Текст книги "Путешествие длиной в три века…"

Глава 24. Куда исчез Джеймс?

В тот день, когда Катя с Линой занимались поиском архивов, как только девушки уехали из дома, к Джеймсу в гостиницу заскочил взволнованный Павел. Англичанин уже выходил из комнаты, внизу его ждал автомобиль такси, он должен быть в аэропорту, к полудню ожидал бабушку Мари из Лондона.

Павел буквально схватил Джеймса за плечо и прокричал:

– Лина разбилась на машине, она сейчас в сельской больнице, где их машину с трассы сбил грузовик. Давай быстро туда, вдруг у нас с тобой окажется нужная группа крови!…

Джеймс выскочил не помня себя, и вскочил в машину Павла, не предупредив даже водителя такси, что заказ в аэропорт отменяется. Павел рванул с места и быстро двинулся по направлению из города. Они уже проехали километров шестьдесят, Джеймс хотел связаться с больницей через интернет и узнать самочувствие Лины, но Павел лишь махнул обреченно рукой, мол, какой в деревенской больнице интернет? Джеймс готов был выпрыгнуть из машины и бежать еще быстрее, чем автомобиль несется со скоростью сто километров в час по асфальту, гладкому как стекло…

Наконец, автомобиль остановился в такой глуши, рядом с домиком, с заколоченными окнами. Джеймс пытался выскочить из машины с вопросом:

– Где ты тут видишь больницу, Павел?

Но Павел успокоительно махнул ему рукой, типа сиди, я сейчас машину загоню во двор, а больница рядом. Джеймс терпеливо ждал. Однако совсем неожиданно у Павла в руке оказался какой-то темный предмет, как электрический фонарик, которым он ткнул Джеймса в грудь. Последнее, что увидел англичанин, это приближение к нему руки Павла с какой-то штуковиной непонятного предназначения, и Джеймс отключился. Сознание его помутилось, очнулся лишь глубокой ночью в полной темноте, не понимая, где он находится. Руки его были связаны за спиной, рот заклеен какой-то лентой, он с трудом дышал. Тело болело.

Когда чуть-чуть забрезжил рассвет и Джеймс смог увидеть место, где он находится, оказалось, что это было убогое место, нежилая комната, он лежал на полу, а рядом с ним в полумраке на стуле возвышалась фигура Павла. Джеймс пошевелился, со стоном пытаясь расправить затекшие руки и ноги. Тут Павел посветил фонариком в лицо своего конкурента и злорадно сказал:

– Ну что, жених, допрыгался с миллионом алых роз?! Это тебе не в твоей туманной Англии на миллионах фунтов сидеть, это, Россия, детка моя! Понял?

Что ему мог ответить Джеймс, у которого рот был заклеен скотчем… Поэтому просто слушал, пусть выговорится. В такой момент он может себя не контролировать, и у Джеймса будет больше информации для понимания истинной картины.

– Ты думаешь, Лина разбилась. Никак нет! Жива как мы с тобой! Она укатила с журналисткой куда-то. А я обзванивал гостей, которых пригласили на свадьбу и извинялся за то, что свадьбу отменили. Что я тебе плохого сделал? Лично тебе? Что ты лишил меня счастья…

С гневом Павел оторвал скотч и освободил Джеймсу рот. Наконец, англичанин смог вдохнуть свежий воздух, потому что заклеивая Джеймсу рот, он заклеил и одну ноздрю…

– Ну скажи теперь, сволочь английская, для чего ты приехал сюда с Линой? Ты хочешь, чтобы я тебя тут закопал? Я уже все продумал. И готов сделать это. Но могу и не делать, если ты откажешься от Лины, и я отвезу тебя сейчас в аэропорт. И ты пообещаешь, что исчезнешь навсегда из нашей жизни.

Джеймс отрицательно мотнул головой.

Павел был так зол, он пнул Джеймса изо всей силы, снова заклеил ему рот скотчем и сказал:

– У тебя есть время до ночи. Я вечером приеду, и если ты снова захочешь быть закопанным вот тут, то так тому и быть.

Павел уехал. Наступивший рассвет принес невыносимые страдания. Джеймс уже почти сутки не выпил даже глотка воды. Руки и ноги были связаны веревками. У Джеймса не было опыта выживания в экстремальных ситуациях. Поэтому когда в комнате стало все видно, и сквозь закрытые ставни просочился слабый свет, Джеймс начал внимательно рассматривать обстановку своей тюрьмы. Он искал хоть какую-то возможность спастись.

Однако в комнате не было ничего кроме старой деревянной кровати. Старенький покосившийся деревянный столик и стул, на котором только что сидел Павел. Джеймс попытался подняться на ноги. Но Павел предусмотрел и это. Мало того, что он связал отдельно руки и ноги пленнику, он связал их туго между собой, поэтому парень и разогнуться не мог, а уж про то, чтобы встать на ноги, и речи не было.

Но Павел не учел одной вещи: любовь движет миром. Она дает силы и хитрость вырваться из любой тюрьмы. Джеймс пополз по комнате как червяк, передвигаясь связанным телом то бросками, то перекатыванием. Он искал спасение в этой пустой комнате старого нежилого дома.

Хоть какой-то гвоздик! Господи, помоги справиться с психопатом! Ведь потом он Лину все равно не оставит в покое и будет угрожать ей.

Взглядом зацепился за гвоздик, торчавший из спинки кровати. Его шляпка вышла наружу почти на сантиметр. Кровать просто уже была полуразвалившаяся, ей точно было больше сотни лет. И сам гвоздь был почти как кусок ржавчины. Павел подтянулся, достал до гвоздика губами и попытался проткнуть скотч. Через час мучений ему удалось сделать маленькую дырочку в скотче, стало легче дышать. Сняв скотч он сможет позвать кого-то на помощь.

Следующая попытка была направлена на то, чтобы за гвоздик зацепиться уголком скотча и чтобы шляпка гвоздя немного отодвинула скотч. Удалось. Через пару часов его рот уже был открыт. Но кричать и звать на помощь он пока не стал.

Солнце светило сквозь ставни, в щелочки проникал солнечный свет. Нельзя медлить ни минуты. Джеймс пытался согнуться так, чтобы достать узлы веревки и развязать их зубами, но это оказалось непосильным. Узлы были завязаны достаточно далеко от зубов пленника. Тогда Джеймс снова решил использовать спасительный гвоздик в кровати.

Он попытался приподнять ноги и зацепиться веревкой до гвоздика. С болью в суставах, которые приходилось выкручивать чуть ли наизнанку, Джеймс зацепился за веревку. И начал раскачивать веревку, пытаясь ослабить узлы. Но гвоздик вывалился из кровати. Джеймс подумал, что, наверное, это ему на пользу… Ведь сейчас он возьмет гвоздик в руку и начнет веревку мочалить, может она тогда потеряет свою крепость и можно будет ее рвать по одной нити.

Однако довольно скоро понял бесперспективность своей идеи: веревка была капроновая, никогда ее не разорвать, шнур был альпинистский. Тогда Джеймс пополз дальше, исследуя каждый сантиметр пола и стен.

Все это время он даже не думал о собственной сохранности, у него в глазах стояла Лина. Ведь она теперь его потеряла и должна будет обратиться в полицию. А там бабушка Мари должна прилететь… Не найдя внука, она поймет, что стряслась беда. Страна Россия для нее родная теперь остается только по русской крови, текущей в ее жилах. А менталитет у нее английский. Она будет пытаться достучаться до высоких полицейских кабинетов. Как там отреагируют на слезы пожилой женщины. Бабушка может умереть с горя. И Джеймс снова глазами обшаривал каждый сантиметр пространства. Дополз до двери, и на всякий случай, уперся головой в дверь, она поддалась и он перекинул свое тело через порог и оказался в коридорчике, заваленном всяким хламом.

– Вот в хламе-то и можно найти спасительную вещь и в полумраке коридорчика он начал связанными за спиной руками наощупь разгребать все, что там было. Ложки, тарелки, какие-то металлические кружки, старая обувь… И вот! Старый тупой нож! Он сразу попробовал острие лезвия, и понял, что нож тупой. Но перебрав все до конца в этом мусоре, он понял, что использовать можно только этот нож. Он пристроил его в руке и пытался дотянуться до ближайшей веревки. Прошло не менее нескольких часов мучительных усилий, но разрезать не удавалось. Руки освободить не смог. В сумерках веревку он все-таки победил. Руки были свободны.

Оптимистический настрой позволил ему одержать первую победу и он начал пилить верёвку, держащую его ноги в ужасном изогнутом положении. Еще часа полтора потребовалось разрезать веревку. Наконец, он смог освободиться. Выпутавшись из этих искусно завязанных узлов, Джеймс начал искать, как теперь выбраться на улицу. Потому что входную дверь Павел закрывал как следует, Джеймс слышал звяканье металла, когда он уходил ранним утром. Замок!

Сумерки плавно перетекли в вечер, а затем и в лунную ночь.

Когда Джеймс сидел на полу в темном коридорчике, пытаясь растереть руки и ноги и встать, наконец, с пола, послышался звук открываемого замка. Джеймс с трудом встал на ноги и спрятался за дверью, ведущей из коридора в комнату, в которой его запер Павел. В полной темноте Павел открыл замок и пошел в комнату. Джеймс изо всей силы толкнул дверь и сшиб Павла с ног. Между ними завязалась борьба.

И Павел, и Джеймс были молоды и сильны. Только в данный момент Джеймс оказался в более невыгодном положении. Он испытал удар электрошокером, и почти двое суток был без воды и пищи.

Однако желание жить придавало Джеймсу силы. Он не сразу понял, почему Павел пытается отстраниться от него и куда-то тянется правой рукой к себе спину, выгибаясь как гимнастка на бревне. И наконец понял: Павел хотел из-за спины достать что-то, позволяющее скорее одержать победу над соперником. И Джеймс предпринял контрудар, он изо всей силы ударил своей головой Павла прямо в лоб, одновременно коленом ударил в промежность. Для Павла удар оказался неожиданным. А Джеймс приготовился терпеть боль. И в этот момент какой-то предмет глухо стукнулся об деревянный пол. Джеймс быстро протянул руку и ощупал пол: за спиной Павла на полу лежала металлическая лопатка с короткой ручкой. Саперная лопатка, такую он видел в кино.

Джеймс злорадно подумал:

– Нет уж, дорогой, не получится тебе меня закопать!

И сколько было силы, держа лопатку плашмя, стукнул Павла по голове. Он же понимал, если стукнуть ребром, голову можно рассечь свободно. А ударить лопаткой плашмя – значит лишить Павла сознания, вытащить его телефон и позвонить в полицию. Джеймс проверил его карманы. Вытащил два мобильных телефона, в одном он узнал свой. Открыл его, но батарейка была полностью разряжена. Он сунул его в свой карман и открыл второй. На телефоне Павла последний входящий звонок был от Лины и Джеймс быстро набрал её номер и услышал громкий, нервный крик:

– Павел, Паша, ты где? Что с тобой случилось? Я второй день не могу до тебя дозвониться? Это ты похитил Джеймса?

Он даже не сразу узнал голос Лины. Ее голос срывался, она не могла спокойно говорить, рыдания душили ее.

– Лина, это я-Джеймс!

– Боже мой, Джеймс! – Лина плакала. – С тобой все в порядке? Где ты есть?

– Меня похитил Павел, обманом. Сказал, что ты попала в автокатастрофу и мы поедем в больницу.

– Где ты сейчас? А Павел с тобой?

– Да, я его вырубил. Потом расскажу.

– Где ты, Джеймс? Как тебя найти, полиция сбилась с ног. Бабушка в больнице.

– Я в какой-то деревне, ехали километров семьдесят от города. Тут у Павла закрытый домик, очень старенький, в нем никто не живет. Но я не знаю, где это находится.

– Джеймс, береги себя! Мы с полицией едем к тебе. Это село Волнушки. Я вспомнила, что Павлу достался этот домик по наследству от бабушки. Это как раз то село, где родилась и жила твоя бабушка Мари. Не расслабляйся, Павел может снова напасть на тебя.

В полной темноте Джеймс не сразу понял, что Павел пришел в себя, отполз в сторону и уже готовился снова напасть на своего врага с саперной лопаткой в руке. Он уже замахнулся, но Джеймс успел нанести сильный удар кулаком Павлу в лицо, чем снова успокоил его на какое-то время.

Джеймс решил связать своего противника его же веревками. Как уж получилось, но Павел вырваться не мог. Теперь уже он извивался на полу как червяк. Джеймс молчал. О чем говорить? Он просто умирал от жажды. Но бросить Павла не мог.

Вскоре приехала полиция. Лина выбежала первой. За ней бежали вооруженные полицейские, которые тут же надели на Павла наручники и посадили его в машину. У Джеймса без воды уже пересохло горло, он только прохрипел:

– Воды!

Полицейский подал ему полную бутылку, Джеймс как приник к ней, так и не смог оторваться, пока не допил до донышка литровую емкость.

– Лина, как бабушка?

– В больнице. Мы сейчас туда поедем. У нее случился сердечный приступ. Сейчас ей стало получше. Как только она увидит тебя, тут же забудет, что болела!

Павла увезли в полицейской машине. Его машину забрали в полицию, а телефон Джеймс отдал полицейским. Они с Линой ехали в другой полицейской машине. Лина прижалась к Джеймсу, они сидели на заднем сидении, мимо них только мелькали фары встречных машин. Лина тихонько плакала, а Джеймс вытирал ей слезы платочком, который отыскал у

в своем кармане. Опомнившись, что даже еще не известила маму Оксану, что Джеймса нашли, она тут же позвонила матери и сказала ласково:

– Мамочка, милая, не волнуйся. Джеймса нашли, он чувствует себя хорошо и скоро я буду уже дома. Только заедем в больницу к бабушке Мари. Ты ложись спать. Я открою дверь своим ключом.

В полиции их не задержали надолго с оформлением бумаг, понимая, что жизнь бабушки очень зависит от внука. Она его ждет-не дождется. Но на утро запланировали встречу со следователем.

В палату к Мари Лина вошла одна, спокойно и с невозмутимым видом. Теперь уже все понимали, что новости бабушке нужно давать спокойно и дозированно, иначе сил у нее не хватит их сразу все переварить…

– Детка моя, Линочка, что с Джеймсом? Его нашли? Он жив?

– Бабушка, конечно жив! Теперь мы уж точно встретимся с ним.

– Когда же?

– Вот как ты будешь красавицей, так он и войдет в комнату! Вставай с кроватки потихоньку. Давай я тебя поддержу! Так, халатик надеваем. Прическу делаем, стильно будем выглядеть!

Бабушка и смеялась, и плакала… Лишь бы внучек был жив. Ну, если Лина говорит, что жив, надо выйти к нему красивой и радостной…

Бабушка причесалась, надела свой больничный халатик и Лина открыла дверь. В дверях стоял Джеймс, живой… Он бросился к бабушке сам, не дал ей даже шагу сделать, обнял, погладил по ее модной прическе и покачал головой:

– Бабулечка! Моя родная! Не волнуйся! Я был просто занят и не мог позвонить, телефон разрядился. Вот я безобразник, испортил бабулечке моей прическу.

И все дружно смеялись.

Бабушку усадили в кресло, а молодежь уселась на пол, у ее ног. Как всегда, с детства он любил сидеть и играть на ковре у бабушкиных ног, а она писала в это время очередную сказку. Теперь они вдвоем с Линой сидели у бабушкиных ног. Она плакала, но тут же и смеялась.

Поскольку была уже глубокая ночь и рассвет вот-вот осветит небосвод, бабушке надо было отдыхать, они уложили её в постель, подождали, пока задремлет и тихо вышли из палаты. Теперь можно было ехать домой. Выйдя на улицу, они отошли чуть в сторону от входа в приемный покой, и не сговариваясь, протянули друг другу навстречу руки. Джеймс истосковался по своей любимой так, что тут же ее поцеловал. Он готов был всю ее впитать в себя. Он гладил ее пышные белокурые волосы, пропуская между пальцев шелк ее густых волос. Она бы и рада убрать волосы в косу, но коса никак не хотела держать такое обилие пшеничных кудрей, что Лина просто старалась их убрать в пучок и закрепить шпильками. Но и шпильки терялись на ходу. Вот теперь Джеймс запустил свою руку в ее волосы, и целовал ее губы, глаза, щечки. Он чувствовал, что по щекам Лины текут слезы. И он спросил лукаво:

– Моя любимая! Надеюсь, это слезы счастья?!

– Конечно! Я не смогу теперь расстаться с тобой ни на одну минуту. Мы нашли друг друга!

Джеймс продолжил в унисон и в его голосе явно чувствовалась любовь, и юмор, и улыбка:

– И никому не отдадим, никакому Павлу!

Дружно засмеялись, обнялись и вышли из ворот больницы. Они даже не ожидали, что вежливый полицейский будет ждать их за воротами больницы. Он открыл дверцу машины и сказал:

– Ребята, жду вас и уполномочен доставить домой. Кто где живет?

Сначала к отелю подвезли Джеймса, потом уже подъехали к дому Лины. Было уже совсем светло. Девушка тихонько открыла дверь и увидела мать, сидящую в кресле напротив входной двери.

– Мамочка, ну ты что, так и не уснула? Я же тебе сказала, что все отлично.

– Ну раз все отлично, пойдем чайку выпьем да и спать пойдем.

И они направились в кухню. Мать хлопотала, заваривая любимый дочкин чай с ароматом бергамота, а Лина сидела, и вид у нее был такой уставший. Надо ее спать уже отвести. Но пока чай пьют, можно ведь и поговорить. И мать спросила:

Дочка, где же был Джеймс эти двое суток?

– Его выкрал Павел. Сказал, что я попала в автокатастрофу и мне требуется кровь. Джеймс поверил. А на самом деле Павел его привез в домик в селе Волнушки. Не так далеко отсюда, километров около восьмидесяти. Помнишь, он говорил нам, что от бабушки ему в наследство остался домик в Волнушках. И однажды мне даже показал его. Но Джеймс выбрался сам до того, как мы приехали. Он и сообщил мне, где находится.

– Линочка, знаешь, что я хотела бы тебе сказать сейчас?

– Мама, говори! Для меня все твои слова важны. Даже если я вредничаю, то знай, что я помню каждое слово, сказанное тобой. И прислушиваюсь к твоим советам. Но ты же знаешь, я только виду не подаю, и говорю, что я уже взрослая! Я без тебя, мамулька – никуда!

– Доченька, твой Джеймс оказался преданным и надежным человеком с большой душой. Такой человек, какой и должен быть. На мужчину надо надеяться, когда соглашаешься быть его женой. Надеюсь, ты сделала правильный выбор! А какая бабушка у него! Я прямо влюбилась в нее! Как будто она нам родная по крови!

– Мам, а ты не забыла, что в прошлой жизни Мари была Фатимой, матерью Даниеля, а в этой жизни она – его бабушка. Видишь, как связаны они и идут рядом из жизни в жизнь. Поэтому у них особая любовь и совместимость. И мы с Джеймсом встречаемся снова супругами. Тоже не можем расстаться. Хотя мне и жаль по-человечески Павла, но всю жизнь не проживешь с человеком только из чувства жалости. Нужна любовь, иначе годы растянутся на века… Не захочешь жить!

Лина как-то задумалась и нерешительно спросила:

– Мам, можно я тебе задам вопрос?

– Конечно. И я даже знаю, какой. Сегодня я тебе точно на него отвечу.

– Тогда рассказывай, я слушаю.

– Моя родная, ты с детства меня спрашивала, где твой папа. Я говорила, что он уехал далеко на север, там много снега. А ты спрашивала, что, мамочка, и летом много снега? Мне жалко папу, он там замерзнет.

Потом ты подросла и поняла сама, что папа не может так долго работать на севере, ни разу не повидав свою малышку и жену. Тогда у тебя был душевный слом. Хотя ты ничего и не говорила мне, но я чувствовала твою боль. Постепенно ты стала в нашей семье главной. Мне казалось, что ты думала так: если у меня как-то непонятно сложилось с твоим папой, то так произошло только из-за моей слабости и мягкости.

И ты взяла шефство надо мной. Ты меня звала «детка моя, Ксюша», нам нравилась такая игра. А внутри моя душа разрывалась от страха, что ты можешь повторить мою судьбу.

– Мама, сказала «а», говори и «б»! Мой папа жив? Я когда-нибудь его видела?

– Видела, дочка, ты его! Помнишь, когда тебе было семнадцать лет, ты только что окончила школу и как раз сдавала вступительные экзамены в мединститут, к нам приходил мой преподаватель. Так я тебе его представила. Когда я вас знакомила, я сказала, что это мой преподаватель из медучилища. Самый наш любимый учитель. Мы тогда пили чай. Ты посмотрела на него так серьезно и ушла со своей чашкой чая к себе в комнату. Так вот это был твой отец.

– Мам, он красив был даже в своем возрасте! Но есть какой-то душевный надлом. По глазам его это было заметно. Какой-то потерянный взгляд.

– Всё ты правильно, дочка, видишь! Он на самом деле был преподавателем в нашем училище. Он у нас в училище подрабатывал, а в качестве основной работы было преподавание в первом медицинском институте. Он считался умным и классным преподавателем. Я влюбилась в него без памяти. За его ум, острые словца на лекциях, я влюбилась в него сразу и без остатка. Мы встречались, я была счастливой, как будто меня качали звезды на своих блестящих качелях.

Он хотел меня познакомить со своей мамой. Его мама была вдовой очень известного генерала. Она гордо несла свой статус генеральской семьи, где еще и печаль примешивалась и страдания по безвременно ушедшему генералу. У них была квартира такой площади, как весь наш этаж. Я была там всего один раз. В первый и последний.

Генеральская вдова увидела перед собой пигалицу, небогато одетую. Родом из деревни. Да еще студентку не вуза, а только медицинского училища… Это она еще не подозревала, что я ношу под сердцем ее внучку. Генеральша посмотрела на меня и сказала, тут же повернувшись к сыну:

– Извини, сынок, мне нужно ехать на примерку платья.

Оделась и ушла. Он бегал передо мной, суетился, пытался предложить мне чего-то вкусненького.

Так закончилось наше знакомство с его мамой. На лекциях я присутствовала до самых родов. Он прекрасно понимал, кто отец моего ребенка, но смелости ему нехватило даже спросить меня, как я справляюсь и что я буду делать дальше, когда родится малыш. И я не говорила ничего.

Рожать уехала домой. Там тоже была своя трагедия. Но слезы моей мамы говорили лишь о том, что она меня не бросит ни в коем случае. Тебя я оставила с мамой в деревне и после каникул поехала снова на учебу. Да, имя для тебя выбрала бабушка. Мне было невыносимо тяжело расставаться с тобой, но окончить училище я была просто обязана. Когда я начала работать, мы с тобой уже никогда не расставались.

– Мамочка, и ты больше никого не любила и всю жизнь посвятила мне?

– Да, детка! Не верю я мужчинам. Вот ведь я видела, что ты Пашу не любила, а воспринимала его как друга детства, но он тебя очень любил. Я смотрела на вас и успокаивала себя тем, пусть лучше уж он страдает от любви, а ты будешь спокойной за его крепкой спиной. Но Бог, он ведь все видит!

И это для нас выглядело неожиданностью, что вы встретились с Джеймсом, а для Бога это был очередной ход в вашей судьбе. Запланировано вам было встретиться еще раз и оказаться супругами, вот и встретились… Ясно, что именно он-твоя половинка!

А с твоим отцом разговор состоялся только через 17лет. Он нашел меня на работе, я совершенно не ожидала его увидеть. Мы вышли в сквер при больнице и он спросил, как я жила все эти годы и кто у нас родился? Мальчик или девочка?

Я его поправила, не у нас, а у меня. Это только мой ребенок. Он умолял меня познакомить его с ребенком. Он даже не знал, кто у него уже успел вырасти: мальчик или девочка. Я сказала, хорошо, пойдем, познакомишься.

У меня возник совершенно адекватный вопрос, а почему только сейчас появилось желание увидеть ребенка? Он ответил односложно:

– Месяц назад умерла мама. Она бы не позволила мне жениться на деревенской девушке. Но когда она была на смертном одре, я сказал ей, что у нее вырос уже внук или внучка, ребенку 17 лет. Мама заплакала и просила у меня прощения, это был ее грех. Она горько сожалела о своем эгоизме, умоляла меня пойти к тебе и сказать, что это ее вина, что ее сын одинок и таким остается после ее смерти. Если ты согласишься, я готов просить тебя стать моей женой. Ребенку хочу дать мою фамилию.

Я ничего не ответила ему, но в наш дом разрешила войти. Вскоре вернулась домой ты. Я вас познакомила. Когда он увидел тебя такую взрослую, красивую и самостоятельную, он был в шоке. Он сидел потерянный, таким ты его и увидела. Впервые в жизни он осознал, что потерял все. Работа была. Но есть еще личное счастье. Он свое растоптал сам, и прошагал дальше. А когда оглянулся, там ему уже ничего не принадлежало…

– Мамулька, спасибо тебе за откровенность. Я теперь сама уже взрослая и могу правильно тебя понять. Раньше, наверное, были бы трудности в понимании этой ситуации. Но я не могу сказать, что ты слабая женщина! Такой силы духа я не видела еще и ты – могучий человек! Я горжусь, что у меня такая мама!

– Дочка, хотя мы с тобой и окружены родственниками, я их люблю. Особенно Марину и Майю – моих двоюродных сестер, но согласись, дочка, что в нашем семейном государстве только ты и я. Для меня всегда главным было – вырастить тебя цельной, сильной, умной. Мне жаль, что я у своей мамочки была одна. Теперь ты у меня одна. Пусть у тебя будет много детей.

– А я ведь, мам, чувствую то же самое. Мы с тобой никогда не просили помощи ни у кого, и выжили! Не пропали! И все благодаря тебе, моя родная мамулечка! А теперь, как в детстве, отведи меня в мою спаленку.

И обе расхохотались. По двум причинам: первая, что спать было уже некогда, солнышко светило в окно кухни, а утром их с Джеймсом ждал следователь. А вторая причина правда была смешная… Отвести девочку в спаленку и уложить спать…

– Тем не менее, детка, пойдем, я тебя спать уложу, хоть часик поспишь и то днем будет легче. А у меня завтра последний день отпуска. Давай я тебя поцелую в носик! Сказочки на ночь тебе уже потом будет рассказывать Джеймс, а я пойду и тоже постараюсь часок подремать.