Текст книги "Путешествие длиной в три века…"

Бабушка со скоростью горной козочки подбежала к Джеймсу, схватила его руку и пыталась посчитать пульс, но внук засмеялся и сказал:

– Бабушка, мне не было плохо с сердцем, все отлично! Это я демонстрировал Лине свою фирменную родинку, по которой ты меня отыскала после авиакатастрофы.

Мари всплеснула руками, зачем ты девочку волнуешь событиями авиакатастрофы? Вон как она побледнела.

Обстановку умело разрядила Катя. Она как будто ничего не случилось, продолжила разговор с Мари:

– И что же с ним случилось дальше?

– Ах… вспомнила, о чем я рассказывала. Он с детства обожал рыбалку. А пристрастил его к этому занятию наш садовник. Рыбку они вдвоем ловили для маленького котенка, который жил у садовника в его маленьком домике в саду.

А в тот раз я сопровождала Джеймса на рыбалке.

Джеймс, очевидно, понял, о чем бабушка собиралась рассказать гостям. И он взмолился:

– Бабушка, пожалуйста, не позорь меня! Не рассказывай!

– Ну нет, дорогой внучек! И не проси! Это не позор! Это рассказ о богатых природных ресурсах нашей Англии!:

– Целый час мой внук топтался на берегу и с нетерпением ждал, когда клюнет маленькая рыбка, ведь котенок ждал их всегда с уловом. У садовника уже с десяток маленьких рыбешек плескалось в ведерке, а Джеймс никак не мог приманить свою рыбку, хотя бы одну.

Вдруг его удочка резко дернулась, от неожиданности у него удочку чуть не вырвала из рук рыба, пойманная на крючок. Джеймс схватил удочку обеими руками и пытался вытащить рыбу на берег. Но рыба так дернулась и поплыла вместе с удочкой на середину озера, что малыша как ветром сдуло с берега и он в минуту оказался уже в метрах ста от берега.

Я ужасно испугалась, ведь он и плавать еще не научился. Спасибо садовнику, он тут же прыгнул в воду и быстро поплыл наперерез маршруту рыбы. Но кто знает, куда рыба надумает плыть дальше?

И он крикнул малышу:

– Отпусти удочку! Брось ее!

Но малыш не желал расставаться со своим уловом. Так рыба носила малыша по озеру несколько минут, она и сама была испугана, с крючком, и летела в воде, не понимая, куда плывет, пока не воткнулась в живот садовника. И только в этот момент садовник смог ухватить моего внука, и вырвать у него из рук удилище. Видно, рыба не потеряла еще силу, сорвалась с крючка и ушла в глубину. Вот так наш рыбак чуть не поймал огромную щуку!

Джеймс тоже смеялся вместе со всеми. Обстановка была совершенно дружеская.

Однако телевизионщики строго знали свое дело: они подвели разговор к тому, что вся Россия ждет репортаж о том, как попала российская Мария в Англию и как она прожила здесь свою жизнь.

Мари посерьезнела, даже улыбаться перестала. Сказала только:

– Молодые люди, не ждите рассказов о малыше и большой рыбе. Всё гораздо трагичнее. Если хотите услышать мою жизненную историю, я приглашаю вас к себе в рабочий кабинет.

Оксана Николаевна и Лина не захотели отстать от журналистов и попросили разрешения присутствовать при рассказе.

– Конечно, разрешаю пойти вместе с нами в кабинет!

В итоге все вместе отправились с Мари в ее рабочий кабинет на втором этаже.

Кабинет был достаточно обширным. Полки с книгами занимали две стены, третья была полностью застеклена, поэтому светом кабинет был залит до последнего уголка. Огромный рабочий стол завален бумагами, и на столе стояли два компьютера.

Джеймс пояснил:

– Моя бабушка – известная писательница. Она пишет детские книги. Вот этот стеллаж – ее книги, изданные на двадцати языках мира.

Уважение к живой и светлой женщине Мари у присутствующих гостей в момент возросло в разы. До сих пор работает!

– Дорогие мои, рассаживайтесь поудобнее!

У Катюши глаза были в поллица, а Вася уже и забыл, что обижался на Джеймса. Они уже были все в профессиональном интересе. Всё остальное было уже неважно.

Джеймс ни на минуту не отходил никуда от Лины. Сел с ней рядом на диван. И не хотел отпускать ее руку, хотя она пыталась освободиться, но все было бесполезно…

Катя с Василием уже включили свои диктофоны. Замерли, все во внимании.

Мари села в глубокое кресло, и немного оказалась в тени. Исчезли признаки прожитых лет. Ее гостям казалось, что перед ними сидит маленькая худенькая девочка…

– Да, ребята, правильно вам кажется, что перед вами сидит не умудренная опытом пожилая писательница, а маленькая русская девочка-Маша.

Я родилась в России, в местах, недалеких от Смоленска. Наша деревня Волнушки, располагалась на берегу речки Волнушка. Пионерское детство, летние каникулы каждый год проводили очень активно. Насколько я помню, у нас было много обязанностей по дому. Я в десять лет уже научилась доить корову. Несмотря на то, что на детей в деревне возлагалась вся домашняя работа, всегда, каждый год, родители отправляли нас в пионерский лагерь. Как сейчас я все это помню! А однажды летом я даже ездила в пионерский лагерь Артек! Столько впечатлений!

Мари улыбалась, видимо, у нее как у писательницы было хорошее воображение и скорее всего она видела свою деревню Волнушки, и корову Марту, которая ей каждый вечер дарила целое ведро молока, которое ребенок даже поднять не мог. Подоить корову могла, а мама уносила в дом ведро молока, над которым пенная белая шапка поднималась как пух. Парное молочко всегда имеет такую пенку.

– Но началась война с фашистской Германией. Мне только исполнилось пятнадцать лет. Папа сразу ушел на фронт. Он был трактористом, а на фронте воевал в танковой бригаде. Через наше село проходили немецкие войска. Советские войска отступали. Это теперь мы понимаем, как развивался ход действий. Слишком неожиданным было начало войны. Никто к войне не готовился, а она наступила. И когда фашисты подошли молниеносным наступлением к Москве, вот там погиб мой папа. Нет смысла рассказывать вам о ходе войны, вы все это изучали в школе и слышали из рассказов ваших дедушек и бабушек. От Москвы фашистов отогнали. И началось их отступление на запад.

Осталась мама с нами тремя. Я была старшей дочкой, мне было пятнадцать лет, сестренке одиннадцать, и младшему братику только семь лет. Самое страшное время началось тогда, когда немцы начали собирать молодых девушек и парней и отправлять в Германию. Из нашей деревни забрали всех, кого только смогли найти. Почти всех и забрали. Я была маленькая и худенькая. В товарных вагонах нас отправили в Германию. Миновали Белоруссию, потом нескончаемый путь по территории Польши… Половина молодых девушек не доехали до неметчины. Умерли в дороге. Было и холодно, и голодно.

Когда нас выгнали из вагонов, мы прижимались друг к другу, замерзали. Поселили нас почти что на железной дороге. Для нас выделили отдельный вагон, в котором была печка, и вот тут мы должны были как-то обогревать сами свой вагон, но еще и обязаны были работать на военных заводах. Было очень страшно. Мы совсем еще дети, а работать заставляли как взрослых. Были и смерти. Никто на немецких военных заводах не заботился о детях, так тяжело работащих. Я там надорвалась, потому что мы таскали металлические болванки и подавали их к станкам, на которых работали немцы. Потом убирали стружку, металлическая стружка была очень коварным мусором, все руки были в крови к концу работы.

Пожилая женщина замолчала, тяжело вспоминать свое военное детство. Так прошло два года Была осень 1944 года. Мне было уже почти восемнадцать лет, но я так и не выросла, и не выглядела как молодая девушка, а была сморщенным подростком. Плечи не расправишь. Сил не было и велик страх, что ты можешь понравиться какому-нибудь немцу, насилие над русскими девочками выглядело для фашистов забавной игрой.

Моя соседка по вагону, Катюша Измалина, была из нашей деревни Волнушки. Мы старались держаться рядом и помогали друг другу как могли. Вдруг однажды вечером вошел наш мастер, немец, и приказал Катюше одеться и куда-то увел ее. Больше я ее не видела. Я долго плакала ночами. Было очень страшно от неизвестности. До нас доходили кое-какие вести, что война может скоро окончиться победой Советского Союза. Но война продолжалась… А еще было обиднее всего, что мы вынуждены были работать на военную промышленность своих врагов – мы делали патроны и снаряды.

Через несколько дней к нам на завод прибыли англичане. Целая делегация. Мы не знали, с чем связан их визит, но у политиков и военных свои тайны, поэтому никто из нас не задумывался об англичанах. Один из прибывших остановился и долго смотрел, как мы работали, как перетаскивали упаковки с патронами в деревянные ящики, а потом, когда ящики наполнялись доверху, мы волоком тащили их по цеху к месту, где уже работали погрузчики. Патроны тут же уходили на фронт. Я чувствовала, что силы меня покидают. Болел живот, все мы были надорваны непосильным трудом.

Англичанин наблюдал, как мы работаем, молча. Он ушел, не сказав ни слова. Но вечером после смены меня позвали к мастеру. В кабинете мастера сидел тот самый англичанин, который сказал на немецком языке, который мы уже более-менее освоили, всего несколько слов:

– Собирай свои вещи, поедешь со мной.

Я заплакала. Мои руки были изрезаны металлической стружкой, я вытирала слезы руками. Видно, зрелище было ужасным: замученная девочка с окровавленными руками плачет и вытирает слезы, размазывая кровь по лицу. Мужчина подошел ко мне, отодвинул мои руки, чтобы я видела его и поняла то, что он мне хотел сказать. А сказал он следующее:

– Перестань плакать. Тебе радоваться надо. Ты будешь жить в моей семье. Моей жене нужна помощь с малышами. У нас четверо детей. Поняла? Ты там не будешь так тяжело работать.

И подтолкнул меня к порогу, напомнив, чтобы я собрала свои вещи, он меня ждет у выхода.

Вот так я по счастливой случайности вырвалась из плена. Конечно, вряд ли я смогла бы дожить до конца войны…

Мари сидела в огромном кожаном кресле молочно-бежевого цвета, и выглядела такой маленькой… Руки ее были так сцеплены на коленях, что даже суставчики пальцев побелели. Не так уж легко давались ей воспоминания.

Она замолчала. И все россияне молчали тоже. Никто ее не торопил, все деликатно ожидали продолжения рассказа. Наконец, Мари вышла из задумчивого состояния и продолжала рассказ:

– Лондон меня поразил своим размером. Огромный город, в котором не было намека на войну. Если в Берлине война очень чувствовалась, то Лондон был мирной колыбелью. Англичанин оказался инженером станкостроительного завода. Какое счастье для меня был его приезд в командировку в Берлин! Я, наверное, выглядела как затравленный зверек и боялась всего и всех. Мало сказать, что я скучала по своей маме и брату с сестрой. Это была смертельная тоска, что хотелось плакать и кричать на весь мир. Поэтому я не расслаблялась, ждать можно было чего угодно. Оказалось, англичанин Джон Вудстер меня просто купил у мастера военного завода. Об этом Джон рассказывал со смехом своей жене Катрин. Что няня для их четверых детей обошлась ему в двадцать фунтов стерлингов. Вот тут я окончательно сникла: я оказалась в рабстве…

Мне выделили маленькую комнатку, в которую вход был с кухни. Это была не жилая комната, в ней не было окна, скорее до моего приезда служила кладовой для продуктов. Но я была и этому рада, потому что там меня ночью никто не тревожил и я спала как убитая. И радовалась тому, что не надо было топить печь.

Сам Джон и его жена Катрин были не такими уж плохими людьми. Никогда они не обидели меня даже словом. Катрин подарила мне так много одежды, которая ей уже была тесновата. Восторгов моих было море. Я все вещи рассмотрела, аккуратно повесила и любовалась всякими кружевными блузочками, юбочками, я таких не видела в детстве, а в Германии тем более.

Я быстро привыкла к своим новым обязанностям. Можно даже сказать, что я этих малышей полюбила. В семье было три девочки и один мальчик. Мое внимание было направлено только на детей. Прошло несколько месяцев. Наверное, я немного преобразилась. Правда, времени свободного у меня для себя н оставалось. Все время и внимание – детям. С утра и до позднего вечера. Тем не менее я подросла, поправилась, стала похожа не на замученный склетик, а на девушку. Дети не были такими тяжелыми, как ящики с патронами. Здоровье немного восстановилось.

Да и Катрин меня немного баловала. Она терпеливо разговаривала со мной на английском, учила меня словам и правильному произношению. Показывала, как правильно носить красивые вещи. И продолжала пополнять мой гардероб, желая, чтобы я каждый день перед детьми появлялась в красивой одежде. Она показала мне, как красиво укладывать волосы. Я всему училась с большим удовольствием.

Семья Вудстер готовилась к дню рождения хозяина – Джона. Это было лето, прошло уже полгода, как я прожила в Лондоне. Домик их был уютным, был даже небольшой дворик, кругом цвели цветы на клумбах. Под деревом, распустившим удивительно большие крупные белые цветы, как огромные лилии, Катрин накрыла стол. Мы все, включая детей, хотели доставить радость хозяину. Двор был украшен как сказочный садик. Ожидали гостей. Катрин выбрала для меня светлорозовый костюмчик, с пышной юбочкой. На блузе вышиты серебристые мелкие цветочки. Я заглянула в зеркало, из которого на меня смотрела девушка, вполне приличного вида. Оказывается, жизнь делает иногда подарки и тем, кто радости лишен на многие годы вперед и с самого детства.

Должны были вскоре прибыть сестра Катрин с мужем и дочкой и старший сын Джона Алекс. Это был его сын от первой жены, которая умерла в довольно молодом возрасте. Теперь он окончил университет и уже сам преподавал в этом университете. Парень очень самостоятельный, жил уже отдельно. Все это я узнала от Катрин.

Первыми прибыли сестра Катрин с мужем и маленькой дочкой. А вскоре в калитку вошел молодой парень, высокого роста. Не знаю, красив ли он был на самом деле, но мне он показался самым красивым парнем в мире. Я как посмотрела на него, так в ту же секунду поняла значение фразы: Две половинки одной души. Как он сказал немного времени спустя, что он почувствовал то же самое. Если вы хотите представить образ Алекса, моего будущего мужа, то взгляните на Джеймса. Он-точная копия своего дедушки Алекса.

Ни для кого из семьи не было секретом, что между нами возникли возвышенные чувства. Потому что Алекс, не навещавший до дня рождения отца несколько месяцев, появился в родительском доме уже на следующий вечер. И так каждый день.

Когда я укладывала детей спать, Катрин разрешала нам с Алексом побыть в саду часик. Спустя пару месяцев мы объяснились в своих чувствах.

И Алекс явился к родителям просить моей руки. Все-таки я считалась то ли их рабой, то ли постоянной нянькой, но сама себе я не принадлежала, так как у меня не было никаких документов. Для родителей оказалось неожиданностью, что сын решил жениться на девушке, взявшейся непонятно откуда. А в это время уже окончилась война и я имела юридическое право возвратиться в Россию. Но любовь моя к Алексу затмила весь белый свет. И мы поженились. Ни одной минуты я не сожалела о своем выборе. Мой муж – замечательный человек, мы были в браке около тридцати лет.

Мари, очевидно, любила своего мужа так сильно, что даже спустя много лет она не могла вспоминать о своей единственной любви без слез. Капельки слезинок выступили у нее на глазах. Джеймс моментально вскочил, налил в стакан воды и подал бабушке. Но не просто подал ей стакан в руку, он встал на колени перед ее креслом, взял ее за руки, поцеловал каждую руку своей любимой бабушки, потом в одну ее руку вставил стакан и сказал:

– Бабушка, я с тобой! И всегда буду рядом! Выпей водички. Успокойся! Я знаю, что ты всегда плачешь, когда вспоминаешь о моем дедушке.

Мари выпила пару глотков воды и продолжила рассказ:

– Я благодарю судьбу, благодарю Джона, забравшего меня к себе нянькой. Господь не позволил нам с Алексом разминуться на жизненной дороге и мы вместе были тридцать лет.

Все молчали, никто не решался бесцеремонно спросить:

– Мари, а где же теперь ваш муж Алекс? Что с ним случилось?

Все были во внимании. А Джеймс забрал у бабушки Мари стакан, поцеловал ее в щеку и вернулся к Лине.

Мари вздохнула и заговорила снова:

– Да, мои дорогие земляки-россияне, я была счастлива со своим мужем всю жизнь. У нас родился сын, отец Джеймса. Годы пролетели как птицы и исчезли в поднебесье. Сынок наш Эдгар вырос так незаметно, что мы не успели с Алексом оглянуться, как наш сынок женился, а вскоре мы уже получили любимого внука – Джеймса. Самое ценное, дорогие мои, для каждого нормального человека – это его дети, а потом – внуки.

Мой муж преподавал в Оксфорде, в университете. Математик, светлая голова. Сын наш Эдгар выбрал профессию инженера-строителя. Жена его Элизабет работала врачом. Джеймсу уже было пять лет, когда нашего сына направили в командировку в Судан. Там начиналось строительство огромной гидроэлектростанции. Сын уже съездил, заключил контракт на три года. Теперь они должны были улететь в Судан всей семьей. Мы с мужем умоляли их не уезжать так далеко от нас. Ведь они – это все самое ценное для нас с мужем. Но… действительно, мы с мужем не напрасно так нервничали и умоляли их отменить эту командировку.

Самолет, в котором они находились, попал в грозовой фронт, произошла авиакатастрофа.

Мари закрыла лицо руками. Встала из кресла и направилась к выходу из кабинета. Джеймс выскочил, подбежал к бабушке, обнял ее и они вместе вышли из кабинета в холл.

– Бабушка, может быть, ты напрасно так глубоко вошла в повествование. Может, отменишь свое интервью российским журналистам?

– Нет, сынок, я думаю, людям нужно понимать, что натворил Гитлер, сколько жизней разрушено, сколько судеб поломано… А из песни слов не выкинешь… Пойдем к гостям! Я в порядке.

Все молчали, просто терпеливо ожидали возвращения Мари. Джеймс усадил бабушку в кресло и вернулся к Лине.

– Извините меня. Эмоции, нервы. Когда мы узнали из теленовостей информацию об авиакатастрофе, мы с мужем немедленно вылетели в Судан. Именно к месту катастрофы. Только известность моего мужа и его огромный авторитет дали нам возможность оказаться на месте катастрофы, куда обычно имеют допуск только спасатели. А я настаивала на том, что мы не будем дома ожидать результат работы спасателей, мы должны быть там. Вдруг наша помощь окажется нужной.

Прошло всего десять часов после катастрофы. Работали спасатели. Самолет рухнул у самой границы болота с низменным местом. Если можно так сказать, рухнул удачно. В обычном понимании удачей тут не пахло. Но в болоте не утонул, поэтому носовая часть ушла в болото, а размах крыльев помешал погрузиться в болотную пучину до конца. Поэтому оставшиеся в живых пассажиры выбрались, открыли запасной выход в хвостовой части самолета и вытащили всех пассажиров. Вначале тех, кто еще подавал признаки жизни, вынесли на берег, затем погибших.

Представьте, какой ужас мы испытали. Картина предстала пред нашими глазами ужасная. Я обо всем забыв, ринулась сразу к живым, которым врачи оказывали помощь и тут же на медицинских вертолетах отправляли в госпиталь. Прежде всего, я вскочила в вертолет, там среди раненых не оказалось моих близких. Я не помня себя, выпрыгнула оттуда без всякой лесенки, и бросилась к тем, кому оказывалась помощь. Наших детей не было и там.

Мой муж смотрел на мои метания среди раненых, окровавленных, стонущих людей. Он был в шоке. Мы оба понимали, что ему нельзя волноваться. Но в обычное время наша жизнь была настолько счастливой и благополучной, что его сердце не давало поводов для беспокойства. А сейчас он даже не мог понять, что делать, куда бежать. Он как будто был в вакууме. Действий никаких и полное оцепенение…

Среди раненых людей не было никого: ни нашего сына и его жены, и внука тоже не было…

Оставалось начать поиски среди трупов. Погибшие лежали рядами на земле и были прикрыты какой-то тканью…

Я уже поняла, что жизнь остановилась. Но надежда всегда покидает нас в последнюю очередь. Но я уже не бежала. Мои ноги еле меня держали, я просто плелась как будто ноги мои утопали в болоте, каждый шаг давался мне с трудом.

Я начала осмотр тех людей, которым уже нельзя было помочь. Погибших было около шестидесяти человек. Сына я нашла быстро. Он был как спящий. Нигде не было кровоточащих ран. Я заметила лишь маленькую ранку у виска. Моментальная смерть…

Какая мать поверит в смерть своего ребенка? И я не поверила, я пыталась прослушать его сердце, я трясла его, говорила, что мы приехали с отцом и спасем их всех. Потом лишилась сознания.

Спасатели подняли меня и унесли в сторону, вернули меня в чувство, и я снова поползла к траурным рядам, где лежали люди, прикрытые тканью. Элизабет я тоже нашла. Она была вся в крови. Лица почти не было, я узнала ее по красивым каштановым волосам, которые в некоторых местах оказались неокровавленными. В ее объятиях находился малыш. Мертвые ее руки как держали ребенка, так и застыли. Даже если бы малыш был жив, то он не смог бы выбраться из смертельных объятий матери. Так их и достали вместе, и так положили. И Элизабет, и Джеймс были в болотной жиже, грязь и кровь смешались вместе…

Если сказать правду, то как можно было понять, что этот малыш в ее руках – именно Джеймс? Людей вытаскивали из грязи, раны, кровь, грязь, просто грязная биомасса…

Я уже не понимала, что делаю… Но пыталась их обоих вытащить из груды мертвых тел, однако сил моих нехватало. Может быть, мне сможет помочь мой муж Алекс? Поискав его глазами на том месте, где он только что стоял, я его там не обнаружила. Я встала, оставив мертвую Элизабет, которая и после смерти не отпустила сына, и поплелась из последних сил к Алексу. Он же не должен был никуда отойти с этого места. Его действительно не оказалось там лишь потому, что он упал, его увидел врач из числа спасателей, его унесли в вертолет и оказывали там экстренную помощь. У мужа остановилось сердце. Никакие реанимационные меры ему не помогли. Я даже с ним не попрощалась. Очевидно, увидев, что все трое самых дорогих для него людей мертвы, сердце его тут же отказалось работать.

Человек может выжить в самых ужасных ситуациях, если остается еще цель в жизни. А те, ради которых мы и живем, были мертвы, поэтому его душа не настаивала и не просила сердечко продолжать биться в груди. Врачи мне сказали, что они сделали все, что могли. Человек не вынес горя.

Я снова поплелась, еле передвигая ноги, к мертвой Элизабет. В ее руках также оставался прижатый плотно к ее груди малыш. Я даже не могла понять, мой ли это внук. Ребенок был весь в грязи, в крови. Кровь сочилась из его спины. И кровь была еще теплой. Первая моя мысль была такой, что у мертвого человека свежая кровь не может вытекать из раны. Его тельце бы уже застыло. Я изо всех сил пыталась расцепить руки своей Элизабет, но напрасно… Сил нехватало.

Тогда я решила взять малыша за ножки и вытянуть его из объятий матери вниз. На мое счастье, кто-то из спасателей увидел мои усилия и решили меня увести подальше, так как выглядела я явно неадекватно. Но я так закричала, и так цеплялась за малыша, что они все-таки выполнили мою просьбу: вызволили мальчика и положили в сторонке. Он не шевелился и не дышал. Я решила прислониться к его груди и послушать, бьется ли сердечко. Скорее всего, это был мой внук. Но практически на траве, на краю болота лежал просто кусочек детских останков.

Все-таки я разорвала одежду на ребенке и попыталась послушать биение его сердца. Ведь его считали умершим, если не пытались спасать. Он и находился уже среди умерших.

Когда я прислонила руку к его груди, я вспомнила его особую примету: слева на груди, чуть выше соска у него было родимое пятнышко, как крупная родинка, в виде звездочки с лучиками. Но ребенок был весь в липкой грязи, и я начала рукой вытирать ему грудь… Это был мой внук: звездочка на левой груди была. Мой родной!

Я приникла ухом к его груди и услышала тихий стук сердца… Не знаю, откуда у меня взялись силы… Я схватила малыша на руки и побежала в сторону вертолета. Я кричала так громко, что мне казалось, сейчас все сбегутся ко мне на мой крик о помощи… А на самом деле, как мне потом рассказали, я несла на руках ребенка, мои глаза вылезали из орбит, рот был открыт, я пыталась что-то кричать… Пыталась… Господь не оставил нас с Джеймсом…

Я шептала только одно слово: он жив, жив… Врач буквально вырвал у меня из рук малыша и передал его в вертолет, где было новейшее медицинское оборудование. Меня подхватили чьи-то руки и тоже внесли в вертолет. Я больше уже ничего не могла вспомнить, видимо, потеряла сознание. Сколько времени прошло, я не знаю. Но когда я открыла глаза, мне сказали, что я спасла мальчика. На что я могла прошептать только три слова: мой внук жив. Господи, спасибо тебе за спасение внука!

Похоронили всех моих любимых: мужа, сына и его жену Элизабет в одной могиле. Я долго еще была в прострации. Как будто бы понимала суть происходящего, но не могла произнести ни слова. Как мне сказал мой врач, я лишилась способности говорить. Шок оказался настолько сильным, что спасти меня мог только мой внук. Его положили в одну комнату со мной в госпитале. Я видела, как его возвращают к жизни и сама стала выкарабкиваться из лап смерти. Ради Джеймса стоило жить…

Через месяц мы с Джеймсом вернулись в пустой дом. Вот в этот же дом. Только это было тридцать лет назад и дом потом я несколько поменяла. Нужно было как-то жить. Джеймс понемногу поправлялся, подрос. Звал меня мамой. Но часто спрашивал, где еще одна мама, у которой кудрявые волосы.

Не знаю, как я могла выжить? Только Джеймс заставлял меня вставать по утрам и спускаться в кухню, чтобы приготовить ему завтрак. Я не доверяла слугам ухаживать за мальчиком. Ведь они могли не справиться. Конечно, у Джеймса была няня Джессика, очень добрая женщина. Она жила в нашем доме с момента рождения Эдгарчика, нашего сына. Была практически членом нашей семьи. Да, так оно и было. Она к нам пришла молодой и цветущей, ее жизнь прошла в нашем доме. И умерла она пять лет назад.

Но тогда… я не могла доверить даже Джессике, нашей няне. Такой страх его потерять… Он, этот страх, не давал мне и ночами спать… Тогда я поселилась с внуком в его комнате. Чтобы ему не менять привычную обстановку.

Слава Богу, у нас с Джеймсом в Лондоне было много родственников. Мой муж Алекс родился и вырос в Лондоне, у него было четверо братьев и сестер. Мы с ними общались на хорошем семейном уровне. Они не оставили нас. Постоянно кто-то из близких находился в нашем доме. Я всем им признательна, только горю моему никто не помог бы. Нервная система вышла из строя. И я перестала спать. Наступил кризис. Рассудок не справлялся. Меня пытались определить в специальную клинику для психически больных людей.

И снова меня спас Джеймс. Когда малыш понял, что бабушка уедет в машине скорой помощи, он рванулся ко мне, схватил меня за подол платья и с таким страхом закричал:

– Нееет! Бабушка! Не бросай меня! Бабушка! Не умирай!

Меня как будто мигом вылечили. Я поняла, что могу быть нормальным человеком и буду! Ради внука буду нормальной женщиной!

И я спокойно сказала доктору:

– Я не поеду в клинику. Я здорова.

Взяла Джеймса за руку и вошла в дом.

Джеймс встал и сказал:

– Бабушка Мари! А ты не находишь, что пришел час чаю выпить? Я сейчас попрошу принести нам сюда чайку,

И Джеймс вышел из кабинета. Вскоре слуга вкатил в кабинет чайный столик, разлил всем чай. В вазочках были конфеты, сухофрукты, печенье.

Гости сидели потрясенные… Все молчали. Одна только Катя осмелилась подойти к Мари, села на ковер рядом с ее креслом. Василий сделал то же самое. Потом встала Лина с дивана и переместилась на пол на ковер и взяла Мари за руку. За ней подошла ее мама Оксана Николаевна. Она села рядом с дочкой. А Джеймс подошел и сел рядом с бабушкой на подлокотник ее кресла. Обнял ее, она казалась такой хрупкой и слабенькой в его больших и сильных руках… Он положил ее голову с седыми белоснежными волосами, уложенными в дивную молодежную прическу, к себе на грудь. Любовь к бабушке и уважение, вот что сквозило в каждом жесте взрослого внука Мари.

Это был акт огромного уважения, восхищения мужеством и силой маленькой женщины, в одночасье потерявшей всю семью, кроме внука. И внука-то среди погибших отыскала именно она, и спасла его… А сейчас он сидит с ней рядом, взрослый, умный и достойный счастья мужчина. У него пока что была одна женщина в его жизни – бабушка Мари. Но сегодня у него появилась вторая женщина – Лина… Джеймс протянул свою руку и положил свою ладонь сверху двух рук: бабушкиной и Лининой.

Прошло, наверное, полчаса. Все также сидели на полу вокруг Мари. Говорить ничего не нужно было, все было понятно без слов… Преклонение и уважение перед женщиной, с детских лет вывезенной на чужбину, в зрелом возрасте потерявшей всю семью. Но не потерявшей себя… Вырастившей внука… И ставшей писательницей. Не просто писательницей, а детской… Сколько же душевных сил нужно иметь, чтобы через боль души и слезы сердца найти много-много добрых слов и забавных сюжетов для детей, чтобы ее книги издавали по всем мире на двадцати разных языках…

Катя не могла справиться с волнением, такие истории не каждый день услышишь. Жизнь этой замечательной женщины вызывала уважение и интерес. И Катя спросила очень деликатно:

– Мари, а как вы начали писать книги?

Мари ответила не задумываясь. Очевидно, ответ ею был уже обдуман много раз наедине с собой. Она ведь к этому пришла сама.

– Катюша, на все мои поступки меня выводил Джеймс. Для него я придумывала сказки. И он всегда просил: Бабушка, не читай по книжке, расскажи свою сказку. Про бегемотика, мою любимую… И я рассказывала ему, на ходу придумывая сюжеты. Каких только героев там не появлялось. То бегемотик хотел найти друзей, а мама его просила не входить в реку, там опасный крокодил. Но бегемотик не слушал маму, и этот страшный крокодил суть не съел бегемотика… Спас его человек. Он бил палкой крокодила по голове, и тот отпустил малыша бегемотика. А потом бегемотик подружился с зайчиком. И вот тут-то никто никого не пытался съесть и они очень весело играли на полянке… Джеймс очень переживал за каждого сказочного героя, плакал и просил рассказать продолжение.

Вот так я и придумывала по ходу повествования. Это неоднократно слышала няня Джеймса. Она все время находилась где-нибудь поблизости от нас, я сама просила ее об этом, опасаясь, что вдруг я буду неадекватной. С ребенком кто-то должен быть из взрослых.

Однажды мне эта няня сказала:

– Госпожа Мари, вы каждый раз улучшаете свои сказки. Они все интереснее и интереснее, уже надо их объединить в книгу и издать ее для детей всей Англии.

Мысль была интересной. Да и мне самой надо было как-то занять свой ум, чтобы не страдать и не оказываться каждую минуту на той страшной болотистой поляне, где я в последний раз видела своих самых любимых людей. И всё. Нет их. Горе охватывало меня снова.