он был сбит, попал в плен, а после Победы – в сталинские лагеря. В семейном архиве Софьи Михайловны сохранился отзыв ветерана войны и бывшего заключённого Панова о мужественном поведении Прудкого в плену. Но подобные документы властями не учитывались. Из Гулага Прудкий вышел инвалидом. В апреле 91-го посетил Германию по приглашению правительства земли Баден-Вюртемберг, посмотрел, как живут побеждённые, и вскоре умер. Запрос о компенсации, по просьбе его жены я передал германским властям. Но компенсация опоздала.

«Кап Анамур» и горняки Кузбасса. Обращения к журналистам с просьбами о посредничестве в начале 90-х распространялись как реакция на частные случаи пропажи посылок гуманитарной помощи. Некоторые товары, особенно одежда, попадали в руки советской мафии, продавались по спекулятивным ценам из-под полы. Водители грузовиков, совершавшие благотворительные рейсы, рассказывали мне, как на бензоколонках им отказывали в заправке, вымогая посылки, как придирались таможенники, если не оказывалось «нужной» сопроводительной бумаги. Вагоны с немецким мясом долго стояли в Бресте на запасных путях, а картофель никак не могли вывезти из Гамбурга. Многие благотворители перестали доверять официальным каналам и грузы сопровождали сами. Неправительственная помощь нередко была важнее официальных мер, ибо носила более широкий характер. Однажды в корпункт обратились за помощью руководители организации, становлению которой в прошлом помогал Генрих Бёлль. Врачи Комитета «Кап Анамур», прежде не имевшие контактов с СССР, решили помочь горнякам Кузбасса и обожглись на советском бюрократизме. Прежде чем в Новокузнецк и Прокопьевск отправился первый груз с лекарствами, пришлось преодолеть сопротивление бюрократов. Телеграммы «Кап Анамур» стачечному комитету кузбассцев не доходили, разрешение на проезд грузовиков где-то мариновалось. Лишь после публикаций собкоров «Известий» бреши в панцире удалось пробить. Принесли результаты встречные усилия наших шахтёров и немецких врачей. «Кап Анамур» получил разрешение на долгосрочное пребывание в Прокопьевске двух сотрудников комитета для изучения системы медицинского снабжения и разработки рекомендаций по оказанию помощи. Затем появилась первая социальная аптека для обслуживания 14 тысяч материально нуждавшихся. Но я ещё долго продолжал получать письма из разных городов, стараясь ни одно не оставить без ответа. Преобладающую часть нагрузки по организации гуманитарного сотрудничества на местах взяли на себя Алик Плутник (в редакции) и региональные собкоры.

23 декабря 1994 г. Бонн (Обервинтер) – Бонн (Мелем). Корнелия (Ирина) Герстенмайер – Бовкунам:… От всей души поздравляю вас с Рождеством. Благодарность свою за вашу дружбу и поддержку в словах передать не могу. Не знаю, как я пережила бы этот тяжёлый год без вас, вашего терпения, присутствия, доброты, помощи. «Надежда вопреки тревоге» – наверное, так можно описать наши волнения из-за России, нашей невозможной и любимой. Всегда ваша – Ирина.

Будни милосердия и торжество немилосердных. Милосердие гибнет первым в годы жестокости. Поэтому после крушения Тысячелетнего рейха, переосмысливая наследие гитлеризма, немцы, прежде всего, начали возрождать гуманизм. Задержись национал-социализм до середины 60-х, восстановить связь с гуманитарными традициями прошлого было бы труднее. Милосердие не наследуется, не передаётся с традициями благотворительности. Оно воспитывается в каждом поколении заново. В Германии каждый, кого осудили за причастность к НСДАП, претендовал на милосердие. Каждый, получивший «отмывочный лист» («перзильшайн») и право занимать государственные должности, с готовностью проявлял милосердие к осуждённым, автоматически становясь проводником идей демократии, независимо от прежних убеждений. Бывшие попутчики мучительно излечивались от комплексов, постигая, что чувство коллективной вины отнюдь не делает вину коллективной, что вина, как и невиновность, всегда персональна. Карл Ясперс считал, что каждый немец несёт на себе долю вины и что из этого вытекает коллективная ответственность, но никак не коллективная вина. В противоборстве различных представлений о добре и справедливости в послевоенной Германии стали развиваться структуры благотворительности, утраченные Россией после большевистской революции. Они проповедовали иной гуманизм – социалистический, основополагающий признак которого сформулировал М. Горький: «Если враг нее сдаётся, его уничтожают». «Наш гуманизм абсолютен… нам дозволено всё», – устраняла последние сомнения газета «Красный меч» в 1919 году. И как ни странно, именно немцам суждено было после августовского путча 91-го вернуть нам потерянные традиции. Бескорыстные добровольцы Германии с готовностью шли на риск, отправляя первые благотворительные грузы в Россию. Тесным сотрудничеством с ними ознаменовался значительный период моей работы в «Известиях». В первые же годы второй командировки в Германию судьба свела меня с Ириной Герстенмайер, дочерью участника антигитлеровского Сопротивления, известного христианско-демократического политика Ойгена Герстенмайера. Она стала первой и единственной иностранкой, получившей почётное российское гражданство за большие заслуги в деле развития отечественной благотворительности. Знакомство наше состоялось в привокзальной боннской гостинице «Темпельхоф» на пресс-конференции общества «Континент», где обсуждались правозащитные проблемы. Тематика встречи заинтересовала меня, и я записался в гостевую тетрадь. А после пресс-конференции ко мне подошла красивая смуглая женщина хрупкого сложения с высокой причёской густых чёрных волос и выразительными чертами лица и сказала: «Мы очень рады, что наша работа заинтересовала корреспондента «Известий». Вы не боитесь контактов с нами? Если нет, я хотела бы побеседовать с вами в более непринуждённой обстановке». Уже шла перестройка, но старые советские клише ещё кочевали по страницам советских газет, а некоторые идейные стражи советской морали не упускали случая напомнить госпоже Герстенмайер, что в своё время её выслали из СССР как антисоветчицу, прервав учёбу в московском вузе. Но желание содействовать возрождению благотворительности в России, интерес к совмещению журналистской работы с миссионерской, усиленные наследственной строптивостью, побудили меня с головой уйти в непривычную дополнительную работу. Знакомство переросло в многолетнюю дружбу. Ирочку Герстенмайер полюбили наши друзья, приезжавшие в Германию. Любовь к России, высокое чувство ответственности и христианская доброта принесли Корнелии Ирине Герстенмайер известность в различных кругах российского общества.

Комиссары пришли – тоже грабить начали. Весной 93-го сигнал SOS подало общество «Континент», зарегистрированное в Германии как «Объединение для содействия развитию социально-государственных и демократических структур в Восточной Европе». Более двух лет реализовывалась программа гуманитарной помощи, но потом создалась ситуация, которую можно было бы описать, перефразируя слова крестьянина из кинофильма «Чапаев»: «белые пришли – грабят, красные пришли – грабят, демократы пришли, тоже, понимаешь, грабить начали». Комиссары от демократии экспроприировали гуманитарные грузы для благотворительной столовой в Тёплом Стане, которой в результате неуёмной страсти бюрократов к управлению чужим имуществом угрожала голодная смерть. В свое время при посредничестве «Известий» «Континент» установил контакт с российским фондом «Содружество». В результате при содействии местной префектуры и появилась столовая, признанная одним из лучших благотворительных объектов Москвы. Комиссары продолжали бесчинствовать, а когда я рассказал об этом в газете, собирались подать на меня в суд и угрожали крупными штрафами, запугивали сотрудников «Континента» в Москве. С невероятными трудностями сталкивались и другие гуманитарные добровольцы.

Конфликт с МВД. Характерную реакцию в апреле 97-го вызвала заметка о неплодотворном сотрудничестве служб охраны внутреннего порядка России и Германии. В ней говорилось о существовании закрытого документа боннского министерства внутренних дел, эксперты которого признали существование сложных проблем в сотрудничестве с аналогичными структурами России и Украины. Последовал удар из пушек по воробьям. Министр внутренних дел России А. С Куликов направил письмо главному редактору «Известий» с «убедительной просьбой» провести расследование по поводу публикации недостоверных фактов и сообщить о принятых мерах. Редакция поручила мне провести дополнительное расследование, что я и сделал. В моём распоряжении были материалы международного симпозиума криминалистов в Оффенбахе, публикации солидных органов печати (журнала «Криминалист»), документы и высказывания экспертов. Возникшую полемику газета опубликовала под крупным заголовком «РЕЗОНАНС: У НЕМЕЦКОЙ ПОЛИЦИИ ЕСТЬ ПРЕТЕНЗИИ К НАШЕЙ МИЛИЦИИ, но МВД РФ об этом не знает». И у меня не осталось сомнений в том, что МВД рассчитывало на иной результат своего отклика. Разумеется, я был не единственным журналистом, удостоившимся порицания официальных инстанций. Мои коллеги-«внутренники», включая собкоров на местах, в куда большей мере фундаментально и решительно предавали гласности ошибки и пороки социалистического хозяйствования. В «Известиях» работала плеяда классных журналистов, обладавших разносторонними талантами, яркой индивидуальностью и легко узнаваемым стилем письма. Отклики на их расследования приходили в редакцию мешками. Иногда я думаю: а не потому ли живая аморфная масса тогдашней власти, напоминавшая океан Станислава Лема, стала делить, дробить, а затем и клонировать «Известия»! В конце концов, она и растворила в себе эту газету.

20 декабря 2003 г. Норден-Бонн Хайнц Вельхерт Е. Бовкуну: Дорогой Евгений! Я знаю тебя ещё со времён «настоящих» Известий при Горбачёве. Помнишь нашу первую встречу в Нордайхе, когда тебя снимали для советского телевидения, а мы прятали под стол стопки с водкой, чтобы они случайно не попали в кадр? А хорошо она тогда пошла под перестройку! Потом каждый из нас по-своему пережил вихри путча и восхождение Ельцина. Чечня мягко перекинула нас к Путину. И ваши олигархи ещё более грубо и демонстративно, чем наши, начали строить для себя зарубежные дворцы. Обуявшая мир мания глобализации высвободила все тайные силы, какие только можно, включая безумие 11 сентября. И все мы азартно примостились на вулкане, в то время как тебе судьба предоставила особую привилегию – пережить многочисленные личные и вселенские передряги на Вулканштрассе с правом изучать, комментировать и объяснять другим непонятные для многих из нас события. Вряд ли ты хотел бы оказаться в шкуре Ельцина, Путина, Березовского или Буша. Я тоже не хотел бы. Но жизнь заставила нас стать зрителями войны в мирное время. Когда 40 лет назад мы с тобой жили в разных силовых блоках, ход вещей был значительно проще. Чёрно-белый мир стал пестрее. Но стал ли он приятнее? Китай прибирает к рукам Азию, пытаясь стать её новым властителем. Американцы пытаются к этому приспособиться. А Европе, включая Россию, лишь предстоит обрести себя… В доме всё ещё лежат штапеля писем в ожидании Евгения и его семьи. Последнее, тысячное по счёту, пришло год назад и ждёт, когда ты его вскроешь. Это всё отклики на ту историю с чернобыльскими детьми. Я был бы счастлив принять у себя и твою семью. С наступающим 2004 годом! Твой друг на Северо-Западе. Лемвег 65 – Фоссгат 26506 Норден.

«Варыкино» во Фрисландии. Чем дольше живёшь и работаешь в другой стране, тем больше проникаешься стремлением глубже изучить нравы тех, кому она – родина. Но душа и судьба собственного отечества не замещаются тем, что увидел и осознал. Любовь к родному очагу и верность ему с годами только крепнут. И тем острее желание понять, чем же привлекательно твоё отечество для иностранцев. В силу этой закономерной любознательности меня живо интересовали немцы, полюбившие Россию. Бывшие военнопленные и студенты-слависты, политики и деятели культуры… У каждого своя причина, свой интерес. Хайнц Вельхерт выделялся импульсивностью, характером почти русским. Типичный интеллигент-разночинец XIX века. В юности был штукатуром, служил в полиции, потом увлёкся педагогикой и сочинениями русских писателей, полюбил Россию, не побывав в ней. Родился он в Рурской области – промышленном муравейнике, который называют плавильным тиглем Германии, где варится сталь, а иммигранты переплавляются в характерную идентичность «жителей Рура», говорящих на особом диалекте. Хайнца притягивал иной жизненный уклад, и он уехал на север, в Норден. Теодор Фонтане, посетивший город в 1882 году, записал в дневнике о его жителях: «Все они, начиная с графов, очень любезны, просты и естественны и судят о политических вещах чрезвычайно свободно». Каналы, ветряные мельницы, рапсовые поля, напоминающие о произведениях романтика Теодора Шторма… Оттуда рукой подать до скалистого Гельголанда, где Хофман фон Фаллерслебен написал слова «Песни всех немцев». Или до Евера. В одном из замков есть там «русские комнаты», где висят портреты русских военачальников, освобождавших город от Наполеона. При Екатерине II существовала уния Евера с Россией: в Петербург сообщалось обо всех важных городских делах. Освобождённый русской армией в 1813 году Евер пять лет оставался «русским», пока не перешёл во владение герцогов Ольденбургских.

Восточные фризы – люди степенные, несуетливые, радушные. Предки их, родственные англосаксонским племенам, были корабелами и воинами, крестьянами и торговцами, водили корабли в Англию и Египет, торговали с Россией и Ганзой. Сегодня их зачисляют в особую категорию чудаковатых и эксцентричных поморов, часто рассказывая о них притчи и анекдоты. На самом же деле они – азартные и способные торговцы и упрямо придерживаются традиций, любят, чтобы все было понятно и потому недоверчивы к новшествам, осторожно заводят знакомства и крепко привязаны к родному крову. Фризов отличают многие привычки, но две из них устойчивее всего: уединённо спать (все кровати установлены в нишах) и пить крепкий чай со сливками и кандисом, не портящим вкус напитка. По культуре чаепития они занимают второе место после англичан. Впрочем, Хайнц не похож на типичного фриза. В доме у него чересчур много книг. Самая любимая – «Доктор Живаго». А потому на щитке у ворот по-русски написано – «Варыкино». Познакомившись с Хайнцем, я при случае заглядывал в его усадьбу, где всё сколочено, посажено и выращено собственными руками. Но в феврале 91-го он сам позвонил в корпункт: «Мои коллеги-учителя и я решили помочь детям Чернобыля, но наши обращения в ваше посольство успеха не принесли. Надеюсь на твою газету. Приезжай!» Время тогда было смутное, тревожное, советские учреждения за рубежом осторожничали, к странным предложениям относились с опаской. И я отправился на север – разобраться на месте, чем собираются помочь детям Чернобыля Хайнц Вельхерт, Лило Крёгер и другие учителя фрисландского Нордена. Оказалось, они готовы принять на отдых наших детей, оплатив им дорогу, проживание и лечение. Единственное, чего они опасались, что вместо больных детей приедут «номенклатурные». О подлогах такого рода много писали. Вот и предпочли они обратиться в «Известия». Я созвонился с собкором в Белоруссии Матуковским, взявшимся за формирование группы, и опубликовал небольшую заметку в «Известиях». Она вызвала обвал писем. Всего Хайнц получил их более восьмисот. В результате жители Нордена выразили пожелание разместить на летний отдых уже не 20, а 30 детей и не на месяц, а на всё лето. И опять Хайнц пригласил меня приехать, чтобы почитать корреспонденцию. Несколько дней подряд я знакомился с письмами, полученными со всех концов СССР. Некоторые пришли из Венгрии, Австрии и от солдат Западной группы войск. Люди благодарили за душевную теплоту, делились тревогами о состоянии экологии, но большей частью это были просьбы о помощи, изложенные с превозмоганием стыда и боли за то положение, в котором оказались больные и одинокие люди, потерявшие веру в чиновников и в будущее, угнетённые параличом системы социального обеспечения, утомлённые обещаниями политиков. Порой отчаяние било через край. 77-летний старик из Краснотурьинска признавался, что хотел бы перед смертью поесть мяса. Молодая мать из Ровно сообщала: «Прочла и разрыдалась: жители другой страны хотят помочь нашим детям, а в собственной стране никому нет дела до наших бед». «20 человек – это капля в море – писали две студентки из Бреста, – но как благодарны вам матери. Пусть не их дети поедут к вам, но у них появилась надежда. Голос матерей услышан, вы взяли на себя крупицу этой боли. Спасибо, хорошие, милые немцы. Спасибо от русских, украинцев, белорусов, всех, кого коснулся страшный «Чернобыль». Дети приехали и хорошо отдохнули, поправили здоровье: воды Северного моря богаты йодом. Семь человек разместились в одном лишь «Варыкино» у Хайнца. Письма продолжали приходить к нему в течение многих лет. О гуманитарной помощи советским людям, страдавшим от социальных последствий эксперимента по строительству социализма в одной стране, писали, разумеется, не только «Известия».

12 июня 1994 г. Барон Филипп фон Бёзелагер корреспонденту «Известий»:… госпожа Корнелия Герстенмайер передала мне Вашу просьбу. Жду Вас у себя в замке в эту субботу. Если поедете из Мелема, держитесь указателей на Меккенхайм, а дальше – согласно прилагаемой схеме. 25 июля 1994 г. Л. Млечин – Е. Бовкуну: … Женя! После твоего блистательного выступления по 20 июля прошу тебя срочно подумать над другой важной датой – 80 лет первой мировой войне. Участника войны тебе, конечно, не найти, но, может быть, у немцев что-то есть интересное. Твой Леонид Млечин.

От вражды к сотрудничеству. Диктаторы, Сопротивление и наивные читатели. Убить человека, глядя ему в глаза нелегко. На это способны только законченные отморозки, отъявленные психопаты или трусы. Для нормального человека, даже для солдата, осознанное желание убить стоящего перед ним врага противоестественно. Психологи давно это доказали. Понятно, за что национал-социалисты ненавидели роман Ремарка «На западном фронте без перемен», он описывал солдат, которые не хотели убивать. Зато как много дружеских встреч бывших солдат враждующих армий. Ветераны американской дивизии, пытавшейся в 45-м разрушить в Ремагене мост через Рейн, много лет ежегодно приезжали 8 мая встретиться и выпить пивка с бывшими противниками. Встречаясь в Германии с бывшими солдатами, побывавшими в советском плену и в особой степени обязанными настойчивости первого послевоенного канцлера Аденауэра, я всякий раз ощущал их искреннюю симпатию к русским. Вспоминал «своего» Фрица и задумывался об отношении русских и немцев к диктаторам. В июне 94-го, пол века спустя после неудавшегося покушения полковника фон Штауффенберга на Гитлера, я нашёл повод поговорить на эту тему с очень компетентным человеком – бароном фон Бёзелагером, с которым заочно познакомила меня Корнелия Ирина Герстенмайер. Бёзелагер был боевым соратником её отца и в то время одним из последних живых участников антигитлеровского Сопротивления. Он пригласил меня на чашку чая, и мы несколько часов гоняли чаи в садовой беседке его фамильного замка. Я задавал всё новые и новые вопросы, накручивая записи на магнитофонную плёнку, опубликовал очерк в «Известиях» и потом неоднократно возвращался к волновавшей меня теме, используя новые материалы и дополняя их мало известными подробностями из архива другого участника покушения на Гитлера – первого председателя Бундестага Ойгена Герстенмайера. Тогда это была сенсация: картина заговора, нарисованная бароном, перечёркивала представления, распространявшиеся нашей печатью. Все заслуги Сопротивления приписывались у нас антифашистам коммунистической закваски. На самом деле всё было куда сложнее. 20 июля 1944 года стало самым светлым и самым чёрным днём германской истории. Светлым потому, что немцы поняли: национал-социализм не вечен, многие ненавидят его и борются с ним. Чёрным потому, что гитлеровцы в очередной раз восторжествовали. А осложнялось всё тем, что даже после войны участникам Сопротивления долго отказывали в признании, и тем, что левые пытались поставить в один ряд с ними «антифашистов» В. Ульбрихта и В. Пика. После войны уцелевшим участникам Сопротивления и родственникам казнённых, имущество которых было конфисковано национал-социалистами, ничего не вернули и даже отказывали в пенсии, а вдова Фрайслера её получила. Гитлеровский палача Роланд Фрайслер, которого фюрер ласково называл – «наш Вышинский», не пал жертвой заговора. В январе 45-го рядом со зданием суда упала бомба. Оно не пострадало, но в здании суда обрушилась балка, ею-то и убило Фрайслера. Пенсия за случайную смерть палача. Какая гуманность!