Текст книги "Протекционизм и коммунизм"

Размышления о поправке г-на Мортимера-Терно^1,2

К демократам

Нет, я не ошибся адресатом, в моем сердце бьется сердце демократа. Так как же получается, что я зачастую оказываюсь в оппозиции к этим людям, провозглашающим себя единственными представителями демократии?

Надо объясниться. Не имеет ли это слово двух противоположных значений?

Мне думается, что имеется прямая связь между стремлением людей улучшать и совершенствовать свое материальное положение, интеллект и нравственность и теми способностями, которые даны человеку для осуществления этих целей.

Поэтому я хотел бы, чтобы каждый человек нес ответственность перед самим собой, свободно управлял собой и контролировал себя, свои действия, свое место в семье, свои торговые и прочие сделки, свое участие в разного рода ассоциациях, свой интеллект, способности, труд, свой капитал и свою собственность.

Именно так понимают в Соединенных Штатах свободу и демократию. Каждый гражданин там бдительно следит за тем, чтобы оставаться хозяином самого себя. Поэтому в этой стране бедный всегда надеется выйти из бедности, а богатый – сохранить богатство.

И в самом деле, мы видим, что за очень малый срок американцы достигли такого уровня энергии, безопасности, богатства и равенства, какого не найдешь нигде больше в анналах человеческой истории.

Тем не менее там тоже, как и повсюду, имеются люди, которые без зазрения совести посягнули бы и посягают ради личной выгоды на свободу и собственность своих сограждан.

Вот почему, чтобы предотвратить акты, продиктованные столь постыдной склонностью, или наказать за них, вмешивается закон, опирающийся на общую, совместную силу.

Каждый, в меру своего достояния и достатка, содействует поддержанию этой силы. Это не значит, хотя некоторые утверждают обратное, жертвовать частью своей свободы, чтобы сберечь другую часть. Напротив, это самый простой, самый справедливый, самый действенный и самый экономичный способ гарантировать подлинную свободу всех.

Одна из труднейших политических задач – сделать невозможным, чтобы сами обладатели совместной силы не творили того, чему обязаны противостоять.

Однако французские демократы, по-видимому, совсем иначе смотрят на такие вещи.

Разумеется, они, как и демократы американские, осуждают, отвергают и бичуют кражи и грабежи, совершаемые одними гражданами в ущерб другим, осуждают и бичуют всякое посягательство на собственность, труд, свободы со стороны одного индивида по отношению к другому индивиду.

Но такие деяния, отвергаемые ими, когда речь идет о взаимоотношениях между индивидами, признаются ими как некий способ сделать всех равными, и они передоверяют закону и совместной силе как раз то, против чего они должны бороться.

В то время как американские демократы, создав общие силы для наказания за индивидуальные посягательства, очень и очень заботятся о том, чтобы эти общие силы не совершали преступлений, французские демократы создают систему, душой, так сказать, которой является превращение таких сил в орудие грабежа.

Этой своей системе они дают громкие имена организации, ассоциации, братства, солидарности. Тем самым они поощряют самые ненасытные аппетиты.

«Пьер беден, Мондор богат. Но разве они не братья, разве не солидарны между собой, разве не надо их ассоциировать, организовать? Пусть они полюбовно поделят между собой всякие блага, и дело примет наилучший оборот. Правда, Пьер не должен ничего брать у Мондора. Но мы примем законы и создадим силы, которые урегулируют это дело. И тогда пусть Мондор только попробует сопротивляться, а совесть Пьера будет чиста и спокойна».

В период нынешнего созыва Собрания случалось немало самых отвратительных проявлений кражи и грабежа. Но наиболее отвратителен закон, принятый во благо богатых и в ущерб бедных.

Даже «гора» хлопает в ладоши. Так что же, она делает это из принципа? Когда при поддержке парламентского большинства узаконенное ограбление бедных в пользу богатых будет закреплено и систематизировано, можно ли будет предотвратить обратный процесс – законное ограбление богатых в пользу бедных?

О, несчастная страна, где силы, которые считаются священными и призваны защищать права каждого, сами занимаются нарушением, попранием прав!

Вчера на заседании Законодательного собрания мы были зрителями одной из сцен гнусной и зловещей комедии, которую вполне можно назвать «комедией одураченных».

Вот о чем шла речь:

Каждый год 300 тысяч детей достигают 12-летнего возраста. Из этих 300 тысяч примерно 10 тысяч поступают в государственные колледжи и лицеи. Все ли их родители богаты? В точности не знаю. Но вполне можно утверждать, что в целом это самые богатые родители в стране.

Естественно, они должны платить за питание, образование и всяческое обеспечение своих детей. Но они считают, что это слишком дорого. Тогда они потребовали и добились принятия закона, согласно которому вводятся налоги на напитки и соль, то есть изымаются деньги у миллионов бедных родителей и распределяются среди родителей богатых в виде всяких вспомоществований, поощрений, возмещений, пособий и т. д., и т. п.

Г-н Мортимер-Терно попробовал было добиться прекращения этого безобразия, но его усилия оказались тщетными. Крайние правые сочли довольно мягкой мерой заставить бедняков оплачивать образование детей богачей, а крайние левые решили воспользоваться случаем, чтобы провести и санкционировать систему узаконенного грабежа.

И вот я задаюсь вопросом: куда мы идем? Ведь нужно же, чтобы Собрание руководствовалось какими-то принципами, нужно, чтобы оно отстаивало справедливость повсюду и для всех, иначе оно погрязнет в системе законного и взаимного грабежа и дойдет до «чудеснейшей» уравниловки всех средств и условий существования людей, то есть до коммунизма.

Вчера оно объявило, что бедные будут платить налоги, чтобы облегчить положение богатых. Так сможет ли оно воспрепятствовать вполне возможному предложению ввести налоги на богатых, огромные налоги, чтобы облегчить положение бедных?

Хочу напомнить, что, выступая перед моими избирателями, я сказал: «Вы сами несете ответственность за ваше собственное существование. Вы должны своим трудом, своими усилиями, своей энергией добывать себе питание, одежду, жилище, свет и тепло, добиваться благополучия и, быть может, даже богатства. Правительство лишь должно вас оберегать от всяких помех на этом пути, оберегать против несправедливых наскоков и налетов. А чтобы быть в состоянии делать это, оно обложит вас очень скромным, но совершенно необходимым налогом».

И тут же раздались восклицания: «Нам от него ничего другого и не надо!»

А сегодня в каком жалком и плачевном положении я оказался, если бы выступил перед этими беднягами-тружениками, честнейшими ремесленниками, отменными работниками с такой речью:

«Вы платите больше налогов, чем ожидали. У вас меньше свободы, чем вы надеялись. Отчасти это случилось по моей вине, так как я самоотстранился от правительственной системы, ради которой вы меня избрали. 1 апреля я проголосовал за увеличение налогов на соль и напитки, чтобы помочь небольшому числу наших соотечественников, устраивающих своих детей в государственные колледжи».

Что бы там ни произошло, я надеюсь, что мне никогда не придется оказаться перед жалкой и смешной необходимостью говорить нечто подобное людям, которые оказали мне доверие.

Война кафедрам политической экономии¹

Известно, с какой горечью люди, которые ради собственной выгоды ограничивают торговые обмены других людей, сетуют на то, что политическая экономия упорно не желает восхвалять достоинства подобных ограничений. Хотя они и не могут упразднить науку, они все-таки хотят убрать ее представителей, восприняв от инквизиции такую мудрость: «Вы хотите одолеть ваших противников? Заткните им рот».

Поэтому мы нисколько не удивились, узнав, что в связи с законопроектом об организации факультетов они направили г-ну министру образования пространную записку, и вся наша статья будет состоять из выдержек из нее:

«О чем вы думаете, г-н министр? Вы хотите ввести на факультетах преподавание политической экономии! Разве это не означает неуважения к нашим привилегиям и ущемления их?..

Если вообще существует похвальная мудрость, то вот она: в любой стране образование должно находиться в гармонии с принципом правления. Уж не полагаете ли вы, что в Спарте или Риме казна оплачивала бы профессоров, выступающих против военной добычи или рабства? Неужели вы думаете, что во Франции позволено дискредитировать торговые ограничения?..²

Природа, г-н министр, распорядилась так, что общества могут существовать лишь благодаря продуктам труда, и в то же время она сделала труд тягостным. Вот почему во все времена и во всех странах наблюдается среди людей неизлечимая страсть похищать плоды труда друг у друга. Ведь как легко и приятно взвалить труд на соседа, а себе взять его плоды!..

Война – вот первейший способ достижения такой цели. Нет ничего другого, более краткого по времени и более простого, чтобы завладеть чужим достоянием…

Затем наступило рабство. Это уже более тонкий способ, и доказано, что этим был сделан большой шаг в развитии цивилизации: пленников перестали убивать, заставляли служить себе…

Наконец, на смену этим двум грубым формам грабежа пришла другая форма, куда более утонченная, которая, ввиду утонченности, получила больше шансов на долгое существование, тем более что самое ее название «протекция», значит защита, прекрасно маскирует одиозную суть. Вам, конечно, известно, как сильно меняют содержание вещей их наименования…

Как видите, г-н министр, выступать сегодня против протекции – это то же самое, что выступать против войны и рабства в древние времена. Там и тут это означает потрясать социальный порядок и нарушать спокойствие очень уважаемого класса граждан. И если языческий Рим проявил великую мудрость и прозорливый консерватизм, преследуя новую секту, выступавшую с опасными речами о мире и братстве, то с какой стати нам нужно сегодня щадить профессоров политической экономии? Однако наши нравы столь мягки и наша скромность столь велика, что мы не требуем, чтобы вы отдали их на съедение диким зверям. Запретите им лишь говорить, и мы будем довольны…

По крайней мере, если они привыкли выступать так рьяно, нельзя ли их поумерить и сделать беспристрастными? Не могут ли они приладить свою науку к нашим желаниям? По каким-таким роковым обстоятельствам профессора политической экономии всех стран поклялись оборачивать против ограничительной системы оружие своих доводов? Да, эта система, этот режим имеет некоторые неудобства, но он имеет и преимущества, ибо нам он вполне подходит. Не могли бы господа профессора несколько затемнить неудобства и несколько выпятить выгоды?…

Впрочем, для чего вообще водятся ученые, если не для того, чтобы делать науку. Кто мешает им изобрести особую политическую экономию специально для нас? Ясно, что они просто злобствуют. Когда святая инквизиция Рима нашла дурным, что Галилей заставил вертеться Землю, этот великий человек решительно остановил планету. Он сказал об этом, опустившись на колени. Правда, говорят, что, поднявшись с колен, он пробормотал: «А все-таки она вертится». Так пусть наши профессора тоже провозгласят всенародно и на коленях, что свобода не стоит ничего, и мы их извиним, если потом они процедят сквозь зубы: «А все-таки она вертится»…

Но мы может быть еще более скромными и нетребовательными. Вы, разумеется, согласитесь, г-н министр, что человеку надо всегда быть беспристрастным. Так вот. Поскольку в мире существуют две сталкивающиеся друг с другом доктрины – одна гласит «освободите обмен», другая «мешайте обмену», – то уравняйте их между собой и позвольте преподавать ту и другую. Отдайте соответствующее распоряжение нашей политической экономии…

Разве не обескураживает нас зрелище, которое являет нам нация, упорно стоящая на стороне свободы, и не должна ли она более равномерно распределить свою благосклонность? Но нет, не успеют создать кафедру, как тотчас на ней появляется, наподобие головы Медузы, голова приверженца свободной торговли…

Пример задал Ж.-Б. Сэй, и за ним поспешили последовать господа Бланки³, Росси⁴, Мишель Шевалье⁵, Жозеф Гарнье⁶. Что с нами было бы, если бы ваши предшественники не позаботились подобное губительное преподавание. Как знать? Быть может, уже в нынешнем году мы страдали бы от дешевизны хлеба…

В Англии Адам Смит, Стюарт⁷, Сениор и тысяча им подобных устроили такой же скандал. Больше того, Оксфордский университет создает кафедру и приглашает на нее – кого вы бы думали? – будущего архиепископа⁸. И вот г-н архиепископ принимается учить, что религия едина с наукой в том, чтобы отнять у нас ту часть наших прибылей, которая связана с ограничительным режимом торговли. И что получилось? Мало-помалу общественность поддалась обольщению, и года через два будут иметь несчастье быть свободными в своих продажах и покупках. Что ж, пусть разоряются, они того заслужили!…

То же самое в Италии. Короли, князья и герцоги, большие и малые, имели неосторожность допустить у себя экономическое образование, предварительно не позаботившись обязать науку излагать взгляды, благоприятствующие ограничениям. Множество профессоров, таких как Дженовези⁹, Беккариа¹⁰, а в наши дни г-н Сциалоджа¹¹, начали, как и следовало ожидать, проповедовать свободу, и вот вам Тоскана, свободная в своих обменах, вот вам Неаполь, собственноручно зарубивший свои тарифы…

Вам, конечно, известно, какие результаты имело в Швейцарии интеллектуальное движение, которое всегда направляло умы к экономическим знаниям. Швейцария свободна, она находится посреди Европы, как свеча, вставленная в канделябр, и всегда готова чинить нам помехи. Ибо, когда мы говорим, что свобода имеет следствием разрушение сельского хозяйства, торговли и промышленности, нам тут же указывают на Швейцарию. Одно время мы не знали что и ответить. Но, благодаря Небесам, газета «Пресс» вывела нас из затруднения, снабдив нас ценным аргументом: «Швейцария не утонула, потому что она маленькая…

Наука, эта проклятущая наука, угрожает залить своим грязным потоком Испанию. А ведь это классическая страна протекции. Посмотрите, как она расцвела! Мы уже не говорим о сокровищах, почерпнутых ею в Новом Свете, о богатстве ее собственной земли; достаточно сказать о запретительном режиме, чтобы объяснить тот уровень роскошества, которого она достигла. Однако в Испании тоже имеются профессора политической экономии, к примеру Ла-Сагра¹², Флорец Эстрада¹³, и вот сам министр финансов г-н Саламанка¹⁴ заявляет, что укрепляет положение Испании, пополняя и переполняя бюджет страны единственно благодаря мощи, которую приобрела торговля, став свободной…

Каких еще свидетельств и доказательств вы хотите, г-н министр? В России, например, есть только один-единственный экономист, но и тот выступает за свободный обмен…

Как видите, заговор всех ученых мира против торговых преград нагляден и вопиющ. Чего ради они так поступают? Да ничего ради! Они могли бы выступать за ограничения, и это ничем бы им не повредило. Они просто злобствуют ради злобствования. И такое их единодушие крайне опасно. А знаете ли вы, что об этом скажут в конце концов? Видя, как они согласны между собой, люди скажут, что объединяет их одна вера, та же самая, какая заставляет всех геометров мира, начиная с Архимеда, думать одинаково по поводу квадратуры гипотенузы…

Когда мы, г-н министр, умоляем вас распорядиться о преподавании двух взаимно противоположных доктрин, то это с нашей стороны лишь нижайшая просьба о помощи, так как мы предчувствуем то, что может случиться. А случиться может то, что, даже если станут преподаваться ограничения, то углубленное изучение проблемы вполне может привести к признанию свободы…

Лучше всего – это запретить раз и навсегда науку, прогнать ученых и вернуться к мудрым традициям империи. Вместо того чтобы создавать новые кафедры политической экономии, ликвидируйте, пожалуйста, те кафедры – к счастью, пока что немногочисленные, – которые все еще существуют. Знаете ли вы, как определяют политическую экономию? Ее определяют как науку, которая учит трудящихся оставлять у себя то, что им принадлежит. Совершенно ясно, что добрая четверть рода человеческого просто-напросто погибнет, если эта зловещая наука будет распространяться и дальше…

Так давайте же будем заниматься отличным и безвредным классическим образованием. Внедрим в головы нашей молодежи греческий и латынь. Если они с утра до вечера будут хором декламировать буколические гекзаметры, разве это повредит нам? Пусть они живут душой в древнеримском обществе с его Гракхами и Брутом, с сенатом, где всегда говорят о войне, с Форумом, где всегда толкуют о военной добыче. Пусть они пропитаются нежной философией Горация:

 
Тра-та-та, тра-та-та, наша юность
Тра-та-та, тра-та-та, крепнет на войне.
 

К чему им вызубривать законы труда и обмена? Рим учит их презирать труд и не признавать иного обмена, нежели сохранение пленнику жизни в обмен на превращение его в раба. Правда, тут кроется некоторая опасность, хотя и небольшая. Молодежь станет немножко республиканской. У нее появятся странные идеи насчет свободы и собственности. В своем восхищении грубой силой она, быть может, будет искать ссоры со всей Европой и примется решать политические вопросы посредством уличных стычек. Это неизбежно и, говоря откровенно, г-н министр, все мы в той или иной мере оказались, благодаря Титу Ливию, в этой колее. Но в конце концов вы без особого труда преодолеете эту опасность с помощью нескольких хороших жандармов. Но какую жандармерию сможете вы противопоставить подрывным идеям экономистов, этих дерзких смельчаков, которые написали в своей программе, в самом начале, как они определяют собственность, и это выглядит жутко: «Если человек сам произвел какую-то вещь, трудясь в поте лица своего, то, поскольку он вправе потребить ее, он также вправе обменять ее на другую вещь…¹⁵

Нет и еще раз нет! Спорить с такими людьми, отвергать их мнение значит попусту терять время и усилия.

Кляп им в глотку, два кляпа, три кляпа!»

Торговый баланс¹

Торговый баланс есть не что иное как догмат веры.

Все знают, в чем он заключается. Когда страна ввозит, больше, чем вывозит, разница идет ей в убыток. Когда она вывозит больше, чем ввозит, излишек составляет ее прибыль. Это считается аксиомой, на основе которой законодатели принимают свои законы.

Руководствуясь такими соображениями, г-н Моген² предостерег нас позавчера и показал с цифрами в руках, что Франция умудряется добровольно вести убыточную внешнюю торговлю, теряя ежегодно 200 миллионов.

«Да вы понимаете ли, что за одиннадцать лет вы потеряли на вашей торговле два миллиарда!»

Затем, с присущей ему скрупулезностью, он подсчитал и поведал нам: «В 1847 г. вы продали фабричных изделий на 605 миллионов, а купили их только на 152 миллиона. Следовательно, вы выиграли 450 миллионов».

«Вы закупили натуральных продуктов на 804 миллиона, а продали их только на 114 миллионов. Следовательно, вы потеряли 690 миллионов».

Вот что значит извлекать – притом, так сказать, с беззаветной наивностью – всяческие следствия из абсурдного принципа! В вопросе о торговом балансе г-н Моген нашел способ заставить смеяться даже господ Дарбле³ и Лебефа⁴. Поздравляю его с успехом и завидую ему.

Позвольте мне теперь дать оценку тому мерилу, с помощью которого г-н Могет и все приверженцы запретительной системы подсчитывают прибыли и потери. Я сделаю это на примере двух торговых операций, которые я провел сам.

Я как-то был в Бордо. У меня была бочка вина стоимостью в 50 франков. Я отправил ее в Ливерпуль, и таможня записала в своих регистрах вывоз на 50 франков.

В Ливерпуле вино было продано за 70 франков. Мой сотоварищ купил на эти 70 франков каменного угля, который в Бордо был продан за 90 франков. Таможня поспешила зарегистрировать ввоз на 90 франков.

Торговый баланс дал, таким образом, излишек в 40 франков.

Я всегда полагал и писал об этом книги, что я заработал, или выиграл, эти 40 франков. Но г-н Моген меня учит, что я их потерял, а в моем лице потеряла их вся Франция.

Почему же г-н Моген усматривает здесь потерю? Потому что он полагает, будто всякий излишек, образующийся от превышения ввоза над вывозом, необходимым образом образует сальдо, которое должно оплачиваться звонкой монетой, в экю. Но где оно, это оплачиваемое сальдо, в операции, о которой я рассказал и которая как две капли воды похожа на все другие прибыльные торговые операции? Неужели так уж трудно понять, что всякий торговец сравнивает между собой текущие цены в разных местах и только тогда проводит свою операцию, когда уверен – или, по меньшей мере, рискует с шансом на успех, – что вывезенная ценность вернется к нему с приростом? Следовательно, то, что г-н Моген называет потерей, должно называться прибылью.

Спустя несколько дней после моей операции я все же испытал сожаление. Я был раздосадован, что не подождал эти несколько дней, потому что вино успело подешеветь в Бордо и подорожать в Ливерпуле. Если бы я не поторопился, я купил бы его за 40 и продал за 100 франков. Разумеется, моя прибыль была бы больше. Но я узнал от г-н Могена, что большей стала бы потеря.

Моя вторая операция, г-н издатель, имела совсем иной исход.

Я привез из Перигора трюфели, которые обошлись мне в 100 франков. Они предназначались для двух известных английских чиновников министерского уровня, которым я хотел продать их за весьма высокую цену, а выручку обратить в фунты. Увы, лучше бы я съел их сам (я говорю о трюфелях, а не о фунтах и не о тори)! Тогда я не потерял всего, как это случилось, потому что судно потерпело крушение, едва выйдя из порта. Таможне, которая зафиксировала вывоз на 100 франков, не пришлось потом фиксировать никакого ввоза.

Тем самым, скажет г-н Моген, Франция выиграла 100 франков, так как благодаря кораблекрушению именно на эту сумму вывоз превысил ввоз. Если бы дело обернулось иначе и я получил бы 200 или 300 франков в фунтах, то торговый баланс был бы отрицательным, и Франция понесла бы потерю.

С точки зрения науки грустно думать, что все торговые сделки, приносящие потери торговцам, оказываются прибыльными для страны, как полагают теоретики такого рода, которые, кстати сказать, всегда громогласно выступают против всякой теории.

С точки зрения практики это еще более грустно, ибо какие следствия приходится выводить?

Допустим, что г-н Моген получил власть (и в какой-то степени он уже получил ее в виду поддержавших его голосов) заменить своими расчетами и своей волей расчеты и волю торговцев и учредить, согласно его же собственным словам, «хорошую организацию торговли и промышленности в стране, что послужит стимулом для роста и развития национального труда». Ну, и как же конкретно он поступит?

Г-н Моген запретит, в законодательном порядке, все операции по закупкам по низкой цене внутри страны и продажам за границу по высокой цене и тем самым прекратит ввоз очень нужных нам продуктов потому, дескать, что это как раз те самые продукты, которые создают такое положение, при котором ценность ввоза превышает ценность вывоза.

В качестве некоей компенсации он будет терпимо относиться к сделкам и даже поощрять их премиями (то есть новым налогообложением народа) – к сделкам, которые будут основываться на правиле: покупать дорого во Франции и продавать дешево за рубеж. Иными словами, вывозить то, что нужно нам самим, и ввозить то, что нам совсем не требуется. Он, к примеру, даст нам полную свободу вывозить сыры из Парижа в Амстердам и ввозить модную одежду из Амстердама в Париж, ибо можно будет утверждать, что в таком случае торговый баланс сложится в нашу пользу.

Да, печальная, очень печальная получается картина; я бы осмелился даже сказать, картина деградации, когда законодатель не желает позволить заинтересованным лицам, купцам и дельцам, решать и действовать за самих себя, на свой страх и риск. При обычном порядке вещей каждый сам отвечает за себя и за свои действия; тот, кто ошибается, терпит, конечно, ущерб, но он же и учится на собственных ошибках и выправляет свое положение. Но когда вмешивается и что-то навязывает или запрещает законодатель, то если у законодателя засело в мозгу чудовищное заблуждение, получается, что его заблуждение становится правилом поведения целого народа, большой страны. Мы во Франции обожаем свободу, однако не очень понимаем, что же она собой представляет. О, давайте же станем лучше понимать ее, от этого наша любовь к ней не убавится!

Г-н Моген утверждал с невозмутимым апломбом, что в Англии не найдется ни одного государственного деятеля, который не был бы приверженцем торгового баланса. Подсчитав потери, вытекающие, по его мнению, из излишка нашего ввоза, он воскликнул: «Если бы вдруг так начали поступать в Англии, она вздрогнула бы, и каждый член палаты общин почувствовал бы, как под ним трясется его кресло!»

Я же утверждаю, что если бы в палате общин кто-то заявил: «Общая ценность вывозимого из страны превосходит общую ценность ввозимого в нее», – вот тогда-то и пошла бы настоящая тряска, и я не думаю, что там нашелся бы хоть один оратор, который осмелился бы присовокупить: «И эта разница представляет собой прибыль».

В Англии убеждены в том, что для страны важно получать больше, чем она отдает. Кроме того, там замерили, что такова же тенденция всех торговцев, и поэтому там поддерживают их полную самостоятельность, и всякий торговый обмен там абсолютно свободен.