Текст книги "Три Германии"

Пообедать «У Артура». Тбилиси-Кишинёв-Дюссельдорф-Мелем. Перед поездкой в Россию немцы стараются воспроизвести наши кулинарные термины: «борщч», «блини», «сольянка». Для русского такое занятие бесполезно по той причине, что общенациональной кухни в Германии нет. В городах и землях свои разносолы. В Кёльне – варёная свиная рулька с тушёной капустой, в Мюнхене – белые телячьи сардельки и жареная рулька, в Штутгарте – подобие крупных пельменей (маульташен), на юге популярен шнапс из горечавки (энциан), на севере – анисовая водка «аквавит». Чуть ли не в каждом городе – свои «фирменные» закуски и десерт. Кулинарная пестрота – результат исторического развития регионов, отразивший особенности местных привычек. В послевоенные годы Германия подверглась кулинарной оккупации со стороны Америки, Италии, Югославии, Турции… В закусочных появились гамбургеры, пиццы, шаурма и лаваш. Все пришлые деликатесы были адаптированы к местным традициям. Все, за исключением русских. Заказав борщ, вы получите чашку свекольного бульона с редкими кусочками мяса, блины будут напоминать нечто среднее между омлетом и блинчиками, а солянкой может оказаться всё, что угодно с привкусом балканской, испанской или венгерской кухни. Когда наши друзья Аветисяны открыли в Дюссельдорфе семейный ресторан, где Артур и Лариса потчевали посетителей разносолами русской, кавказской и молдавской кухни, это было событием неординарным. Изысканный вкус ощущался не только в рецептах и секретах приготовления, но и в оформлении помещения, что было исключительной заслугой Славы Аветисяна – профессионального дизайнера, оригинального модельера и художника. Пообедать «У Артура» приходили и приезжали представители дюссельдорфской элиты, зарубежные гости. При случае в ресторане оставил автограф Армен Джигарханян. Лариса, Артур… Наши давние друзья, квартира которых на Гоэбенштрассе в Дюссельдорфе на много лет стала частью Отчего дома. Часы и дни, проведённые вместе, останутся незабываемы. Больше всего меня восхищали в этих исключительно добросердечных, отзывчивых и талантливых людях их непокорность судьбе, стремление преодолеть трудности, не жалуясь на них и не ропща, хотя нередко близость к отчаянию становилась пугающей. Лариса и Артур нашли друг друга ещё в СССР. Она – неоднократная победительница конкурсов красоты и способный экономист. Он – родившийся в Тбилиси армянин с разносторонними интересами и непревзойдённый кулинар, обладавший богатейшим творческим потенциалом. Плехановский институт в Москве, работа в Кишинёве, поиски самих себя и условий для любимого занятия. Эмиграция из Молдавии после краха СССР, пересыльный лагерь в Нижней Саксонии. Новая жизнь в Германии. У них не было денег, чтобы оплатить учёбу сыну. Но Слава стал победителем конкурса и получил право бесплатно учиться в одном из самых престижных и дорогих учебных заведений Германии – Берлинской школе дизайна. Защитил два диплома – свой собственный и тот, что подготовил для одного из менее одарённых учащихся по его просьбе. Кончив вуз и получив интересную работу, Слава стал много ездить по разным странам, но никогда не забывал о родителях. Я редко встречал в людях столь сильное проявление горячей и нежной сыновней любви. Если бы не Слава, не знаю, как смогли бы пережить Артур и Лариса тяжелейший период своей жизни, когда во время спада экономической конъюнктуры в Германии недобросовестные конкуренты задушили и обанкротили их предприятие. А мне довелось по возвращении в Москву проработать со Славой бок о бок в бывшем гламурном журнале «Эчо а мано», из которого его владелец Глеб Басманов пытался вылепить художественно-литературное издание, посвящённое рукотворным чудесам. Я работал выпускающим редактором и писал на разные темы, а Слава, который меня туда и «сосватал», исполнял трудную миссию дизайнера. Мы могли бы и дальше сотрудничать, но… Журнал жил рекламой сигар и элитного алкоголя. Запрет такого рода рекламы его и погубил. Аветисяны перенесли разочарования сына, но безжалостная судьба (очевидно, за чужие грехи) потребовала страшной жертвы. Тяжело заболел и навсегда покинул нас Артур. Он уходил тихо и печально и перед самой кончиной только спросил свою жену: «За что?» Сколько людей могли бы задать и задавали себе этот вопрос! Что наша бренная оболочка! Расстанемся с нею и мы. Коллективная память тлену недоступна…

Порой мы замечаем вокруг себя людей фальшиво гостеприимных, требующих компенсации за своё радушие в виде особого почитания и благодарности за свою «доброту». Про таких сказано в Священном писании: если он и говорит нежным голосом, не верь ему, потому что семь мерзостей в сердце его. Фарисей говорит с ближним дружелюбно, а в сердце своём «строит ему ковы». Такие благодетели норовят осчастливить знакомых тем, что им самим ничего не стоит. Облагодетельствованные, как правило, не замечают скрытых причин навязчивого к себе интереса. Как непохожи на них были наши дюссельдорфские друзья Аветисяны, в душах которых никогда не поселялась зависть или недостойный расчёт. Любовь их к родным и друзьям щедра и бескорыстна. Их правдивое слово к сердцу льнёт. Лариса и Слава трогательно опекают своего внука – маленького Марка, с которым столько времени проводил Артур. Уютная квартирка на Гоэбенштрассе. Колокольчики в серванте, а на диване Бимка – внештатный член семьи, который, как шутил Слава, любит только хозяйку, а на остальных охотится. Прогулки по Дюссельдорфской ярмарке, шашлык на виноградниках над быстротечной речкой Ар. Ароматный дымок сигары и тихая беседа на Вулканштрассе, на балконе с видом на Скалу Дракона. Мгновения в калейдоскопе жизни, крупицы приятных впечатлений, превращённые в слитки драгоценного вещества – сплава Любви и Дружбы.

1995-98. Из писем Инны Падуновой Ольге Бовкун:… Рим кажется мне поверхностно-величавым, но холодным и неуютным. Как только вспомню маленькие городки Германии, которые вы мне показали, так сердце и защемит. Их красота ближе нашему сердцу… Сегодня я пошла в церковь рядом с «Арагви», там ведёт службу последователь Меня, и я поняла, что объединяет людей, независимо от концессий – желание и умение помочь ближнему… Какое это всё-таки счастье, когда дети стараются найти себя и выбрать достойный путь в жизни и верных друзей… Конечно, это заслуга всей вашей семьи… А с Женей мне, действительно, было интересно: просто заслушалась его по пути в Бельгию, а потом у Иры Герстенмайер. Я, видимо, с твоих слов, привыкла думать: «Женя пишет хорошо, а говорит хуже». Но пишет он давно хорошо, а слушать его тоже очень интересно… Как хорошо, что съездила на Крит… Вспомнила, как с двухлетним Митей в горах Италии мы снимали домик у стен монастыря. Господи! Какая благодать! Привет Ире Герстенмайер.

Римские каникулы. Восхитительны романтические и насыщенные событиями «римские каникулы», которыми наслаждалась на экране очаровательная Одри Хепберн с бархатными глазами озорного оленёнка. Эту сказку вечного города невозможно повторить. Разве что только – ещё раз посмотреть культовый фильм. В нашей жизни были свои «римские каникулы», повторявшиеся с теми же историческими декорациями, но с разной длительностью и меняющимся содержанием. Да, изредка у нас появлялась возможность устроить себе такое нравственное развлечение. Первая же поездка, когда нам с женой на пару дней предоставил свою служебную квартиру собкор «Известий» Миша Ильинский, вызвала массу исторических и литературных ассоциаций, но следующие стали ещё более насыщенными. Особенно после того, как в Остию, а затем в римские «Черёмушки» на одном из семи холмов, переехала университетская подруга моей жены Инна Падунова. В жизни этой женщины, как и в жизни многих советских людей, минуты с счастья и часы хождения по мукам чередовались неравномерно. Весть о родном отце, пропавшем без вести во время Великой Отечественной. За мнимое дезертирство или «добровольную сдачу в плен» месть властей, сославших в Котовск его жену с ребёнком (маленькой Инной). Университет и бесконечные поиски себя. Брак по любви (муж – итальянец). Рождение Митьки. Постоянные заботы о семье. Тяжёлые сумки с дачи и на дачу. Утоление интеллектуального голода. Развод. Насыщенная духовная жизнь. Музыка, живопись, литература и рукописи диссидентов. Неожиданное воскрешение отца и глубокие переживания задним числом его драматического переселения в Америку после немецкого плена. Поездка к отцу и встречи с новыми родственниками. Театры, церковь, кормление бездомных животных. И заботы, заботы, заботы… И вот, наконец, сказочная Италия. Остия, Рим, кошки у Колизея. Тяжёлая болезнь мамы – Ольги Михайловны. Поэтическая натура Инны рвётся к памятникам Вечного города и лазурным горизонтам Средиземноморья. Любовь к России, тревога за её будущее, любовь к матери и дочерний долг приземляют мечты. Самоотверженный уход за матерью. Смерть и похороны интеллигентного и отзывчивого человека. Заботы о внучке и больной няне в Котовске. Отдых становится роскошью. Расслабление приходит при встречах с друзьями, во время совместных поездок по землям Германии и Венгрии, и жарким летом, когда из Москвы, Бонна, Стокгольма или Будапешта друзья приезжают на «римские каникулы». Равномерного и перенасыщенного счастья не бывает. Оно в буднях твоих друзей.

«Другая Германия» – чужая и близкая. Во времена ГДР, несмотря на длительное существование этого государственного образования, люди и земли на Востоке Германии оставались для меня малознакомыми. Для советских людей восточные немцы были близкими по духу («товарищами»), но чужими по культуре. Впрочем, сами восточные немцы так, очевидно, не считали. На совещании 2 + 4 в Бонне я оказался за одним столом с социал-демократом из ГДР. Корреспондент «Правды» спросил его: «Зачем вы вступаете в НАТО, геноссе, мы же всегда были вместе?» Тот возразил: «Ошибаетесь, мы были разобщены. Это наши правители хорошо понимали друг друга. Даже ваши солдаты отгораживались от нас высокими заборами. И не надо употреблять обращение «геноссе». Оно скомпрометировало себя». Это отрезвляюще прозвучало для тех, кто продолжал у нас верить в единство социалистического лагеря. В России трудолюбию немцев и порядку завидовали: «У них везде чистенько, а у нас…». Но при этом многие даже не знали, какие земли входят в состав ГДР и какой у восточных немцев флаг. В студенческие годы, подрабатывая переводчиком в «Интуристе» во время летней практики, я сопровождал небольшую делегацию горняков из ГДР, которых отправили любоваться красотами Литвы. Вечером мы остановились в крошечной гостинице на берегу озера, рядом с Тракайским замком. Казалось, кого могли мучить в такой обстановке идеологические кошмары? Но в половине пятого утра меня разбудили, руководитель собрал делегацию у себя в номере. «Что случилось?» – спрашивали все спросонок. «Под одной крышей с нами – враги из ФРГ. Над гостиницей поднят их флаг». Меня снарядили к директору требовать объяснений. Никаких других немцев за много вёрст кругом и в помине не было. Но на трёхцветном полотнище, которое сшили накануне, отсутствовал циркуль. Получилось почти, как у Ильченко и Карцева: «Вам мужской или женский?» – «Я думал – он общий». Директор был уверен, что уж флаг-то у двух Германий один. Фактически это была моя первая групповая встреча с гражданами ГДР. А из ФРГ я всего лишь дважды ездил в Восточный Берлин и Стендаль по разрешению посла – повидать работавшего там переводчиком родного брата (служебный паспорт давал возможность безвизового въезда на территорию Восточной Германии из ФРГ). Тем больший интерес вызывали у меня в 90-е годы ускоренные метаморфозы новых земель Германии.

Испытание единством. Мирное объединение мы с женой пережили на своём «вулкане» спокойно, без каких-либо потрясений, хотя… Вечером 9 ноября 1989 г., собрав необходимые в дорогу вещи, поспешили к жилому дому посольства на Петер-Швинген-штрассе, где группу дипломатов и журналистов ожидал экскурсионный автобус, отправлявшийся в Лондон. О событиях в ГДР – летнем прорыве восточных немцев через Венгрию на Запад – все, разумеется, уже знали. Но, когда переезжали на пароме через Ла-Манш, произошла общая вспышка страстей. Кто-то из журналистов, слушая в наушниках радиоприёмник, воскликнул: «Ребята, в Берлине рушится стена. Солдаты и полицейские братаются с мирным населением». Рассудительный дипломат, советник Слава Курников спокойно возразил: «Не может быть! Это – провокация!» Видимо, получаемые посольством сводки ничего подобного не предвещали. Да и как было поверить в неожиданное сообщение, если вся советская дипломатия не верила в возможность мирного воссоединения двух Германий. Но события развивались, хотя и без эксцессов, зато с поразительной быстротой. Поэтому сразу же после возвращения из туристической поездки я отправился на машине в Берлин. Пережил сильнейшее эмоциональное возбуждение, накрутил несколько магнитофонных кассет, беседуя с участниками мирной революции, полицейскими и солдатами. В багажнике у меня лежал увесистый молоток с толстой ручкой, и я не упустил шанс попытаться отколупнуть на память кусочек стены. Но сколько ни колотил, ничего не отколол, только ручку сломал. Даже шахтёрские кирки, чудом оказавшиеся на месте, всего лишь царапали качественный социалистический бетон. «Срастается то, что принадлежит друг другу», – афористично сформулировал на одном из митингов Вилли Брандт происходившее на Востоке. Германия срасталась. Правда, не всегда там, где до этого резали по живому. Федерация приобретала новые контуры. Осуществлялось то, о чём мечтали участники восстания 15 июня 1953 года, когда произошёл взрыв массового недовольства политикой СЕПГ. Население ГДР уже тогда не верило в демократические преобразования коммунистов, хотя и не отвергало их идеологию. Характеров и привычек жителей восточных земель новые границы не изменили. Когда прошла эйфория объединения, вызвавшая всплеск симпатий бывших жителей ГДР к либерально-консервативным ценностям, «осси» почувствовали, что социалистическое подсознание всё ещё определяет их отношение к политикам и их программам. В то же время «осси» куда больше ценили социальную справедливость, нежели личную ответственность производственных отношений. Но когда ожесточилась полемика вокруг приёма в страну возраставшего числа беженцев, настроения восточных немцев совпали с настроениями жителей соседних (бывших социалистических) стран. В результате на Востоке стали проявлять растущий интерес к лозунгам и программам правых популистов. Многие вчерашние коммунисты ощутили, что разделяют озабоченность правых радикалов. Объединившаяся Германия в объединяющейся Европе переоценила свои гуманитарные возможности.

20 августа 1997 г. Пауза (Фогтланд, Саксония) – Бонн. Комиссия по смазке земной оси российскому журналисту Е. Бовкуну:… Вы оказали нашему городу большую часть, приняв личное участие вместе с нашим уважаемым бургомистром, в нелёгкой процедуре смазки земной оси, которая до Вашего приезда в Фогтландию сильно скрипела. Спасибо за опубликованный репортаж, он украсит экспозицию муниципалитета, посвящённую сему знаменательному событию.

Путешествие к центру земли на зависть Жюлю Верну. Кто может прочесть без запинки слово Erdachsendeckelscharnierschmiernippelkomission? Жители Паузы произносят это слово скороговоркой. «Комиссия по смазке шарниров ниппеля земной оси» такая же привычная для них реальность, как и установленный в 1934 году на ратуше синий глобус весом в 1200 кг., с торчащей из него земной осью. Центр Земли находится в Паузе – это знает каждый. Острый клинышек Фогтланда на острие которого сходятся границы Чехии, Баварии и Саксонии, привлекает туристов не только из соседних земель, но и со всего света. Лесистые горы и живописные долины с дикими орхидеями, быстрые ручьи и минеральные источники, живительный воздух и бальнеологические курорты… Изделия местных умельцев, кружева, фарфор, рождественские пирамиды-вертушки, домашние туфли из войлока… Некогда на курортах Фогтланда любила отдыхать гэдээровская элита. Но времена изменились. «Скажите, где находится туристическое ведомство, – обратился я к первому встречному у входа в ратушу и пояснил: – Я, собственно, ищу Комиссию по смазке земной оси». Лицо собеседника осветилось озорной улыбкой, словно его спросили о шалостях любимой собаки. Это был сам бургомистр Фридхольд Швабе. «О, сейчас я вас познакомлю… А вот и он – Петер Хан, руководитель туристической службы и председатель нужной вам комиссии». Глаза бургомистра продолжали лучиться. Узнав о цели моего визита, загадочно заулыбался и Петер Хан. «Да, – подтвердил он, – Центр Земли находится у нас. Сами сейчас убедитесь». Мы вышли на улицу, свернули за угол и спустились в уютный погребок. Перед заветной дверью – монетоприемник. Нужно опустить туда монету. Она гулко звякает. В двери открывается окошко. В самом деле: я вижу поблескивающую сталью земную ось на большом подшипнике, которая наискосок выходит наружу. «А теперь, – приглашает Петер Хан, – поскольку вы – первый русский журналист, пожелавший ознакомиться с нашей основной городской достопримечательностью, пойдёмте с зал заседаний, мы расскажем вам всё по порядку». Открывается ещё одна дверь, мы входим в небольшое помещение, по виду напоминающее гостеприимный кабачок. «Одна из главных задач Комиссии, – замечает бургомистр, – следить, чтобы ось не заржавела. Её приходится постоянно смазывать: сначала густой смазкой, потом смазочным маслом». Всё это уже на столе. В одной бутылке жидкость болотного цвета, в другой – светло-коричневого. Петер Хан разливает их по очереди по рюмкам. «За нашего гостя!» – провозглашает хозяин, делая рюмкой три круговых движения по ходу вращения Земли. Все повторяют странный обряд и смакуют «смазку». Это – удивительно приятный, крепкий ликёр на редких травах, секрет местного производства. Прежде, чем поставить пустую рюмку на стол, круговращение повторяют в обратном порядке. Отведав смазки, мы дегустируем смазочное масло, затем опять – смазку. Когда земная ось смазана основательно и её вращение начинает ощущаться вполне физически, я получаю, наконец, рассказ о том, почему чудо природы, достойное внимания любого фантаста, начиная с Жюля Верна, появилось в Паузе. Некогда, почти два века назад, курортный городок считался географическим центром трёх регионов, в число которых входила чешская Богемия, но по мере того, как соседние княжества меняли владельцев, приобретали самостоятельность и новые границы, центральное положение Паузы становилось всё менее заметным. Тогда и появилась идея каким-то образом закрепить его. Группа энтузиастов образовала комитет, провела изыскательные работы и установила, что земная ось проходит через Паузу, а точнее – в центре винного погребка при городской ратуше. В этом месте укрепили на полу медную пластину. Позднее, во время реставрации здания, она затерялась, но один меценат из Дрездена помог вывести наружу «настоящую ось» (а ведь её можно вывести в любой точке земного шара, улыбаясь, пояснил бургомистр). И теперь – это предмет, привлекающий внимание всех, кого судьба забрасывает в здешние края. Во времена ГДР градоначальникам было не до земной оси, партийная элита поощряла те традиции, которые были полезны для социалистической идеологии. После воссоединения Германии традицию решили возродить, образовав Комиссию по смазке земной оси. С тех пор не зарастает к ней народная тропа. Расстались мы друзьями. Я только спросил, не собирается ли муниципалитет установить партнёрство с городом на другом конце оси. «Мечтаем, – обрадовался бургомистр, – сейчас как раз начались буровые работы. Есть лишь одно опасение: что если на другом конце окажется необитаемый остров или, что было бы ещё досаднее, океанская гладь?» Бутылочки смазки я привёз в Москву. На всякий случай. Вдруг пригодятся!

12 июля 1999 г. Висбаден-Бонн. Клотильда фон Меренберг (Ринтелен) Е. Бовкуну:… премного благодарю за большую публикацию в «Веке» о моём прапрадеде-диссиденте и за серебряную монету с Пушкиным. Я даже не знала, что такие чеканят. Всегда рада буду увидеть вас в Висбадене. Клотильда фон Ринтелен.

«Шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой…» Какие аллитерации! Какой замечательный образ, зрительно воссоздать который, возможно, могла бы лишь кисть вдохновенного импрессиониста! А передать этот образ словами на другом языке? Волшебством немецкой и русской лирики увлекались сотни, если не тысячи поэтов и литературоведов Германии и России. Книги, книги, книги… Пушкин и Гейне, Пушкин и Гёте… Сопоставимость этих имён естественная и логична. Гёте и Гейне в России… Здесь тоже всё на месте. Этих поэтов у нас хорошо знают и любят. Но Пушкин и Германия… Тут что-то не так, тут ощущаются нестыковки. Что известно немцам о Пушкине? За долгие годы работы в Германии, я убедился: популярность его в этой стране, к сожалению, невелика. Почему? Ведь существовало же родство душ между Пушкиным и Шиллером. Впервые я почувствовал его, когда смог читать Шиллера в оригинале. Соучениками Шиллера были русские студенты, которых отправляла в Германию Екатерина II. А в лицее Царского села преподавали профессора, получившие образование в университетах Штутгарта и Гёттингена. Шиллер мечтал поехать в Россию, но не успел реализовать свой замысел. А Пушкин? Он тоже не побывал на родине Шиллера. Может быть, в этом всё дело? Но Пушкин прекрасно знал немецкую литературу и фольклор, заимствовал сюжет сказки братьев Гримм для своей сказки о золотой рыбке. А главное, проникся духом либеральных идей, распространявшихся немецкими профессорами в лицее. Вспомним стихотворение молодого Лермонтова «Парус» («А он, мятежный, просит бури…»), он посвятил его своей возлюбленной и Пушкина в виду, конечно, не имел, но его замечательные строки удивительно точно отразили главное направление творческих поисков Пушкина, миссией которого было бунтарство. Нонконформизм помог поэту глубоко проникнуть в суть русского национального характера и создать произведения, принесшие ему мировую славу. И всё же пушкинский гений, как неоспоримый предмет нашей национальной гордости, не получил широкого признания в зарубежных странах (даже там, где знают и любят его поэзию). Почему? Шиллер неплохо переведён на русский, но и пушкинские стихи доступны немцам. В 78-м, во время очередной поездки по Германии, я оказался в Кёльне, в гостях у знакомой переводчицы Хильдебург Хайдер-Цан, увлекавшейся творчеством русских бардов и переводившей на немецкий язык стихи Булата Окуджавы. Пока хозяйка хлопотала на кухне с приготовлением плова, я, коротая время в ожидании других гостей, в числе которых был Олег Митяев со своим тогдашним аккомпаниатором, примостился на диванчике у книжной полки. Взял наугад томик в ледериновым переплёте, стал машинально перелистывать. Стихи на немецком языке показались знакомыми. Первая же строка включила странные ассоциации, я стал читать всё подряд и сделал неожиданное для себя открытие: «Невероятно! Пушкин!» Можно было не смотреть на обложку, я не удержался и был наказан за недоверие к волшебству пушкинской поэзии. Там ясно значилось: Alexander Puschkin. Переводы были блистательно выполнены знатоком русской поэзии и исследователем Пушкина, профессором Кайлем. Почему же немцы плохо его знают? Не поняли русскую душу? Выступая на одном из семинаров в Гёттингене, в университетской среде, я смог задать волновавшие меня вопросы руководителю семинара – самому профессору Кайлю. Он грустно улыбнулся: «К сожалению, это так. Наша литературная элита, разумеется, знает Пушкина. Молодёжь плохо знакома не только с ним, но и с творчеством собственных национальных поэтов, которые, зато широко известны у вас на родине, в чём я вижу несомненную заслугу ваших отечественных переводчиков». Развёрнутый ответ я получил почти 20 лет спустя. Надо сказать, что почитание великого поэта в самой России порой приобретало странные формы. Аэропорт им. Пушкина ещё куда ни шло: можно вспомнить полёты его фантазии. Но Сапожная мастерская… В юности я увидел это в Гурзуфе. Большая вывеска, крохотная будка и весёлый кавказец со щётками в руках. Я не выдержал: «Но почему Пушкин?» Он лукаво взглянул на меня и прижал к сердцу щетку: «Панимаешь, очччень его люблю!» В честь предстоявшего 200-летия со дня рождения Пушкина в Дюссельдорфе установили бронзовый бюст поэта. Правда, поместили его перед Домом русской экономики, в фундамент которого замуровали бутылку водки. Причём тут экономика? Наверное, притом, что эрудированный персонаж «Евгения Онегина» читал Адама Смита и был «великий эконом». Водка для потомков. А памятник открывал Юрий Лужков, и рядом с ним стояла симпатичная женщина в кокетливой соломенной шляпке. Когда официальная церемония закончилась, представитель муниципалитета взял меня за локоть: «Пойдёмте. Я познакомлю вас с Клотильдой фон Ринтелен. Она – практикующий врач-психиатр, широко эрудированный человек и интересный собеседник, а главное – родственница Пушкина». Я не стал терять время и сразу же напросился в гости к праправнучке Александра Сергеевича. В то время она добивалась в российском посольстве разрешения на выдачу долгосрочной визы для себя и своих детей, чтобы последний раз повидаться в Москве со своей тётей – Натальей Сергеевной Шепелевой. Клотильда хотела напомнить о своих проблемах через газету «Век», для которой я готовил очерк «Пушкин в Германии». Мир тесен. Большую поддержку оказала Клотильде Екатерина Любимова, жена Юрия Петровича, с которым мы в очередной раз незадолго до этого виделись у Иры Герстенмайер. Однако праправнучка только от меня узнала, что Любимов поставил в Оперном театре Бонна «Пиковую даму» в современной обработке, пригласив на ведущие роли русских певцов. В Висбадене я побывал сначала «на приёме у врача» – детского психиатра Клотильды фон Ринтелен, а затем у неё дома, где меня угостили зелёным чаем с печеньем, и я услышал рассказ о веточке пушкинского древа на берегу Рейна. У Клотильды сразу два великих предка – А. С. Пушкин и император Александр II. Каждый из них приходится ей прапрадедом. Дела амурные богаты подробностями, у одного только старшего сына Пушкина было 16 детей от двух жён. Хозяйкой пушкинской веточки в Германии стала младшая дочь Наталья. Она поселилась в Висбадене, получив титул графини фон Меренберг и собственный герб с цветами Нассау. По моей просьбе Клотильда нарисовала на листке бумаги и подарила мне этот герб: голубой щит, перечёркнутый наискосок жёлтым Андреевским крестом, на каждом из голубых полей по три маленьких чёрных креста. От Натальи фон Меренберг и ведёт родословную по пушкинской линии Клотильда фон Ринтелен. Но мне не терпелось получить ответ на главный вопрос – почему? Почему в Германии непопулярен Пушкин. Клотильда начала издалека. В Германии существовала телевизионная передача «У меня знаменитый предок». В студию, где сидят трое интеллектуалов-экспертов, приглашают гостя, фамилию которого нужно угадать. Телезрителям предоставляется возможность узнать это заранее: на экране появляются титры. Отгадчики же должны стараться, задавая вопросы ведущему, который иногда им подсказывает. Как правило, знатоки добираются до истины, но с праправнучкой вышла осечка. Фантазия их иссякла на фамилии Горбачёв. Клотильда выделяет заслуги профессора Кайля, объясняющего немцам характер творчества Пушкина и его значение для России, к российским же пушкинистам относится со значительной долей иронии: «Вы только вдумайтесь в названия их трудов – «Пушкин и музыка» «Пушкин в гамаке», «Пушкин и пчёлы, «Пушкин и дождь»… Я, конечно, сознательно утрирую, но иначе не могу выразить своего отношения к подобным исследованиям. И прошу вас, не осуждайте меня за это. Я уверена, что сам Пушкин посмеялся бы над приторным почитанием. Чинопочитание претило ему. Бунтарь по духу и складу характера, он и в наше время был бы критически настроен к любой власти и не смог бы смолчать, видя, что происходит с Россией. Его отправили бы в ссылку, как Сахарова или Солженицына. Никогда не покоряясь власти, он всегда оставался самим собой, в чём, собственно, и состояла важная причина его популярности». Вот я и получил долгожданный ответ на свой вопрос. Всё дело в национальном характере. Если немец может с максимальной силой в данный момент испытывать одно из двух чувств – любовь или ненависть, то русский способен ощущать одновременно и то, и другое, причем с равной силой. Примеров достаточно у Шиллера и Достоевского. Вот почему русский национальный характер так легко узнаётся в произведениях Пушкина и так трудно передаётся поэтическими средствами немецкого языка.

20 февраля 1992 г. Кёльн – Бонн. В. Илло Граф – Е. Бовкуну:…, кроме списка участников семинара для русских журналистов «Радиостанции Германии публично-правовые и частные», который мы проводим с 22 по 26 апреля в нашем тренинг-центре, мне понадобятся также их адреса и должности. Я должен передать их в немецкое посольство в Москве для оформления виз. Я уже направил приглашения г-ну Михаилу Федотову и его коллегам – Владимиру Надеину, Павлу Гутионтову, Владимиру Бакштановскому, Андрею Цитовскому и другим… Руководитель центра В. Илло Граф.

Полёты стрижей во сне и наяву. Я замечал, что стрижи, пронзая пространство росчерком своих стремительных крыльев низко над берегом, взмывают над водной гладью, словно признавая священное право реки на её ареал. Эту картину я наблюдал много раз с балкона Ирочки Герстенмайер в Обервинтере. Рейна не было видно за деревьями, но он угадывался за ними по тонкой тёмной полоске на небе и полётам стрижей. Они проносились над крышей и над верхушкой мохнатой пихты, расстилавшей нижние ветви прямо по земле, и улетали к Рейну, словно воспаряя к невидимой горе. Проделками стрижей можно было вдоволь налюбоваться и у нас, в России, в славном наукограде Черноголовка, где долго жили мои внуки ГриФеды (Гриша и Федя), для которых я писал стихи и сказки. А тогда я в очередной раз созерцал ухоженный газон, по которому метались тени птиц, и вместе со мной предавался созерцанию природы Ирин Саня – умнейший из всех известных мне котов, как вдруг раздался звонок и явился гость: плотный мужчина с профессорской бородкой. Это был Миша Федотов, тогдашний российский заместитель министра печати, в недавнем прошлом беспартийный юрист и наполовину диссидент, неподражаемый исполнитель романсов под гитару, человек, щедро наделённый чувством юмора. Ирочка захотела с ним познакомиться после того, как я рассказал ей о семинаре в учебном центре «Немецкой волны». О публичном или общественно-правовом радиовещании и телевидении у нас тогда знали понаслышке, я написал об этом статью, но её не напечатали (так же, как и статью о коммерческой логистике) «из-за отсутствия у читателей интереса к боковым темам». В апреле 92-го руководитель русской службы «Немецкой волны» Бото Кирш, долго работавший корреспондентом в Москве и бегло говоривший по-русски, пригласив меня участвовать в одной из его передач, рассказал о семинаре для иностранных журналистов в учебном центре этой радиостанции и познакомил с руководителем упомянутого центра Илло Графом. Я не упустил редкой возможности и сразу же предложил ему пригласить для участия в семинаре группу российских журналистов. Предложение было принято. Делегацию с помощью руководства «Известий» сформировал в Москве мой друг Юрик Казаков, которого я тоже желал видеть в её составе. Но он по скромности укомплектовал делегацию людьми, которым, по его мнению, такая поездка была «более необходимой». Группу возглавил Михаил Александрович Федотов, с которым мы сразу нашли общий язык и подружились. А потом нам с женой представилась возможность познакомиться с Машей Федотовой (Марией Михайловной Глузской) и с очаровательной Ксюшей, приехавшей учиться в Боннский университет – будущей близкой подругой нашей дочери. Мы немного опекали Ксюшу в годы учёбы и, когда она появлялась у нас на Вулканштрассе вместе с Таткой или одна, радовались ей, как человеку близкому и светлому. Она приносила тепло и свежесть и пользовалась устойчивой благосклонностью нашего гордого кота Чака, несмотря на то, что была потенциальной «собачницей»: в доме Федотовых внештатными членами семьи считались лабрадоры. Иногда и Ксюшины родители заглядывали в нашу деревню Мелем у подножия доисторического вулкана. Встречи участились, когда Мишу назначили послом РФ в ЮНЕСКО: от Парижа до Бонна – рукой подать. Однажды мы удостоились чести быть приглашены в резиденцию г-на посла, и, как белые люди, провели два дня в роскошных апартаментах для гостей – с деревянными потолками и тяжёлыми дверьми высотой в три метра. В воскресенье вечером Миша повёз нас к себе домой на вечеринку с его московскими друзьями. Взяв гитару, хозяин исполнил шутливый романс о перевоплощениях актёра, полюбившегося английской королеве, и еще две-три песни. Нам хотелось бы дольше слушать приятный баритон с неуловимой акцентировкой шипящих звуков, но Миша уступил сцену гостю, которому тоже хотелось солировать – Юре Щекочихину. Потом, уже из Москвы, где Миша возглавил секретариат Союза Журналистов, мы получили от него в подарок диск с записью нескольких романсов, исполненным им по радио вместе с Сатаровым. Чувствительнее всего ударили мягкими молоточками по струнам души слова: «Пора собираться по старым квартирам… пора собираться, пора возвращаться, мальчишки». Сами того не сознавая, мы ищем в своём окружении созвучности каким-то ожиданиям и настроениям. И я должен признаться, незатейливый призыв романса в сочетании с бархатными оттенками Мишиного баритона послужил мне дополнительным сигналом к тому, чтобы ускорить сборы к возвращению в Россию из затянувшейся командировки. Осенью 99-го, когда меня в последний раз избрали в Правление Союза иностранной прессы ФРГ, я получил от Миши весточку из Праги: «Дорогие Бовкуны, вы нам милы и нежны. Вместо устного привета мы вам шлём бутылку эту. Пусть глоточек «бехеровой» смоет всё, что вам… не нужно!»